Текст книги "Дракон и сокровище"

Уильям кивнул:

– Мы оба с тобой знаем, что только решительная массированная атака может принести нам победу. Но, к сожалению, убедить в этом короля не представляется возможным. Все последнее время он прислушивается лишь к советам своей новой родни. В течение многих лет я был его правой рукой. Мне удавалось заставлять его делать все, что я считал наилучшим для блага Англии, а теперь помыслами Генриха овладели эти провансальцы, которые крепко держат его за рожок. Родственнички!

Симон расхохотался:

– Но ведь ты тоже его родственник, не так ли?

– Да, я – муж его сестры, – согласился Уильям. – Конечно, будучи сыном таких ужасных родителей, как покойный король Джон и королева Изабелла, Генрих мог бы оказаться и вовсе законченным негодяем. Я старался заменить ему отца, привить ему качества, коими должен обладать монарх, но, признаться, не слишком преуспел в этом. Ведь я не мог неотлучно находиться при особе короля. Ах, если бы Генриху досталась смелость Ричарда и хоть малая толика ума, которым наделена Элинор, он был бы блестящим правителем!

– Да, трудно поверить, что его дед – великий Генрих II. Нашему королю наверняка делается тошно от одной мысли, что дед его правил страной, трижды превосходящей нынешние владения Людовика Французского. Я не устаю восхищаться покойным Генрихом. Он получил Англию, Бретань и Нормандию от Генриха I, унаследовал от своего отца Турень и Пуату, а Гасконь и Аквитания достались ему в качестве приданого королевы Элинор, которую он отнял у законного супруга. – И Симон восхищенно прищелкнул языком.

– Он был очень целеустремленным человеком и умелым правителем. Нам так сейчас не хватает сильной, уверенной руки, – посетовал Уильям. – Губерт де Бург слишком занят собой и своими владениями, Ранульф Честерский – глубокий старик. Выходит, что некому стать настоящим предводителем наших баронов, некому избавить короля Генриха от дурных советчиков – епископа Винчестерского и алчных савойяров.

Симон, так же как и Уильям, придерживался весьма невысокого мнения о церковных иерархах.

– Они принимают постриг только потому, что этот путь приводит их к почестям и благосостоянию. Я со своей стороны всегда противостоял влиянию Папы, особенно в вопросах, касавшихся Англии.

– Возможно, ты слишком строг, де Монтфорт, но я не могу не согласиться с тобой. Ты не только прирожденный воин, вождь и командир, у тебя ясный ум и тонкое политическое чутье. Недаром же ты лучше, чем любой англичанин, разобрался в сути преобразований Генриха II.

– Я? – удивленно спросил де Монтфорт. – А как насчет тебя? Ведь Маршалы – некоронованные короли Англии. По слухам, которым я склонен верить, вашей семье принадлежит едва ли не половина всех богатств государства.

– Знаешь, Симон, я просто устал от всего этого. И мне больше не по душе быть королем при юном Генрихе. Я устал оттого, что он раздает своим фаворитам деньги и владения, которыми не располагает, а больше всего я устал от участия в этой бездарнейшей из военных кампаний. Я мечтаю лишь о том, чтобы поскорей вернуться домой к моей прелестной жене и позаботиться о продолжении рода.

Симон де Монтфорт рассмеялся:

– Мне приятно слышать это от тебя. Любовь между супругами нынче так редка. И многие из воинов и рыцарей рады сбежать от своих жен куда угодно, пусть даже и во Францию, где их ждет заведомое поражение.

– Признаться, у меня пока еще нет опыта семейной жизни, – вздохнул Уильям, – ведь сестра короля была девятилетним ребенком, когда мы с ней поженились. Я гожусь ей в отцы. И меня не перестает тревожить то, что девушка пожертвовала ради меня своей юностью.

Симон решил промолчать в ответ на эти сетования Уильяма. Он пытался представить себе жену Маршала. Де Монтфорт не сомневался, что молоденькая, капризная и избалованная принцесса наверняка успела наставить Уильяму рога.

– Вам, конечно же, надо завести детей, – вполголоса пробормотал он.

Уильям невесело усмехнулся:

– Я и сам все время думаю об этом, ведь мне уже сорок шесть. – Он поставил пустой кубок на походный столик. – Они наконец-то посылают нам подкрепление. Завтра утром сюда подойдет Честер. Он должен тебе понравиться. Лет сорок тому назад он был одним из блестящих военачальников короля Генриха II.

Симон поднялся на ноги:

– Честер завладел моими землями и титулом, и я намерен во что бы то ни стало вернуть их. Я хочу в самое ближайшее время стать графом Лестером.

Симон вышел, а Маршал устремил неподвижный взор на плясавшие в очаге языки огня. В последних словах Симона ему почудилась угроза. Он не сомневался, что Бог войны скоро вернет себе свои владения и титул.

Подкрепление, присланное королем Генрихом, прибыло как нельзя более вовремя: Людовик Французский успел уже стянуть все свои войска к месту расположения передовых отрядов англичан и повел их в решающее сражение против Симона де Монтфорта и Маршала. И роскошные виноградники этой палимой солнцем страны превратились в арену военных действий, и землю, где наливались соком гроздья муската, залила кровь французов и англичан. Обе противоборствующие армии сражались храбро и отчаянно.

Симон де Монтфорт, как и прежде, возвышался над всеми воинами и рыцарями, его высокий шлем с ярко-красными султаном мелькал то здесь, то там. Он без устали орудовал своим длинным тяжелым мечом и боевым топором. Огромный вороной жеребец Симона с яростным ржанием носился по полю боя, сметая все на своем пути. Конь и всадник представляли собой настолько устрашающее зрелище, что зачастую неприятельские солдаты, увидев этого великана, оседлавшего чудовище, в ужасе разбегались в стороны.

От Монтфорта не отставали два его оруженосца – Гай и Рольф, отец и сын. Они пользовались репутацией отважных и неустрашимых воинов, поскольку Монтфорт, а следовательно, и они всегда оказывались в гуще сражения. На самом же деле за спиной Монтфорта они чувствовали себя не менее защищенными, чем в самом надежном тылу.

Отражая и нанося удары, Симон то и дело искоса поглядывал на старого Ранульфа, графа Честера. Старик сражался на славу. Его силе, мужеству и выдержке мог бы позавидовать едва ли не любой более молодой воин. Но, если бы он пал в сражении, Симон получил бы назад свои земли и титул. Он так давно мечтал об этом, что обладание угодьями и право именоваться графом превратилось у него в своего рода навязчивую идею. Внезапно старик Ранульф покачнулся в седле и рухнул наземь. Сердце Симона подпрыгнуло и бешено забилось в груди. Что он чувствовал в этот момент? Надежду, торжество? Не успев еще толком разобраться в снедавших его противоречивых ощущениях, Симон направил вороного туда, где Честер готовился свести счеты с жизнью. Французы, окружившие было старого воина, при виде Симона бросились врассыпную. Симону удалось осадить своего коня, который едва не ступил копытом на грудь поверженного Ранульфа.

Голубые глаза, полуприкрытые морщинистыми веками, с мольбой обратились к Симону. В сознании де Монтфорта молнией пронеслась мысль, что жизнь старика висит на волоске, что стоит ему отпустить поводья, и Ранульф будет мертв, а значит, мечта его жизни осуществится. Но Симон лишь тряхнул головой, словно отгоняя наваждение, и сказал себе, что никогда не запятнает свою честь столь трусливым и подлым поступком. Он рано или поздно вернет себе все, что по праву принадлежит ему, но сделает это честно, в открытую. Монтфорт легко соскочил с коня, подхватил тщедушного старика и усадил его в свое седло. Французы, которые успели к этому времени опомниться и принялись снова окружать графа Честера, были безжалостно заколоты копьями Гая и Рольфа и зарублены топором Симона. На все это им потребовалось лишь несколько секунд.

Симон приказал оруженосцам вынести раненого графа с поля боя. Прежде чем они скрылись из виду, Честер прокричал:

– Вы спасли мою жизнь! Я ваш должник навеки!

Симон, потрясая в воздухе мечом, крикнул ему в ответ во всю мощь своих легких:

– Я – законный граф Лестер! Верните мне мой титул и мои владения, на большее я не претендую! – И, повернув своего могучего коня, он помчался в самую гущу сражения.

В сумерках, когда битва закончилась и над поверженными виноградниками раздавались лишь стоны раненых и ржание коней, Симон де Монтфорт подошел к Маршалу, который нес на руках раненого или убитого бойца, судя по изящным латам принадлежавшего к знатной фамилии. Приблизившись к Маршалу, Симон бережно принял из его рук тяжелую ношу.

– Боюсь, наша помощь запоздала. Бедняга уже коченеет. – И Симон опустил недвижимое тело на траву. Из шеи ирландского рыцаря, там, где курчавились его светлые волосы, торчала английская стрела.

– Кто он такой? – сдвинув брови, спросил Симон.

– Гилберт де Клер, – ответил Маршал, проглотив комок в горле. – Он… муж моей сестры. – И, наклонившись над убитым, он осторожно извлек стрелу из его тела.

– У него были враги среди английских рыцарей? – мрачно спросил Симон.

– Я не знаю. Надеюсь, это произошло случайно.

Маршал и Монтфорт с трудом заставили себя подчиниться приказу короля, велевшего им вернуться в Гасконь. Они хорошо знали, что стоило им отступить, и завоеванная территория оказалась бы в руках Людовика. Более того, англичане, валлийцы и ирландцы не могли смириться с мыслью об этом вынужденном отступлении.

Прибыв в ставку короля, они застали его величество в мрачном и капризном расположении духа: Генрих страдал несварением желудка.

– Эта кампания была обречена на поражение еще до ее начала, – плаксивым тоном произнес Генрих. Он был угнетен исходом этой войны и явно искал козла отпущения, на котором можно было бы выместить злобу и разочарование. И многие уста в эти дни нашептывали ему одно и то же имя, имя Губерта де Бурга. Генрих поднял глаза на Маршала.

– Ну что ж, вы можете торжествовать, – кисло произнес он. – Ведь вы, как и Губерт, высказывались против этой войны. Ваш отец должен был потребовать голову Людовика, когда подписывал условия перемирия между Францией и Англией.

Уильям гордо выпрямился. Он не впервые сталкивался с неблагодарностью Генриха, но ему было невыносимо слышать несправедливые упреки в адрес покойного отца из уст этого никчемного монарха. Он сжал рукоятку меча с такой силой, что костяшки его пальцев побелели. Де Монтфорт восхитился его умением не выказывать своих чувств.

– Вы недужны, сир, вам надо поскорей вернуться домой и приступить к лечению.

Генрих кивнул, и мысли его немедленно приняли другое направление.

– Да, вы правы, Монтфорт, я и в самом деле чувствую себя прескверно. Но я решил отправить вас и Ричарда первыми, чтобы вы утихомирили недовольство баронов. Они ведь будут страшно раздосадованы тем, что все их деньги потрачены впустую, что мы не вернули себе ни акра французской земли.

Симон де Монтфорт едва не расхохотался. Ведь в этой кампании он с горсткой воинов отвоевал для бездарного Генриха Бретань и был близок к тому, чтобы вернуть Аквитанию во владения английской короны! Эти земли принадлежали бы сейчас Генриху, если бы он не мешал военачальникам своими нелепыми приказами.

– Предоставьте свою армию в мое распоряжение, сир. Я уверен, что смогу победить Людовика. Ведь за всю мою жизнь я еще не знал поражений.

– Сегодня утром у меня побывал Честер. Не знаю, как вам это удалось, но старик готов вернуть вам земли и титул. Вы нужны мне в Англии, Симон. Сейчас, как никогда прежде, я нуждаюсь в вашей поддержке. – Генрих с мычанием схватился за живот: – Мне так недостает моей жены. Я только и знаю, что блюю да сижу на горшке с тех самых пор, как переспал с этой маленькой армейской шлюхой.

Симон и Уильям едва удержались от того, чтобы не улыбнуться торжествующими, злорадными улыбками. Бог все-таки наказал этого гадкого, заносчивого мальчишку! Они вернулись в лагерь и стали готовиться к возвращению на родину. Уильям испытывал огромное, ни с чем не сравнимое облегчение. Хотя ему приходилось отступать, незаслуженно и несправедливо признав поражение, которого могло не быть, они все же возвращались в Англию, они были целы и невредимы, впереди Уильяма ждала встреча с Элинор, а де Монтфорта – введение в наследство.

– Поздравляю, ведь ты скоро станешь графом Лестером.

Уильям был от души рад, что Симону удалось так быстро добиться желаемого. И еще одно радовало его в эти тревожные, полные горечи дни: принц Ричард не участвовал в решающем сражении с французами и, следовательно, не мог быть повинен в смерти Гилберта де Клера.

14

А в Англии бароны, понесшие все расходы, связанные с французской кампанией, желали во что бы то ни стало получить достойное возмещение своих издержек. Королевский совет принял решение, что сразу же по возвращении монарха от него следует потребовать подписания указа, восстанавливающего Великую хартию. Король нуждался в деньгах и военной поддержке своих подданных. Они считали, что пришло время настоять и на своих правах. В конце месяца все военачальники вернулись на родину. Лишь Уильяму Маршалу пришлось задержаться во Франции: Генрих приказал ему руководить отправкой воинов, лошадей и снаряжения на судах в Англию, и Маршал не мог не подчиниться этому приказу.

По мере приближения дня отъезда в душе Маршала росли беспокойство и волнение. Прежде он никогда бы не подумал, что будет так отчаянно, так остро переживать разлуку с кем-либо. Ему так недоставало Элинор! Ее отец, король Джон, был прав в одном: она и в самом деле была бесценным сокровищем. Уильям любил ее больше жизни. Полгода тому назад она отпраздновала свой шестнадцатый день рождения, и по прибытии в Англию он намеревался во что бы то ни стало разделить с ней ложе. Она владела его мыслями с рассвета до глубокой ночи, а когда он засыпал, посещала его в нежных, страстных, томительных сновидениях.

Уильям отправил Рикарда де Бурга на первом из отплывавших в Англию судов, наказав ему немедленно отправиться к графине Пембрук и неотступно находиться подле нее. Он передал Рикарду послание к Элинор, первое за всю его жизнь любовное письмо:

Моя бесценная Элинор!

Хотя война с Францией явилась для нашейстраны большой трагедией, я счастлив, что она завершилась, что я скоро увижу тебя и смогу заключить тебя в свои объятия.

Я бесконечно рад, что ты сопровождаламеня в поездке по Ирландии и Уэльсу. Теперь, находясь вдали от тебя, я то и дело вспоминаю дни, проведенные в этих благословенных землях, твои слова и улыбки, наши разговоры, прогулки. Это время оказалось самым счастливым во всей моей жизни. Стоит мне закрыть глаза, и я вижу тебя, дорогая, спускающейся с барки Ричарда у причала Тауэра. Когда ты присела передо мной в реверансе и широкий подол твоего красного платья опустился на серые гранитные ступени, у меня занялось дыхание. Мне кажется, именно тогда я полюбил тебя, моя бесценная.

Уильям отложил перо и закрыл глаза. В то же мгновение он увидел Элинор, но на сей раз он представил ее себе обнаженной, лежащей на белоснежных простынях; с разметавшимися по подушке роскошными темными волосами. Вот она потянулась к нему и дотронулась до его груди своими тонкими пальцами. Уильям издал стон и снова открыл глаза. Его мужская плоть, как и всегда, реагировала на любое воспоминание о ней. Он было пожалел о том, что не овладел ею перед разлукой, но это сожаление быстро уступило место радости предвкушения. Ведь им еще предстояло познать друг друга до конца. Уильям улыбнулся. Он решил намекнуть ей на это в своем письме.

Если ты, дорогая, недовольна убранствоммоей спальни в Дарем-хаус, можешь поменятьв ней мебель и драпировки по своему вкусу. Возможно, когда я вернусь, мы с тобой предпочтем какую-нибудь другую комнату. Я считаю дни, часы и мгновения, разделяющие нас. Ты – бесценное сокровище, обладателем которого я по милости Божией стал в тот день,когда назвал тебя графиней Пембрук.

Навеки твой Уильям.

По прибытии в Вестминстер Ричард, герцог Корнуоллский, был препровожден в часовню, где его с нетерпением дожидался Питер де Рош. Принц предпочел бы не встречаться с его высокопреосвященством, но Генрих не так давно снова приблизил к себе Винчестера, и Ричард не решился уклониться от этого свидания. Епископ был назначен лордом-казначеем королевства. Ричарда злило, что легкомысленный Генрих пожизненно утвердил де Роша в этой должности, но в еще большее негодование привело его известие о том, что Питеру доверена большая королевская печать. Направляясь на встречу с епископом, Ричард решил затравить этого опасного зверя в его же собственном логове.

– Милорд епископ, теперь, когда я вернулся из Франции, вы можете отдать мне на хранение государственную печать.

Губы Винчестера раздвинулись в снисходительной улыбке.

– Полагаю, что дело, которое мы с вами обсуждали, разрешилось к вашему полному удовольствию. Не так ли, ваше высочество?

Ричард растерялся. Он не ожидал, что Питер направит разговор в это русло. Неужели ему удалось получить разрешение на расторжение брака между Изабеллой и де Клером?

– Изабелла может надеяться на развод? – недоверчиво спросил он.

– Разве мы говорили о расторжении брака? Ведь речь шла об устранении препятствия, ваше высочество.

– А по-вашему это не одно и то же? – спросил вконец опешивший Ричард.

– Дело о разводе могло бы тянуться долгие годы. По-видимому, вас еще не оповестили о том, что Гилберт де Клер пал в сражении на французской земле.

Ричард потерял дар речи. Не веря своим ушам, он вперил остановившийся взор в лицо Питера де Роша. Часто в бессонные ночи он мечтал о таком исходе событий. Неужто этот хитрый боров намекает теперь, что организовал убийство Гилберта потому, что его просил о том Ричард? Боже милостивый. Винчестер жаждет восстановить свою былую власть над ним! На лбу Ричарда выступил холодный пот. Он ни за что на свете не согласился бы получить желаемое такой дорогой ценой.

Если Изабелла когда-нибудь узнает об этом, ее любовь к нему сменится лютой ненавистью. Мысли о необходимости изъятия у Питера государственной печати сменило в душе Ричарда беспокойство об Изабелле. Знает ли она уже, что стала вдовой? Перейдут ли владения и титулы Глостера к их сыну Ричарду? Принц решил немедленно ехать к ней. Она будет настаивать на соблюдении предписанного приличиями срока траура, но он убедит ее выйти за него замуж, как только получит разрешение Генриха и одобрение Совета.

Прибыв в Глостер, Ричард застал в траурном наряде не только саму Изабеллу, но и всех жителей города, искренне оплакивавших молодого графа.

Изабелла вышла к нему в окружении слуг и сдержанно приветствовала его, едва подняв глаза.

Ричард побывал здесь лишь однажды, когда Изабелла неожиданно покинула Виндзор и он последовал за ней, требуя объяснений этого поступка. Изабелла призналась, что беременна от него, и умоляла Ричарда как можно скорее покинуть ее владения, чтобы не навлечь беды на них самих и их будущего младенца. Воспоминание об этом молнией промелькнуло в голове Ричарда. Сердце его болезненно сжалось.

Однако на сей раз он не покинет ее. Нынче ничто не препятствовало им стать мужем и женой перед лицом всего света. Он не обращал внимания на неодобрительные взгляды, которые бросала на него челядь замка. К черту их всех! Ведь он – принц крови, и это дает ему права и привилегии, которыми не обладает никто из простых смертных.

– Мне необходимо обсудить некоторые важные дела с графиней Глостер. Я прошу вас удалить отсюда всех посторонних, – не терпящим возражений тоном обратился он к управляющему. Слуги молча подчинились. Ричард и Изабелла остались одни.

– Давай поднимемся наверх, – сказал Ричард и, обняв Изабеллу за талию, повлек ее к боковой лестнице. Изаббела с мольбой посмотрела ему в глаза. Принять его в своей комнате было бы неслыханным нарушением приличий, о котором она не могла и помыслить. Пугливо оглянувшись, она прошептала:

– Ричард, тебе не следовало приезжать сюда. Ведь слуги только и знают, что сплетничают. Они ославят меня на всю страну.

– Их злые языки остановятся в то мгновение, когда я объявлю, что вскоре ты станешь герцогиней Корнуоллской.

Он прижал ее к своей груди, и Изабелла, уткнувшись лицом в складки его нарядного камзола, разразилась рыданиями.

– Я так люблю тебя, Изабелла! И мне невыносимо видеть тебя в этих черных одеждах.

– Но мне придется носить траур целый год, – всхлипнула она.

– Черта с два! Разве ты не слыхала, что я сказал? Мы с тобой поженимся в самое ближайшее время.

– Ричард, мы не можем пожениться до истечения срока моего траура. Даже и тогда это вызовет скандал.

– Плевал я на скандалы! – Он сорвал с ее головы черную вуаль и бросил на пол, провел ладонями по ее волнистым каштановым волосам и принялся целовать мокрое от слез лицо.

Изабелла стала отвечать на его поцелуи, не в силах противиться охватившему ее вожделению.

– К черту траур! Ты станешь моей, как только Генрих вернется в Англию и даст нам разрешение на брак. Ведь ты знаешь, что он не откажет мне. – Он улыбнулся, склонив голову набок: – Как только весть о твоем вдовстве распространится по Англии, все искатели богатого приданого толпами ринутся просить твоей руки. Я не хочу рисковать. Вдруг ты предпочтешь мне одного из них!

– О, Ричард…

Он стал расстегивать крючки, наглухо стягивавшие ворот ее черного платья. Изабелла отпрянула.

– Ричард, слуги, – слабо запротестовала она.

– Ведь мы поженимся, как только король вернется в Англию, – повторил Ричард, продолжая раздевать ее.

– На двери нет замка, – воскликнула она, дрожащей рукой стягивая распахнутый лиф платья.

Ричард метнулся к двери и, подняв массивный стул, засунул его ножку в дверную ручку. После этого он снова подошел к Изабелле, зная, что больше не встретит с ее стороны ни малейшего сопротивления.

Симон де Монтфорт счел было Ранульфа Честерского одним из самых благородных людей островного королевства. Направляясь к своим владениям с сотней рыцарей и воинов, он не уставал восхищаться красотой английской природы. Глядя на тучные нивы, густые леса, синие озера, он чувствовал, что является частицей этой земли. Нося французское имя, он тем не менее всегда ощущал себя англичанином. Глаз его радовало царившее повсюду изобилие. На зеленых равнинах паслись многочисленные стада овец, коров и коз. Крестьяне, при приближении отряда выходившие на пороги своих хижин, смотрели на воинов приветливо и без всякой боязни, иногда из-за их спин выглядывали краснощекие жены, у порогов хижин возились крепкие, упитанные ребятишки. Жилища крестьян были сложены из прочных бревен или массивных каменных глыб и покрыты соломой и камышом.

Симон направлялся в свои новообретенные владения. Хотя он еще не получил патент на земельные угодья и титул графа Лестера, Симон не сомневался, что выполнение этой формальности являлось лишь вопросом времени. Его земли были разбросаны в дюжине разных округов, и везде его ждала одна и та же картина: все наделы, отныне принадлежащие ему, были безнадежно запущены. Стада оказались давным-давно уничтожены, леса вырублены, дичь выбита. Повсюду его встречали хмурые взгляды обнищавших крестьян, и вид этих разоренных земель являл собой печальный контраст с окружавшим их изобилием. Наследство, доставшееся ему, оказалось не благословением, а тяжким бременем.

Симон невесело усмехнулся, осознав, что Честер, отдав ему дань благодарности, снял со своих старческих плеч непосильную ношу. Де Монтфорт не замедлил оповестить короля Генриха о положении дел.

– Мой дорогой Симон, решение этой проблемы выглядит для меня очень простым. Вы должны поступить так, как делают в подобных обстоятельствах все бароны: жениться на богатой наследнице. Ведь именно таким путем дед ваш приобрел титул графа Лестера. Мой брат Ричард скоро вступит в супружество со вдовой де Клера и войдет в могущественную и состоятельную семью Маршалов.

Симон и сам уже не раз подумывал о женитьбе, хотя сердце его до сей поры оставалось свободным. Владетельному графу нужна была супруга, которая могла бы взять на себя управление его имениями и обеспечить ему продолжение рода. Будучи человеком расчетливым и практичным, Симон считал брак лишь выгодной сделкой, деловым союзом, в котором каждая из сторон ищет для себя определенных выгод и в большинстве случаев обретает их.

– Я нисколько не возражаю против этого, сир. Возможно, вы сказали это неспроста и у вас уже есть на примете подходящая для меня партия.

– Черт возьми, я бы устроил это за минуту, но в настоящее время в Англии навряд ли найдется невеста, достаточно богатая для того, чтобы вернуть вашим землям былое благополучие и процветание.

Симон недоверчиво поднял брови:

– Неужто во всем королевстве не найдется состоятельной вдовы или девицы, достойной носить мое имя?

– Таковые отыщутся, полагаю, их не меньше дюжины, но все они еще не вышли из детского возраста.

– Но деньги нужны мне теперь, сир, и я не могу ждать, пока девочка превратится во взрослую леди, а ее отец умрет, оставив ей наследство, – нахмурился Монтфорт.

– О, это затруднение легко преодолимо, – заверил его Генрих. – Вам следует лишь занять необходимую сумму под будущее наследство у любого из наших ростовщиков. Однако, к сожалению, юная супруга не сможет подарить вам наследников, пока не достигнет пятнадцати или даже шестнадцати лет.

Но мысль о том, что великан де Монтфорт мог бы стать супругом одной из юных англичанок, едва вышедших из детского возраста, показалась обоим вздорной и нелепой.

– Нам следует поискать невесту для вас за пределами Англии, – помолчав, задумчиво проговорил король. —После сокрушительных поражений, которые вы, Монтфорт, нанесли французской армии, в этой благословенной земле должно было остаться немало богатых вдовушек. Как насчет Маго, графини Булонской? Она уже в летах, но, думаю, охотно пойдет за вас.

Симон тяжело вздохнул. Он прекрасно знал, что Маго – старуха.

– Я могу сегодня же послать депешу Уильяму Маршалу. Пусть переговорит об этом с самой леди.

Симон холодно поблагодарил короля, горько жалея о том, что начал этот разговор. Симон отнюдь не был идеалистом, а союз с Маго сулил ему немалые выгоды, но при мысли о том, что ему придется заключать в объятия эту старую, некрасивую женщину, Монтфорту захотелось броситься в ближайший бордель и разделить ложе с любой из его обитательниц.

Вернувшись в Англию, Рикард де Бург отправился к Элинор и вручил ей письмо Уильяма. Она была вне себя от радости, хотя и знала, что ее обожаемый супруг прибудет в Лондон на самом последнем из кораблей.

Она снова и снова перечитывала его письмо, и краска стыда и радостного предвкушения не сбегала с ее щек. Элинор не могла не волноваться в предвидении этой новой встречи с Уильямом. Мечта, которая владела ее душой шесть долгих лет, наконец должна была осуществиться. Глаза Элинор блестели, она летала по комнатам Дарем-хаус, едва касаясь пола, и то и дело принималась напевать веселые песенки.

Питер де Рош и его незаконнорожденный сын Питер де Рив сообщили королю, что казна совершенно пуста. Это известие не стало для Генриха новостью, но отец с сыном сумели убедить монарха, что винить в случившемся следовало одного лишь Губерта де Бурга. Они наперебой внушали королю, что лишь по вине Губерта была затеяна дорогостоящая кампания против Уэльса и что война с Францией окончилась столь плачевно из-за него же. Более того, правая рука Губерта Стивен Сигрейв снабдил интриганов документами, свидетельствовавшими о том, что Губерт, находясь на посту юстициария Англии, злоупотреблял доверием короля и разворовывал казну. Отец и сын считали, что Губерта следует отстранить от всех занимаемых должностей.

– Но ведь он – пэр королевства, – возразил Генрих, все еще испытывавший почтительный страх при виде Губерта.

– Ну и что с того? Ведь он предатель! – веско произнес Винчестер.

За последнее время Генрих привык принимать и осуществлять стремительные и неожиданные решения по наущению провансальцев. Сознание собственной власти опьяняло его. Все они наперебой твердили ему:

– Ведь ты же король… будь непреклонным… пусть все они знают, как страшен ты в гневе. Не позволяй им командовать тобой!

Теперь Питер де Рош задел все ту же чувствительную струну в его сердце.

– Прежде чем я лишу Губерта своего доверия, я поговорю с Уильямом Маршалом, – сказал Генрих, не желая безоговорочно подчиняться воле епископа. Питер де Рош понимал, что ему не удастся оклеветать и опорочить Маршала, поэтому он с вымученной улыбкой произнес:

– Мы все восхищаемся графом Пембруком, сир, но не слишком ли вы изнуряете его трудами? Только что вы велели ему разобраться во всех тех беспорядках, которые де Бург устроил во Франции. И вот, едва он ступит на родную землю, вы желаете, чтобы он помог вам решить проблему, связанную все с тем же де Бургом. А ведь королю надлежит самому принимать решения и добиваться их осуществления. Ведь невозможно все дела королевства переложить на плечи Маршала, как бы широки и могучи они ни были.

– Вы правы, – сказал Генрих. – Я потребую у Губерта де Бурга отчета за каждый золотой из королевской казны. А когда вернется Маршал, мы обсудим с ним результаты этого отчета.

Питер де Рош едва не взвыл от досады, но, взяв себя в руки, возобновил атаку с другого фланга:

– Это очень мудрое решение. Вы сами убедитесь, в каких чудовищных злоупотреблениях повинен этот человек. Он не назначил ни одного нового шерифа, а управление королевскими резиденциями ведется из рук вон плохо и требует чудовищных издержек. Не соблаговолите ли вы назначить Питера де Риво первым министром королевского двора и смотрителем лесных угодий? Это сразу положило бы конец многочисленным злоупотреблениям. Я уверен, что, приняв это мудрое решение, вы в самом скором времени станете обладателем бесчисленных богатств, кои так подобают вашему королевскому сану.

Генрих молча кивнул, подавив тяжелый вздох.

Губерт прибыл из лондонского Тауэра в Дарем-хаус на борту своей барки. Графиня Пембрук встретила его с улыбкой:

– Милорд, Уильям еще не вернулся. Генрих отправил его по какому-то срочному делу в Булонь.

Губерт упал в кресло, словно у него подкосились ноги. Элинор не могла не заметить, как он осунулся и постарел за последние несколько дней.

– Не позвать ли мне ваших племянников, Губерт? Может быть, они могли бы чем-то помочь вам? – И, не дожидаясь ответа, она отправила пажа за Рикардом и Майклом.

При виде дяди, с остановившимся взором и бессильно опущенными руками сидевшего в высоком кресле, Мик не на шутку встревожился.

– Что случилось? – спросил он.

– Мик, я только что получил вот этот официальный документ от королевского казначея. – Он взглянул на Элинор, словно не решаясь попросить ее уйти.

Девушка тут же поднялась и с улыбкой произнесла: