Текст книги "Шепот в ночи"

– Агу-агу, – сказал он и постарался выглядеть как младенец: он поднял взгляд к потолку, развел руки в стороны и открыл рот.

– Кушать хочешь, малышка Морти? – пропела тетя Ферн. Он быстро кивнул. Она набрала полную ложку картофельного пюре и поднесла ее к его губам, а он широко раскрыл рот. Она убрала ложку в сторону. – Нет. Нет, малышка Морти. Не так быстро. Не раньше чем ты сделаешь что-нибудь хорошее для мамочки. Вот, – она вытянула другую руку. – Лизни мамочкину руку. Давай, а то мамочка не будет тебя кормить.

Мы все смотрели, как он это делает. Шарлотта зачарованно следила за этим. Лютеру было противно. Джефферсон решил, что все это смешно, и тоже начал подражать Мортону, пока я не стиснула его руку. Гейвин покачал головой и закрыл глаза, чтобы не видеть, но на это нельзя было обращать внимание.

– Я положу немного пюре на кончик носика Морти, а он постарается слизать его. Давай! Морти, попытайся! Сделай это для мамочки.

Мы наблюдали, как он вытащил язык и, сморщившись, попытался дотянуться до кончика носа. Он не смог достать до носа и начал реветь, как это делают младенцы, пока тетя Ферн не вытерла его нос.

– Морти – хороший мальчик, он старался. Хорошо, Морти, ты теперь большой и можешь есть самостоятельно, – скомандовала она. Он улыбнулся и быстро принялся за еду, пока она не передумала.

– На что ты так уставилась, принцесса? Разве вы с моим братом не играли так друг с другом? – спросила она.

– Не в такие глупости, как это, – ответил за меня Гейвин.

– Не будь таким ханжой, каким был твой брат, – сказала она и повернулась ко мне. – Ты приготовила хорошую еду, принцесса. Ты во всем становишься все лучше и лучше. Кто знает? К тому времени, когда мы уедем, ты станешь отличной домашней прислугой. Как тебе это нравится, Джефферсон? – спросила она, наклоняясь к нему через стол. – Тебе понравится, если твоя сестра будет домашней прислугой?

Джефферсон пожал плечами.

– А мы сможем остаться здесь, если она будет прислугой? – спросил он.

– Конечно.

Она пристально посмотрела на меня.

– Пока она хорошая служанка, ты сможешь спрятаться навсегда здесь. – Она глубоко вздохнула. – Но Кристи на самом деле не настоящая домашняя прислуга. Она очень талантлива. Все об этом знают. Нам достаточно об этом много говорили. Морти жаждет услышать твою игру, не так ли, Морти?

– Что? – Он быстро оторвал свой взгляд от своей тарелки. – О, да. Ты можешь сыграть что-нибудь из Шопена?

– Конечно, сможет, – за меня ответила тетя Ферн. – Она все может сыграть на рояле. Не так ли?

– Я знаю немного из Шопена. Я играла его сонаты на занятиях по фортепианной технике.

– О, простите. Фортепианная техника! Здорово! – ухмыльнулась Ферн.

– Я брал уроки игры на фортепиано, когда был моложе, – признался Мортон.

– Ну, разве не мило. Все брали уроки чего-нибудь кроме меня, – сказала тетя Ферн.

– Я знаю, что папа хотел, чтобы ты научилась играть на каком-нибудь инструменте. Я помню, как ты отказалась, – проговорила я.

– Я не захотела, потому что он этого хотел. Возможно, его попросила об этом Дон. Мы рады прослушать тебя, принцесса, – она выдавила из себя улыбку, вытерла губы и уронила салфетку. – Ну же, Морти. Давай, перейдем в гостиную и выпьем там, а когда ты закончишь уборку, придешь и развлечешь нас, – приказала она мне.

– Минуточку, – начал Гейвин. Он стал подниматься со своего места. Я схватила его за руку.

– Все в порядке, Гейвин. Я не возражаю против игры на рояле, даже для тети Ферн.

Это вызвало улыбку у Мортона. Тетя Ферн резко встала и вышла из комнаты. Мортон послушно последовал за ней по пятам, словно щенок.

Пока я и Шарлотта мыли посуду и протирали столы, Гейвин развлекал Джефферсона картами, купленными по пути в Лингбург. Лютер не мог оставаться спокойным в присутствии Ферн и Мортона, и поэтому он незаметно ушел в амбар, чтобы закончить там какую-то таинственную работу. А Хомер, хоть и был достаточно осмотрительным, чтобы держаться подальше, но когда я наконец покончила с работой на кухне и прошла в гостиную, чтобы сыграть на рояле, то увидела его силуэт в окне. Каждый раз, когда тетя Ферн поворачивалась в его сторону, он исчезал.

Я сыграла не только прелюдию Шопена. Моя музыка была для меня убежищем. Она напоминала волшебный ковер, который уносил меня от этого мира подлости и жестокости. Я закрыла глаза и ясно представила маму, которая сидела в нашей гостиной, там, в Катлерз Коув, и внимательно слушала с улыбкой, полной гордости за меня. Когда я играла, мне казалось, что этих ужасных событий никогда не было. Музыка смывала прочь эту печаль и трагедию, превращая в череду дурных снов. Мы все были живы, здоровы и снова вместе.

Я была так поглощена музыкой, что, когда закончила играть и открыла глаза, все, даже тетя Ферн, смотрели на меня, широко раскрыв глаза, полные восхищения. Тетя Шарлотта захлопала в ладоши. Джефферсон уснул на плече Гейвина.

– Это просто фантастика, – сказал Мортон. Его восхищенный взгляд быстро стер выражение благоговейного трепета с лица тети Ферн. – Ты очень талантливая молодая девушка, – кивая, сказал он. Он был так потрясен, что я даже вспыхнула от смущения.

– Неплохо, я думаю, – неохотно признала тетя Ферн. – Я же говорила тебе, у нее были лучшие учителя музыки. Когда дело доходило до принцессы, денег не жалели.

– Чтобы так играть, одних денег недостаточно, – заметил Мортон.

– Ну, я тоже могла бы достичь чего-нибудь со своим талантом, – ревниво проговорила тетя Ферн, – если бы обо мне по-настоящему заботились, а не притворялись, что заботятся.

Она всплеснула руками и скрестила их на груди. Потом она откинулась назад и уставилась на меня завистливым взглядом, словно обиженный ребенок.

– Я отведу Джефферсона наверх и уложу спать, – сказала я, подходя к нему. – Идем, Джефферсон.

Он сонно заморгал.

– Я отнесу его, – предложил Гейвин. Он взял его на руки. Голова Джефферсона уютно устроилась у него на груди.

– Я тоже пойду спать, – объявила тетя Шарлотта.

– Тебе это не помешает, – сказала тетя Ферн. Затем она повернулась ко мне и Гейвину. – А вы спускайтесь потом сюда, – приказала она. – Мы хотим поиграть в одну игру.

– Игру? Какую игру? – подозрительно спросила я.

– Увидишь, когда вернешься, – ответила она, улыбаясь Мортону. – Налей мне еще, Морти, и для Ромео и Джульетты.

– Мы не хотим, – отрезал Гейвин.

– Ну вот, снова ты становишься таким же ханжой, как и твой брат, – сказала она ему. Гейвин не стал обращать на нее внимания, и мы вышли, чтобы уложить Джефферсона спать.

Когда я раздевала его, то увидела наколотую рану на правом бедре. Свежий струп на ране был окружен опухолью ярко-красного цвета.

– Как тебя угораздило, Джефферсон? – спросила я. Он снова заморгал глазами и снова закрыл их. – Джефферсон? – Я повернулась к Гейвину. – Взгляни на это, Гейвин.

Некоторое время он внимательно рассматривал рану.

– Не знаю. Он никогда мне не жаловался на это Джефферсон, проснись.

На этот раз глаза Джефферсона остались открытыми.

– Где ты поранился? – Я показала на рану.

– Я наткнулся на гвоздь, – ответил он.

– Когда? Где?

– Когда только приехали и мы с тетей Шарлоттой раскрашивали комнату, – ответил он.

– Я не заметил этого, – сказал Гейвин.

– Почему ты мне об этом не рассказал, Джефферсон? – спросила я. Он пожал плечами. – А тетя Шарлотта промыла рану? Ты ее промыл?

– Угу, – сказал он и закрыл глаза. Я не знала, верить ему или нет.

– Я пойду спрошу Шарлотту и возьму что-нибудь для обработки раны.

Я подошла к ее двери и постучала, но ответа не последовало. Тогда я заглянула в комнату и увидела, что Шарлотта стоит на коленях возле своей кровати, словно маленькая девочка, и молится.

– Молю тебя, Господи, огради мою душу… – Она заметила меня и замолчала.

– Извини, что помешала тебе, тетя Шарлотта, но у Джефферсона сильно порезана нога. Он сказал, что это случилось, когда он раскрашивал комнату, несколько дней назад. Ты помнишь?

Она отрицательно покачала головой.

– У тебя есть что-нибудь для обработки раны?

– О, да – Она поднялась с колен, бросилась в ванную комнату и вышла оттуда с аптечкой первой помощи и антисептиками.

– Спасибо. Ты ведь не забыла тогда промыть рану Джефферсону? – спросила я. Она наклонила голову и задумалась.

– Может, и промыла, – сказала она. – За последнее время Лютер несколько раз резался обо что-нибудь, и у меня уже все смешалось. Лютер всегда обо что-нибудь режется.

Я кивнула.

– Спасибо, тетя Шарлотта.

К тому времени, когда я вернулась, Гейвин уже уложил Джефферсона в кровать. Я промыла рану и обработала антисептиком. Затем я перевязала ее. Все это время Джефферсон не открывал глаз.

– Нам нужно будет понаблюдать за раной, – сказала я Гейвину, – и убедиться, что инфекции нет, не думаю, что Шарлотта промыла рану тогда, когда это случилось. Джефферсон был в таком восторге, когда красил комнату, что забыл сказать нам, что порезался.

Гейвин кивнул.

– Что теперь будем делать? – спросил он.

– Нам лучше спуститься вниз и посмотреть, что за еще одну идиотскую игру она придумала, – ответила я, вставая. – Если нас там не будет, она просто придет сюда и криками разбудит Джефферсона и тетю Шарлотту.

Гейвин согласился.

Когда мы вернулись в гостиную, мы застали тетю Ферн и Мортона, сидящими на полу возле стола в центре. На столе лежала колода игральных карт и стояли джин с тоником. Она настояла, чтобы Мортон налил джина и нам.

– Давайте, – сказала тетя Ферн, делая нам знак рукой, чтобы мы тоже сели на пол возле стола. Глаза тети Ферн были полуприкрыты, и я видела, что они налились кровью. – Вы делаете успехи. Вот ваша выпивка.

– Я уже говорил тебе, что мы ничего этого не хотим, – произнес Гейвин.

– Что вы за подростки такие? – раздасадованно спросила она. – Ты ведешь себя, как старик. – Затем она улыбнулась. – Но ты не пошел по стопам наших предков, это уж точно. Папочка Лонгчэмп, – сообщила она Мортону, – был известный алкоголик. – Она залпом выпила стакан с джином.

– Нет, – вспыхнул Гейвин.

– Я знаю, что он был пьяницей, дорогой, – сказала она, ставя стакан и пристально глядя на него. – Нет смысла притворяться, что он не пил и не был в тюрьме.

– Ну… он не… не пьет теперь, – заикаясь проговорил Гейвин. Она чуть не довела его до слез.

– Может, при тебе и нет, но я спорю, что он делает это тайком, – она наслаждалась тем, что Гейвин расстроился. – Став когда-то пьяницей, останешься им навсегда.

– Он больше не пьет так, – не сдавался Гейвин.

– Хорошо, не пьет. Он чист как первый снег, совершенен. Он – переродившийся алкоголик и похититель детей.

– Ты не знаешь того, о чем говоришь, – сказал Гейвин. – Не говори таких вещей о папе.

– Хорошо, хорошо, – она была довольная тем, что достаточно его помучила. – Давайте развлечемся для разнообразия. Садитесь.

– Я не пью, – не отступал Гейвин.

– Не пей. Что до меня, то будь хоть священником, – раздраженно сказала она. Мы сели. – Но вы должны играть по нашим правилам, – добавила она.

Я посмотрела на Мортона, который снова расплылся в широкой улыбке.

– Какие правила? Что за игра? – спросила я.

– Мы играем в покер на раздевание, – объяснила она – Перетасуй карты, Мортон.

– Что? – опешил Гейвин.

– Только не рассказывайте мне, что вы никогда не играли в покер на раздевание. Ты можешь поверить в это, Морти? – спросила она его. Он пожал плечами и начал сдавать карты.

– Мы в это не играем, – сказал Гейвин. Он посмотрел на карты так, словно даже прикосновение к ним может заразить нас.

– О, вы играете только друг с другом? – усмехнулась тетя Ферн.

– Мы никогда в это не играли.

– И что? Нужно же когда-нибудь начинать? Правильно, принцесса? – она повернулась ко мне – Ты ведь можешь рассказать о том, что это такое – в первый раз, не так ли?

– Прекрати, тетя Ферн!

– Тогда бери свои карты, – с вызовом приказала она. – Ты знаешь, как играть в покер.

– Не делай этого, Кристи, – сказал Гейвин. Тетя Ферн взяла свои карты и улыбнулась.

– Я выиграла три предмета одежды Морти?

– Я побил твои карты, и теперь ты должна мне три предмета одежды, – ответил он.

– Гейвин?

– Мы не играем в эту идиотскую игру, Ферн, – твердо ответил он. Она опустила руку.

– Я не люблю, когда мне портят праздник. Это вынуждает меня позвонить кое-кому, вроде Филипа.

– Хватит угрожать нам, – отрезал Гейвин.

– И еще кое-кому, вроде папы.

Она повернулась ко мне.

– И кое-кому из властей, которые приезжают и увозят старух, до сих пор играющих в куклы.

– Ты грязная…

– Не обращай внимания, Гейвин, – быстро сказала я. – Мы будем играть в ее глупую игру, если ей от этого легче.

– Прекрасно. Морти выиграл шесть предметов одежды? Кристи?

Я взглянула на свои карты. Положение было ужасным. В них не было даже хотя бы двух выигрышных.

– Я выхожу из игры, – сказала я.

– Это не по правилам, – возразила Ферн.

– Но так в покер не играют, – возмутилась я.

– Это наши особые правила. Так ведь, Морти?

– Совершенно верно, – кивнул он.

– Какая тупость! – вспылил Гейвин.

– А для тебя любое развлечение – тупость, – ответила ему тетя Ферн. – Ну? – Она взглянула на меня.

– Тогда я остаюсь в игре, раз у вас такие правила, – ответила я. – Хотя и не вижу в этом никакого смысла.

– Хорошо. Гейвин?

Он не обратил на нее внимания.

– Я, пожалуй, возьму еще две карты, – сказала она Мортону. Он сдал их и повернулся ко мне.

– Четыре, – сказала я.

– Зачем ты это делаешь? – спросил меня Гейвин.

– Она хочет развлечься. Расслабься, мистер Ханжа, – фыркнула тетя Ферн. Неохотно, он поднял свои карты и взглянул на них.

– Две карты, – пробормотал он Мортону. Мои новые карты оказались не лучше, чем те, с которых я начала.

– Мне одну, – сказал Мортон, сдав себе карту.

Он широко улыбался.

– Я выигрываю у тебя еще два предмета одежды, – сказала тетя Ферн.

– А я сверх твоего – еще одну, – ответил он.

– Значит, ты выиграл девять и проиграл шесть, – сказала тетя Ферн.

Гейвин сбросил свои карты. Я сделала то же самое. – Честная игра – два против шести, – Мортон показал свои карты.

– Счастливчик, – взвизгнула Ферн. – Вы двое снимайте по шесть вещей с себя, какие хотите. Мне придется снять девять. О, – сказала она со смехом, скидывая туфли. – Я же окажусь совершенно голой! – Она сняла блузку через голову и остановилась. – А твои шесть вещей, принцесса! – спросила она.

Я сняла туфли и носки.

– Это два.

– Два? Я же сняла две туфли и двое носков, – возмутилась я.

– Пара считается за один, – ответила она. – Это наши правила, так ведь, Морти?

– Так, – как попугай, повторил он.

– Продолжай, – приказала она.

– Не делай этого, – попросил меня Гейвин.

– За проигрыш надо расплачиваться, – отрезала тетя Ферн. – А то я не сдержу своего обещания хранить секрет, – добавила она, улыбаясь мне.

Я расстегнула блузку. Мортон улыбнулся еще шире и облизнул губы. Тетя Ферн расстегнула свой бюстгальтер и легко сняла его, словно она была одна в своей спальне. Ее обнаженная грудь колыхалась, когда она снимала юбку.

– Ферн! Ты пьяна и отвратительна! – заорал Гейвин, вставая. – Я не могу поверить в то, что это моя сестра.

Тетя Ферн запрокинула голову и рассмеялась. С лицом, красным от переполнявших его чувств, Гейвин повернулся и бросился вон из комнаты. Но она еще громче расхохоталась.

– Гейвин! – закричала я, вставая. Я услышала, как он пробежал по коридору и выскочил из дома. Я пошла было за ним.

– Задержись! – сказала Ферн, резко прекратив смеяться. Ты еще не сняла шесть вещей с себя.

Я посмотрела на нее и Мортона, который сидел, откинувшись, двусмысленно улыбаясь и пожирая меня глазами.

– Игра закончена, тетя Ферн.

– Ты не уйдешь отсюда, пока не рассчитаешься с долгами, – не отставала она. – Таковы правила.

– Пожалуйста, тетя Ферн. Может, остановимся прямо сейчас?

– Не раньше, чем ты заплатишь долг, – настаивала она. – Плати.

Я сняла блузку.

– Это – три. Дальше.

Я расстегнула юбку, и она упала на пол. На мне оставалось одно белье.

– Тебе помочь? – спросила она. Я отрицательно покачала головой.

– Тетя Ферн…

– Ты заплатила не до конца, – сказала она. – Я без колебаний плачу то, что должна.

Я посмотрела на Мортона. Он так пристально рассматривал меня, что мне казалось, его взгляд проникает сквозь оставшееся на мне белье. Я потянулась к застежке бюстгальтера, расстегнула ее, но не решилась снять его.

– Ну же, принцесса, ты же делала это для своего дяди Филипа, так что можешь делать это и для нас, – настаивала она.

– Тетя Ферн! Что за гадости ты говоришь! – закричала я. – Я не делала этого для дяди Филипа!

Я схватила свои туфли, носки и юбку и, придерживая бюстгальтер, бросилась вон из комнаты.

– Шлюха! – закричала она мне вслед. – Ты должна рассчитаться с долгами после игры в покер на раздевание! Ты еще пожалеешь! Ты пожалеешь!

Я пробежала по коридору и остановилась в одной из комнат, чтобы одеться. Затем я пошла на улицу, найти Гейвина. Его нигде не было видно, и я пошла за дом к сараю. На полпути я услышала его шепот:

– Кристи!

Он стоял в тени. Я быстро подошла к нему.

– Гейвин, ты был прав. Мне не стоит ублажать ее. Она страшный человек, который никогда не перестанет мучить нас, особенно меня. Меня больше не пугают ее угрозы. Я больше ничего не собираюсь для нее делать.

– Хорошо. Теперь, может, послушаешься меня и уедешь?

– Да, Гейвин. Думаю, когда мы уедем и больше некому будет потакать ее развлечениям, она тоже уедет. Я все объясню Лютеру, и он спрячет Шарлотту и Хомера, пока они не уедут, – сказала я. – Мы уйдем утром.

– Хорошо. Мы рано встанем и попросим Лютера отвезти нас в Апленд Стейшн.

– А что потом, Гейвин? – спросила я, и мой пыл поостыл, стоило реальности просочиться в наши планы.

Гейвин задумался.

– Полагаю, нам просто придется позвонить моему отцу. Он, конечно, не придет в восторг от всего этого, но поможет нам, особенно, когда узнает, что случилось с тобой. И к тому же он – дедушка Джефферсону, Кристи. Не забывай об этом.

– Я знаю. Мне все-таки страшно. Но ты прав. Мы должны ему позвонить.

– Он нам поможет. Вот увидишь. Он не такой, как о нем говорила Ферн, – проговорил Гейвин, сильно задетый ее колкостями.

– Я знаю, Гейвин. Мне всегда нравился дедушка Лонгчэмп. Давай вернемся в дом, пойдем в наши комнаты и ляжем спать.

Он взял меня за руку, и мы вернулись в особняк, ступая как можно тише. Мы слышали хихиканье Ферн в той комнате. А когда мы, проходя мимо, заглянули в открытую дверь, то увидели, что они оба голые и обнимаются, лежа на полу. Мы поспешили наверх и остановились у двери в мою комнату.

– Она все превращает в грязь. – Гейвин опустил глаза.

– Это неправда, если ты заботишься о том человеке, который с тобой, Гейвин, тогда это прекрасно, нам нечего стыдиться, – сказала ему я. Он улыбнулся, и я поцеловала его в губы.

– Спи крепко, – пожелал он. – И смотри, чтобы тебя не съели клопы.

– И смотри, чтобы тебя не съели клопы, – повторила я и вошла к себе.

Теперь, когда мы приняли решение, стало легче на душе. Я с облегчением зевнула, зная, что скоро мы избавимся от Ферн. Мне было жаль, что наше пребывание в этом особом раю вот так кончилось, но когда-нибудь все вернется, заверила я себя. Я не надолго позволила себе выбраться из-под этого тяжелого проклятья, которое лежало на мне как неподъемный камень.

Но мне следовало быть осмотрительней. Мне следовало бы ожидать, что найдется способ, чтобы не пропустить в нашу жизнь солнечный свет. Крик Гейвина вывел меня из приятных грез.

– Кристи, быстро иди сюда, – закричал он от двери. – Джефферсону плохо!

– Что, Гейвин?

– С ним что-то серьезное! – воскликнул он. Ужас на его лице заставил мое сердце остановиться, и я мгновенно выскочила из постели.

Тени сгущаются

– Джефферсон, что случилось? – закричала я, не в состоянии сдержать тревогу в голосе. Джефферсон лежал на спине неестественно выпрямившись, его вытянутые руки плотно прижались к бокам. Его рот был открыт настолько, что Джефферсону удавалось только тихо стонать. Челюсти у него выглядели опухшими, а кожа вокруг туго натянутой.

– Только он начал стонать, вот как сейчас, – объяснил Гейвин, – как я сразу проснулся. Когда я спросил его в чем дело, он все продолжал стонать. Потом он начал звать тебя.

Я пощупала лоб у Джефферсона.

– Он весь горит!

– Кристи… – позвал Джефферсон, его глаза вдруг открылись, и он увидел меня. В его глазах было столько боли и страданий, что у меня просто сердце разрывалось.

– Что с тобой, Джефферсон? Что болит?

– Мою шею как будто кто-то сжимает, – пожаловался он. Джефферсон закрывал и открывал глаза, когда говорил, словно каждый звук требовал от него огромных усилий. – И лицо тоже болит. Останови это, Кристи, помоги!

– У него болит лицо? Что… Чтобы это могло быть? – спросила я Гейвина. Он пожал плечами.

– Может, это грипп?

– У него определенно жар, – сказала я. Губы Джефферсона были совершенно сухими, а язык – бледно-розовым.

– Холодно, – с трудом произнес Джефферсон. – Брр…

– Тебе холодно? – спросила я его, и он кивнул.

– Я его укрою своим одеялом поверх его, – сказал Гейвин и быстро взял со своей кровати одеяло, которое дала тетя Шарлотта. Мы укрыли им Джефферсона и подоткнули со всех сторон. Но его все еще трясло.

– Холодно! – повторил он.

– Сегодня такая теплая ночь, – изумленно прошептала я. – Как ему может быть холодно?

Я принялась энергично растирать его руки и плечи.

– Это… из-за лихорадки, – сказал Гейвин.

– Он выглядит совершенно больным. У него такая бледная кожа, и почему он так напряженно вытянулся? Он жесткий как доска. Вот пощупай его руки, Гейвин. Ему нужно измерить температуру. Интересно, у тети Шарлотты есть термометр?

– Может быть, но я сомневаюсь, – сказал Гейвин.

– Нужно срочно что-то делать. Я разбужу тетю Ферн и попрошу ее взглянуть на него.

– Сомневаюсь, чтобы она знала, что надо делать. Не трать понапрасну время.

– Но, может, ее приятель знает. Он кажется умным.

– Он не может быть умным, если приклеился к Ферн.

– У меня болят глаза, Кристи, и горло тоже, – пожаловался Джефферсон. – Больно глотать и поворачивать голову.

– Клянусь, это определенно грипп, – сказал Гейвин. – Когда у меня был грипп, я чувствовал себя так же.

– А что делала твоя мама? – спросила я. Я была напугана, как никогда за прошедшие дни. – У меня тоже был грипп, но я не помню, чтобы это было вот так.

– Она вызвала врача, а он сказал ей давать аспирин и много пить. Через день с небольшим я уже чувствовал себя лучше. Не волнуйся, – успокаивал меня Гейвин, – я уверен, здесь ничего страшного нет.

– Все-таки лучше попросить тетю Ферн и ее приятеля посмотреть Джефферсона, как ты думаешь?

Видя, как я нервничаю, Гейвин неохотно кивнул.

– Я терпеть не могу упрашивать ее о чем-либо, – пробормотал он.

– Останься с Джефферсоном, – сказала я и пошла в комнату к тете Ферн.

В этот поздний час коридор освещала одинокая керосиновая лампа. Из-за теней коридор казался длиннее. Я быстро пробежала по коридору и постучала в дверь тети Ферн. Ни она, ни ее приятель не ответили. Может, они все еще внизу, подумала я. Дрожащий свет от маленького огонька лампы заставлял тени плясать по стенам вокруг лестницы. Я решила постучать еще раз, но громче.

– Тетя Ферн? Ты там? Тетя Ферн…

Я услышала звук, похожий на звук падения лампы. Что-то разбилось, упав на пол. Шум сопровождался проклятиями.

– Что, черт возьми, это такое? – послышался крик Ферн, и затем дверь резко распахнулась. Тетя Ферн едва держалась на ногах. Она была совершенно обнажена с растрепанными волосами и полуоткрытыми глазами.

– Чего тебе надо? Сейчас ночь! – недовольно рявкнула она, чуть шире раскрывая глаз с каждой фразой. – Зачем колотишься в нашу дверь?

– Это из-за Джефферсона, тетя Ферн. Он заболел. У него высокая температура, и он жалуется на боль в шее и лице. Мы не знаем, что предпринять.

– Что там? В чем дело? – донесся голос Мортона. Он зажег другую лампу и сел.

– Это мой брат, – объяснила я, глядя мимо тети Ферн. – Он заболел.

– И что? – закричала Ферн, прикрывая руками грудь. – Дети вечно болеют.

– Его тошнило? – спросил Мортон.

– Нет, у него болит шея и горло и…

– Значит, у него простуда или еще что-нибудь подобное, – сказала тетя Ферн. Она с отвращением поморщилась. – Из-за этого ты будишь нас среди ночи.

– Ему больно.

– Может, у него какой-нибудь грипп? – предположил Мортон.

– Да. Гейвин тоже так думает.

– Дай ему аспирин, – посоветовал Мортон. – Это все, что ты можешь сейчас сделать.

– Дай ему аспирин, – согласилась тетя Ферн и хотела закрыть дверь.

– Но я не думаю, что у них есть здесь аспирин, – простонала я. – Я боюсь за него, тетя Ферн. Правда.

– Проклятье! – воскликнула она.

– У тебя же есть аспирин в сумочке, Ферн, – вспомнил Мортон. – Мы же купили несколько дней назад, когда проснулись после пьянки в Бостоне, помнишь?

– Что? А, да, да. Подожди немного, – она с трудом пошла назад к кровати. – Я забыла, куда я положила сумочку, – простонала она. – Может, я оставила ее внизу?

– А я откуда знаю? Я едва помню, что я там был, – ответил Мортон и уронил голову назад на подушку, словно она была налита свинцом.

– Как же ты мне надоела, – проворчала тетя Ферн. Она озиралась, ища сумочку.

– Вот она! – закричала я, указывая на туалетный столик.

– Что? Ах, да! – Она взяла ее и начала копаться в ней. – Я не вижу его.

Мое сердце окаменело. Насколько я знала, тетя Ферн могла просто выбросить этот аспирин.

– Пожалуйста, поищи получше, тетя Ферн. Он – очень болен. Ему нужен аспирин.

Ее лицо засветилось злорадством.

– Вечно тебе или Джефферсону что-нибудь нужно, – проговорила она. Я опустила глаза, боясь, что она просто вышвырнет меня. – Черт, черт, черт, – сказала она и со злостью вывернула сумочку наизнанку и опустошила ее. – Вот он, – наконец нашла она маленький пузырек. – Возьми и убирайся отсюда к дьяволу, мы хотим покоя и сна.

Я схватила аспирин и быстро повернулась к двери.

– Не забудь захлопнуть дверь. И хорошенько поняньчись с ним, как они с тобой нянчились! – прокричала она мне вслед.

– Что они сказали? – спросил Гейвин, когда я вернулась.

– Дать ему аспирин.

– Хотя бы пришли и взглянули на Джефферсона, – пробормотал он.

– Ни один из них не в состоянии смотреть на кого-либо. Хорошо хоть Мортон заставил тетю Ферн найти мне аспирин.

Я принесла Джефферсону стакан и достала ему две таблетки, но когда я положила их ему в рот, он закричал, что не может глотать.

– Очень больно, Кристи! Больно!

– Что нам делать, Гейвин? Если он не может глотать…

– Раствори аспирин в воде. Я помню, как моя мама делала так, когда я был маленьким, – сказал он.

Я быстро сделала так, как посоветовал Гейвин, и поднесла стакан к губам Джефферсона. Я начала лить жидкость ему в рот маленькими порциями, но как только она попадала в горло, у Джефферсона начался приступ удушья – все тело сотрясалось, а глаза почти вылезли из орбит.

– Гейвин! – закричала я. – Он задыхается от воды!

Гейвин схватил Джефферсона на руки.

– Спокойно, приятель, спокойно, – успокаивал он, держа Джефферсона вертикально, и слегка похлопал его по спине.

– Что случилось? Это же просто вода и толченый аспирин! – сказала я.

– Просто не в то горло попало, – спокойно сказал Гейвин. – Пусть он отдышится, и мы попробуем еще раз.

Мои пальцы дрожали, когда я во второй раз поднесла стакан к губам Джефферсона. Казалось, он умирает, он едва двигался.

– Джефферсон, открой рот, ну немного, – умоляла я. Его губы оставались сомкнутыми, глаза – закрытыми. – Джефферсон!

– Может, лучше, если он поспит, – предложил Гейвин.

Я испуганно покачала головой. Мое сердце глухо стучало. Я никогда не видела Джефферсона в таком состоянии, даже когда у него были корь и ветрянка.

– Не похоже это на грипп, Гейвин. У тебя не было такого с горлом, когда ты болел гриппом, так ведь? Я знаю, что у меня не было.

– У меня один раз сильно болело горло… У меня были даже волдыри. Может, и с ним то же самое.

– Если мы не дадим ему аспирин, лихорадка его не отпустит, – простонала я.

– Дай, я попробую, – предложил Гейвин. Он удерживал Джефферсона в сидячем положении и поднес к его губам стакан.

– Давай, приятель. Выпей немного, – сказал Гейвин. Джефферсон заморгал и открыл рот так, что Гейвин смог залить туда тонкой струйкой воду с аспирином. Еще раз, когда вода попала ему в горло, он начал ужасно задыхаться, но Гейвин удерживал его, и Джефферсон смог проглотить немного жидкости. Затем он обмяк.

– Снова уснул. Давай подождем, пока не проснется, и попытаемся еще раз, Кристи.

Мы сели и стали наблюдать за ним. Каждый раз, когда Джефферсон открывал глаза, нам удавалось влить в него немного жидкости, но каждый глоток провоцировал еще большее удушье. Постепенно Джефферсон выпил весь аспирин. Но, несмотря на это, я решила быть все время рядом с ним и надеялась, что он заснет.

– Я тоже посижу, – сказал Гейвин. Джефферсон закрыл глаза, но не засыпал долго. Он стонал и плакал почти всю ночь. Вскоре, когда Джефферсон наконец уснул, заснули и мы с Гейвином.

Забрезжил рассвет, серый, мрачный, тревожный. Я открыла глаза и осмотрелась. На мгновение все вокруг показалось каким-то страшным сном. Л решила, что, возможно, я пришла сюда во сне. Затем я увидела Гейвина, который так и сидел на своей кровати, опустив голову и закрыв глаза. Он тоже крепко уснул. Я медленно наклонилась над Джефферсоном. Несмотря на глубокий сон, он выглядел странно. Словно он видел какой-то забавный сон. У него на губах застыла неподвижная улыбка, а брови были подняты. Но что-то в нем мне говорило, что это не просто улыбка, вызванная радостными воспоминаниями. Нет, изгиб его губ и застывшие брови вызвали дрожь в моих руках и губах.

– Гейвин, – прошептала я. – Гейвин, проснись. Я подергала его за ногу. Он открыл глаза и потянулся.

– Привет, – сказал Гейвин. – Как он?

– Взгляни на него, Гейвин.

Гейвин наклонился и посмотрел на Джефферсона.

– Забавно.

– Это странно, а не забавно. Джефферсон?

Я потрогала его лоб. Лихорадка не прогрессировала, и я решила, что это хороший признак, но когда он открыл глаза, то его взгляд выражал неподдельный ужас.

– Джефферсон?

Он застонал сквозь сомкнутые губы. А затем его тело вдруг затряслось. Казалось, он дотронулся до оголенного электропровода. При виде Джефферсона в таких конвульсиях, у меня перехватило дыхание. Даже Гейвин онемел на мгновение. И я закричала:

– Джефферсон!

Гейвин бросился к нему и обнял его. Пот градом катился по лбу Джефферсона, а на правом виске и щеке выступила испарина. Из угла рта потекла слюна.

Он начал давиться и затем, закатив глаза, обмяк в руках Гейвина.

– Гейвин!

Гейвин в оцепенении опустил Джефферсона на кровати и приложил ухо к его груди.

– Сердце бьется очень сильно.

– Его нужно отвезти к врачу… в больницу. Вновь охваченная паникой, я выскочила из комнаты и закричала изо всех сил: