Текст книги "Дракон и сокровище"

33

Элинор вернулась в Виндзор в ожидании возвращения короля из Винчестера, где его величество задержался после празднования Рождества, ежедневно ходила на вечерние службы в дворцовую часовню, моля Бога дать ей сил и мужества для предстоящего разговора с братом.

Она была уже на пятом месяце беременности и носила теперь платья свободного покроя, скрывая выросший живот под плащами, туниками и меховыми накидками.

Симон де Монтфорт привык добиваться всего своими силами, не полагаясь на случай или Провидение. Ближайшей своей целью он считал обретение финансовой независимости, а это было возможно лишь в случае получения им обширного и доходного поместья. Стоило королю вернуться из Винчестера, как Симон попросил у него аудиенции.

После смерти Маршала и изгнания Губерта де Бурга Симон де Монтфорт оставался единственным военачальником, на которого Генрих III мог полностью положиться. Монарх принял его милостиво и, едва ответив на приветствие, стал подробно рассказывать об увеселениях, которым он сам и придворные предавались в Винчестере.

– Жаль, что вы отказались принять участие в празднованиях, – нахмурился он. – Право же, вы много потеряли, дорогой мой Симон!

– Ваше величество, мне не до веселья! Ведь вам известно, что я по уши в долгах!

– Знаю, знаю, но что же я могу поделать? Казна пуста, и Совет откажет мне в деньгах, даже если я попрошу их для тебя!

– Вы, ваше величество, могли бы облегчить тяжкую ношу, коей является для меня разоренное графство Лестер, передав в мое владение поместье, приносящее хороший доход.

– М-м-м… И у тебя уже есть что-то на примете?

– Кенилворт!

– Ого! Не слишком ли ты широко размахнулся, Симон? Ведь Кенилворт – это не просто замок с прилегающими угодьями, а, можно сказать, небольшое феодальное государство.

– Ваша правда. Он стал бы для меня свадебным подарком от вашего величества, ведь не могу же я предложить своей избраннице разделить со мной мою благородную бедность!

– Вот как! Что же ты до сих пор молчал? Выходит, ты уже нашел себе невесту, хитрый лис! И кто же она?

– Сир, я еще не сделал даме официального предложения и предпочел бы до поры до времени сохранить ее имя в тайне. Однако, как только я получу согласие невесты, вы будете первым, кто узнает ее имя.

– С нетерпением буду ждать этой минуты, де Монтфорт! Ведь ты знаешь, как я тебя люблю и как искренне желаю тебе счастья и удачи. – Симон с трудом подавил саркастическую улыбку. – Но Кенилворт– слишком уж лакомый кусок… Это ведь настоящая жемчужина в короне Англии. Я предпочел бы оставить его в своих руках… Впрочем, посмотрим. Я дам тебе ответ через несколько дней.

Симон вздохнул и с поклоном удалился.

Близился февраль, и Элинор наконец решилась поговорить с Генрихом о своих сердечных делах.

Однажды в сумерках она разыскала его на небольшом плацу, где он любовался строевыми учениями своего гарнизона, и робко попросила оказать ей монаршую милость.

– О чем бы ни шла речь, дорогая сестра, я отвечу тебе «да»! – рассмеялся король. Он находился в прекрасном расположении духа.

– Видишь ли… я хотела бы… обстоятельства вынуждают меня… снова вступить в брак.

Я понимаю, что этот шаг будет попранием моих обетов, но у меня просто нет другого выхода. Генрих, милый, если бы все это произошло негласно, тайно…

– Моя маленькая Мэггот, да ты влюбилась! – расхохотался Генрих. – Ай да монашка!

– Генрих, прошу тебя, это ведь очень серьезно…

– Понимаю, понимаю. Куда уж серьезнее. – И он снова прыснул от смеха. – Не тревожься, мы все уладим! Я сам возьмусь за это. Разумеется, в том случае, – добавил он, строго взглянув на нее, – если одобрю твой выбор. Назови мне имя этого сукина сына!

– Граф Лестер!

– Ого! Ай да сестрица! Вот так угодила! Ведь я ломал голову над тем, как бы прибрать Бога войны к рукам, чтобы он душой и телом принадлежал мне и Англии, а ты решила за меня эту нелегкую задачу. Одобряю! Благословляю! Нынче же ночью вы будете тайно обвенчаны в дворцовой церкви и сразу же после обряда отправитесь в Одигем! А заодно я проучу и этих пустозвонов из Совета. Пусть знают свое место. Ведь я – монарх, они должны беспрекословно подчиняться мне. Ох и вытянутся же их кислые физиономии, когда они узнают…

– Генрих! Спасибо тебе от всего сердца!Только не рассказывай об этом королеве и вообще никому, хорошо? – радостно воскликнула Элинор.

– Будь спокойна. Я не хуже тебя знаю, что моя ненаглядная Элинор не умеет держать язык за зубами. Не только она, но и священник ни о чем не догадается до самой последней минуты! Итак, соберись в дорогу и приходи в церковь к двум часам пополуночи!

Элинор дрожащими руками упаковала свой дорожный сундук и, велев слугам не ложиться спать, а седлать лошадей для поездки в Одигем и ждать ее прихода, отправилась в дворцовую церковь. Ее сопровождала одна лишь верная Бетти, которая должна была засвидетельствовать совершение таинства брака своей госпожи.

Священник наскоро произнес слова обряда, соединив руки Элинор и де Монтфорта. До последней минуты Элинор казалось, что какая-нибудь неожиданность помешает их венчанию. Она пугливо озиралась по сторонам и вздрагивала от малейшего шороха. Однако все прошло благополучно. Генрих, от души наслаждавшийся этим неожиданным приключением, руководил церемонией и по ее завершении сердечно поздравил сестру и зятя, пожелав им счастливого пути. При этом он выразительно подмигнул Симону. Элинор поняла, что двух мужчин связывала какая-то тайна, но не стала ломать над этим голову: она была слишком взволнована всем случившимся.

Небольшой отряд выехал из Виндзора глубокой ночью. Когда наступил поздний призрачно-тусклый рассвет, Элинор обнаружила, что путь их пролегает по совершенно незнакомой ей местности.

– Где это мы? Куда мы едем, Симон? – с тревогой спросила она.

– Домой! – ответил он, пряча улыбку. – Мы остановимся на ночлег в Оксфорде.

На все вопросы Элинор, которую начало снедать непреоборимое любопытство, он отвечал загадочным молчанием.

Проведя ночь в Оксфорде, они продолжили свой путь. Когда в середине дня из тумана перед изумленным взором Элинор вырос огромный замок, окруженный глубоким рвом, со сторожевыми башнями и зубчатыми стенами, она вопросительно взглянула на Симона и неуверенно пробормотала:

– Но это ведь не Лестер…

– Нет! – кивнул Симон и, царственным жестом обведя окрестности, с гордостью проговорил: – Это Кенилворт!

Он вынул из нагрудного кармана своего камзола перевязанный лентой пергамент и протянул его Элинор. Документ, скрепленный королевской печатью, гласил, что король Генрих III пожаловал графу Лестеру за его верную службу замок Кенилворт с прилегающими к нему землями и деревнями.

Элинор не верила своим глазам.

– Так ведь это же целое королевство!

– Да, дорогая! И управлять им будем мы с тобой!

Они решили устроить спальню в высокой башне Цезаря, из окна которой открывался великолепный вид на близлежащие луга и деревни, на широкий ров, окружавший их неприступный замок.

Элинор с первых же дней пребывания в Ке-нилворте всецело поглотили хозяйственные заботы. Она взяла себе в помощники не только управляющего и счетовода, но и несколько писцов. Ежедневно она заносила расходные суммы в огромную книгу и внизу каждой страницы выводила свою подпись: Элинор, графиня Лестер. Проходя по просторным залам огромного замка, по внутреннему двору или лужайке, она то и дело дотрагивалась до стен, дверей или голой земли и с гордой радостью произносила:

– Это мое! Мое!

34

Элинор никогда еще не была так счастлива. Она имела все, о чем могла только мечтать. Ее любовь к Симону день ото дня становилась все нежнее и трепетнее. Теперь, когда он постоянно находился подле нее, когда ей не надо было опасаться, что их тайна будет раскрыта, она еще полнее наслаждалась его объятиями. Симон не мог нарадоваться ее раскрепощенности, ее щедрости на нежные ласки, лишь подтверждавшей его давнюю догадку о том, что она была самим Творцом создана для любви. Элинор была с ним то нежной и трепетной, то ненасытно-страстной, то кокетливо-лукавой, то дразняще-сдержанной. Когда она извивалась в его объятиях, неистово крича: – «Сим! О Боже мой! Сим!» – он чувствовал себя ее преданнейшим рабом и одновременно ее властелином. Ни одна женщина до Элинор не могла вызвать в нем такой бурной страсти, и никто из них не мог удовлетворить эту страсть с такой восхитительной полнотой. Но счастье никогда не бывает безоблачным. Симон знал, что рано или поздно всем станет известно об их тайном венчании, и предвидел, какие беды и напасти это за собой повлечет.

Вскоре его недобрые предчувствия оправдались с лихвой. Дурные вести принес ему сэр Рикард де Бург ранним мартовским утром.

– Я примчался к вам прямо из Виндзора, – начал он, – и боюсь, что мое сообщение огорчит вас и леди Элинор.

– От беды не спрячешься, дорогой сэр Рикард, и лучше знать о ней заранее. Рассказывайте все без утайки.

– Его величество не сдержал своего слова и поведал о вашем тайном браке королеве Элинор. Ее величество, движимая неприязнью к графине Лестер, сообщила о случившемся всему двору и Королевскому совету. Члены Совета были возмущены очередным попранием их полномочий со стороны короля и потребовали объявления вашего союза недействительным. Вся английская знать ополчилась против монарха. Так что несдержанность Генриха III обернулась против него самого. Но все это не идет ни в какое сравнение с бурей гнева, которую вызвало известие о браке принцессы в церковных кругах. Архиепископ Кентерберийский объявил венчание утратившим силу и грозит отлучить принцессу от причастия, а возможно, и от Церкви!

– Боже, как мало, оказывается, нужно, чтобы поставить страну на грань гражданской войны.

– Но поймите, граф, ведь вопросы вступления в брак особ королевской крови всегда были прерогативой Совета. Теоретически, если брак Генриха и Красавицы останется бездетным, наследники Элинор могут иметь право на английский престол, поэтому Совет был бы заинтересован выдать ее замуж за отпрыска одного из царствующих домов Европы. Бароны в этой ситуации не могли не принять сторону Совета, ведь они по горло сыты безответственностью и самоуправством короля, его разорительной политикой. Они решили использовать эту ситуацию как повод для выражения своего недовольства монархом.

– Боже милосердный, что же мне предпринять? С чего начать? Пожалуй, я прежде всего отправлюсь к моему другу епископу Линкольнскому. Будет не лишним заручиться поддержкой хотя бы одного церковного иерарха. Ну а потом…

– К принцу Ричарду?

– Да, к принцу Ричарду. Ведь бароны, недовольные королем, рассчитывают, что герцог Корнуоллский станет их предводителем?

– Вы угадали, граф.

– Но для начала мне следует выполнить самую трудную миссию – сообщить дурные вести графине Элинор. Если вы изволите подождать…

– Я к вашим услугам, граф Лестер.

Симон застал Элинор нежившейся в глубокой деревянной лохани с теплой водой, стоявшей в спальне у камина. Ее раскрасневшееся лицо покрывали капельки пота. Она выглядела такой умиротворенно-счастливой, что Симон не сразу решился опечалить ее тревожными известиями. Убрав прядь волос с ее лба, он с грустной улыбкой взглянул в ее синие глаза.

– Что случилось, Симон?

– Дорогая, наша тайна раскрыта.

– Боже милосердный, что же теперь будет?

– Элинор, я постараюсь не допустить объявления нашего брака недействительным, а также предотвратить угрозу гражданской войны, нависшую над страной. Бароны ополчились на Генриха из-за того, что он организовал наше венчание без согласия Совета. Я… мне следует спешить. Сэр Рикард де Бург, поторопившийся известить меня обо всем, ждет внизу, в холле. Мы с ним немедленно отправимся в путь.

– Я должна ехать в Виндзор, – побелевшими губами прошептала Элинор, – чтобы поддержать бедного Генриха.

– Никуда ты не поедешь! Кенилворт – твое надежное убежище, и ты останешься здесь. Я ведь уже сказал, что буду действовать, имея в виду также и интересы короля! Положись на меня, Элинор, и жди моего возвращения!

– Но когда же ты вернешься? – сдерживая слезы, спросила она.

– Когда выполню все, что надлежит. Не раньше и не позже.

– Сим, прошу тебя, будь осторожен! Береги себя!

Он наклонился и поцеловал ее в губы, затем, резко выпрямившись, повернулся и бросился вон из спальни к ожидавшему его сэру Рикарду.

Епископ Линкольнский уже знал о беде, постигшей его друга де Монтфорта. Он заверил его в своей поддержке и пообещал известить о своей позиции архиепископа Кентерберийского и короля Генриха.

– Но ведь вам известно, друг мой, что данная проблема может быть улажена лишь в еще более высокой инстанции.

– Вы имеете в виду Папу Римского? – поморщился Симон. – Я всегда противостоял его вмешательству в дела нашего королевства и не думаю, что он…

– Вы были слишком поглощены своими делами и потому пребывали в неведении о том, что вот уже два месяца, как на римском троне восседает новый папа – Григорий IX. Отправляйтесь в Рим. Для успешного решения вашего дела вам понадобятся три вещи: деньги, деньги и деньги. Лишь с их помощью вам удастся добиться того, чтобы Папа признал недействительным не ваш брак, а обеты, данные графиней Пембрук.

Переговоры Симона с принцем Ричардом завершились успешно. Поначалу тот попенял новообретенному родственнику на поспешность, с каковой тот заключил брак с его сестрой, но, узнав, что Элинор ждет ребенка, сменил вспыхнувший было гнев на милость. Он не мог не помнить, что Изабелла выносила и родила ему сына, еще находясь в браке с Глостером, и от души простил сестре и зятю подобный же проступок.

– Теперь мы с тобой стали братьями, – с радостной улыбкой сказал он. – Моя Изабелла тоже скоро осчастливит меня наследником. Нам с Элинор удалось-таки опередить в этом Генриха. Знаешь, давай, если у нас родятся сыновья, назовем их Генрихами, чтобы посыпать соли на раны королевской четы, как и надлежит добрым родственникам!

Ричард сопровождал Симона в поездке в Дувр, куда на зов принца собрались самые влиятельные вельможи Англии. Все они единодушно встали на сторону Симона, видя в нем не только военного, но и политического лидера, способного сплотить всех английских баронов вокруг себя. Никто из них открыто не говорил о противостоянии королю, но Симон не мог не чувствовать, что подобные настроения носились в воздухе, и приложил все силы к тому, чтобы хоть на время загасить пламя их недовольства Генрихом III, грозившее разгореться в пожар.

Теперь, возвращаясь в Кенилворт, он надеялся, что после успешных переговоров с Ричардом и баронами, заручившись поддержкой епископа Линкольнского, он сумеет добиться желаемого и от Рима.

35

Элинор отреагировала на радостные известия, сообщенные Симоном, совершенно неожиданным для него образом. Вернувшись в Кенилворт, он застал ее в погребе, где служанки под ее надзором разделывали воловьи туши и закладывали их в ледник. Услыхав от него о поддержке со стороны баронов и принца Ричарда, она подняла к нему усталое, осунувшееся лицо и спросила:

– Значит, вы все готовы выступить против Генриха?

– Побойся Бога, Элинор! Я сделал все, что мог, для нас и нашего ребенка. Никто пока открыто не выступил против короля. – Он решил перевести разговор на другую, менее опасную тему и с улыбкой сообщил: – Ричард и Изабелла ожидают прибавления семейства.

Мы с ним решили…

– Им-то что! – перебила его Элинор, и по щекам ее потекли слезы. – Они состоят в законном браке, и ребенок, которого носит под сердцем Изабелла, не будет бастардом!

– У них, как тебе известно, отнюдь не с самого начала все складывалось благополучно. Наберись терпения, дорогая, все наши с тобой проблемы тоже скоро уладятся. Завтра поутру я отправлюсь в Рим, чтобы убедить Папу снять с тебя твои обеты и тем узаконить наш союз.

– Симон, как же ты покинешь меня одну? – шептала она поздней ночью, сжимая его руку своими узкими ладонями. – Ведь до моих родов осталось так мало времени!

– Вот потому-то мне и следует торопиться в Рим! Ведь ты не хочешь, чтобы наш ребенок появился на свет вне брака? До моего возвращения здесь останется сэр Рикард де Бург. А кроме того, у тебя есть преданная Бетти. Будь умницей, дорогая, и не теряй мужества!

После отъезда Симона Элинор еще более рьяно занялась замковым хозяйством. Она целыми днями была в гуще всех событий, руководила работами, разрешала споры, отдавала приказания, а по вечерам занималась подсчетом трат и доходов. Лишь это позволяло ей рассеять тревожные мысли и дурные предчувствия, денно и нощно снедавшие ее.

Наступил апрель, за ним пришел май, и Элинор совсем упала духом. Она то обмирала от страха при мысли о том, что с ее ненаглядным Симоном могла приключиться какая-то беда, то принималась беззвучно проклинать его за все несчастья, которые он ей принес.

Де Монтфорту понадобилось немало времени и огромная сумма денег, чтобы получить от его святейшества Папы требуемые документы. Сразу же по завершении своих дел он поспешил домой. Теперь, когда столь сложная проблема была преодолена, он всеми помыслами обратился к Элинор, тревожаясь о ее здоровье. Он был почти уверен, что она еще не разрешилась от бремени, и молитвенно складывал руки при мысли о том, что ребенок, зачатый от него, может оказаться слишком крупным для ее хрупкого тела, и тогда… Он знал немало молодых вдовцов, чьи жены умерли в родах, и заклинал Небо пощадить его Элинор, без которой все его усилия, вся жизнь его теряла смысл.

Когда он спешился у конюшни Кенилворта, навстречу ему выбежала служанка и сообщила то, о чем он каким-то необъяснимым чутьем уже успел догадаться: Элинор вот уже несколько часов мучилась в родах.

Он поспешил в башню Цезаря, перепрыгивая через две ступеньки, и, отстранив толстую повитуху, пытавшуюся преградить ему путь, бросился к кровати, на которой лежала Элинор. Глаза ее были обведены темными кругами, она часто и тяжело дышала, держась исхудавшей рукой за живот.

– Ненаглядная моя! – произнес он, склонясь над ней. – Папа Римский решил дело в нашу пользу. Наш ребенок не будет незаконнорожденным!

– О, благодарение Богу! – прошептала она и выдавила из себя слабую улыбку. —Я всегда знала, что его святейшество не признает мои обеты нерушимыми! Благодарение святому Иуде, свершившему это чудо! А теперь уходи отсюда, дорогой! Я не в силах больше терпеть эти муки и сейчас начну кричать! Иди же! О-о-о!

Симона охватил страх, какого он никогда еще не ведал. Он выбежал из комнаты и понесся вниз по лестнице с такой скоростью, будто за ним гнался сам нечистый. Но ни стук его шпор по каменным ступеням, ни толстые стены не могли заглушить пронзительных воплей роженицы.

Затворившись в замковой библиотеке, он дрожащей рукой налил в высокий кубок гасконского вина и потягивал его, не в силах заставить себя подняться наверх и спросить о том, как протекают роды. Так прошло несколько томительных часов. За это время Симон успел не меньше тысячи раз повторить слова всех известных ему молитв. Наконец поздним вечером дверь в библиотеку отворилась. На пороге со свечой в руках стояла улыбающаяся Бетти.

– Поздравляю вас с сыном, милорд граф! Через несколько секунд он затаив дыхание любовался своей ненаглядной Элинор, которая покоилась на их громадной кровати, прижимая к себе завернутого в тонкие пеленки крошечного темноголового младенца.

Она устало улыбнулась и негромко проговорила:

– Мы назовем его Генрихом в честь моего брата, благодаря которому малютка появился на свет в законном браке.

Симон криво улыбнулся и осуждающе покачал головой. Ради своей жены и этого младенца он проделал сотни миль пути, клянчил деньги у епископа Линкольнского и евреев-ростовщиков, уговаривал баронов, подкупал Папский совет в Риме. А Элинор питает благодарность лишь к своему непостоянному и пустоголовому брату, который отнесся к их тайному браку как к возможности лишний раз позабавиться и подразнить Совет! Эти мысли вихрем пронеслись у него в голове, однако вслух он произнес:

– Да, мы назовем его Генрихом в честь его прадеда, великого короля Генриха II Плантагенета. А зато второй мой сын будет назван Симоном.

– Де Монтфорт, да как у тебя язык повернулся сказать мне такое? – плача и смеясь, воскликнула Элинор. – Я чуть жива после родовых мук, нашему малютке нет и часа отроду, а ты уже говоришь о следующем ребенке!

36

Через месяц после родов Элинор и Симон снова стали ночевать в общей спальне, оставляя маленького Генриха на попечение Бетти.

Та обратила всю свою нерастраченную нежность на этого крепкого, пухлого младенца с кудрявыми темными волосами и черными глазенками.

Роды изменили Элинор не только внешне – талия ее снова стала стройной, а кожа утратила появившийся во время беременности желтоватый оттенок, – но и внутренне. Она все более страстно привязывалась к Симону, и теперь ему уже нетребовалось перед любовным актом возбуждать ее многочасовыми ласками. Она готова была отдаться ему по первому зову, в любое время дня и ночи, она могла делить с ним ложе по нескольку раз в день, и порой они в самые неурочные часы рука об руку поднимались в свою башню, вход в которую был строжайше воспрещен всем слугам замка Кенилворт.

Иногда, если Симон отлучался по делам в близлежащие деревни или подолгу занимался учениями с воинами своего разросшегося гарнизона, Элинор прикасалась к его вещам, подносила к лицу его одежду, и сердце ее начинало неистово колотиться при мысли о восхитительных безумствах, которые они вместе совершат на своем широком ложе в башне Цезаря. Порой, представляя себе те ласки, которые они станут расточать друг другу, она не могла сдержать стоны, рвавшиеся из ее груди.

Кенилворт и прилегавшие к нему угодья благодаря неустанным трудам и заботам Элинор и Симона стал приносить значительный доход. Сюда со всех концов Англии стекались воины, желавшие вступить в гарнизон Симона, странники и пилигримы, торговцы и менялы.

Благодаря им хозяева Кенилворта, не покидая своего поместья, были хорошо осведомлены обо всем, что творилось в стране.

Симона не на шутку обеспокоили слухи, дошедшие до него в последние дни мая и в начале июня и гласившие, что король распустил свой Совет и назначил новый, состоявший исключительно из родственников королевы, которых, как было известно де Монтфорту, держал в руках епископ Винчестерский. Королева в скором времени должна была разрешиться от бремени, и Генрих решил по этому случаю обложить своих баронов неслыханно высоким налогом. Те втайне запасались оружием.

Симон решил воззвать к здравому смыслу Генриха и указать ему на опасность, которой тот себя подвергает, следуя советам своего окружения. В Лондоне, куда он направился со всей возможной поспешностью, его неприятно поразила царившая на улицах вражда к монаршей чете, грубая брань горожан в адрес короля и королевы.

Генрих был обрадован прибытием де Монтфорта и, не дав тому опомниться, повлек его к Тауэру, чтобы похвастаться новыми пристройками к этому мрачному зданию. Зная страсть его величества к архитектуре, Симон терпеливо выслушал его разглагольствования и, лишь когда Генрих исчерпал эту тему, перевел разговор в более серьезное русло.

– Сир, бароны не согласятся выплатить вам ту сумму, которую вы от них требуете, мне стало известно, что они вооружаются и готовы выступить против вас со своими войсками. Подумайте, чем это вам грозит.

– Но мне нужны деньги, де Монтфорт!

– Если в стране разразится междоусобная война, вам придется тяжко, сир! Избежать поражения в ней, а возможно, и предотвратить ее вам удастся лишь в том случае, если вы восстановите Губерта де Бурга в должности юстициария. Тогда население Пяти портов и многие бароны снова станут на вашу сторону.

– Это прекрасная мысль, Симон! Оставайтесь со мной! Мне, право, нужны ваши мудрые советы!

– Ваше величество, помните ли вы, какой благополучной была наша страна при де Бурге и Маршале во главе ваших войск?

Генрих покорно кивнул. Однако Симон ни минуты не сомневался, что после разговоров с Винчестером или кем-нибудь из членов нового Совета монарх снова в который уже раз изменит свое мнение. Однако он продолжал развивать свои планы о выходе страны из стоявших перед ней трудностей:

– Объявите полное помилование де Бургу, сир, и назначьте брата Уильяма Маршала лордом-маршалом Англии. Вы неизменно находитесь в стесненных обстоятельствах, а между тем ваш лорд-казначей купается в деньгах. Этот скромный служитель Церкви получает от своих приходов не менее пятнадцати тысяч марок в год. Эти деньги должны поступать в вашу казну, а не наполнять его сундуки.

– Вы говорите – пятнадцать тысяч?! – изумился король. – Хорошо, я спрошу об этом Винчестера.

Симон тяжело вздохнул, осознав, что его поездка в Лондон и разговор с королем были пустой тратой времени. Монарх был не более чем игрушкой в руках Питера де Роша.

Подъезжая к Кенилворту, Симон сквозь ветви плакучей ивы разглядел легкую лодку, которая качалась у берега широкого замкового рва. Он спешился, велев оруженосцу отвести его жеребца в конюшню, крадучись подошел к миниатюрному суденышку и слегка качнул его.

– О черт! – выругалась задремавшая на дне лодки Элинор.

– Ты ошиблась, дорогая! Это всего лишь дракон! – И он одним прыжком оказался на борту лодки.

– Что ты делаешь?! Мы же сейчас перевернемся!

– Не бойся, дорогая! Ведь я с тобой! – Он сжал ее в объятиях, лодка качнулась, зачерпнула бортом воду, и через секунду граф и графиня Лестер уже барахтались в глубоком рву.

Хохоча во все горло, Симон подхватил Элинор на руки и выбрался на крутой берег. Он сорвал с себя и с нее мокрую одежду и, покрывая ее влажное тело горячими поцелуями, овладел ею прямо на берегу, с неистовой страстью дикаря, до глубины души потрясшей Элинор.

– О, Сим! – шептала она, не разжимая объятий. – А что, если нас кто-нибудь видел с вершины одной из башен?

– Надеюсь, у них хватило деликатности отвернуться. Хотя сам я, признаться, ни за что не лишил бы себя такого упоительного зрелища.

– О, как ты можешь так говорить? – краснея, потупилась она.

– Полно тебе, дорогая! Мы не совершили никакого преступления, ведь даже сам Папа Римский благословил нас с тобой на это занятие!

– Боже, ты просто невыносим! – восклицала она, пока он нес ее, обернутую в мокрое тряпье, мимо обомлевших от такого зрелища замковых стражей.

– Но ведь ты прекрасно знала, что выходишь замуж за Дракона! – хохотал он, поднимаясь по ступеням лестницы в башню Цезаря.

– Да ты просто варвар! Приехать из Лондона с пустыми руками, а едва встретив меня, оставить без одежды!

– Как это – с пустыми руками? Разве я только что не одарил тебя своими ласками? Но я вижу, тебе этого мало? – Элинор тихонько рассмеялась. – Что ж, продолжим! – Он открыл дверь спальни и исчез за ней вместе со своей ношей.