Текст книги "Российский и зарубежный конституционализм конца XVIII – 1-й четверти XIX вв. Опыт сравнительно-исторического анализа. Часть 2"
Автор книги: Виталий Захаров
Жанр: Юриспруденция и право, Наука и Образование
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 12 (всего у книги 37 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]
Однако Конституции 1803 г. суждено было просуществовать очень недолго. В 1805 году началась очередная война с Францией. В связи с этим изменилась политика России и на Ионических островах. В 1806 году была принята новая Конституция из 98 статей – более аристократическая, призванная усилить централизованное управление, а вместе с тем и влияние России в связи с обострением внешнеполитической обстановки и невозможностью управлять методами мирного времени.
По новой Конституции изменилась сама форма взаимодействия властей. Если в Конституции 1803 г. ветви власти более или менее уравновешивали друг друга, то в Конституции 1806 г. наметился явный крен в сторону исполнительной власти.
Принципат или Директория из 5 человек (вместо 17 в бывшем Сенате) получил право законодательной инициативы, право назначения и смещения министров, назначения членов судов. Ему подчинялось и местное самоуправление островов. Во главе Принципата стоял «князь», своего рода президент, функции которого в течение года поочередно выполняли члены Принципата.
Функции законодательной власти снова перешли к Сенату (17 человек вместо 40), как и по «Временному плану» 1799 г., и были значительно урезаны. Сенат пользовался лишь правом утверждения законопроектов, правом законодательной инициативы он не обладал. Более того, Сенат был разделён на две палаты – первая рассматривала законопроекты, внесённые исполнительной властью, вторая их утверждала.
Наблюдательная власть фактически уничтожалась, отменялась коллегия цензоров. А организация судебной ветви власти откладывалась до разработки Уголовного Кодекса.
Избирательная система в общих чертах осталась прежней, а имущественный ценз даже был несколько понижен.[251]251
Станиславская А. М. Россия и Греция в конце XVIII – начале XIX вв. Политика России в Ионической республике. 1798–1807 гг. М., 1976. С. 251–255.
[Закрыть]
Конечно, Конституция 1806 г. имела явную тенденцию к ограничению либерально-парламентской системы, что, впрочем, вполне объяснимо и диктовалось ходом военных действий вблизи островов. Состояние войны было явно неподходящей ситуацией для либеральных экспериментов.
Но даже эта ограниченная Конституция оказалась значительно либеральнее Конституции островов 1817 г., разработанной и принятой англичанами, под покровительство которых перешли острова в 1815 г. (с 1807 по 1814 гг. острова принадлежали Франции). Конституция 1817 г. стала чисто колониальной: исполнительная власть и право законодательной инициативы стали принадлежать Сенату, членов которого избирал Законодательный Корпус (полное повторение соответствующих положений Конституции 1803 года) и утверждал верховный лорд-комиссар. Президента Сената назначал английский король. Законодательный Корпус также избирался по спискам, составленным лорд-комиссаром, которому помимо этого принадлежало право созыва сессий и право вето. Он же являлся главой вооруженных сил и полиции.
Итак, политика России на Ионических островах в этот период стала первым шагом на пути к «конституционной дипломатии» Александра I, ранним этапом его конституционных поисков, полнее и шире развернувшихся в годы Реставрации. Попытка императора и его окружения выступить на ионической арене в роли конституционных деятелей, сама идея компромисса царизма с верхушкой европейской буржуазии на конституционных началах как гарантия от революции является свидетельством того, что это была не просто тенденция, а явление, присущее всей политической жизни России начала XIX века. Эта попытка России приспособиться к новым общественным условиям послереволюционной Европы была продиктована реальными причинами и отражала реальный процесс. Другими словами, причины этой политики были не только субъективными, но и объективными, в отличие от положения дел в самой России. Поэтому на внешнеполитической арене конституционная деятельность Александра I не ограничилась одними лишь проектами, а была доведена до логического конца. Ионические острова стали своего рода полигоном для обкатки этих идей и их применения в более широком масштабе, на несравненно более высоком уровне.
Но острова, конечно же, были слишком малы и специфичны, чтобы на их основе делать далеко идущие выводы об эффективности «конституционной» внешней политики. Нужно было нечто более масштабное, на чем можно было бы проверить и окончательно убедиться в правильности выбранного курса.
§ 3. Политика «конституционной дипломатии» в 1807–1820 гг.
В предыдущих параграфах были рассмотрены тенденции приспособления российских правящих кругов к новым общественным условиям в области внешней политики, которые нашли достаточно широкое освещение в историографии.[252]252
См.: Ланда С. С. Ян Потоцкий и его роман // в кн. Потоцкий Ян Рукопись, найденная в Сарагосе. М., 1971. С. 14–15; Станиславская А. М. Россия и Конституция 1803 г. Республики Семи Соединенных островов. // в кн. Балканские исследования: международные отношения на Балканах. М., 1974; Она же: Россия и Греция в кон. XVIII – нач. XIX вв. Политика России в Ионической республике. 1798–1807 гг. М., 1976; Она же: Адмирал Ушаков и Ионическая Конституция 1799 г. // в кн. Вопросы истории внешней политики СССР и внешнеполитических отношений: сборник статей памяти акад. Владимира Михайловича Хвостова. М., 1976; Сироткин В. Г. Русская пресса I-ой четверти XIX в. на иностранных языках как исторический источник. // История СССР. 1976. № 4; Он же: Великая французская буржуазная революция, Наполеон и самодержавная Россия. // История СССР. 1981. № 5; Минаева Н. В. Правительственный конституционализм в России после 1812 г. // Вопросы истории. 1981. № 7; Нарочницкий А. Л. Россия и наполеоновские войны (сопротивление и приспособление). // Вопросы истории. 1979. № 4; Пресняков А. Е. Александр I. Пг., 1924. С. 87–95, 146–152, 161–170; Шебунин А. Н. Европейская контрреволюция в I-ой пол. XIX в. Л., 1925. С. 43–46; Гросул В. Я. О конституционалистской политике России на Балканах. // Вопросы истории. 1969. № 8.
[Закрыть] Верховная власть столкнулась с необходимостью проанализировать и осмыслить причины возникновения и сущность революций, потрясших Западную Европу, чтобы адекватно вести себя на международной арене и не допускать повторения сходных событий внутри страны. В противовес революционным идеям предшественники Александра I выдвинули принцип легитимизма, т. е. принцип «законного» политического режима, под которым понимался монархический способ правления безотносительно к личности, его представляющей, при котором право проводить любые преобразования имеет только монарх и никто более. Никакие преобразования революционным путем допущены быть не могут, как совершенно бесполезные и несущие только гибель и страдания населению.
Идея легитимизма исходила от правящих кругов абсолютных монархий Европы и имела целью продлить их политическое существование. С этой целью к разработке этой доктрины были привлечены религиозные философы, политики и писатели – Жозеф де Местр, де Бональд, Шатобриан и др.
Второй основополагающий вывод касался необходимости проведения своевременных реформ, в т. ч. и конституционных с целью предотвратить повторение революционных событий.
Александр I и «молодые друзья» с пониманием восприняли эти идеи. Они тоже понимали невозможность и бесполезность восстановления старого политического порядка, они не могли не видеть необратимых перемен, происшедших в результате революций в Европе. Поэтому, рассуждали они, хотя монархия и должна быть восстановлена, но она должна стать «истинной монархией», возможно и конституционной.
В этом плане нужно рассматривать и Секретную инструкцию Александра I Н. Н. Новосильцеву о заключении союза с Англией от 11 (23) сентября 1804 года.[253]253
Сб. Внешняя политика России (далее ВПР). М., 1961. Т. II. С. 138–154.
[Закрыть] В ней император указывал, что для успешной борьбы с Францией необходимо вырвать у французов их самое могучее оружие – демагогию (они, мол, несут народам свободу) и обратить против них. Нужно пойти на уступки и отказаться от попыток прямой и полной Реставрации: «нельзя повернуть человечество вспять, так как это в виду успехов, достигнутых Просвещением, было бы предприятием, обречённым на неудачу, которая обернулась бы к гибели её защитников, «восстановление старого порядка никогда не примут умы, вкусившие независимости», поэтому «не только не нужно восстановить в странах, подлежащих освобождению от ига Бонапарта, прежний порядок со всеми его злоупотреблениями», но и напротив, дать освобождённой Европе «свободу на её истинных основах».
Новосильцев действовал согласно этим инструкциям. Так в беседе с английским премьер-министром У. Питтом 13 (25) декабря 1804 года он заявил, что «не следует ничем пренебрегать, чтобы заранее успокоить новых собственников и армию, убедив их в том, что они ничего не потеряют в результате будущих перемен, в том, что первые сохранят своё имущество, приобретённое ими во время революции, а вторые останутся на службе на своих местах».[254]254
ВПР. Т. II. С. 229–230.
[Закрыть]
В связи с этим англо-русская конвенция, подписанная 30 марта (11 апреля) 1805 года содержала особую статью, согласно которой державы обязывались «объявить, что… хозяева-собственники и люди, состоящие при должности, могут рассчитывать на мирное пользование теми выгодами, которые приобретены ими вследствие революции», к тому же союзные нации готовы «признать всякую форму правления, какая волею нации будет установлена во Франции, лишь бы она была совместима с общественным спокойствием».[255]255
ВПР. Т. II. С. 376.
[Закрыть]
О том же говорилось в русско-австрийской союзной декларации от 25 октября 1804 года: «поелику правила обоих государств не позволяют стеснять свободную волю французской нации, то целью войны будет не произведение контрреволюции, но единственно отвращение всеобщих опасностей, угрожающих Европе».[256]256
ВПР. Т. II. С. 182.
[Закрыть]
Можно привести ещё один пример. 5 (17) июля 1801 г. Александр I в письме русскому посланнику в Берлине А. И. Крюденеру так охарактеризовал новые принципы внешней политики России: «Если я и применю оружие, то только для того, чтобы отразить несправедливую агрессию, защитить мои народы или жертвы честолюбия, угрожающего безопасности Европы… Я никогда не буду принимать никакого участия в междоусобных раздорах, потрясающих государства, и какова бы ни была форма правления, которую по общему желанию устанавливают себе нации (Курсив наш. – Авт.). Они могут сохранить добрые отношения с моей империей, если только руководствуются по отношению к ней подобным же духом справедливости».[257]257
ВПР. Т. I. М., 1960. С. 42–54.
[Закрыть]
Здесь раскрывается чётко выраженный новый внешнеполитический курс. Пытаясь найти компромисс с европейским умеренно-либеральным общественным мнением, Александр был готов к частичному приспособлению к послереволюционному миру, к частичным уступкам верхушке новой господствующей элиты с расчётом на то, что исходя из теории беспочвенности и бесплодности насильственных преобразований, новая буржуазная среда существенно изменилась в связи с начальным пунктом и будет в ускоренном темпе приобретать характерные черты, сближающие её со старым порядком.
Подобный курс, получивший впоследствии название «конституционной дипломатии», проводился на протяжении первых двадцати лет александровского царствования. Начало было положено введением конституции на Ионических островах. Продолжение последовало в 1809 г. в Финляндии.
Как известно, в ходе войны со Швецией Россия оккупировала Финляндию, которая по Фридрихсгамскому мирному договору от 5 (17) сентября 1809 года вошла в состав Российской Империи. Перед правительством России встала задача: каким образом привлечь симпатии местного населения, как внушить им, если не любовь, то хотя бы добровольное подчинение русским властям? Конечно, Александр I мог просто объявить Финляндию очередной провинцией. Но император преследовал далеко идущие цели. Финляндия оказалась тем недостающим звеном, с помощью которого Александр мог окончательно убедиться в правильности или неправильности своей внешнеполитической концепции.
Поэтому еще в 1808 г. М. М. Сперанский, выполняя волю императора, заявил, что «Финляндия есть государство, а не губерния».[258]258
Цит. по: Окунь С. Б. Указ. соч. С. 207.
[Закрыть]
16 (28) марта 1809 г. ещё в ходе войны в небольшом городе Порвао (Борго) в торжественной обстановке был открыт сейм – четырёхсословное собрание представителей страны. На его открытии выступил Александр I: «Я обещал сохранить вашу Конституцию, ваши коренные законы – ваше собрание здесь удостоверяет исполнение моего обещания».
За день до этого Александр подписал Манифест о системе управления Финляндией: «вступив в обладание Великого Княжества Финляндии, признали мы за благо сим вновь утвердить и удостоверить религию, коренные законы, права и преимущества, коим каждое состояние сего княжества, в особенности, и все подданные оное населяющие, от мала до велика по конституциям их доселе пользовались, обещая хранить оные в ненарушимой их силе и действии».[259]259
Акты для выяснения политического положения Финляндии. СПб., 1908. С. 1–20.
[Закрыть]
Однако в этом выступлении не раскрывалось, о какой Конституции шла речь и каковы порядки, ею установленные. Признавая за Финляндией конституционную форму правления, естественно было определить, какие из шведских законов сохраняют силу, а какие – нет. Неясна была и роль сейма. В свое время сейм был законодательным органом, но в последние 25 лет его функции были ограничены, и, в случае малейшего несогласия со шведским правительством, сейм распускался. То, что в 1809 году на обсуждение сейма были поставлены такие важные вопросы как определение характера воинской повинности, о податных обязательствах населения, о монетной системе, о назначении членов в создаваемый Правительствующий Совет, свидетельствует о намерении императора расширить функции Национального Сейма. Единственное ограничение касалось лишь законодательной инициативы, которая всецело оставалась за русским императором. Сперанский, курировавший дела Финляндии, специально по этому поводу заметил, что «не следует Сейм тревожить впечатлением опеки или контроля, но с другой стороны к обсуждению должно быть допущено только то, что пожелает император»[260]260
Окунь С. Б. Указ. соч. С. 208.
[Закрыть]
7 (19) июля 1809 года Сейм в Борго закончил свою работу. Александр I произнёс речь, подготовленную М. М. Сперанским: «Мнения, которые Вы теперь изложили, носят характер мудрости и любви к Отечеству. Я приму их в соображение в важном деле, мною обдумываемом, в видах Вашего преуспевания».[261]261
Окунь С. Б. Указ. соч. С. 208–209.
[Закрыть]
Император предполагал разработать Конституцию в самое ближайшее время, хотя, по сути, государственные органы, предусмотренные этой Конституцией, уже были сформированы и частично начали действовать. Но вскоре началась Отечественная война 1812 года, затем Заграничные походы, и о Финляндии на какое-то время забыли. Наконец, в 1819 году был разработан проект финляндской Конституции, который должен был вступить в силу в 1820 году. Но в Европе начались известные революционные события, нагнавшие страху на Александра I, и проект был положен под сукно.
Сейм больше не собирался вплоть до 1863 года. Фактически хозяином Финляндии стал генерал-губернатор и Правительствующий Совет при нем (в 1816 году переименован в «Императорский финляндский Сенат»). Однако, несмотря на это, Финляндия пользовалась широкой автономией, её бюджет был отделён от общероссийского, оставались в силе все действовавшие ранее законы, своя монетная система, сохранялись даже таможенные границы с Россией. В 1812 году были восстановлены и вооружённые силы страны.
В целом, подобная политика привела к тому, что Финляндия стала одним из самых «спокойных» уголков Российской империи, фактически не затронутой ни национализмом, ни революционными волнами 1830-х гг. и 1848–1849 гг… Лояльность в отношении России продемонстрировала Финляндия и во время Крымской войны (1853–1856 гг.), когда её территория подверглась нападениям англо-французского флота. Всё это было следствием и результатом продуманной политики, проводимой Александром I в отношении Финляндии в первой четверти XIX века.[262]262
Подробнее об аспектах этой проблемы см. Кяйвяряйнен И. И. О конституционной политике царизма в Финляндии в I-ый период автономии // Вопросы истории Европейского Севера. Петрозаводск, 1977. С. 108–118.
[Закрыть]
Такую же политику Александр I пытался проводить и в отношении Польши. Ещё в 1805 году А. Чарторижский, будучи министром иностранных дел, предложил императору воспользоваться предполагаемой победой над Францией и воссоздать Великую Польшу на конституционных началах[263]263
Окунь С. Б. Указ. соч. С. 208–209.
[Закрыть]. Проект создания единой Польши, куда вошли бы Варшавское герцогство и польские территории, принадлежавшие России по трём польским разделам, был вновь возрожден Чарторижским в 1810–1812 годах. Согласно ему, Польша сохраняла бы своё национальное правительство и имела бы конституционную форму правления, а с Россией была бы связана лишь личной унией.[264]264
Skowronec E. Antynapoleonskie concepcie Czartoryskogo. Warszawa, 1969. Р. 267–268.
[Закрыть]
Но начавшаяся в 1812 году война с Францией в очередной раз сорвала реализацию этого проекта. К тому же глава польских вооруженных сил генерал Ю. Понятовский отказался вступить в соглашение с Чарторижским, поверив в демагогические заявления Наполеона I о самостоятельности Польши и восстановлении её в границах 1772 года.
И всё же после победы над Францией проект этот с небольшими коррективами был реализован в 1815 году. На Венском конгрессе Александр I добился включения в состав Российской империи большей части Герцогства Варшавского и других польских земель на правах автономного Королевства (Царства) Польского с обязательным предоставлением ему Конституции, то есть то, что и предлагал в 1805 г. А. Чарторижский.
В ноябре 1815 г. Александр I подписал Конституцию Царства Польского в составе Российской империи.[265]265
Конституционная Хартия 1815 г. и некоторые другие акты бывшего Царства Польского (1814–1881 гг.). СПб., 1907. С. 41–63.
[Закрыть] Это был самый либеральный документ того времени в Европе. Примечательно, что ни Пруссия, ни Австрия не приняли Конституции в отошедших к ним польских землях по решению Венского Конгресса 1815 г.
В § 6 Главы V настоящей работы нами был проведён подробный анализ текста Польской Конституции 1815 г.
Мы выяснили, что Польша, как и Финляндия, получила широкую автономию, и в рамках Российской империи приобрела статус конституционной монархии дуалистического типа. Казалось, Александр I всё предусмотрел, и Россия получила такую же лояльно настроенную территорию, что и Финляндия. Однако результаты оказались далеко не утешительными. И это вполне объяснимо. Нужно лишь учитывать специфику Польши. Ведь Финляндия до 1809 года никогда не имела своего самостоятельного государства, поэтому местное население рассматривало предоставленную автономию как огромное благо. Тогда как Польша имела тысячелетнюю государственность, которой она в силу разных исторических обстоятельств оказалась лишена в конце XVIII века. Поэтому польское общественное мнение никогда и ни при каких обстоятельствах не могло быть удовлетворено предоставленной автономией, пусть даже и учитывавшей национальные особенности поляков. Польша мечтала о восстановлении самостоятельного польского государства, пусть и не в границах 1772 года, и никакая, даже самая широкая автономия удовлетворить поляков не могла, они рассматривали её лишь как шаг на пути воссоздания единого польского государства.
Создавалась парадоксальная ситуация: чем большие уступки делал Александр I полякам, тем большие аппетиты у них разгорались. Выходило, что нужно было либо вообще отказаться от Польши, а в той исторической ситуации это было невозможно, либо перейти от либеральных к жёстким мерам управления, чего Александр также не хотел делать в силу своих убеждений. Эта «почётная» обязанность досталась Николаю I, который в отличие от брата не питал никаких иллюзий в отношении Польши.
Таким образом, в польском вопросе действия российского правительства не привели к желаемому результату, что, однако, не повлияло на общий внешнеполитический курс России в годы Реставрации.
Эпоха Реставрации (1814–1820) была пиком политики «конституционной дипломатии». Внешней политике России этого периода сопутствовали две тенденции: с одной стороны, стремление возможно полнее ликвидировать последствия Французской революции, а с другой стороны, как реалистично мыслящий политик, Александр I понимал необходимость сохранения некоторых институтов, введённых революцией, и даже допускал возможность новых либеральных преобразований в отдельных европейских государствах, естественно при условии их проведения «сверху», а не «снизу». Компромисс с новой заявившей о себе социальной силой – европейской буржуазией – вот главная основа этой политики, которая уже была проведена и показала свою достаточную эффективность на примере Ионических островов и Финляндии. Теперь перед Александром I стояла задача реализации этой политики в более крупных масштабах – фактически в масштабе всей Западной Европы.
Примечательно, что наличие двух тенденций во внешней политике России явственно проявилось в том, что во главе министерства иностранных дел стояли два статс-секретаря: консерватор и поклонник Меттерниха К. В. Нессельроде и либерал граф Иоанн Каподистрия. Причем вторая тенденция – политика приспособления к новой политической ситуации в Европе через «конституционную дипломатию» – связана в значительной степени именно с именем последнего. Поэтому подробнее остановимся на биографии И. Каподистрии.
Граф Иоанн (Иван Антонович) Каподистрия родился в 1776 году в старинной греческой аристократической семье на острове Корфу. Он получил медицинское образование в Италии, одновременно слушая лекции по политическим наукам, праву и философии.
Вернувшись на Корфу, Каподистрия занимался врачебной практикой, пока не увлекся политикой. Вступление его на политическую стезю совпало с бурными событиями гражданской войны на островах в 1800–1802 годах. Каподистрия проявил себя убеждённым сторонником «российской ориентации», чем быстро завоевал доверие полномочного представителя России на островах графа Г. Д. Мочениго, став его правой рукой. В конце 1800 г. он занимал пост государственного секретаря Республики Семи Соединённых островов, при этом активно выступал за предоставление населению политических прав. Политические взгляды И. Каподистрии этого периода хорошо определила П. Кеннеди-Гримстед: «Каподистрия подобно многим старым аристократам, видел необходимость умеренных, рациональных реформ, чтобы сохранить то, что могло быть сохранено из порядка, с которым он социально был связан».[266]266
Kennedy-Crimsted Р. The foreign ministers of Alexander I. Berkley – Los Angeles, 1969. Р. 235.
[Закрыть]
Каподистрия был убежден, что для улучшения положения Греции и обретения в итоге независимости необходима опора на Россию.
В 1800–1807 годах Каподистрия являлся ближайшим сотрудником Мочениго и одним из главных авторов Ионических Конституций 1803 и 1806 годов. Его деятельность была высоко оценена в Петербурге и в 1807 году, после передачи островов Франции, он, по протекции Мочениго, получил приглашение на русскую службу.
В 1807–1809 годах Каподистрия занимал скромный пост секретаря-советника при канцлере Н. П. Румянцеве, составляя для него различные проекты и докладные записки. Большую же часть времени он занимался самообразованием, изучая философию и право. В это время окончательно сформировались политические идеалы Каподистрии. Он был последовательным сторонником философии Просвещения, верил в огромную силу разума, был убежден в необходимости образования и нравственного воспитания людей, как обязательного условия общественных преобразований.
К революционным способам преобразований он относился негативно, считая, что они приносят огромное зло и бедствие для общества, но, сознавая необратимость происшедших изменений, считал, что новые революционные взрывы можно предотвратить или отдалить лишь разумной политикой, сочетающей «законные интересы монархов с правами народов». Лучшая форма правления для него – конституционная монархия, так как позволяет наиболее органично сочетать интересы аристократии и третьего сословия. Идеалом для него была политическая система Англии, парламент которой был «трибуной Европы», а члены его – «органом общественного мнения». Кроме того, Каподистрия признавал правомерность существования уже сложившихся республиканских форм.
В 1811–1813 гг. И. Каподистрия был назначен сверхштатным секретарём при российском посланнике в Вене Г. О. Штакельберге. В 1813–1814 гг. он является главой дипломатической канцелярии Дунайской армии адмирала П. В. Чичагова и дипломатическим чиновником при М. Б. Барклае-де-Толли.
Александр I увидел в либерально настроенном Каподистрии своего единомышленника. В августе 1814 г. состоялась знаменательная беседа, определившая дальнейшую судьбу Каподистрии. «Вы с честью служили на Вашей родине, затем в России… Вы любите республики, я также их люблю. Теперь надобно спасти одну республику…» Александр имел в виду Швейцарию. Он считал, что политический порядок там должен остаться прежним: «…В каком бы виде не представлялся этот вопрос, не нам решать его, и поэтому союзные державы должны уважать и заставлять других, чтобы они уважали порядок вещей, существующий в Швейцарии».[267]267
Записка графа И. Каподистрии о его служебной деятельности. // РИО. СПб., 1868. Т. III. С. 178–180.
[Закрыть]
В задачу Каподистрии-дипломата входило помешать Австрии расчленить Швейцарию и восстановить там монархический режим. Причем Каподистрия настолько увлёкся, что даже составил проект республиканской Конституции, оценённой по достоинству Александром I: «Он там долго не останется: у нас будет много дела в Вене, у меня же нет человека, достаточно сильного для борьбы с Меттернихом, и я думаю приблизить его к себе».[268]268
Цитируется по кн.: Российская дипломатия в портретах. М., 1992. С. 139.
[Закрыть]
На такое решение императора во многом повлияли и личные качества Каподистрии. Современники не раз отмечали его «бескорыстие в денежном и служебном отношениях, скромность, воздержанность и большую откровенность, ловко соединённую с чувством повиновения».[269]269
РИО. Т. 54. СПб., 1886. С. 570.
[Закрыть] Н. М. Карамзин считал И. Каподистрию «умнейшим человеком нынешнего Двора».[270]270
Российская дипломатия в портретах. М., 1992. С. 142.
[Закрыть] Каподистрия пользовался репутацией умного и просвещенного человека, покровителя наук и искусств; он был широко известен среди литераторов, являясь членом кружка «Арзамас». В 1818 г. он был избран членом Петербургской Академии Наук.
Александр I видел в нём, прежде всего, своего единомышленника, человека умеренно-либеральных взглядов, советы которого могли быть полезны при проведении политики контактов и компромиссов с новыми силами Европы. Помимо прочего, в отличие от Нессельроде, бывшего точным и исполнительным чиновником и не более того, Каподистрия обладал еще и творческим мышлением.
В итоге на Венском конгрессе он, не являясь официально представителем России, стал главным советником Александра и практически полностью взял в свои руки ведение переговоров. Именно ему Франция была обязана смягчением первоначально очень жёстких условий мира. Вопреки позиции Англии, он вместе с Разумовским настоял на том, чтобы ясно заявить в преамбуле договора, что под восстановлением легитимного порядка подразумевалась не только «законная королевская власть», но и «конституционная хартия». Так же, как и Александр I, Каподистрия полагал, что во Франции не сможет утвердиться ни один легитимный режим без определённой дани введённым в стране конституционным началам.
В сентябре 1815 г. Каподистрия был назначен статс-секретарём по иностранным делам. В его ведении находилось управление Бессарабией, балканские и польские дела, в т. ч. и разработка польской конституции 1815 г., а также конституций для других стран Западной Европы.
Каподистрия был одним из идеологов «Священного Союза» как «всеобщего союза государств Европы в целях предотвращения войн, как акта взаимных гарантий от революции». Для первого же конгресса в Аахене Каподистрия составил повестку дня, по которой предполагалось обсудить вопрос об издании умеренно-либеральных конституций во всех странах, освобождённых от ига Наполеона. Правда, это его предложение так и не было осуществлено.
Как уже отмечалось, Каподистрия видел спасение от революции в «разумных планах» 1815 года. Так в письме герцогу Ришелье в 1820 году он писал: «Везде, где правительство поставило себя в изоляцию нелепым и произвольным правлением, мятежники победили, и они отражены всюду, где мудрые учреждения противопоставили их обольщениям необходимую силу законов, которую обеспечивают, вместе с существованием сильной и необходимой власти, законные права и интересы народов».[271]271
РИО. Т. 54. СПб., 1886. С. 548.
[Закрыть]
Схожие суждения наблюдались и у императора. В одном из писем лорду Роберту Каслри он сообщал: «есть страны, где упорно пытаются сразу же возродить институты, изжившие себя. Там слишком мало считаются с новым мировоззрением народов, которое надлежит постепенно привести к устойчивому порядку и миру».[272]272
ВПР Т. 9. М., 1974. С. 33.
[Закрыть] Правительством, поэтому, были одобрены политические процессы в германских государствах, где восторжествовали национально-буржуазные тенденции и правительства в 1817–1820 годах «даровали» (не без давления России) своим народам Конституции.
Александр и Каподистрия оставались единомышленниками до начала революционных событий в Испании и Италии. После этого их пути разошлись. Александр выступил за изменение политического курса, включая и отход от принципов «конституционной дипломатии». Каподистрия же до конца остался верен этим принципам, что и явилось причиной его отставки весной 1822 г. Однако его карьера на этом не закончилась. В апреле 1827 г. он был избран Президентом самопровозглашённой Греческой республики. В этой должности он провёл ряд либеральных реформ, в том числе и введение умеренно-либеральной Конституции. 9 октября 1831 г. Каподистрия был убит террористом, за которым стояли, судя по всему, Турция и Англия, опасавшиеся усиления российского влияния в Греции и считавшие Каподистрию её ставленником.
Так закончилась жизнь И. Каподистрии, национального героя Греции, вдохновителя политики «конституционной дипломатии» 1814–1820 гг. За эти годы благодаря позиции России, были приняты Конституции большинства европейских стран, освобождённых от власти Наполеона, что, несомненно, являлось для них огромным шагом вперед. Подобная политика России стала препятствием на пути внешнеполитических планов Пруссии и Австрии, мечтавших о полном восстановлении абсолютистских режимов в освобождённых от Наполеона странах.
Именно по инициативе России и лично Александра I во Франции в 1814 г. была принята Конституционная Хартия, являвшаяся типичным примером так называемой октроированной Конституции, то есть дарованной народу от имени монарха, учреждавшей новую форму монархии – конституционную дуалистическую монархию. Примерно такого же типа умеренно-либеральные конституционные документы были приняты в 1815 году в Голландии и Швейцарии, а в 1817–1820 годах в Бадене, Гессен-Дармштадте, Баварии и Вюртемберге. Оставляя большие полномочия в руках монарха, Конституции, тем не менее, ограничивали их власть прерогативами двухпалатных Парламентов. В целом, рассматривая эти Конституции (их подробный текстологический анализ проведён нами в Главе V данного исследования), нельзя не отметить их большое сходство с проектами М. М. Сперанского и Уставной Грамотой 1818–1820 гг. Во всяком случае, основа у них одна – разделение властей, сильная власть монарха при значительных прерогативах Парламента и наличии демократических свобод.
Таким образом, причиной перехода России к политике «конституционной дипломатии» были, во-первых, личные взгляды Александра I, а во вторых, наличие понимания среди высших лиц государства неприемлемости старой внешнеполитической линии на простое подавление революции и Реставрацию. И Александр I, и его ближайшее окружение пришли к выводу, что чисто репрессивными методами революцию не победить. Кроме того, они не могли не видеть резкого усиления позиций третьего сословия. Понимание новых политических реалий привело к стремлению найти точки соприкосновения с новыми политическими и общественными силами. С этого времени (1801–1802 гг.) тенденция приспособления к новой обстановке в Европе, наметившаяся ещё при Екатерине II и Павле I, превратилась в чётко выраженный политический курс. Компромисс и его поиски – вот что было главным для Александра I. Достижение этого компромисса на основе умеренного либерализма и конституционализма он считал панацеей от всех бед, принесённых революцией. Именно поиск компромисса лежал в основе «конституционной дипломатии», проводившейся в 1801–1820 годах. Тем сильнее было разочарование императора, когда оказалось, что предложенное им средство вовсе не означает полного излечения от революционной болезни. События 1820–1823 годов в Испании, Италии и Португалии не просто разочаровали, они потрясли Александра I. Порядок, мир и стабильность, как казалось, полностью восстановленные после разгрома Наполеона, теперь были поколеблены и катастрофически уходили в прошлое. Оказалось, достаточно всего лишь дерзкого рейда испанского полковника Риего, чтобы сотрясти европейский мир с новой силой. Понять причины этого оказалось выше сил императора. Рушились все его, с таким трудом выработанные планы. В результате Александр пришёл к выводу о тщетности своей политики «конституционной дипломатии», и с этого момента полностью от неё отказался. Так закончился весьма интересный и поучительный период в истории российской внешней политики – период «конституционной дипломатии», в ходе которого российский политический режим проявил гибкость и дальновидность, выступив в удивительной для себя роли покровителя умеренных конституционных порядков в Западной Европе. Несомненно, это был прогрессивный этап в развитии российской дипломатии, заслуживший высокую оценку современников и историков внутри страны и за рубежом.
Внимание! Это не конец книги.
Если начало книги вам понравилось, то полную версию можно приобрести у нашего партнёра - распространителя легального контента. Поддержите автора!Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?