Текст книги "Шепот в ночи"

– А, – Гейвин посмотрел на меня и улыбнулся.

– Я меняю все в доме, – продолжала она, пока мы шли дальше. – Эмили сделала его таким мрачным. Она думала, что только дьявол делает все ярким и веселым. Но Эмили больше нет… – проговорила она, поворачиваясь к нам. – Она умерла и улетела прочь на метле. Так сказал Лютер. Он сам это видел.

– Правда?! – воскликнул Джефферсон. Она кивнула и, наклонившись к нему, зашептала:

– Иногда, когда очень темно и холодно, Эмили летает вокруг дома и стонет, но мы плотно закрываем окна и ставни, – добавила она, выпрямляясь. Джефферсон с изумлением взглянул на меня. Даже моя улыбка не разубедила его.

Мы пошли вверх по ступенькам. Когда дошли до площадки второго этажа, Шарлотта остановилась и кивнула направо в кромешную темноту.

– Там родилась твоя мама и ты. Утром я покажу нам комнату, если хотите.

– Да, конечно. Спасибо, тетя Шарлотта.

– Мы живем там, – она повернулась туда, где керосиновые лампы освещали путь.

Стены здесь были увешаны работами Шарлотты: старыми картинами, которые она дорисовывала, и ее собственными вышивками в рамах. Мы прошли мимо стола, который был застелен чем-то, напоминающим простыню и с нарисованным на ней лицом клоуна.

Несмотря на беспорядок, в котором висели и лежали вещи, работы Шарлотты были чрезвычайно хороши. Я видела, что Джефферсону нравились цвета и картины, и я подумала, имеют или нет эти наивные работы Шарлотты какую-нибудь ценность. Этот темный дом со множеством комнат, наконец, стал ярким и веселым от ее работ. Пока мы проходили мимо других экземпляров – кувшинов и ваз, раскрашенных в яркие цвета с веселыми набросками и формами, бумажных фонариков, свисающих с потолка, и канделябров, полосок цветной и гофрированной бумаги, усеявших стены и окна, – мне казалось, что мы псе каким-то образом попали в безумный, но глупый мир Алисы в стране Чудес.

– Это комната моих родителей, – сказала Шарлотта, останавливаясь у двери, – а это они, – она указала на портреты на противоположной стене.

Эти картины она не подрисовала, даже несмотря на то, что ни мистер Буф, ни миссис Буф не улыбались. Казалось, они оба выглядели сердитыми и несчастными. Шарлотта повернулась назад к двери и открыла ее.

– Я всегда оставляю здесь зажженную лампу, – объяснила она. – На случай, если они вернутся. Я не хочу, чтобы они натыкались в темноте на вещи, – добавила Шарлотта и рассмеялась.

Глаза Джефферсона снова округлились.

Это была огромная комната с большой дубовой кроватью. У нее были поднимающиеся почти до потолка столбы и высокая спинка в форме полумесяца. На кровати до сих пор были подушки и одеяло, но на них толстым слоем лежала паутина. На другой стороне был невероятных размеров камин и большое окно. Длинные занавески были плотно зашторены и, казалось, провисали от пыли, накопившейся годами. Над камином висел портрет молодого Буфа. Он стоял, держа в одной руке ружье, а в другой – связку подстреленных уток.

В комнате было много темной красивой мебели, а на ночном столике лежали большая Библия и очки для чтения. Но в комнате был затхлый воздух. Когда мы с Гейвином посмотрели на туалетный столик, то увидели, что там до сих пор лежат расчески и гребешки, баночки с кремом, а некоторые даже открыты. Мы переглянулись. Казалось, комната является чем-то вроде святыни и содержится так, будто со дня смерти отца Шарлотты прошел всего один день. Я знала, что ее мать умерла гораздо раньше. Шарлотта закрыла дверь, и мы проследовали дальше.

– Здесь спала Эмили, – прошептала она. – Я не оставляю здесь зажженной лампы, не хочу, чтобы ее дух вернулся назад в дом. – Мы прошли мимо еще одной закрытой двери и подошли к другой. – Мы с Лютером спим здесь, – она указала на одну из них. – А теперь, – произнесла она, останавливаясь, – вот две премилые комнаты для гостей.

Она открыла первую дверь и вошла, чтобы зажечь свет. В комнате было две кровати, разделенные тумбочкой. С двух сторон от них стояли комоды, а слева и справа от кроватей были большие окна.

– Это туалет, – объяснила Шарлотта, открывая дверь, – а эта дверь, – она подошла к следующей двери, – ведет в следующую комнату. Правда, мило?

Мы заглянули в комнату. Она была почти такая же.

– Джефферсон будет спать с тобой или с Гейвином? – спросила Шарлотта.

– Как ты хочешь, Джефферсон?

– Я буду спать с Гейвином, – важно заявил он, и я улыбнулась. Он не стал признаваться в том, что хочет спать со своей старшей сестрой.

– Ну, если только он не храпит, – шутливо проговорил Гейвин. – Мы займем эту комнату, – он кивнул на комнату, в которую вела дверь.

– Ванная – напротив в коридоре, – сказала Шарлотта. – Там есть полотенца, они всегда там, а также мыло, хорошее, не такое, каким пользовалась Эмили. И у нас опять есть горячая вода, хотя водопровод иногда ломается, но Лютер его чинит. Вы не хотите переодеться?

– У нас небольшая проблема, тетя Шарлотта, – произнесла я. – Когда мы ждали в Нью-Йорке Гейвина, все наши с Джефферсоном вещи украли.

– О, Боже, – она прижала руки к груди. – Как печально. Ну, – утром мы поищем новую одежду. Мы поднимемся на чердак, где множество сундуков, набитых вещами, включая туфли и шляпы, перчатки и пальто, хорошо?

– Полагаю, да, – согласилась я, глядя на Гейвина. Он пожал плечами.

– А сейчас давайте поспешим на кухню и поедим там чего-нибудь, а ты расскажешь мне все о себе с момента твоего рождения и до сегодняшнего дня, – предложила Шарлотта.

– Для этого, тетя Шарлотта, понадобится довольно много времени, – вздохнула я.

– О, – она сразу погрустнела. – Ты скоро уедешь домой?

– Нет, тетя Шарлотта. Я не хочу больше возвращаться домой, – ответила я, и ее глаза округлились от удивления.

– Ты хочешь сказать, что останешься здесь навсегда?

– Столько, сколько это будет возможно.

– Ну, тогда навсегда, – беззаботно сказала она, хлопнув в ладоши, и, засмеявшись, повторила: – Тогда навсегда.

Мы последовали за ней. Она взяла Джефферсона за руку и принялась объяснять, как ему понравится путешествовать по дому и окружающей его местности. Двигаясь по коридору, она рассказывала ему о кроликах и цыплятах, и о хитрой лисе, которая постоянно охотится за ними. Наконец мы дошли до кухни. Лютер приготовил нам бутерброды с сыром и чай. Шарлотта открыла хлебницу и достала булочки с вареньем которые она испекла.

– Вскоре после смерти Эмили, – объяснила она, – мы поехали в город и купили двадцать фунтов сахара, правда, Лютер?

Он кивнул.

– И мы его теперь все время покупаем. Эмили никогда не разрешала нам есть сахар, да, Лютер?

– Эмили нет, и слава Богу, – проговорил он. Мы сели за стол и принялись за бутерброды, а Шарлотта тем временем все рассказывала и рассказывала о том, что она сделала после смерти Эмили. Она пошла в ту часть дома, куда Эмили запрещала ходить, открыла сундуки, комоды и шкафы. Она стала пользоваться духами и помадой, когда ей захочется. Но больше всего ей нравилось изготавливать поделки, рисовать и вышивать.

– Тебе нравится рисовать картины, Джефферсон? – спросила она.

– Я никогда этим не занимался, – ответил он.

– О, теперь у тебя есть шанс попробовать, завтра я покажу тебе все свои кисти и краски. Лютер устроил мне студию, правда, Лютер?

– Раньше там был кабинет Эмили, – радостно сказал он. – Я просто убрал все ее вещи в кладовку и перенес туда материалы Шарлотты.

– Ты когда-нибудь вышивал бисером, Джефферсон? – спросила Шарлотта. Он отрицательно замотал головой. – О, тебе понравится, а еще у меня тонны глины.

– Правда?

– Да, – она опять хлопнула в ладоши. – Знаешь что? Мы переделаем какую-нибудь комнату для тебя. Ты сможешь раскрасить в ней все, что пожелаешь.

– Ура! – закричал Джефферсон, и его глаза засияли от восторга.

Тетя Шарлотта села, сложив руки. Некоторое время она наблюдала за нами.

– Итак, – наконец сказала она. – Когда родители ваши приедут за вами?

Я положила свой бутерброд на тарелку.

– Они никогда уже не приедут, тетя Шарлотта. В отеле случился пожар, и они там погибли. Мы больше там не можем жить, – добавила я.

– О, Боже! Ты говоришь, они погибли? – Она посмотрела на Лютера, и тот мрачно кивнул. – Как это печально. – Она с симпатией посмотрела на Джефферсона. – Мы не позволим печали проникнуть в Мидоуз. Мы захлопнем перед ней двери. Мы будем веселиться, мастерить поделки, готовить что-нибудь вкусное вроде печенья и тортов, мы придумаем различные игры и будем слушать музыку.

– Моя сестра играет на фортепиано, – похвастался Джефферсон.

– О, здорово, – хлопнула в ладоши тетя Шарлотта. – У нас в гостиной есть рояль, правда, Лютер?

– Возможно, он расстроен и грязный, но очень хороший, – сказал он. – Мама Шарлотты обычно играла после обеда, – Лютер пристально посмотрел на меня. – Но кто-то должен опекать вас, ребята, не так ли? Они не приедут за вами?

Я посмотрела на Гейвина и отрицательно покачала головой.

– Они не знают, что мы здесь, – объяснила я.

– Вы сбежали, да?

Мне не пришлось отвечать, он понял по выражению наших лиц.

– Пожалуйста, позвольте нам остаться у вас ненадолго, Лютер. Мы не причиним вам беспокойства, – попросила я.

– Да, сэр, не причиним, – подтвердил Гейвин. – Я буду рад помочь вам в работе по дому и на ферме, – добавил он.

– Ты когда-нибудь этим занимался? – спросил Лютер.

– Немного.

– Ну, нам надо собрать сено в стога, собрать урожай, накормить свиней и кур, нарубить дров. Дайка посмотреть на твои ладони, – он наклонился, схватил Гейвина за запястья и повернул ладонями вверх. Затем он показал для сравнения свою ладонь. – Смотри – это мозоли. Они появляются из-за работы на ферме.

– Я не боюсь мозолей, – гордо сказал Гейвин. Лютер кивнул и, улыбнувшись, отошел.

– Мы живем тем, что выращиваем здесь.

– Я тоже хочу помочь, – воскликнул Джефферсон.

Шарлотта засмеялась.

– Его можно научить собирать яйца, – предложила она.

Джефферсон просиял.

– И я могу помочь в работе по дому, – сказала я. Даже при тусклом освещении я видела, что дом требует уборки долгой и тщательной. – Мы не будем в тягость, – пообещала я.

– Конечно, нет, дорогая, – улыбнулась Шарлотта. – Они могут остаться, правда, Лютер?

– Полагаю, что да. Хотя бы на некоторое время.

– Знаете что, – Шарлотта снова хлопнула в ладоши, – как только ты поешь, ты сможешь попробовать сыграть на рояле.

– Они устали, Шарлотта. Им надо лечь спать, – напомнил Лютер.

– Ну немножечко, – захныкала она, как ребенок. – Ты же сможешь немножко поиграть, правда, дорогая?

– Да, – ответила я.

Попив чая и съев булочки с вареньем, оказавшиеся вполне вкусными, мы последовали за Шарлоттой в гостиную, она вела Джефферсона за руку. Я была рада, что он так быстро с ней подружился и больше ничего не боится.

Гостиная была самой поразительной комнатой из всех. Шарлотта перекрасила стены: одна стена была желтой, другая – голубой, третья – зеленой, а четвертая – ярко-розовой. Вместо картин Шарлотта развесила по стенам старую одежду. Ботинки и туфли были привязаны к пуговицам брюк и юбок. В углу была целая выставка украшений. Она раскрасила ножки стульев и столов в четыре цвета, как и стены. То здесь, то там на полу и даже на окнах виднелись кляксы краски. Мы с Гейвином замерли, открыв рот от неожиданности.

– Шарлотта хотела сделать эту комнату комнатой радости, – объяснил Лютер.

– Эмили обычно не разрешала сюда часто заходить, – сказала Шарлотта. – Она боялась, что мы устроим здесь беспорядок, – добавила она со смехом, который больше был похож на икоту.

Джефферсон волчком вертелся, оглядываясь, широко и восторженно улыбаясь.

– Можно, я то же самое сделаю в своей комнате? – спросил он.

– Конечно, – кивнула Шарлотта. – Завтра мы подыщем тебе комнату и возьмем краски.

– Не знаю, сможет ли он, тетя Шарлотта, – засомневалась я.

– Конечно, сможет, дорогая. Он же маленький мальчик, а маленькие мальчики должны делать то, что им полагается. Правда, Лютер?

– Я не против, – сказал он. – Если бы Эмили была здесь, она бы не перенесла этого.

Как он, наверное, ненавидел ее, подумала я.

– А теперь сядем и послушаем, что нам сыграет Кристи, – Шарлотта взяла Джефферсона за руку и повела к дивану.

Гейвин улыбнулся.

– Отрабатывай свой ужин, – прошептал он и сел рядом с Шарлоттой и Джефферсоном. Лютер встал в дверях.

Я подошла к роялю. Шарлотта пожалела его и оставила естественный цвет, она даже не разрисовала стул. Он был пыльный, но когда я пробежала пальцами по клавиатуре, то была удивлена, что он еще настроен.

– Ты можешь сыграть «С днем рождения?» – спросила Шарлотта – Мне уже давно никто не играл эту песенку.

– Да. – Я заиграла.

К моему удивлению, Лютер вдруг запел, а когда я доиграла до места, где поется имя именинника, он пророкотал:

– Дорогая Шарлотта, с днем рождения!

Она засмеялась и захлопала в ладоши, и я заметила, с какой любовью смотрит на нее Лютер. Я заиграла «Колыбельную» Брамса, и глаза Джефферсона начали закрываться. Шарлотта обняла его, и он положил голову на ее мягкое плечо. Когда я закончила, он крепко спал. Я кивнула в его сторону, и Шарлотта, округлив глаза, шепнула:

– Тсс.

Гейвин взял Джефферсона на руки и понес его наверх. Шарлотта последовала за нами.

– Я достану одну из чистых ночных рубашек Лютера для него, – сказала она и поспешила.

Я сняла с Джефферсона ботинки, носки, и Гейвин помог раздеть его. Он так устал, что его веки едва приоткрылись, когда мы его раздевали. Шарлотта принесла фланелевую ночную рубашку. Она была слишком велика Джефферсону, но я решила, что в ней ему будет тепло и уютно. Мы одели его и уложили в кровать.

– Я могу дать тебе одну из своих ночных сорочек, – предложила Шарлотта, но я решила, что ничего не случится, если я буду спать в своем белье.

– Ну, тогда я тоже пошла спать. Завтра у меня будет трудный день. Так много нужно всего сделать, а времени так мало, как любила говорить Эмили. В этом она была права. Иногда Эмили была права, хотя Лютер терпеть не может, когда я это говорю, – прошептала она. – Спокойной ночи, ребятки. Укройтесь получше и смотрите, чтобы вас не покусали клопы, – добавила она и засмеялась. Мы проводили ее взглядом.

Сначала я пошла в ванную, а затем свернулась калачиком в кровати и погасила керосиновую лампу. В комнате было совершенно темно, только нежный свет звезд проникал через окно. Я прислушалась. Гейвин вернулся в комнату к Джефферсону. Мгновение спустя в смежную дверь вежливо постучали.

– Да?

– У тебя все в порядке?

– Ага.

– Можно, я войду, чтобы пожелать тебе спокойной ночи?

– Конечно, Гейвин, – сказала я.

Он приоткрыл дверь. В его и Джефферсона комнате все еще горела лампа, и я смогла отчетливо разглядеть Гейвина. Он был в одном белье. Гейвин подошел к моей кровати и опустился на колени так, что оказался перед моим лицом.

– Здесь Забавно, правда? Я имею в виду Шарлотту и все такое, но здесь как в другом мире.

– Да, но я все равно рада. Я ненавижу тот мир.

Гейвин понимающе кивнул.

– Но ты же знаешь, что мы не сможем остаться здесь навсегда.

– Да, но мне бы хотелось остаться здесь подольше. Здесь не так уж и плохо. Мы им поможем. Это будет здорово. Мы можем представить, что это наше поместье.

– Ты хочешь сказать, мы будем как владельцы?

– Да, – сказала я. Он рассмеялся.

– Джефферсон, кажется, счастлив. Все в порядке. Пусть все идет как есть. Спокойной ночи, – прошептал он.

– Спокойной ночи, Гейвин. Я так рада, что ты пришел к нам на помощь и теперь с нами.

– Я не мог не сделать этого, – он наклонился и поцеловал меня в щеку. – Спокойной ночи, Кристи.

Я повернулась к нему так, что его губы встретились с моими. Он провел ладонью по моим волосам и встал.

Как только он направился к себе в комнату, я заметила тень, мелькнувшую слева от меня в окне.

– Гейвин! – крикнула я, и он повернулся.

– Что?

– Кто-то только что смотрел в мое окно.

– Что? – Он подошел к окну и посмотрел. – Я никого не вижу. – Он открыл окно пошире и выглянул.

– Гейвин?

– Тсс, – сказал он и прислушался.

– Что там?

– Мне послышались шаги по крыше, но думаю, это всего лишь ветер. Уверен, там ничего нет. Просто тень.

– Сегодня нет Луны и не может быть теней, Гейвин.

– Тогда это, наверное, твое воображение… и все эти истории про Эмили на метле. Ты испугалась? С тобой все в порядке?

Я посмотрела на окно. Уверена, я что-то видела, но не хотела портить нашу первую ночь здесь.

– Да, все в порядке.

– Спокойной ночи, еще раз, – пожелал он и направился в комнату.

– Гейвин.

– Да?

– Не закрывай плотно дверь.

– Хорошо.

После его ухода я лежала, открыв глаза, поглядывая на окно. Я больше не видела ни теней, ни голов. Мои глаза закрылись, и я уснула.

Но иногда, среди ночи, я просыпалась от явного ощущения, что кто-то наблюдает за мной, что он даже находится в комнате!

В Зазеркалье

Несмотря на нашу усталость, утром нас разбудила тетя Шарлотта, которая распевала в коридоре.

– Просыпайтесь, вставайте, сони, давайте вставайте, вылезайте из своих постелей!

Затем послышался ее смех, а через секунду, когда я открыла глаза, увидела Джефферсона, выглядывающего из полуоткрытой двери между комнатами. Край ночной рубашки Лютера волочился по полу за ним, когда он, быстро вбежав в мою комнату, прыгнул на кровать ко мне.

– Проснись, Кристи. Проснись, – тряс меня за руку. – Гейвин не хочет вставать, – пожаловался Джефферсон.

Я застонала, затем потерла глаза и приподнялась на локтях. Солнечный свет заливал комнату, в его лучах пылинки казались крошечными алмазами, летающими в воздухе.

– У нас впереди длинный день, Джефферсон, – объяснила ему я. – Мы еще не отдохнули.

– А я отдохнул, – объявил он. – Я хочу позавтракать и пойти рисовать вместе с тетей Шарлоттой. Она нас зовет. Идем, – он снова потянул меня за руку.

– Хорошо, хорошо.

Я глубоко вздохнула и посмотрела в окно, вспоминая свои ночные страхи.

– Иди, умойся, и я помогу тебе одеться, – сказала я.

Он приподнял рубашку Лютера до щиколоток и поспешил в ванну, сверкая пятками. Только я надела блузку и юбку, как в мою дверь вежливо постучали. Повернувшись, я увидела Гейвина, который уже поднялся и оделся.

– Знаешь, сейчас всего половина седьмого утра, – пожаловался он и зевнул. – Как ты? Ночные кошмары не донимали больше?

– Это были не кошмары, Гейвин. Кто-то действительно заглядывал в окно этой ночью. Кто-то был здесь. Думаю, он возвращался после того, как мы уснули.

– Хорошо, хорошо, – улыбнулся он, похлопав себя по животу. – Знаешь, я проголодался. Интересно, что у них на завтрак?

В комнату ворвался Джефферсон. Он был совершенно бодр и даже попытался причесаться. Я помогла ему одеться, пока Гейвин умывался, а затем я тоже умылась и кое-как привела себя в порядок. Запах жареного мяса быстро проник в коридор и на лестницу. Когда мы вошли на кухню, Лютер уже доедал свой завтрак. Шарлотта была одета в свое очередное платье, расшитое пуговицами различных цветов. На каждом плече было пришито по огромному розовому банту.

– Доброе утро. Хорошо выспались? – спросила она. – Здесь прошлой ночью был Песочный человек. Я слышала, как он ходил по дому, а вы?

– А, вот кто это был, – сказал с улыбкой Гейвин. Его глаза озорно блеснули. Он ждал, что я расскажу о той тени в окне.

– Я не слышал никакого Песочного человечка, – удивился Джефферсон.

– Это потому, что уже спал, и он посыпал тебе на глаза песок сновидений, – объяснила Шарлотта. – Ну, рассаживайтесь. Мы сначала должны хорошо позавтракать, а затем займемся делами, правда, Лютер?

Лютер хмыкнул, залпом выпил свой кофе и встал из-за стола.

– Я собираюсь во двор, – сказал он и посмотрел на Гейвина, – в сарай.

– Я приду туда сразу же после завтрака, – пообещал Гейвин.

Лютер кивнул и вышел.

– Все будут яичницу с беконом? – спросила Шарлотта. – Я поджарила глазунью только с одной стороны, и теперь она походит на забавную рожицу.

– Пахнет замечательно, тетя Шарлотта, – заметила я. – Вам помочь?

– А все готово уже. Садитесь, и я буду обслуживать вас так же, как я это делала для папы и Эмили много лет назад.

Тетя Шарлотта накрыла на стол, села и рассказывала, пока мы ели, о своей жизни, когда она была маленькой.

– После смерти папы Эмили превратилась в мисс Босси Науф, все изменилось, – печально проговорила она. – У нас больше не было таких завтраков. Эмили заставила нас продавать большую часть яиц в бакалейную лавку в Апленд Стейшн.

– А старуха Катлер? – поинтересовалась я. – Ваша старшая сестра, Лилиан?

– О, – выражение ее лица стало странно задумчивым. – Она жила далеко и вышла замуж, когда я была совсем маленькой, – быстро сказала она, – и я редко ее видела, но Эмили всегда на нее жаловалась. Эмили всегда на всех жаловалась, – прошептала она, как будто Эмили была в соседней комнате и могла услышать. Затем хлопнула в ладоши и улыбнулась. – Сначала я покажу Джефферсону краски и кисти, а потом мы поднимемся на чердак, и вы сможете подобрать себе одежду, хорошо? Правда, это мило?

– Тетя Шарлотта, – сказала я и огляделась. Кругом была посуда с присохшей к ней остатками еды и, казалось, она стоит так более недели, если не месяца. Окна были в пятнах, грязи и пыли изнутри и снаружи. – Я помогу вам прибраться в доме.

– Славненько, славненько, славненько, – проговорила она и засмеялась. – Мы замечательно проведем время, так же, как это было в детстве, и у нас была рыжая охотничья собака, которую звали Кейси Леди, она тыкалась носом в мое лицо каждое утро, когда будила меня.

Гейвин посмотрел на меня и улыбнулся. Тетя Шарлотта так и осталась в душе маленькой девочкой, но это не смущало ее. Я чувствовала себя в безопасности и защищенной, будто была в волшебном круге. Словно мне в самом деле удалось уйти от проклятия Катлеров.

После завтрака Гейвин отправился помочь Лютеру, а Шарлотта отвела Джефферсона в свою импровизированную студию, чтобы дать ему кисти и краски. Я же занялась уборкой кухни. Закончив уборку, я пошла погулять по дому. Пройдя полкоридора, я остановилась, так как мне показалось, что кто-то стоит у меня за спиной. Но когда я оглянулась, никого не было. Только… занавес раскачивался.

– Кто здесь? – позвала я.

Но никто не ответил и ничто не шевельнулось. У меня мурашки побежали по спине, и я поспешила к Шарлотте и Джефферсону. По пути я обнаружила, что Шарлотта раскрашивала увядшие цветы, делая их даже ярче – розовыми и белыми, красными и желтыми, а летом расставляла их повсюду в вазах. Казалось, она старается перенести радугу в этот когда-то мрачный и скучный мир.

Я нашла Шарлотту и Джефферсона в маленькой комнатке возле библиотеки. Когда я заглянула, Шарлотта отвлеклась от вышивки и улыбнулась. Джефферсон был занят покраской стен и мебели. Его щеки уже были измазаны, а руки до локтей – в краске.

– Мы тут веселимся, – сказала Шарлотта, и ее лицо озарилось радостью, а потом она быстро добавила. – Маленькие мальчики всегда приводят себя в такой вид.

– Вы правы, тетя Шарлотта. А вы не могли бы показать мне ту комнату, где жила моя мама и где я родилась?

– О, да, да, да. Это нехорошая комната. Я тоже там один раз побывала.

– Нехорошая комната?

– Ты поймешь.

Она повела меня наверх.

Когда я увидела комнату, то сразу поняла, почему она так называлась. Она походила на тюремную камеру. Это была маленькая комната с узкой кроватью напротив стены слева. У кровати не было спинки, на железной сетке лежал только матрас. Рядом стояла пустая тумбочка с керосиновой лампой. Было видно, что ею уже давно не пользовались, так как там поселились пауки. Стены были темно-серыми, и в комнате не было ни окон, ни зеркал. Справа – маленькая дверь в ванную, в которой все заржавело и сгнило. Оглядывая эту ужасную комнату, я ощутила тот страх и печаль, какие, наверное, испытывала моя мама, когда ее заперли и вынудили родить в этой лачуге. Какой одинокой, должно быть, она себя чувствовала, и как иногда ей было здесь страшно. Без солнечного света, свежего воздуха, глядя на эти тоскливые цвета, она наверняка чувствовала себя узницей.

– Вы правильно ее называете нехорошей комнатой, тетя Шарлотта, – сказала я. А потом вспомнила о том, что она рассказала раньше. – За что вас здесь держали?

– Я тоже плохо вела себя. И в моем животе рос ребенок.

– Ребенок? Что с ним случилось? Это была девочка или мальчик? – спросила я.

– Мальчик. Эмили сказала, что дьявол забрал его к себе. У ребенка была дьявольская отметина сзади на шее, вот здесь, – сказала она, показав на себя.

– Дьявольская отметина?

– Ага, – она многозначительно кивнула. – Она походила на копыто. А Эмили сказала, что у него также скоро вырастет хвост.

– Но это же глупости, тетя Шарлотта. Но на самом деле не было никакого ребенка, правда.

– Нет, был. Я покажу тебе, где он жил, пока он оставался здесь, – печально добавила она.

Я проследовала за ней назад по коридору. Когда мы шли, я не могла отделаться от ощущения, что кто-то преследует нас, но каждый раз, когда я оглядывалась, то никого не обнаруживала. Не из-за того ли это, что дом такой большой и наполнен тенями?

Шарлотта остановилась и открыла дверь в ту комнату, которая, по-видимому, когда-то была детской. В центре стояла колыбель, в которой лежала кукла, укрытая выцветшим голубым одеялом до подбородка. Меня бросило в дрожь. Был ли на самом деле у тети Шарлотты ребенок, или это работа ее наивного воображения?

– Сколько лет было вашему ребенку до того… прежде, чем дьявол забрал его, тетя Шарлотта? – спросила я.

Она покачала головой.

– Я не помню. Он все время был здесь, и вдруг его не стало. Эмили никогда не рассказывала мне, когда его забрали. Однажды я заглянула в колыбель и обнаружила, что его нет, – говорила она, глядя на куклу.

– И Эмили сказала, что его забрал дьявол?

– Ага. Как-то ночью она видела, как дьявол вошел в детскую, а затем она услышала, как ребенок засмеялся. Когда она подошла к двери, дьявол уже взял моего малыша и вылетел в окно, обернувшись черной птицей.

– Как вы могли поверить в такую глупую историю, тетя Шарлотта?

Она уставилась на меня.

– Но моего малыша нет, – ее глаза наполнились слезами.

Я посмотрела на колыбель.

– А кто положил эту куклу? – спросила я.

– Эмили, потому что я так сильно была расстроена и плакала. Эмили сказала, чтобы я представила, что это он, и больше не плакала, а то дьявол может вернуться и забрать меня.

– А как же отец ребенка, тетя Шарлотта? Он не расстроился?

– Эмили сказала, что его отцом был дьявол. Она сказала, что как-то ночью, когда я спала, ко мне в комнату вошел дьявол и сделал так, что внутри меня начал расти ребенок.

Как это ужасно, думала я, так напугать милую Шарлотту и заставить ее поверить в эти страшные вещи.

– Эмили, должно быть, сама дьяволом была и сделала все это с тобой и моей мамой. Я рада, что никогда с ней не встречалась.

– Веди себя хорошо, и ты никогда с ней не встретишься, – сказала Шарлотта. – Если ты плохая, то попадешь в ад, а Эмили – та, которая встречает людей у ворот ада. Так говорит Лютер.

Я еще раз посмотрела на куклу в колыбели. Что за странная и жуткая история скрыта в стенах этого старого дома. Может, будет лучше не копать так глубоко и не задавать так много вопросов, подумала я и вышла следом за тетей Шарлоттой.

Когда мы спускались по ступенькам, я повернулась и внезапно увидела мелькнувшую по стене тень, но я ничего не сказала тете Шарлотте. Я была уверена, если я скажу, то она ответит, что это привидение ее злой сестры Эмили.

Когда старинные часы пробили двенадцать, тетя Шарлотта отложила свое рукоделие и объявила, что пора приготовить ланч для мужчин. Я помогла ей сделать бутерброды, и вскоре пришли Гейвин с Лютером. Одного взгляда на Гейвина было достаточно, чтобы догадаться, что он действительно поработал. Его одежда была вся в сене, руки перепачканы грязью и смазкой, так же, как его лицо и шея, волосы были всклокочены, и он был красным от усталости.

– Сначала я умоюсь, – кивнул он мне, а затем шепотом добавил, – Лютер шутил, когда говорил о тяжелой работе. Я отрабатываю наше содержание.

– Лютер, можно Гейвину прервать работу на некоторое время и подняться на чердак, чтобы подобрать одежду для себя, Кристи и Джефферсона? – спросила Шарлотта.

Лютер поднял взгляд от своей тарелки.

– Только будь осторожен там, наверху, – предупредил он Гейвина. – Кое-какие доски в полу не так надежны, как раньше, слышишь?

– Да, сэр, – сказал Гейвин.

Я понимала, что это для него сейчас лучше, чем снова возвращаться к работе с Лютером. Мысль обследовать чердак и покопаться в старинных вещах взволновала и Джефферсона. Он даже смог отложить на время свои кисти и краски, чтобы пойти с нами.

Шарлотта показывала нам дорогу. Она шла походкой гейши, сложив руки на животе и опустив голову, и непрерывно болтала, описывая, как она играла на чердаке, когда была маленькой.

– Я всегда ходила туда одна и никогда не боялась, – добавила она и остановилась в конце коридора возле узкой двери.

За дверью находилась темная лестница, освещенная только тусклой лампочкой, свисающей на толстом проводе. Ступеньки подозрительно скрипели, когда мы последовали за Шарлоттой наверх.

– Всем было все равно, сколько времени я провожу здесь, – сообщила она нам. – Даже Эмили. Потому что я никому не мозолила глаза. – Она остановилась на верхней ступеньке лестницы и оглянулась на нас. – Так говорила мне мама. «Шарлотта», – говорила она, – никогда не мозоль людям глаза». Глупо, правда? Я никогда не мозолила глаза кому-либо. Я даже не знаю, как это делается.

Гейвин улыбнулся мне, и мы подождали, пока Шарлотта рассматривала чердак.

– Здесь нет освещения, – сказала она. – Только свет из окон и от нашей лампы. У меня тут где-то была еще одна, – она зажгла керосиновую лампу, оставленную наверху лестницы. Мы последовали за ней.

Казалось, на чердаке целую вечность никто не появлялся. Верх лестницы был покрыт густой паутиной, которая свисала из всех уголков и щелей. Слой пыли был таким толстым, что мы видели отпечатки наших ног на полу. Гейвин, Джефферсон и я остановились и оглядели этот длинный, широкий чердак, тянувшийся чуть ли не на всю длину огромного дома. Четыре слуховых окна впереди обеспечивали дополнительное освещение, и в проникающих лучах солнечного света кружились хлопья пыли, поднятые сквозняком от ветра, продувающего чердак через щели в стенах и оконных рамах. Мне казалось, что мы проникли в могилу, так как воздух был такой затхлый и тяжелый, и все, казалось, пролежало нетронутым десятилетиями.

– Осторожно, – сказал Гейвин, как только мы все сделали шаг вперед. Доски пола подозрительно заскрипели.

– Смотрите! – закричал Джефферсон и показал вправо, где беличье семейство устроило себе дом.

Белки уставились на нас, высокомерно задрав свои носики, и затем метнулись в угол, за сундуки и мебель. Здесь покоились старые диваны и стулья, столы и ружья, а также комоды и спинки кроватей. Здесь также хранились старые портреты. Один из них особенно привлек мое внимание. На портрете была изображена молодая девушка, ненамного старше меня, и она ласково, почти как ангел, улыбалась. Ни на одном из остальных портретов не было даже намека на улыбку. Выражения лиц были суровыми и серьезными.