Текст книги "Донские перекаты"

Ставка приказала командующему 51-й армией начать наступление в тыл уходящим фашистским войскам. Генерал-лейтенант Львов приказ не выполнил, ссылаясь на неподготовленность и малочисленность советских войск. Наши потери в десантной операции были действительно велики. Мы потеряли в ней 42 тысячи человек, из них 32 тысячи убитыми, замёрзшими и пропавшими без вести, 35 танков, 133 орудия и миномёта. Но и после этого Красная Армия имела над противником тройное превосходство. Однако нераспорядительность армейского командования привела к тому, что масса солдат до весны 1942 года просидела в бездействии в продуваемой метелями степи, без укрытий, без топлива, без налаженного горячего питания. И за всё это время 51-я армия не удосужилась создать мало-мальски укреплённые оборонительные рубежи, уповая на скорые наступательные действия.

Обстоятельства на этом участке советско-германского фронта – при всём преимуществе Советского Союза в живой силе – сложились не в нашу пользу. Причина этого в том, что немецкими войсками здесь командовал Манштейн, которому противостояли бездарные военачальники, не имевшие ни малейшего представления о военной стратегии. Манштейн выигрывал сражения не числом, а умением. Он мог побеждать на направлениях, которые советские военачальники считали заведомо проигрышными для него, и оставлял их открытыми, сосредоточивая свои войска там, где его совсем не ждали. Если бы он не посвятил свою жизнь военному искусству, он мог бы стать великим шахматным гроссмейстером. Его коварные гамбиты, в отличие от сталинских, если он принимал решение единовластно, чаще всего увенчивались победами. Другое дело, что стратегический талант Манштейна был отдан режиму, который изначально был обречён на неизбежное поражение.

Манштейн решил воспользоваться безынициативностью советского командования в зимнем «крымском сидении» и начал уничтожать Красную Армию по частям.

Сначала он ликвидировал евпаторийский десант. Потом скрытно снял две дивизии с Севастопольского участка и перебросил их в район Феодосии. 18 января Феодосия перешла в руки гитлеровцев. Севастополь всё ещё находился в осаде. Немцы не оставляли мысли взять его. 28 января 1942 года войска, действовавшие на керченском направлении, были выделены в самостоятельный Крымский фронт, командование которым было поручено генералу Козлову, которому Сталин почему-то продолжал доверять. Крымский фронт несколько раз пытался прорвать немецкую оборону в самой узкой части Керченского пролива. Но и на эти 27 километров сил у Красной Армии, превосходившей по численности состава немецкую группировку в несколько раз, не хватило. Черноморский флот и транспортная авиация, блокируемая самолётами и зенитной артиллерией Германии, не могли доставлять в осаждённый город оружие, боеприпасы и продовольствие. Но приказ Сталина «прочно удерживать Севастопольский оборонительный район и ни в коем случае не допустить форсирования противником Керченского пролива и проникновения его со стороны Крыма на Северный Кавказ» сохранялся.

Взяв Феодосию, Манштейн решил теперь вернуть себе и Керчь. Бои разгорались с новой силой, на которую ослабленная Красная Армия не могла ответить адекватно. Фашисты нещадно бомбили Керчь и Камыш-Бурун, через который шло снабжение советских войск, стремясь изолировать их от материальной подпитки. 15 февраля представитель Ставки армейский комиссар 1-го ранга Л. 3. Мехлис, которого в армии звали «карманным соглядатаем» Сталина, с генерал-майором П. П. Вечным, заместителем начальника Оперативного управления Генерального штаба, были вызваны на доклад к Верховному, который не был удовлетворён состоянием дел в Северо-Кавказском военном округе. Можно предполагать, что Сталин согласился с навязчивой идеей заместителя наркома обороны, что ситуацию в Крыму можно улучшить за счёт оперативного наступления, уповая на превосходство советской армии в живой силе. Строились планы даже о полном освобождении Крыма в самое близкое время.

На усиление фронта было выделено три стрелковые дивизии. Однако погодные условия не позволили осуществить их переброску. Зато немцы, видя активизацию советских войск, предприняли упреждающие меры, ужесточив огневой «режим» в местах сосредоточения наших войск и пунктах доставки подкрепления. Немецкая авиация, бомбардировочная и истребительная, постоянно висела над ними, дальнобойная артиллерия не давала житья малейшим солдатским скоплениям.

К началу наступления, которое началось 27 февраля, Крымский фронт располагал 12 стрелковыми, 1 кавалерийской дивизиями, несколькими танковыми батальонами KB и средних Т-34 и артиллерийскими частями резерва Главного командования. Девять дивизий входили в состав первого эшелона фронта. В распоряжении Манштейна было всего 4 пехотные дивизии: 3 немецкие и 18-я румынская, поставленные фельдмаршалом на северном фланге, который был заболочен и упирался в Азовское море, в надежде, что эта естественная преграда поможет гитлеровским союзникам, не отличавшимся великими боевыми достоинствами, удержать позиции. Ещё одна румынская дивизия прикрывала Евпаторию. У генерала Петрова в Севастопольском оборонительном районе было 7 стрелковых дивизий и 3 бригады против 4 немецких пехотных дивизий и 1 румынской горной бригады.

Чего ещё не хватало советским командующим, чтобы, имея такое преимущество, одолеть противника с минимальными для себя потерями? Думаю, только умения оперативно мыслить, находить оптимальные решения для сбережения своих войск и уничтожения фашистских. Короче говоря, наступление, начатое 27 февраля и закончившееся 3 марта, не позволило Красной Армии прорвать неприятельскую оборону на всю глубину и открыть ворота в Крым.

Матёрый волк вышел из мокрого положения сухим.

13 марта наступление возобновилось, но вскоре, как и в первом случае, захлебнулось. Немцы же не ждали у моря погоды. Видя беспомощность советского командования, они уверенно наращивали силы и вели наступательные бои. Фашисты добились своего: 15 мая Керчь пала.

Оказывается, численное преимущество армии может превратиться ей во зло, расслабив волю к победе и обратив боевые действия в хаотический напор под лозунгом: «Да мы их, то есть противника, возьмём голыми руками!» Лозунгом, игнорирующим все рекомендации военной тактики. И на Северо-Кавказском фронте это был не единственный случай командирской расхлябанности, которые оставались бесконтрольными на столь широком пространстве военных действий. В завершающий период Великой Отечественной войны подобные явления превратились в обыденную практику боевых действий.

Командование Керченской военно-морской базы, получив указание об эвакуации частей, поспешило заблаговременно перебраться на Таманский полуостров. Заместитель командующего войсками фронта генерал-полковник Черевиченко, конечно, лучше других знал о судьбе города, поэтому «убыл» на полуостров ещё 13 мая. По данным И. Б. Мощанского, помощник командующего по формированиям генерал-майор Крупников и ряд других генералов переправились 15 мая. Несколько задержались члены Военного совета Крымского фронта Колесов и Шаманин. Первый – из-за контузии. Второй – по неизвестной мне причине. Не исключено, что из-за обострённого чувства долга. Он убыл 17 мая. В тот же день переместился на Таманский полуостров и командный пункт фронта. Л. 3. Мехлис находился на плацдарме до 19 мая и переправился с последними частями 51-й армии, воевавшей в Крыму. Из-за плохой организации эвакуировать удалось только 140 тысяч человек (из них 23 тысячи раненых). Последним повезло: их эвакуировали первыми. Не успевшие переправиться либо попали в плен, либо продолжали борьбу в керченских каменоломнях.

Истинную удручающую картину финала Керченско-Феодосийской операции, на которую Ставка возлагала большие надежды, нарисовали в коллективном письме Сталину политработники армий, принимавших в ней участие: «…Мы считаем, что неправильно информировали Вас, как прошли события на Керченском полуострове. В основном вся техника и транспорт, и склады всех трёх армий (57-я, 47-я и 44-я. – В. С.) остались у врага. 11 мая начали отходить, и до Керчи не было подготовлено ни одного оборонительного рубежа. Всю технику и транспорт никто из командования Крымского фронта не старался рассредоточить. И враг это использовал… в основном разбомбил.

Никакого руководства этим отходом не было, кто куда смог, тот бежал, а в первую очередь генералы. На переправах лежали раненые, их топтали ногами, не оказывали никакой помощи. Красноармейцы многие строили плоты на камерах из автомашин, на которых многие тонули, а часть из них унесло в Чёрное море. Отход наших войск не прикрывался ни авиацией, ни полевой, ни зенитной артиллерией, что дало возможность врагу беспрерывно бомбить отходящие войска на Таманском полуострове и в море – наши суда. На всей площади переправы и косы были устланы трупами наших бойцов, командиров и политработников. Всё это произошло благодаря предательскому командованию Крымского фронта, иначе считать нельзя»[12]12
  Мощанский И. Б. От трагедии Крыма до победы под Сталинградом. М., 2009. С. 106–107.


[Закрыть].

Не буду останавливаться на многочисленных причинах безуспешности Керченско-Феодосийской операции и на негативной роли в ней представителя Ставки, начальника Главного политуправления РККА Л. 3. Мехлиса, присланного 20 января для координации действий Крымского фронта. Отмечу только, что нынешние историки и стратеги почти единодушны в том, что советские войска «ни теоретически, ни практически не были подготовлены к высадке такого крупного десанта. Не обладая специальными судами и высадочными средствами, флот не был готов к подобному десанту и в техническом отношении». Не обладавший высоким уровнем стратегического мышления и не имевший опыта проведения тактических операций представитель Ставки, «фактически организовавший управление войсками в Крыму и засыпавший Сталина доносами на действия командования Крымского фронта, в мае 1942 года был разжалован и смещён со всех своих постов»[13]13
  Трудный путь к великой победе. Народ и партия в Великой Отечественной войне 1941-1945 годов. М., 2009. С. 57.


[Закрыть].

19 мая ликвидировали и сам Крымский фронт, а северо-кавказское направление преобразовали в одноимённый фронт, который был фактически брошен на произвол судьбы. Тем не менее ему поручалось «во взаимодействии с Южным фронтом» биться до последнего, чтобы не допустить немцев на Северный Кавказ. Севастополь оказался в трагическом положении. Вот как описываются его последние дни в книге, подготовленной Российским государственным военным историко-культурным центром при Правительстве Российской Федерации и Институтом военной истории Министерства обороны Российской Федерации: «30 июня командующий Черноморским флотом Ф. С. Октябрьский доложил, что гарнизон может продержаться максимум три дня, и попросил разрешения на эвакуацию 250-300 гражданских и военных ответственных работников. Часть из них убыла самолётом, в том числе и Октябрьский, а генерал Петров (командующий Крымским фронтом. – В. С.) со своим штабом – на подводной лодке. Остатки частей армии, флота и рабочих формирований, среди которых было много женщин, продолжали сражаться, но надежды на спасение уже не оставалось. К 7 июля возможности советских войск к сопротивлению иссякли. Часть воинов прорвалась в горы на соединение с партизанами. Потери советских войск составили 95 тысяч человек пленными и 45 тысяч убитыми. Защитники города нанесли чувствительные потери врагу и своей стойкостью задержали начало операции на южном крыле фронта. Их героизмом восхищался даже враг»[14]14
  Трудный путь к великой победе. Народ и партия в Великой Отечественной войне 1941-1945 годов. М., 2009. С. 58.


[Закрыть].

3

Существенный интерес, на мой взгляд, для характеристики фронтовой атмосферы второго полугодия первого года Великой Отечественной войны в период битвы за Крым и последующих сражений за Харьков и Сталинград представляют послевоенные воспоминания одного из удачливых солдат вермахта, Генриха Метельмана, немецкого ветерана, боевое крещение которого произошло именно на Крымском полуострове.

Почему удачливого? Да потому, во-первых, что, будучи водителем танка армии Манштейна, он не сгорел в нём в первый же день своего боевого крещения. Во-вторых, потому, что, выходец из семьи разнорабочего на железной дороге и крестьянки, он хорошо усвоил навыки обыденной жизненной философии, которая складывается из немудрёного житейского отношения к обиходу, изворотливости, а то и хитрецы, прикрытой наивным простодушием, которая-то и помогла ему сохранить жизнь до конца войны, чему поспособствовал и русский плен. После него Генрих Метельман вернулся в пенаты, не испытав на себе фронтовой альтернативы: или грудь в крестах, или голова в кустах. Гитлеровские кресты не обременяли его грудь, а голова не завалялась в кустах волго-донского мелколесья.

Меня, например, заинтриговало то, как Генрих ловко, под всяким благовидным поводом, уклонялся от участия в боях и даже завоёвывал уважение со стороны русского населения, щедрого на сердечную доброту по отношению к иноземному захватчику. Впрочем, и он не раз демонстрировал её, удачно обходя неизбежные упрёки своих командиров в симпатиях к русским «варварам». Если бы собрать воедино все его приключения, то он мог бы стать героем немецкого плутовского романа.

Первый бой, в котором участвовал Метельман на советской земле, случился 9 мая 1942 года, то есть через четыре месяца, когда он появился на ней, и за три года до того, когда Германия окажется у разбитого корыта. За это время не одна сотня тысяч его соплеменников сложит во имя фюрера свои головы, а он не получит и царапины. Бог, по какой-то известной ему одному логике, был на стороне Генриха Метельмана.

Накануне этого дня, ставшего впоследствии знаменательным, начался второй раунд Керченско-Феодосийской операции, которая преследовала цель освободить от фашистов Крым и не пустить их на Таманский полуостров, открывавший гитлеровцам дорогу на Кавказ. Советское командование готовилось к наступлению, запланированному на середину мая, сосредоточив на Крымском фронте 260 тысяч бойцов, 3577 орудий и минометов, 347 танков. Немцы в свою очередь тоже собирали силы для решительных боёв, преследовавших прямо противоположную цель: изгнание советских войск из Крыма, включая Севастополь, сосредоточив пять пехотных дивизий и одну танковую – свеженькую 22-ю (в ней 180 машин), вошедшую теперь в состав 11-й полевой армии, которой командовал генерал-полковник Эрих фон Манштейн (через два месяца он станет генерал-фельдмаршалом). Эти части были усилены тремя дивизионами штурмовых орудий, румынскими пехотной дивизией и кавалерийской бригадой.

Ставка Верховного Главнокомандования знала как о готовящемся немецком наступлении, так и о том, что оборонительная линия наших войск была не подготовлена, за исключением так называемого Парпачского рубежа на южном участке Черноморского побережья. Уповая на количественное превосходство советских боевых сил, а также на «неприступность» Парпачского оборонительного рубежа, Ставка пребывала в благодушном настроении, сосредоточив две трети войск (47-ю и 51-ю армии) на северном участке Крымского фронта, предположив, что именно здесь немцы пойдут на прорыв. Однако Манштейн перехитрил советское командование. Операцию, которая называлась «Охота на дроф», он начал не там, где его ожидали наши военачальники, а на южном побережье, уничтожив ранним утром 8 мая разведанные командные и наблюдательные пункты и узлы связи, парализовав всю систему управления советских войск.

В общем, как уже бывало неоднократно, наступил информационный хаос, следствием которого стало бесконтрольное отступление войск. Многие части Красной Армии оказались в окружении, Керчь была сдана немцам, и к 18 мая сражение, если позволительно назвать так хаотические бои и отступление, закончилось. К исходу дня 11 мая 22-я дивизия окружила восемь советских дивизий, перешла в наступление в северном направлении – от Парпач на Огуз-Тебе и вышла к Азовскому морю.

Короче говоря, не вникая в подробности того, как фашисты охотились на дроф (об этом расскажет Метельман), Манштейн выиграл и второй раунд боев на Крымском фронте, своевременно пустив в дело 22-ю дивизию и став злым гением Жукова. Солдатские острословы с горечью каламбурили: «Если б наши генералы в Крыму не наломали дров, мы б накостыляли всем „охотникам на дроф“». В Керченско-Феодосийской операции потери советских войск составили более 330 тысяч человек, по большей части пленными, свыше 3400 орудий и минометов, около 350 танков, 400 самолетов. Это стало вторым крупным поражением Красной Армии после провального наступления под Харьковом. Теперь путь на Сталинград для немцев был открыт не только с запада, но и с юга.

Многие соединения из вороньей стаи, пировавшей на Северском Донце и охотившейся на дроф на Черноморском побережье, слетелись осенью 1942 года на Волгу и Дон. А штаб 11-й армии Манштейна зимой вполне логично стал центром координации боевых действий группировки армий «Дон», занявшейся деблокированием окруженных под Сталинградом гитлеровских войск. Вот некоторые подробности майских боев из мемуаров Генриха Метельмана:

«9 мая 1942 года началось наше наступление на позиции русских у входа на Керченский полуостров. Всю ночь не стихал гул моторов самолетов и наземной техники. Пробудились после спячки даже наши грозштукас – пикирующие бомбардировщики Ю-87. На протяжении предшествующих недель всё местное население согнали на рытье так называемого парпачского рва – противотанкового рва четыре метра в глубину и столько же в ширину, протянувшегося от Азовского моря до побережья Черного. Это сооружение было верхом инженерной мысли, но так и не помогло русским. Подразделения тяжелой артиллерии с помощью специальных зарядов сумели пробить в обороне бреши, через которые наши танки устремились дальше на восток, сминая деморализованные и беспорядочно отступавшие части Красной Армии.

Около полудня наше подразделение получило приказ перейти в наступление. Мы проезжали мимо мест недавних боёв, наблюдая картины ужасающей мясорубки. Всё вокруг было усеяно трупами советских солдат и офицеров, мы едва успевали уворачиваться, чтобы ненароком не наехать на чьё-нибудь бездыханное тело. Я подумал о лошадях, о слонах, о других крупных животных, которые никогда не наступают на человеческие тела. Проезжая мимо группы оцепенело сидевших раненых русских, я заметил выражение ужаса и обреченности на их лицах. После нашего успешного первого и внезапного удара сопротивления со стороны русских практически не было, и у нас захватывало дух от осознания победы над противником. Нам навстречу двигались бесконечные колонны военнопленных, большинство из которых были явно азиатской внешности. На броне наших танков и бронетранспортеров следовала пехота, но стоило нам приблизиться к одному из селений, как нас встретил ураганный огонь неприятеля. Наших пехотинцев как ветром сдуло.

Селение это называлось Арма-Эли и состояло из расположенных длинными рядами домов, окруженных садами. Местность здесь была равнинной, без единого деревца. В центре селения, на перекрестке двух главных его улиц возвышались земляные бастионы около трех метров высотой. Земляное кольцо охватывало участок диаметром не менее ста метров. Внутри кольца было установлено несколько зениток, так что атака этих позиций русских с воздуха силами люфтваффе была бы сопряжена с серьезными потерями. Кроме этого, в земляном валу были устроены пулеметные гнезда и обустроены позиции для противотанковых орудий так, что все подходы к селу контролировались оборонявшимися. «Иваны» снова продемонстрировали своё умение использовать обычную землю в качестве фортификационных материалов. Немцам это удавалось значительно хуже.

Чтобы не сбивать темп наступления, был отдан приказ атаковать земляной бастион русских, и когда один из водителей танков едва не ослеп, я был послан ему на замену. Узость улиц селения существенно ограничивала оперативный простор – мы вынуждены были действовать узкой колонной, а продвигаться приходилось всего в трехстах метрах от земляной цитадели русских. Я на своей машине следовал за первыми пятью танками. Всё еще на крыльях успеха после прорыва парпачского противотанкового рва наш взвод не думал ни о какой опасности, мы были уверены, что наша тяжелая артиллерия облегчит нам наступление. Как же мы заблуждались! Я едва не оглох от выстрелов 7,65-см орудия собственного танка и одуревал от всепроникающего смрада гари. Обзор через узкую щель был явно недостаточным, и я не мог составить представления об обстановке. Вскоре выяснилось, что «иваны» терпеливо дожидались, пока мы подойдём ближе, и, дождавшись, открыли огонь. И тогда разверзся ад – не успел я опомниться, как три идущих впереди наших танка вспыхнули, как факелы. Наша атака захлебнулась. Не слыша себя, я пытался подавать команды и действовал, скорее повинуясь инстинкту, резко дав задний ход, я попытался искать защиты за одной из хат. Нам ничего не оставалось делать, как дожидаться поддержки артиллерии. Очень многие из моих товарищей поплатились жизнью в том бою, и, видя, как наши офицеры срочно стали совещаться, как быть, я подумал, как они могли бросить молодых, по сути необстрелянных, солдат в это пекло.

Выбравшись из танка на воздух, я тут же рядом расстелил одеяло и в изнеможении опустился на него. Только к рассвету прибыли тягачи с тяжелой артиллерией. Я наблюдал, как артиллеристы развертывают позицию. Поднявшись, я подошел к ним переброситься словом. Невольно бросив взгляд на бастион русских, я подумал, интересно, а понимают ли они, что с минуты на минуту превратятся ни больше ни меньше, как в мишени для наших снарядов.

Миновал час, пока артиллеристы готовы были дать первый залп, за которым последовал ещё один и ещё… Разрывы снарядов наших орудий превратили земляной бастион русских в месиво из искореженных останков орудий, воронок, изуродованных до неузнаваемости человеческих тел. В воздух взлетали черные комья земли, оторванные руки и ноги, и я не в силах был оторвать взора от страшной и в то же время завораживающей картины. Неужто человеческое безумие и впрямь достигло своего пика?

Артподготовка заняла не более двадцати минут. Когда мы пошли во вторую танковую атаку в лучах яркого восходящего солнца, виляя между продолжавшими дымиться подбитыми вчера вечером нашими танками, я слышал, как по броне моей машины пощёлкивают пули. Мы стали справа обходить земляной вал, а следовавшие за нами пехотинцы стали кидать ручные гранаты в его середину. А когда они, вскарабкавшись на бруствер, соскочили в траншею русских, тут мы поняли, что неприятелю конец и что теперь пехота разберётся и без нас. Когда я, немного погодя, выбрался из машины на остатки вала и взглянул вниз, взору моему предстала ужасающая картина. На относительно небольшом участке валялись тела убитых, их было не менее сотни! Многие были без рук, без ног, а иногда от людей оставались одни только туловища. Раненых было немного, и хоть ранения были лёгкими, эти бойцы были выведены из строя. И все же, невзирая на обречённость, эти люди не выбросили белый флаг капитуляции! Да, это был враг, к нему полагалось испытывать ненависть. Или всё-таки и восхищение? Когда я, спустившись в траншею, дал умиравшей русской, одетой в солдатскую форму, отпить глоток воды из своей фляжки, поднял её голову, помогая напиться, в горле засел комок, проглотить который я был не в силах.

Дорога на восток в направлении Керчи теперь была свободна. Вскоре выяснилось, что части Красной Армии были разгромлены и рассеяны, и мы проходили десятки километров, не встречая никакого сопротивления. Нам навстречу продолжали двигаться необозримые колонны военнопленных. Часто мы останавливались, чтобы дождаться не поспевавших за нами подразделений и не позволить колонне разорваться. На этих долгих привалах у меня было в избытке времени подумать о пережигом. Я думал о том, жива ли ещё та русская, которой я дал воды, о том, кто я и где моё истинное место, осталось ли во мне ещё место для христианских ценностей, о том, достоин ли я быть среди людского сообщества».