Текст книги "История подвигов и славы.Книга 2. Сыны Отечества в дни мира и войны"

Гаврила Романович Державин
(1743–1816)

Плоды трудов, свой хлеб насущный

Узнал всяк в житнице своей.

Г. Р. Державин

«Портрет Г.Р. Державина» В. Боровиковский

По записям «Бархатной книги российского дворянства» род Державиных известен с XV в. Были у них обширные поместья в 35–40 верстах от Казани, меж Волгой и Камой, по берегам речки Меши.

Икона Св. Архангела Гавриила

Земли, однако же, дробились между наследниками, распродавались, закладывались, и уже Роману Николаевичу, отцу Державина, досталось всего лишь несколько разрозненных клочков, на которых крестьяне числились не сотнями, не десятками, а единицами.

Г.Р. Державин родился 3 июля 1743 г., в воскресенье.

По празднуемому 13 числа того месяца Дню святого Архангела Гавриила младенец и наречен.

Было ему около года, когда явилась на небе большая комета с хвостом о шести лучах. В народе о ней шли зловещие слухи, ждали великих бедствий. Когда младенцу на нее показали, он вымолвил первое свое слово:

«Тот, Кто очертил

Окружность мира,

где и сокровенный,

И явный строй вещей

распределил,

Не мог запечатлеть

во всей Веленной

Свой разум так,

чтобы ее предел

Он не превысил в мере

несравненной»

Данте Алигьери. «Божественная комедия»

– Бог!

…Судьба, казалось, не благоприятствовала Державину.

Обедневший дворянин, без связей, службу начал солдатом в Преображенском полку. Скромностью и рвением выделялся среди товарищей, ходил за провиантом, чистил каналы, разгребал снег около съезжей, усыпал песком учебный плац.

Боготворил молодую императрицу Екатерину Алексеевну. Аккурат в памятный день переворота случилось Державину, когда императрица отправлялась в Санкт-Петербург для свершения отважного дела, стоять на часах в Петергофском дворце.

Мелькнуло в роскошном царском поезде и пропало лицо императрицы.

«…Матушка государыня! Все тебе ведомо! Воззри же на верного слугу твоего, что в позоре, да мучениях безвинно дни влачит! Явись, явись как столп, светел и огнесияен!» …Бежит, бежит быстротечное время. Бедность, преследовавшая его, сделалась причиной многих зол и представлялась тридцатилетнему офицеру чуть не пороком.

В конце октября 1774 г. гвардии поручик ехал в Симбирск к находившемуся там командующему всеми войсками Казанской губернии графу Петру Ивановичу Панину. К тому времени народное восстание было разгромлено, Пугачев схвачен казачьей верхушкой и выдан. Усмиряя восставших, Державин выказал личную храбрость.

Капитан гренадерской роты лейб-гвардии Преображенского полка

…В сентябре 1774 г. он с небольшим отрядом гусар отбил у тысячной толпы киргизцев более 800 плененных ими немцев-колонистов. «По всему свету эхо пойдет», – отзывался об этом деле его командир князь Голицын. А прибывший на Волгу генерал-поручик Александр Суворов откликнулся одобрительным ордером: «Об усердии к службе ее императорского величества вашего благородия я уже много известен; тож и о последнем от вас разбитии киргизцев, как и послании партии для преследования разбойника Емельки Пугачева от Карамана; по возможности и способности ожидаю от вашего благородия о пребывании, подвигах и успехах ваших частых уведомлений…». Как ни приятна была аттестация самого Суворова, но не военная слава была его уделом.

«Портрет великой княгини Екатерины Алексеевны». Г.К. Гроот

Портрет Емельяна Пугачева

Военная карьера оборвалась самым курьезным образом. Державин, который мог своими сообщениями двигать корпусами генералов, посылать лазутчиков, казнить и миловать, допустил строевую оплошность, командуя ротой дворцового караула. Сам Румянцев – великий полководец, но в отношении ученья и щегольства солдат великий педант, – наблюдая из окна, полюбопытствовал, что за растяпа отдает столь неверные команды… В то время как на участников отгремевших войн пролился золотой дождь наград, Державин чувствовал себя обделенным.

«Князь Г.А. Потемкин-Таврический». И.Б. Лампи

Поручик решил обратиться с просьбой к всесильному фавориту, графу, подполковнику Преображенского полка Григорию Александровичу Потемкину.

Приехавшего к Потемкину Державина встретил камер-лакей, он пытался воспрепятствовать его проходу к вельможе, занятому утренним туалетом. Поручик смело отстранил лакея, молвив: «Где офицер идет к своему подполковнику, там ему никто препятствовать не может». Огромный Потемкин сидел в пудер-мантеле. Он уставил свой единственный глаз на вошедшего. Назвав себя, поручик подал прошение, в котором его заслуги и бедствия были перечислены.

«…Вот обстоятельства под командою вашего сиятельства служащего офицера. Для чего я обижен пред равными мне? Дайте руку помощи и дайте прославление имени вашему. Сиятельнейший граф, милостивый государь! Вашего сиятельства всепокорнейший и послушнейший слуга, Гавриил Державин». Так заканчивалось письмо. Прочитав, Потемкин сказал, что доложит государыне.

Через несколько дней во время полкового смотра Державин напомнил о себе Потемкину, и тот сказал, что императрица наградит его в августе, в день Преображения, когда изволит удостоить обеденным столом штаб– и обер-офицеров Преображенского полка.

Ждать пришлось долго… Настала осень. Птицы полетели к югу. Пошли дожди. Облетели листья. Начались заморозки. Повалил снег. Пришла зима… Наступил новый 1776 год… Настала весна. Птицы вернулись. Просияло солнце.

…Ожидаемое награждение затягивалось, но Державин не оставлял мысли об этом и настойчиво бомбардировал сильных мира сего прошениями на высочайшее имя. Такая настойчивость не должна вводить современного читателя в заблуждение. Это была обычная практика в добывании привилегий. В июле 1776 г. он передал новое письмо императрице через ее статс-секретаря Безбородко и по прошествии пяти месяцев, когда снаряжен был во дворец с ротой на караул, был позван к Потемкину. Аудиенция началась с вопроса всесильного фаворита: «Государыня приказала спросить, чего вы по прошению вашему за службу свою желаете?».

Несколько смутившись, Державин все-таки промолвил: «Коль скоро служба моя благоугодной ее величеству показалась, желал бы я быть награжденным деревнями наравне со сверстниками моими, гвардии офицерами. А за спасение колоний по собственному моему подвигу, как за военное действие, чином полковника».

Потемкин встал и зашагал по кабинету в распахнутом халате. «Хорошо! – сказал он наконец. – Но вы в военную службу не способны, и я прикажу заготовить записку о выпуске вас в статскую».

Указом от 15 февраля 1777 г. Державин был пожалован в коллежские советники, то есть произведен в чин шестого класса петровской Табели о рангах, что соответствовало в военной службе полковнику. Одновременно он получил 300 душ в Полоцкой провинции, отошедшей к России после раздела Польши. Наконец-то Державин мог спокойно оглядеться и не спеша найти себе хорошее место.

Вскоре через старых друзей Окуневых он познакомился с домом сильного вельможи, могущего раздавать статские места, – генерал-прокурора князя Александра Алексеевича Вяземского. Это было знакомство особой важности: князь Александр Алексеевич был Андреевский кавалер и генерал-прокурор Сената, т. е. совмещал должности министра финансов, внутренних дел и юстиции. Рекомендованный государыне еще Орловыми, Вяземский умел быть отличным служакой; угождая Екатерине II, не забывал себя, т. е. воровал, но в меру.

Модная картинка. XVIII в.

Никто его не любил, но все у него бывали: как не бывать у генерал-прокурора? Ему было пятьдесят лет. Жена его, урожденная княжна Трубецкая, была значительно моложе своего супруга и старалась придать дому некоторую приятность. Ища покровительства Вяземских, Державин постановил очаровать их и весьма в этом преуспел. Он стал проводить у них целые дни, сделался своим человеком, иногда читал князю вслух, «большею частью романы, за которыми нередко и чтец, и слушатель дремали»: Вяземский – потому, что именно так и смотрел на литературу, как на снотворное средство, а Державин – по врожденной сонливости. Вечерами играли в вист. Что касается княгини, то Державин порою сочинял от ее имени стихи, обращенные к супругу, «хотя насчет ее страсти и привязанности к нему не весьма справедливые, ибо они знали модное искусство давать друг другу свободу». Княгиня была к Державину столь благосклонна, что даже хотела выдать за него свою двоюродную сестру, княжну Урусову, но Державин от предложения отшутился. После всего этого не покажется удивительным, что лето 1777 г. Державин провел в имении Вяземских под Петербургом.

«Князь А.А. Вяземский». К.Л. Христинек

Наконец в августе месяце открылась вакансия в Сенате.

Державин был назначен экзекутором Первого департамента (государственных доходов).

Должность принесла материальную независимость. Пора было подумать об устройстве личной жизни. 30 августа Державин был приглашен сослуживцем Осипом Петровичем Козодавлевым смотреть из окна его дома крестный ход. Были и другие гости, среди которых одна девица особенно привлекла внимание Державина. Было ей семнадцать.

Черные, как смоль, волосы, с легкой горбинкой нос, из-под черных бровей – огненные глаза на смуглом лице. Она была с матерью. Державин осведомился о фамилии. «Бастидоновы» – был ответ. Державин уехал. Красавица не выходила у него из памяти. Зимой он встретил ее в театре, и вновь она поразила его…

Дело кончилось сватовством. В невесте он нашел то, что считал обязательным в семейной жизни, и если бы не нашел в невесте, что ему было нужно, не стал бы свататься, отступил бы. Он хотел быть в доме главою, тем более женясь тридцати пяти лет на девушке, которая была вдвое моложе его. Будучи сам порывист и неустойчив, от жены он требовал иных добродетелей: «тихость и смирение – суть первые достоинства женщин, и они одни те истинные превосходства, которые все их прелести и самое непорочнейшее их поведение украшают. Без них страстнейшая любовь – вздор».

По прошествии Великого поста, 18 апреля 1778 г. был совершен брак. Счастливый Державин писал:

 
Хотел бы похвалить, но чем начать, не знаю:
Как роза, ты нежна; как ангел хороша;
Приятна, как любовь; любезна, как душа;
Ты лучше всех похвал: тебя я обожаю!
 

Жизнь налаживалась. Когда правительство стало безденежно раздавать новоприобретенные днепровские земли, Державин обзавелся шестью тысячами десятин земли со ста тридцатью душами. Таким образом, вместе с пожалованными при выходе из полка тремястами, а также с родительскими всего получилось за Державиным более тысячи душ.

Это был уже известный достаток. Сюда надо прибавить сенатское жалованье. Державины могли жить «приличным домом». Молодая семья поселилась на Сенной площади в Санкт-Петербурге. Державин был чрезвычайно радушным хозяином. Появились новые знакомые. Среди них Василий Васильевич Капнист. С молодым стихотворцем он познакомился еще в полку. Стихи их были общей слабостью. Теперь знакомство перешло в дружбу. Капнист был отчасти увалень, был порой хмур и склонен к обидчивости, но при всем том – человек добрейший и великий семьянин. Впрочем, женат он был лишь недавно.

«Санкт-Петербург. Сенная площадь». Б. Патерсен

Две молодые четы коротко сблизились, и это повело к тому, что вскоре вокруг Державиных образовался целый кружок. Среди них друзья Капниста – Львов Николай Александрович – приятный лицом, состоятельный, имевший большие связи, щедро одарен природой, был поэтом, музыкантом, живописцем и архитектором. Всюду был умным и тонким ценителем. Переводил Анакреона и строил храмы. Стихи его были забавны, веселы, бодры, как и сам он был всегда легок, весел и бодр. Был среди них сын обрусевшего немца Иван Иванович Хемницер, полная противоположность Львова. Настроен философически, сдержан, задумчив – отчасти потому, может быть, что был уж очень нехорош собою, даже до безобразия. Зато талантлив – писал сказки и басни.

Для Державина друзья были авторитетами, которые, однако, как поэты были весьма заурядны. Свой собственный стих Державин обрел, имея весьма спутанные понятия о стихах вообще, не зная простейших правил, которые для Капниста и Львова были детской азбукой. Он делал ошибки в размере, в рифме, в цезуре, даже в языке: самые неотесанные провинциализмы уживались у него рядом с явным германизмом (немецкий язык был для него языком поэзии). Его неопытность не заслоняла неординарности дарования, и соратники по творчеству старались просветить его. Впоследствии Державину казалось, будто именно в это время под влиянием Львова и Капниста в его поэзии совершился глубокий перелом. Он считал их более одаренными поэтами. Однако друзья в порыве откровенности говорили ему: – Дружище, Гаврила! На Парнасе талант твой далеко переживет наши! Тогда все поэты служили – звания писателя не существовало. Общественное значение литературы уже признавалось, но на занятие литературой смотрели как на частное дело, а не общественное. Что касается Державина, то в его понятиях поэзия и служба были связаны особенным образом. К началу восьмидесятых годов, когда Державин достиг довольно заметного положения в службе и стал выдвигаться в литературе, поэзия и служба сделались для него как бы двумя ипостасями единого гражданского подвига.

Державин, человек практического ума, но при этом наделенный поэтической душой, успевал все. Не забывал о служебной карьере, основном источнике благополучия. В 1784 г. прошел слух, что казанский губернатор уходит в отставку. Державин метил на его место. Казань была его родным городом, там жила его мать. Предстояли об этом хлопоты.

«Портрет Д.А. Державиной». В. Боровиковский, 1813 г.

В феврале 1784 г., пока еще стоял санный путь, Державин отправил в Казань весь домашний скарб, но сам с женою задержался в Петербурге. Губернаторство было обещано, однако дело нужно было подталкивать. И вот посреди хлопот стало его тревожить беспокойство вовсе иного рода.

Несколькими годами ранее, во время пасхальной заутрени в Зимнем дворце, посетило его вдохновение; приехав домой, дрожа от возбуждения, набросал на бумагу:

 
О ты, пространством бесконечный,
Живой в движеньи вещества,
Теченьем времени предвечный,
Без лиц, в трех лицах Божества!
 

Однако возникший как бы ниоткуда поэтический порыв также в никуда исчез.

Отвлекаемый службой и светской суетой, сколько не принимался продолжить начатое, – ничего не получалось.

Однако зерно упало в благодатную почву, но ему надо было время впитать в себя многое, для того чтобы дать всходы.

Когда пришло время, Державин вдруг почувствовал некое беспокойство. Объявил жене, что едет осматривать белорусские земли, в которых еще никогда не был. Хотя владел ими уже семь лет. Стояла самая распутица, время для поездок было не самое подходящее. Жена была удивлена, но промолчала.

Доскакал до Нарвы, повозку и слуг бросил на постоялом дворе, снял комнатенку у старой немки и заперся. Он писал, пока сон не валил его на постель, а проснувшись, наспех проглотив кусок хлеба, вновь брался за работу. Из-под пера лилась мысль, от которой сердце замирало, ощущая высоту своего парения. Образы и слова громоздились, как скалы.

«Ты. нищ и худ, принес

святые зерна.

Чтобы взошли ростки

благие там,

Где вместо лоз теперь

колючки терна»

Данте Алигьери. «Божественная комедия»

Рождающиеся звуки вызывали оторопь и восхищение.

Написал немного – около ста строк. Державин привел в движение какие-то огромные массы, неподвластные обыкновенному человеку. Его взор был устремлен к Богу, но его охватывало изумление перед собственною способностью к постижению. Он видел собственное отражение в изображаемом:

 
Ты есть! – Природы чин вещает,
Гласит мое мне сердце то,
Меня мой разум уверяет:
Ты есть – и я уже не ничто!
Частицей целый я вселенной,
Поставлен, мнится мне, в почтенной
Средине естества я той,
Где кончил тварей ты телесных,
Где начал ты духов небесных
И цепь существ связал всех мной.
Я связь миров повсюду сущих,
Я крайня степень вещества,
Я средоточие живущих,
Черта начальна божества.
Я телом в прахе истлеваю,
Умом громам повелеваю,
Я царь – я раб, я червь – я Бог!
 

Ода «Бог» принесла Державину европейскую известность, была переведена на множество языков, вплоть до японского. Начертанная иероглифами, она висела в одном из дворцовых покоев у микадо; японцев особенно поразила строка: «И цепь существ связал всех мной…»

Хлопоты о губернаторстве затянулись до самого лета и кончились не совсем так, как мечтал Державин: его назначили не в Казанскую, а в Олонецкую губернию.

Такова была воля императрицы.

Крест ордена Св. князя Владимира

Фортуна улыбнулась ему, подвигнув к свершениям, соответствующим его дарованиям.

«Мне сорок три года – возраст почтенный; я уже не средневик, а подстарок. Но мнится, только начинаю жить.

Столь свежи чувства, столь жаден разум, столь много сил ощущаю в себе». А мы добавим – Бог знает, кого хранить.

Был нищ и наг – стал знатен и с порядочным состоянием. Был безвестен – сделался знаменит: все столичные журналы – «Зеркало света» и «Лекарство от скуки и забот» Туманского, «Новые ежемесячные сочинения» Дашковой, «Новый Санкт-Петербургский вестник» Богдановича – наперебой просят о сотрудничестве. В семье счастлив. Чего еще желать?

Государеву службу нес честно, с усердием, где мог, исправлял несправедливости. После Олонецка Державин был переведен в Тамбов. Между тем дела в сей губернии были в расстройстве. Плачевное положение усугублялось тем, что за шесть лет Тамбов сменил уже четырех губернаторов. За это время недоимка по губернии выросла громадная. В ведении дел во всех присутственных местах царил полный беспорядок: некоторые дела были запутаны, заброшены, а другие и вовсе исчезли без следа.

Приступив к работе, Державин перевел в Тамбов на службу нескольких своих сослуживцев и вообще любимых им лиц из Петрозаводска, Санкт-Петербурга и Москвы. Время шло, усилия Державина по наведению порядка стали приносить результаты. В самую середину зимы 1786–1787 г. в Тамбов для ревизии приехали по высочайшему повелению сенаторы Воронцов и Нарышкин. Результатом обследования они остались довольны, и впоследствии Тамбовское наместничество получило высочайшую благодарность и представление к ордену.

Начальство отметило, что Державин, найдя губернию в полном беспорядке, все устроил к лучшему и быстро и успешно. По этому представлению в сентябре 1787 г. Державин получил орден Святого Владимира III степени.

«Портрет неизвестной в русском костюме». И. Аргунов. 1784 г.

Но бурный XVIII век не давал времени почивать на лаврах. У самых ворот России, прямо против Санкт-Петербурга, грохочут пушки так, что дребезжат стекла в Зимнем дворце.

Шведы упорствуют вернуть себе побережье. На юге вот уже два года тянется изнурительная война с Оттоманской Портой, а решительного успеха все нет… …Злой декабрьский ветер нес крошево из песка и сухого снега. Но построенные в каре солдаты не ощущали холода, их спины грел догорающий Измаил. Твердыня, укрепленная и перестроенная по проектам французских инженеров, защищенная 250 орудиями и 35-тысячным гарнизоном, пала.

Путь на Балканы был открыт. Турки спешно укрепляли Константинополь.

– Слава, чудо-богатыри! Вы – русские! – низким, таким неожиданным при его щуплой фигуре голосом вскрикивал Суворов, выбрасывая вперед левую руку. И мощное «ура» перекатами неслось от каре к каре.

Вид на плотину в усадьбе Спасское Тамбовской губернии. Г. Сорока. 1840-е годы

…А в эти часы в Яссах, в огромном генерал-губернаторском дворце светлейший князь Потемкин мрачно мерил крупными шагами свой роскошный кабинет, обилием драгоценностей, зеркал, хрусталя и цветов походивший более на будуар маркизы. Ну что же, XVIII век – изысканность и отвага уживались вместе.

– О, Боже милостивый! – рокотал Григорий Потемкин, вскидывая вверх свои ручищи. – Услышь меня и прекрати мучения мои! Накануне именин он послал приказание Суворову взять Измаил штурмом во что бы то ни стало. И теперь светлейшего донимали сомнения. Потемкин был большим не только телом, Господь и умом не обделил его. Он понимал, что задача взятия Измаила на грани возможного. Суворову полетела депеша: «Представляю вашему сиятельству поступать тут по лучшему вашему усмотрению, продолжением или предприятия на Измаил или оставлением оного…». …В кабинет без стука ворвался секретарь Потемкина:

– Ваша светлость! Виктория! И полная! Гонец от Суворова!

Ожидавшая перелома в войне Екатерина получила депешу: «Не Измаил, но армия турецкая, состоящая в 30 с лишком тысячах, истреблена в укрепленных пространных… Более уже 20 000 сочтено тел да с лишком 7000 взято в плен, и еще отыскивают; знамен 310, а еще сообщают: пушек будет до 300; войска наши оказали мужество примерное и неслыханное…». А что же наш герой Суворов – виновник блестящей, невиданной победы – чем был вознагражден за сей немыслимый подвиг? На вопрос Потемкина: «Чем я могу вас наградить за ваши заслуги?» Суворов ответил: «Я не купец и не торговаться к вам приехал. Меня наградить, кроме Бога и всемилостивейшей государыни, никто не может!». Надо думать, Потемкин, раскрыв рот, еще долго в этом состоянии находился. Гений Державина не мог не откликнуться на подвиг Суворова. Поэт в голубом атласном халате и колпаке, из-под которого небрежно висели остатки волос, писал на высоком налое:

А.В. Суворов

 
Везувий пламя изрыгает;
Столп огненный во тьме стоит;
Багрово зарево зияет;
Дым черный клубом вверх летит;
Краснеет понт, ревет гром ярый,
Ударам вслед звучат удары;
Дрожит земля, дождь искр течет;
Клокочут реки рдяной лавы:
О, Росс! Таков твой образ славы,
Что зрел под Измаилом свет!..
 

Первый свершил подвиг, второй воспел его. Не этой ли награды желал Суворов?

Ценой почти непрерывных войн Россия именно в екатерининское царствование вышла к своим жизненно необходимым границам, завещанным Петром Великим. Она утвердилась на Черном море, получила Крым, присоединила Кубань и отразила попытки шведов вернуть себе балтийские берега.

Штурм Измаила 11 декабря 1790 г. Е. Данилевский

Великие свершения должны были отразиться в художественной форме, достойной их.

28 апреля 1791 г. Потемкин решил торжественно отпраздновать в Таврическом дворце взятие Измаила. Это празднество подробно описано Державиным, свидетелем и одним из его устроителей.

Вскоре после присоединения Крыма Екатерина II поручила архитектору Старову построить роскошный дворец в классическом стиле, чтобы подарить его покорителю Крыма Потемкину. Крым имел и другое название – Таврия. В честь этой победы Потемкин получил титул князя Таврического. Построенный дворец стали также называть Таврическим.

В здании с высоким куполом была огромная зала, украшенная двумя рядами колонн, что придавало интерьеру особую торжественность и величие, так отвечающих натуре Потемкина. Желая достойно вознаградить своего многолетнего фаворита, с которым была тайно обвенчана, Екатерина II, подарив дворец, затем выкупила его у Потемкина за огромную по тем временам сумму в 460 тысяч рублей. Екатерина II вознамерилась превзойти в щедрости самою себя. Дождавшись приезда увенчанного лаврами измаильского победителя, императрица в числе иных милостей, пролившихся золотым и алмазным дождем, опять подарила ему Таврический дворец. Конногвардейский дом находился еще в процессе строительства – была не закончена отделка помещений. Энергичный Потемкин в три дня завершил все работы.

Перед дворцом была устроена огромная площадь, простиравшаяся до самой Невы. Предстояли большие торжества.

Светлейший князь лично наметил программу праздника. Под его пристрастным взглядом несколько недель трудились сотни художников и мастеров. Результат превзошел самые смелые ожидания. Знатные дамы и кавалеры специально разучивали назначенные им роли, что обеспечивало пышность торжества – все это напоминало грандиозное театральное представление, должное достойно отразить значение исторических свершений. Присоединение Крыма явилось эпохальным событием в истории России. Торжества ни в коей мере не были данью пустого тщеславия. Лучшие художники, поэты и музыканты, и в их числе Державин, были привлечены к увековечению этого события. И вот в назначенный день, 28 апреля 1791 г., в пятом часу на площади перед Таврическим дворцом уже были устроены качели, столы с угощениями, кадки с медом, квасом, сбитнем.

Специально для простого люда были устроены лавки, в которых должны были бесплатно раздавать платье, обувь, шапки.

По сему случаю клубились толпы народа, прибавляясь и прибавляясь в ожидании раздачи угощений и одежды…

Князь Г.А. Потемкин-Таврический

Экипажи, один роскошнее другого, подкатывали к дворцу, на фронтоне которого сияла надпись, выражавшая благодарность Потемкина «великодушию его благодетельницы».

И вот появилась вызолоченная карета Екатерины II.

– Царица! Матушка государыня! Ура! – разнеслось в толпе.

Императрицу встретил сам Потемкин. На нем были красный кафтан и епанча из черных кружев. Бриллианты осыпали его костюм с головы до ног. А шляпа от их обилия была столь тяжела, что не держалась на голове. Посему случаю ее носил в руках адъютант Боур.

Императрица с улыбкой восхищенно глядела на Потемкина, непрошеные слезинки затуманили взор, как сон пронеслись счастливые видения молодости, когда они были так счастливы вместе.

Интерьеры дворца меблировкой и убранством превосходили все, что можно было себе представить.

Посещение Екатериной II города Казани

Высоко под куполом находились невидимые снизу куранты, игравшие пьесы лучших композиторов. Возвышение, предназначенное для Екатерины II и царской фамилии, было покрыто персидским ковром. Вдоль стен были устроены места для гостей. Над вазами из белого каррарского мрамора висели роскошные люстры из черного хрусталя, в которые были вделаны часы с музыкой. Хор певчих с оркестром роговой музыки из трехсот человек должны были услаждать слух гостей.

Три тысячи приглашенных в роскошных нарядах, стоя, приветствовали венценосную правительницу России. Едва лишь Екатерина II взошла на свое место и повернулась лицом к залу, как навстречу ей из зимнего сада выступили в кадрили двадцать четыре пары знатнейших фамилий в костюмах розового и небесно-голубого цвета, сверкающих драгоценными камнями. Начался балет сочинения знаменитого балетмейстера Ле Пика. Потом вдруг наступила тишина, прогремели литавры, и под музыку Козловского в патриотическом порыве хор пропел:

 
Гром победы, раздавайся!
Веселися, храбрый Росс!
Звучной славой украшайся.
Магомета ты потрёс!
Славься сим, Екатерина!
Славься, нежная к нам мать!
 

…Жуковский, присутствовавший мальчиком на торжестве, сказал впоследствии, что в нем выразился весь век Екатерины II.

2 сентября 1792 г., при праздновании Ясского мира, Державин был назначен сенатором с пожалованием ему ордена Святого князя Владимира II степени.

Вскоре он покинул свой дом на Фонтанке, чтобы переехать в Царскосельский дворец. Стоял сентябрь. В окне, в полуденном солнце, красовался в своем увядании осенний парк, переливаясь всеми оттенками золота – от зеленого до красного. Над стрижеными деревьями Нового регулярного парка виднелись купола павильонов, далекие башни и обелиски.

Звезда и крест ордена Св. князя Владимира II степени

Державин поднялся из-за стола и распахнул окно. Вместе с сентябрьской свежестью в комнату ворвались далекие голоса птиц. Тревожно прошумели еще не потерявшие листву деревья… Потемнело и посвежело. Надвинулась грозовая туча.

Наступила тишина, и сразу ударил сухой гром. Солнечные пятна вдруг угасли. По Царскосельскому парку, над стрижеными газонами гонимый внезапно поднявшимся ветром летел в облаке белой пудры и опадающих листьев чей-то парик…

Державин вдруг ясно почувствовал, что царствование Екатерины клонится к закату. Он ощутил это сразу после смерти Потемкина. Действия сего вельможи не имели пределов, власть и воля его даже превышали волю и власть императрицы. Но со смертью Потемкина царедворцы, окружавшие престарелую Екатерину, делали что хотели и не страшились ответственности и возмездия, уверенные, что некому исполнить веления государыни. В управление государства что-то начинало разлаживаться. Екатерина не могла уже твердой рукой поддерживать порядок, опереться было не на кого…

Прогулка императрицы Екатерины II в Царскосельском парке. М.-Ф. Дамам Демартре

Ушли ближайшие помощники с твердой волей, отважные и на войне и при дворе. Они были осыпаны всеми благами, но заслуги их перед Россией превышали любые награды.

На смену им пришли людишки мелкие, случайные, их удел – умереть в роскошной постели…

Уходили слава, власть, блеск минувшего царствования…

Приходит в упадок Царское Село, навсегда покинутое своей хозяйкой.

Екатерина II на прогулке в парке Царского Села. В. Боровиковский

Наступило время гатчинского затворника. Первый поэт России Державин не мог не откликнуться на столь важное событие. Полный надежд на молодого императора, он пишет и преподносит торжественную оду на восшествие Павла I «На новый 1797 год», в которой искренне и с поэтическим блеском, соответствующим событию, отметил добрые начинания императора. Первыми же своими указами Павел освободил политических узников, в том числе Новикова, Радищева, Костюшко, ограничил барщину тремя днями в неделю, сурово повел борьбу с казнокрадством и лихоимством чиновников, расцветшими при Екатерине II, отменил тяжелый рекрутский набор.

«Глубина

Вещей, мне явленных

в небесной сфере,

Для низменного мира

столь темна,

Что там их бытие —

в единой вере…»

Данте Алигьери. «Божественная комедия»

 
Он поднял скиптр – и пробежала
Струя с небес во мрак темниц;
Цепь звучно с узников упала
И процвела их бледность лиц;
В объятьях семьи восхищенных
Облобызали возвращенных
Сынов и братьев и мужей;
Плоды трудов, свой хлеб насущный,
Узнал всяк в житнице своей.
 

Павильон Орла, Гатчинский дворец и Чесменский обелиск. Г. Сергеев. 1798 г.

Император Павел I. С. Щукин

Овальный кабинет Павла I в Гатчине. Э.Л. Гау

Отношения с новым государем лучше узнать из слов самого Державина: «Был государем сначала изо всех избран в милости; но одно слово не показалось, то прогневал: однако помалу сходимся мировою, и уже был у него несколько раз перед очами. Крутовато, братец, очень дело-то идет, ну, да как быть?».

Правление Павла было отмечено новыми победами русского оружия, во всем блеске просияла слава Суворова, воспетая Державиным, она воспринимается нами как былинные сказания о великих людях и свершениях.

 
Се ты, веков явленье чуда!
Сбылось пророчество, сбылось!
Луч, воссиявший из-под спуда,
Герой мой вновь свой лавр вознес!
Уже вступил он в славны следы,
Что древний витязь проложил;
Уж водит за собой победы
И лики сладкогласных лир.
 

Каждая новая победная весть отдавалась гулом оваций в русском обществе. Тон задавал сам император, осыпавший Суворова и его чудо-богатырей дождем наград и милостивейших рескриптов. Пиком военной карьеры Суворова явились Итальянский и Швейцарский походы.