Текст книги "Струна"

3

Я задумчиво доедал яичницу и потягивал остывший кофе, когда в кармане моем заверещало. Вынул «мыльницу», недоуменно поднес ее к уху. Ну, и кого там черт принес?

Черт, разумеется, принес Кузьмича. Шеф попросил меня прямо сейчас зайти к нему в кабинет. И тут же дал отбой, суховатый голос его растаял в комарином писке фонового сигнала.

Мне это, мягко говоря, не понравилось. Особенно в свете недавних событий. И тут же вспомнился глупый и мутный сон, навалившийся на меня в третьем часу, когда я все же оторвался от монитора, ощущая гулкую пустоту в голове. По идее, там не пустоте должно быть место, а утрамбованной информации по фирме «Комфорт-А». Только вот глупая голова не могла уже принимать байты, и сил моих хватило разве на то, чтобы разобрать постель и шмякнуться щекой в пахнущую грозовыми облаками подушку.

…Я шел по зимнему парку, чистому и безлюдному, где припорошенные белым еловые лапы прямо-таки просились на новогоднюю открытку, а в мягких солнечных лучах искрился еще не тронутый оттепелью снег. И лишь спутанные цепочки птичьих следов заполняли пустоту этих не написанных никем страниц.

Однако настроение мое ничуть не отвечало окружающей безмятежности. Я знал: ничего уже не изменить, грядущее записано и оприходовано в каком-то потертом гроссбухе, и мне остается лишь идти по скрипучей, утоптанной дорожке навстречу тоске. Даже повернись я и шагни обратно – все равно дорожка, лукаво искривившись, привела бы меня в залитый бледным светом Мраморный зал, где уже выгнулась мне навстречу огромной голубой запятой Струна, а в наэлектризованном воздухе сгустилась музыка.

Расплыться кляксой под осенней луной сейчас казалось милостью, незаслуженным подарком судьбы. Пуля в затылок – и конец. Ни стыда, ни боли, ни гниловатого привкуса несбывшихся надежд… Увы, все будет иначе. Пустота прогнется, треснет, вырвется на волю бешеная музыка, тонким сверлом войдет в мой мозг, подчиняя себе, выдавливая из съежившейся души то, что еще оставалось моим.

А вокруг, по колено в сугробах, стояли они, в кургузых курточках и вязаных серых шапках. Посиневшие губы слегка дергались, время от времени выдавливая сгустки слов:

– Мы прощаем тебя, Уходящий… Мы прощаем тебя…

И с каждым выдохом взлетало морозное облачко, возносясь к подернутому неясной дымкой небу. А там, над головой, яичным желтком плавало солнце, больше похожее на луну – ту самую, скучно взиравшую на пролитые в сухую траву человеческие кляксы.

Я хмуро шагал мимо них, стараясь не встречаться глазами с напряженными детскими лицами. Кто же пригнал их сюда, выстроил шеренгами, заставив твердить безнадежно-ледяные слова? Им бы не это, им бы в салочки сейчас или на санках, – но, похоже, детской в них осталась лишь оболочка. А душу выгрызла та самая, хищно изогнутая голубая запятая, раздувшийся на горизонте исполинский червь – то ли смерч, то ли выползший из темных сказок дракон. Добрый дракон, заботливый… Ему виднее, ему и карты в руки… и карты, и планы, и автоматы, и бамбуковые, расщепленные на конце палки.

Увести бы их отсюда, из этой стылой неподвижности, туда, где настоящее солнце и настоящая трава… только нету уже таких мест.

И тут кто-то коснулся моего плеча. Вздрогнув, я обернулся.

Это был он, рыжий пацан с ломающимся голосом. Все в той же футболке и застиранных джинсах.

– Ну, привет, – удивленно пробормотал я, уставясь в скуластое, испещренное капельками веснушек лицо.

– Взаимно, – кивнул мальчишка, и в воздухе повисла бесцветная пауза.

– Не холодно тебе? – наконец сказал я, окидывая его взглядом. – Одежда, мягко говоря, не по сезону.

– Мне-то не холодно, – пацан смотрел под ноги. – Я же не отсюда. Вот им, – кивнул он на замершие ребячьи шеренги, – им холодно. А будет еще холоднее.

– Ну и что теперь делать?

– Этим другие займутся, Константин Дмитриевич, – устало протянул пацан. – А у вас своя дорога.

– Туда, что ли? – я показал глазами на вздыбившуюся у горизонта Струну.

– Угу, – кивнул он. – Только иначе, чем вы думаете.

– Откуда ты знаешь, что я думаю? – ухмыльнулся я. – Экстрасенс, что ли?

– Если бы… – без улыбки произнес мальчишка. – Только это неважно. Важно другое. Меня к вам послали, чтобы передать: она рвется. Запомнили? Она рвется.

– Ладно, – кивнул я машинально, совершенно не понимая, о чем речь. – А знаешь… – неожиданно выдохнул я, – вот уже полгода, как меня никто Константином Дмитриевичем не звал. Только Антоновичем.

– Как его? – махнул рукой вбок пацан, и, глянув туда, я увидел…

Костя стоял в снегу, но не тонул в нем – казалось, снег расступался возле его ног. Потому что белое его лицо было белее всех снегов мира, вместе взятых.

– Привет, тезка… – едва двигая губами, прошелестел он, и хотя между нами было не больше двух метров, мне показалось, будто звук доносится из невообразимых, за миллионы световых лет далей.

– П-привет… – лязгнув зубами, отозвался я. Не то чтобы мне сделалось страшно – хуже, чем было еще совсем недавно, видимо, и не бывает, обрадуешься любому страху, если он заменит скучную безнадежность. Но все-таки мурашки пробежали у меня по спине, и что-то встрепенулось глубоко-глубоко, точно форточка где-то во мне открылась.

– Все нормально, тезка… – медленно сказал он. – И что именем моим назвался – правильно. Ты даже сам не знаешь, насколько правильно. Но тебе надо знать… про меня, и Ленку, и девчонок… кто тогда отдал приказ… Кто кого спасал на самом деле… И ты узнаешь… когда-нибудь. И вот когда узнаешь – не мсти, понял? Им уже взвешено и отмерено. А сейчас мне пора, зовут меня.

– Мне тоже пора, – сообщил рыжий мальчишка.

– Ты хоть скажи, как тебя звать, командир? А то неловко как-то общаться с безымянным.

– Вы будете смеяться, – ответил пацан, – но я тоже Костя.

– Трое тезок на снегу… – прошелестел Ковылев. – Картина маслом. Ладно, ребята, разбегаемся…

Мне вдруг совершенно непонятно отчего стало весело.

– Слушай, – повернулся я к младшему из нас, – а ты умеешь решать квадратные неравенства?

Тот сморщил переносицу.

– Так себе, – минуту подумав, честно признался он. – У меня вообще по алгебре был тройбан.

– Ну, это лечится, – хмыкнул я и хотел еще что-то добавить, но воздух неожиданно дрогнул, переливаясь крошечными рыжими огоньками, дохнул мне в лицо полынной горечью, сгустившись, выгнулся сверху какими-то округлыми сводами.

А пространство, точно упругая, до предела натянутая пружина, вдруг взорвалось ломким, рассыпающимся тысячей льдинок колокольным звоном, и я не сразу понял, что это верещит мой настроенный на мелодию «вечерний звон» будильник. И нет ни окоченевших ребятишек, ни обоих моих тезок, ни рассыпчатых снегов. А только дождливое утро понедельника.

– Вот, – возгласил Кузьмич, покинув свое кресло, – настал тот знаменательный день, когда… Короче, сегодня – первый твой самостоятельный выход. Жаль, конечно, что без Гусева, он бы поднатаскал, ну да ладно, будем жить по принципу «здесь и сейчас». И потому в помощь тебе, – он сделал паузу, мечтательно оглядывая развешанные скрипки, – вызвалась Елена Ивановна.

– Так она ж начальство! – присвистнул я. – Столичное, да еще и с инспекцией. Или я ничего не понимаю?

– Или, – согласился Кузьмич. – Запомни, Костя: у начальства всегда свои причуды. Я вон инструменты коллекционирую, хотя в жизни смычка не держал, кое-кто пластмассовые самолетики клеит, а вот Елена Ивановна решила к тебе в подчиненные податься. Ну, ты ж не маленький, понимаешь: ей надо свою миссию выполнять. Причем не только бумажки изучая, а еще и на местности ориентируясь. В общем, сейчас она подойдет, и вы отправитесь. А пока… – он облизнул губы, – мой тебе совет: будь естественней.

– Не понял? Это вы о чем, Аркадий Кузьмич?

– Да ладно, не бери в голову… Так, стариковская болтовня. Елена Ивановна – работник проверенный, опытный. Подстрахует, если что. Ладно, какая у тебя программа?

Я раскрыл расположившуюся у меня на коленях коричневую папку.

– Да вроде бы все уже оговорено. Сперва в контору…

– Как ее, «Комфорт-Б»? – поинтересовался Кузьмич.

– «Комфорт-А», – уточнил я, стряхивая невесть как очутившуюся на брюках белую ниточку. – Хотя правильнее бы «Комфорт-Я». Там, в конторе, идем к генеральному и беседуем. Мирно. Потом вызываем туда нотариуса с делом, чистим мозги и бумаги. Дальше заезжаем за парнишкой, вызываем от него машину, ну, там вещей-то и нет фактически, «Лани» вполне хватит. Потом на квартиру, объясняем суть событий господину Абдульминову, а дальше уже – работа грузчиков. Вот, в принципе, и все. Во всяком случае, мы так с Женей наметили… – я вздохнул, разглядывая тускло поблескивающие паркетины.

– Ему, кстати, чуть лучше, – ободрил меня Кузьмич. – Буквально за пять минут до тебя Степа звонил, говорит, непосредственной угрозы для жизни теперь нет, так что длительная программа восстановления и все такое. Музотерапию применили. Ты, наверное, про такое и не слышал?

– Где уж, – честно признался я. – Я вообще пока мало что слышал.

– Все впереди, – ободряюще хмыкнул Кузьмич. – А музотерапия – это, дорогой мой, средство посильнее скальпелей. Когда она в резонансе со Струной. Спустя недельку-другую Женю уже можно навещать будет. Ладно, вернемся к нашим овцам и козлищам. Ты мне сейчас нарисовал ветку идеального варианта. А теперь давай про овраги. Во-первых, все ли фигуры на своих клетках?

– А как же, Аркадий Кузьмич? Как вы сами заметили, я не маленький… – мои метр девяносто давали мне полное право на такие заявления. – Пасюков с утра в офисе, я звонил. Игорек сидит в своей комнатенке. Еще вчера я сделал ему внушение, чтобы ни на шаг от телефона. Господин Абдульминов либо еще спит после вчерашних шашлыков, либо мучается головной болью. «Таракан», во всяком случае, ничего иного не напищал.

– Ладно, – согласился Кузьмич. – Поехали дальше. А ежели Федор Иванович Пасюков не захочет с тобой беседовать? Просто не впустит к себе, мордоворотов своих вызовет. А?

– Нет, это вряд ли… – я слегка бравировал, но именно что слегка. – Дядя Федя, судя по материалам, отнюдь не дурак и интеллигентного посетителя сходу гнать не станет. А дальше уже надо правильно разговор повести.

– Только без рукомашеств, – предупредил Кузьмич. – Не забывай: в этом деле ты только язык Высокой Струны, не более. Надо будет, кинешь мыло, приедут Шура с Михой и все сделают изящно. Но лучше без этого. И вообще лучше все в один день закончить. Согласись, смотреться оно будет эффектней. А значит, и молва, и общественное мнение, и тем самым облегчение в дальнейшей работе.

– Угу, – кивнул я. Рекомендации Кузьмича как нельзя более отвечали моему настроению. Я все-таки по натуре существо мирное. Хотя при чтении материалов мне порой и хотелось озадачить дядю Федю Пасюкова услугами дантиста. Но будем все же интеллигентными людьми… пока это еще возможно.

– Главное – тщательным образом проверь все новые документы. Этим зверькам лишь зацепочку дай… Только суда нам и не хватало. Тем более там сидит такая непонятливая тетка… Еще годик подождем, потом, если не исправится, будем что-то с ней решать. Ладно, это лирика. Давай о физике. Возьмете вы парнишкин багаж, погрузитесь, поедете на Агаркова. Ты уверен, что не нужна дополнительная поддержка?

– Уверен. Видел я этого Абдульминыча, грузный дядька, но хлипкий. Вряд ли станет особо возникать.

– А ты помнишь, что у хлипкого дядьки имеется ствол? – прищурился Кузьмич. – И отнюдь не газовый. А ты пойдешь туда с голыми руками. Тем более там и грузчики будут, и парнишка. Как бы их не зацепило, если что. Эх, я бы тебе наших дал, хоть Гену, хоть тех же Миху с Шуркой, только все и так в мыле бегают. Что ж ты хочешь – весна. Самый пик, вплоть до июля так будет. Поэтому грузчиков возьмешь обычных, из «Гранта». С ними договорено?

– И вчера говорил, и сегодня контрольный звонок делал. Всё в порядке. Сориентировал их на четырнадцать ноль-ноль. Хотя, думаю, у Игорька мы раньше будем.

– Человек, знаешь, предполагает… – Кузьмич задумчиво потер переносицу. – Насчет Абдульминова… Тоже, знаешь, постарайся по возможности мирно. В конце концов, он в этой истории меньше всех виноват. Денюжку-то для него получил?

Я молча кивнул на дипломат.

– Сколько он в итоге теряет?

Мне и прикидывать незачем было – все уже давно сосчитано.

– Фактически двадцать тонн зелеными. По договору-то вообще чепуха проходит – пятнадцать тысяч опилок. Их он и получит… Ну ничего, дяденька-то отнюдь не бедный, уж как-нибудь перетопчется, без крыши не останется.

– Ну, с «крышей»-то мы ему поможем, – многозначительно протянул Кузьмич. – Ладно, будем считать – ты готов. А вот и наша прекрасная половина! – расцвел он свежеотмороженной розой.

В кабинет с деловитым видом вошла Елена Ивановна. Все в том же строгом костюмчике, сухая, собранная.

– Привет, мужики! Что, наболтались? Тогда пошли! – бросила она на меня холодный взгляд. – Время, как я понимаю, не терпит.

– Ну, ради таких красавиц время можно и притормозить, – светски улыбнулся Кузьмич.

– Я не красавица, и вы это знаете не хуже меня, – отрезало столичное начальство. – Так что обойдемся без дешевых комплиментов и опасных темпоральных опытов. Пойдемте, Костя.

С машиной все решилось просто. В гараже мы нашли явно скучающего Василия, которого местный народ чаще звал котом Базилио – за соответствующие усы и повадки. Как и следовало ожидать, Базиль поломался, бурча о машинах в разгоне, о намерении чего-то там перебрать, а также о больной пояснице. Я уж собирался пугнуть его Кузьмичом, но Елена Ивановна поступила мудрее. Подняв на толстенького шофера свои скучающие серые глаза, она вдруг очаровательно улыбнулась (надо же, умеет!) и тоном лисы Алисы проворковала:

– Друг мой, Василий, неужели вы способны отказать даме?

Вот уж чего-чего, а на это Базиль клюнул. Еще бы, о его похождениях анекдоты на базе ходили. Толстенький, усатенький, резвый, точно капля ртути, он пользовался у прекрасного пола завидным успехом. Но и падок был на женскую лесть.

Вот и сейчас в недрах гаража неожиданно отыскался отлаженный и заправленный «Гепард», а кот Базилио вызвался лично нас транспортировать. В знак благодарности Елена Ивановна позволила ему приложиться к своей бледной ручке – и тут же круто обломала:

– Спасибо, Василий. Вы благородны, и даже излишне. Я прекрасно знакома с этой моделью, права у меня есть, опыт вождения не хуже, чем у прочих. И потому не будем отвлекать вас от переборки карбюратора… Пошли, Костя, время не терпит.

– Ничего, что я его прогнала? – улыбнулась она, уже выводя «Гепард» из ворот Базы. – Но он такой нудный и слишком откровенно воздыхает. А я не люблю прельщать ложными надеждами…

– Да нет, всё путем, – механически отозвался я, глядя на ее тонкие, в синих жилках проступающих вен руки. – Только он водитель классный. А вы, Елена Ивановна, давно машину водите?

– Угу. То есть давно, – она коротко рассмеялась. – Слушай, а зачем так официально – на «вы» и с отчеством? Неужели нельзя просто называть меня Лена? Честное слово, я не обижусь, а совсем даже наоборот.

– Принято, – слегка недоуменно кивнул я. С одной стороны, это было естественным – молодая женщина, не выносит официального обращения. Правда, несколько настораживала скорость, с какой она выскочила из начальственного образа. Не говоря уж о том, зачем ей вообще все это надо – таскаться со мной на пустяковые – в ее масштабе – задания, тратить время, вместо того, чтобы…

А чтобы что? Зачем ее вообще занесло в здешнюю провинциальную глушь? Проверка? Неужели сейчас, на краю века, это делается столь топорно – «к нам едет ревизор»? Настоящая проверка – это не отходя от монитора. Так я полагал и в прежней своей жизни, так меня учили и здесь.

– Но тогда и я уже пускай буду не Антонычем, а просто Костей, – добавил я.

– Принято, – охотно отозвалась Елена Ивановна, вернее, уже Лена. – Кстати, расскажи о нашем текущем деле. Ты можешь смеяться, но я совершенно не в курсе. Просто захотелось посмотреть на вашу жизнь изнутри, вот Аркадий и предложил с тобой съездить. А почему, собственно, и не провести время в обществе обаятельного мужчины?

Гм… А почему, собственно, «гм»? Она молодая женщина, я вроде тоже не урод. Возможно, все объясняется этим? Видела бы она меня полгода назад, в бомжовом облике… Да, но каков Кузьмич! «Аркадий предложил»… А мне-то, наивному, показалось, что он тоже слегка ошарашен намерениями столичной гостьи. Да и вообще, если я хоть что-то способен читать по его сияющей лысине, он не в восторге от этого визита. Оно понятно – кому нравится проверка свыше? Даже в нашей, столь напоминающей большую семью «Струне», где всему есть место – и доброму слову, и веселым посиделкам с гитарой, и подвалам следственной части…

Интересно, а вот эта сидящая слева молодая особа когда-нибудь видела, как бамбуковой палкой превращают спину в лохмотья? Как перекрывают дыхательную трубку в противогазе? Впрочем, зачем теперь об этом? Май, тепло, дождь перестал, солнышко нет-нет да и высунет между облаками хитрую мордочку…

– Да что говорить, Лена, обычная история. Жил-был в городе Мухинске в трехкомнатной квартире мальчик Игорек, были у него мама с папой. Пять лет назад родители поехали навестить бабушку, мамину маму, жившую в области, в деревне Таракановка. В электричке компания пьяных недочеловеков начала приставать к маме, папа ввязался в драку. Итог – зарезали обоих. У несчастной бабушки, естественно, инфаркт, третий, который она не пережила. Близких родственников у Игорька не было, так что мальчишку отправили в детский дом. Квартира, естественно, была опечатана и дожидалась своего законного владельца. Недавно Игорю исполнилось шестнадцать лет, из детдома его выпустили, устроили в электромеханическое училище. Но…

– Ох, как я это понимаю… – вздохнула Лена. – И что, своей жилплощади мальчик так и не увидел?

– Ну, примерно, – мрачно усмехнулся я. – Почти неделю прожил. В течение этой недели его убеждали продать квартиру. Серьезные люди убеждали, участкового с собой водили. Грозили в случае непокорства на зону загнать, навесив на него всякие нераскрытые дела. Деньгами соблазняли, огромными деньгами – пятнадцать тонн опилок. Коньяком угощали… В общем, сломался парнишка. Лопух, да и что ты хочешь – из детдома, жизни не нюхал. Выселили его в глухую берлогу, в комнатенку в коммуналке. Оформили мгновенно, фирма «Комфорт-А» свое дело знает. Разумеется, есть и формальные нарушения. Согласие органов опеки имеется, но визу поставила баба, не имеющая права подписи. С ней чуть попозже надо будет разобраться. Метраж в результате сделки купли-продажи уменьшился, а парень еще несовершеннолетний. Только вот Мухинск – не Столица. Секретарь суда – дядя жены господина Пасюкова, гендиректора «Комфорта-А». Так что и адвокату, буде таковой нашелся б, пришлось бы нелегко. Только вот откуда? Парень о своих правах и не догадывается, понимает, что обжулили, но что он может? И родных нет…

– А как сигнал пришел к нам? – поинтересовалась Лена, аккуратно объезжая расположившуюся посередине дороги исполинскую лужу.

– К счастью, Игорек сообразил поплакаться о своих горестях в училище. А тамошняя завуч – наш информатор. Наблюдатель 194/713. Ну а дальше – стандартная процедура, ускоренная проверка фактов… Короче, в квартире сейчас проживает некто Абдульминов Марат Николаевич, предприниматель, занимается оптовыми поставками чая и кофе… Заплатил он «Комфорту» двадцать две тонны зеленых, договор же официальный оформлен на те же пятнадцать опилочных тысяч.

– Короче, будет Абдульминову кофе с какавой, – задумчиво протянула Лена. – В Столице такие дела вести сложнее, – помолчав, добавила она. – Крючкотворов, знаешь… Что грязи.

– Да что Абдульминов? – махнул я рукой. – Он тут меньше всех, по сути дела, виноват. То есть виноват, конечно, знал, что квартира паленая, что пацан… Но Пасюков – вот это гнусь помасштабнее. Вот кого нужно в первую очередь лечить… И участковый. Ну этим, Кузьмич сказал, лично займется.

– Ох уж эти хирурги, все бы вам резать, – улыбнулась Лена. – Понимаешь, Костя, в таких делах важна не только конкретика – мальчик этот, Игорек, Пасюков, Абдульминов… Ну не Пасюков будет, а какой-нибудь Крысюков, все равно от перемены мест слагаемых… И случаев таких десятки тысяч, а мы способны реагировать лишь на жалкие проценты – мало нас, Костя… И потому гораздо важнее породить резонанс. Люди должны бояться покупать такие квартиры. Абдульминов у нас обделается со страху, будет плакаться о своих горестях, поползет инфа, накладываясь на аналогичную инфу с других мест. Потому главная наша цель – конечный пользователь.

– Да, мне уже Кузьмич внушал нечто подобное, – вздохнул я. – И я все понимаю: резонанс, просчет отдаленных последствий, искусство комбинаций… Но что же все-таки с Пасюковыми делать?

– Кровожадный ты, Костя, – мелко ощерилась Лена, приоткрыв два рядка желтых (уж не прокуренных ли?) зубов. – С Пасюковыми само все образуется, когда Абдульминовы не станут пользоваться их услугами. Ибо стра-а-шно, – протянула она мечтательно. – Тогда им останется или заниматься честной деятельностью, или сворачивать коммерцию. Так, ладно, въезжаем в город. Говори, куда рулить?

– Пока прямо, по аллее Михайлова, потом свернем налево, на Огородный проезд… – я покосился на белую клипсу, украшавшую Ленино ухо. По-моему, эти клипсы ее лишь уродуют. Как и серовато-синий, «для деловых мероприятий» костюмчик. Тем более что ноги у нее, как я успел заметить, очень даже ничего. Как говорил мой покойный тезка Ковылев, «вполне боеспособные ноги»…

Разумеется, господин Пасюков изволил нас принять. Альтернативы не было – мы с Леной прошли мимо обалдевшей от подобной наглости рыжей секретарши и запросто вломились в кабинет.

Федор Иванович пил чай, не отрываясь от просмотра бумаг, да еще умудряясь говорить сразу по двум телефонам. Даст указание – и откусит от полуобгрызенного бутерброда с ветчиной, выслушает другую трубку, кивнет – и запьет темным, дымящимся чаем, не выпуская из пальцев ручку серебряного подстаканника. Да и пузатый заварочный чайничек, обретавшийся рядом на изящном подносе, тоже отнюдь не на барахолке был куплен. Похоже, компонент коллекционного сервиза.

Кабинет бил в глаза показной роскошью. Стены, оформленные под белый, с розовыми прожилками мрамор (я непроизвольно поморщился), картины в золоченых рамах, изображающие мирные сельские пейзажи, персидский ковер на полу… Оно и понятно – клиент должен проникнуться солидностью фирмы, ее древними, восходящими к позапрошлому веку традициями, тонким аристократизмом руководителя… И если не знать, что до Великой Смуты Федор Иванович трудился официантом в третьеразрядном ресторанчике, – можно совсем уж уверовать в содержимое рекламных проспектов…

Впрочем, особо изучать обстановку нам было некогда. Секретарша, ясное дело, вызовет местных секьюрити, и потому оставалось лишь за ничтожно короткий отрезок времени убедить Пасюкова, что это зря, что разговор тут будет, и очень даже приватный.

– Ну что ж, – хмыкнул я, разглядывая сразу насторожившегося босса, – для начала здравствуйте, Федор Иванович. Спешу сообщить – у вас неприятности. Но вызывать охрану не стоит, иначе простые неприятности превратятся в трагический катаклизм…

– Короче, Федя, не дергайся, а то огребешь подляну, – тихим голосом поддержала меня напарница, после чего сделала легкое, чем-то смахивающее на бальный пируэт движение, тускло сверкнуло что-то в тонких ее пальчиках – и перерезанные телефонные провода обвисли дохлыми ужами.

– Вы… Вы кто? – прохрипел пытающийся вылезти из-за стола Пасюков. Плотное лицо его пошло багровыми пятнами, седеющий ежик воинственно вздыбился. – Да вы понимаете, щенки, на кого хвост подняли?

– А как же? – я изобразил веселое удивление. – На Федора Ивановича Пасюкова, генерального директора фирмы «Комфорт-А», серьезного человека, недоплатившего за прошлый год сто пятьдесят зеленых тонн налогу, имеющего крышу у Бомбардира, примерного семьянина, равно как и большого любителя стриптиз-шоу, причем на пару с уважаемым нашим мэром, и прочая, прочая…

Обитая черной кожей дверь кабинета с грохотом распахнулась, и на пороге появились двое бритых крепышей с телескопическими дубинками наперевес и самыми серьезными намерениями. За их спинами маячила секретарша.

– Шеф, с которыми разбираться? – сходу выпалил тот, что гляделся помоложе, с жесткой щеточкой усов над оттопыренной губой.

– Свободны, ребята, – вяло махнул рукой Пасюков. – Ошибочка вышла.

– Да, и бутербродов принесите! – внесла свою лепту Елена. – И чаек, само собой. Озадачьте эту вон рыжую.

Остолбенев от подобной наглости, секьюрити вывалились в предбанник, а Федор Иванович, глотнув ненароком остывшего чая, захлебнулся, заперхал…

Лена, тут же зайдя с тылу, принялась участливо хлопать директора по спине. И, похоже, тонко выбирала места – взвыв от боли, Пасюков неожиданно спокойным тоном произнес:

– Ну ладно, ребята, давайте к делу? Вас Горелый, что ли, прислал?

– Гляди, не понимает! – хохотнула Лена. – Он нас за бандитов принял!

– А мы не бандиты, Федор Иванович, – улыбнулся я всеми своими пролеченными зубами. – Мы гораздо хуже. Неужто до сих пор не поняли?

Говоря это, я вынул из кармана джинсов скрученную кольцом басовую гитарную струну, быстренько размотал и покрутил в воздухе свистящей полоской металла.

– Знакомо? Слышали, может, от друзей, в сборнике анекдотов читали?

– Или некрологов, – добавила Лена, все еще стоя за директорской спиной. – Тоже бывает.

– А сейчас мы вас примем в почетные клиенты, – я поймал второй конец тонко вибрировавшей струны и, подойдя к столу, небрежно смахнул на пол угнездившиеся там папки, затем, усевшись на очищенную столешницу, затянул струну узлом вокруг Пасюковской шеи. – Фирменный галстук от «Струны». Новинка сезона!

– Слушайте, молодой человек, кончайте страдать фигней, – прохрипел полузадушенный Пасюков. – Я уже понял, откуда вы. Не пойму лишь, чего от меня-то вам надо? Я вроде детишек не ем.

– Ладно, перейдем к делу, – я сел в стоявшее возле стола бархатное кресло и щелкнул замками дипломата. – Итак, три недели назад ваша контора осуществила сделки по договору 334/5 с господином Ганиным Игорем Михайловичем и по договору 334/6 с господином Абдульминовым Маратом Николаевичем. Короче говоря, кинули парнишку шестнадцатилетнего, провернули вкусное дельце… вегетарианец вы наш… Только вот забыли одну малость. Существует этакий, знаете ли, фондик защиты. То есть мы. Неужели сочли информацию трепом? Зря, батенька. Серьезные люди всё учитывают. Или полагали, это не наша компетенция? Тоже несолидно. Мальчику еще два года до совершеннолетия, опять же детдомовский, а такие у нас на особом контроле… Ну-с, что будем делать, Федор Иванович?

Пасюков, набычившись, уставился на меня. Похоже, он хотел изъясниться крепко и по-мужски, но не решался в присутствии Лены. Надо же, этот боров не лишен остатков галантности…

– Все было по закону, можете проверять. Согласие, заверенное подписью прежнего владельца, имеется и заверено нотариально… Органы опеки и попечительства дали визу, метраж новой площади соответствует нормам, так что все по закону.

– Ты чего пургу гонишь, Иваныч? – сурово протянула Лена и слегка дернула его за новинку сезона. – Во-первых, какой, на хрен, закон? Тут не закон, тут понятия рулят. Костя, объясни этому тупому…

– Вот, господин Пасюков, полюбуйтесь, – я вытащил из дипломата пачку фотографий и, словно карточную колоду, раскинул их перед ошалевшим директором. – Посмотрите на этих людей. Видите, какие солидные, уважаемые господа… или, вернее, товарищи… Ни одного из них, к счастью, нет уже в мире сем. Умерли они по-разному, но причина общая – товарищи не поняли, что означает предупреждение «Струны». Вот этот, – указал я пальцем на худого, остроносого блондина, – никак не понимал, что детям ширево продавать не стоит. Его нашли с отрезанной головой. Надо аккуратнее переходить трамвайные пути. Вон тот, – мой палец уперся в представительного дядечку с пузиком, – никак не понимал, чем порнография отличается от эротики. И еще он не понимал, что наша контора – это не компашка чокнутых рэкетиров. Чисто случайно у него в квартире взорвалась газовая плита…

– Долго по полю бантик летал, – радостно улыбаясь, сообщила Лена.

– Угу, – кивнул я. – А вот этот любил развлекаться. Почему-то с мальчиками. Странно, не правда ли? Причем должность областного прокурора казалась ему хорошим щитом. Что тоже весьма странно. Да он и умер как-то непонятно, Федор Иванович. Совершенно необъяснимым образом оказался висящим на дереве за вывернутые шаловливые ручонки. Ноги его не доставали до земли всего каких-то пяти сантиметров, и был он почему-то без штанов. Волею судьбы там оказалась стая бродячих собак, обиженных на все человечество и лично на товарища Гульченко. Собаки в таких случаях почему-то всегда начинают с гениталий… Вот, полюбуйтесь, групповой портрет в интерьере – Гульченко и друзья человека… – Я выудил из дипломата омерзительного содержания фотку и поводил ею перед глазами Пасюкова. – И знаете, что еще интересно? Каждому из означенных товарищей в свое время было надето на шею то самое, что сейчас украшает вас. Басовая струна «ми» большой октавы. На гитаре, случаем, не играете, Федор Иванович?

– Ну и чего же вы хотите? – уныло осведомился генеральный.

– Да все элементарно, Иваныч, – похлопал я его по плечу. – Мы же не монстры, мы тебе яйца резать не будем. Пока.

– Просто все вертается взад, – улыбнулась Лена.

– Угу, – подтвердил я. – Оба договора расторгаются, мальчик возвращается в свою квартиру, Абдульминов уж как-нибудь сам порешает свой жилищный вопрос…

– А как же деньги? – сходу ухватил быка за рога Пасюков.

– А что деньги? – я демонстративно поджал губы. – Деньги – это зло, они губят людей. О деньгах речи не идет. Никто ничего никому не будет платить, запомнили? Просто все документы по обоим договорам изымаются и уничтожаются, в то время как нотариус Пончикова чистит свои записи, уподобляясь в этом жилищному комитету и БТИ. Не было никаких 334/5 и 334/6, никто не платил вам никаких денег, в вашем фонде даже остается комната в коммуналке на Ударников, 13.

– А если Абдульминов обжалует в суде? – не сдавался настырный Иваныч. – У него наверняка имеются копии всех документов.

Лена коротко прыснула и залилась по-жеребячьи, совсем как девчушка-пятиклашка, которой на контрольной по математике попала в рот смешинка…

– Как вы думаете, похож оптовик Абдульминов на идиота? – отсмеявшись, спросила она. – Да он счастлив будет, что вообще шкурой не ответил…

– Вам, наверное, кажется, что все вам сойдет с рук… – мрачно выдохнул Пасюков. – Замочили пару отморозков – и думаете, что крутые. Да вас просто серьезные люди еще не просчитали, а как просчитают – вашими же кишками и накормят. Эх, молодежь…