Текст книги "Российский и зарубежный конституционализм конца XVIII – 1-й четверти XIX вв. Опыт сравнительно-исторического анализа. Часть 2"

Таким образом, попытки решения крестьянского вопроса на протяжении 1817–1820 гг. предпринимались неоднократно, но успеха не имели и дальнейшего развития не получили. Причины неудачи те же, что и у политических реформ. В 1820 г. началась новая революционная волна в Европе и в этой обстановке Александр прекратил всякие попытки ре форм, посчитав их делом неразумным и попросту самоубийственным для устоев государства.

Глава VII. Конституционные тенденции во внешней политике России 2-й половины XVIII – 1-й четвертим XIX вв.

§ 1. Политика «приспособления» к изменениям в Европе при Екатерине II и Павле I

В первые годы правления Александра I на внутреннюю политику России огромное влияние оказывала внешнеполитическая обстановка в Европе. Главной проблемой оставалось отношение к Французской революции и её последствиям. Именно идея недопущения «французских событий» в России стала лейтмотивом внутренней и внешней политики страны на рубеже XVIII–XIX вв.

Анализируя итоги Французской революции, правящий режим не мог не задаться вопросами, а что же такое революция – неизбежный исторический закон или, напротив, отклонение от него; торжество разума или бунт тёмных сил?

От ответа на этот вопрос зависело построение всего внутриполитического и внешнеполитического курса России. Тон обсуждению этого вопроса задали французские и итальянские политики и писатели Жозеф де Местр, де Бональд, Шатобриан, выступившие с критикой революции, доказательством её исторической случайности, ведущей к разрыву связи настоящего с прошлым, пагубному отказу от традиций. Русское общество было поставлено перед дилеммой: как избежать революционных потрясений и сохранить традицию монархической власти в России? Наиболее просвещённые представители дворянства пытались дать ответ на этот вопрос. Так, например, Н. М. Карамзин писал следующее: «Революция кончилась не только во Франции, но и в умах, которые теперь только от одних мудрых законных властей ожидают лучшей доли для человечества в гражданском порядке: революция побеждена, монархический режим вернулся. Бонапарт умертвил чудовище революции, заслужил вечную благодарность Франции, даже Европы… Франция, несмотря на имя и некоторые республиканские формы своего правления, есть теперь ничто иное, как истинная монархия».[229]229
  Цит. по: Станиславская А. М. Русско-английские отношения и проблемы Средиземноморья: 1798–1807. М., 1962. С. 382, 269–270.


[Закрыть]

Ему вторил А. Чарторижский, ставший в 1804 году министром иностранных дел: «установление империи во Франции несёт большие выгоды для всех монархических держав», т. к. «это докажет абсурдность так называемых режимов преобразований, которые после сильных и гибельных потрясений кончают тем, что приводят государство к тому же самому пункту, из которого оно вышло и к восстановлению того же самого порядка вещей, от которого хотели освободиться. Пример Франции послужит к уничтожению той злосчастной тенденции к нововведениям, которые возбуждают в наше время все классы общества, и снова привяжет их к старинным институтам».[230]230
  Докладная записка Чарторижского А. Не позднее 5 (17) мая 1804 г. // Внешняя политика России (ВПР). М., 1961. Т. II. С. 57.


[Закрыть] Но одновременно Чарторижский предупреждал: «Революция кончилась, но она была, поэтому нельзя управлять по-старому».[231]231
  Цит. по: Станиславская А. М. Указ. соч. С. 385.


[Закрыть]

Сказаны эти слова были в 1804 году, но они, несомненно, отражают позицию «молодых друзей» в первые месяцы правления Александра I.

Всё вышесказанное является, по сути, зачатками будущей теории легитимизма, её главной посылкой. Однако, признание революции бесплодной и вредной для общества вовсе не означало, что все надежды на Реставрацию во Франции Россия связывала только с «легитимной» династией Бурбонов. Напротив, Екатерина II, Павел I, а позже и Александр I презирали Бурбонов за их малодушие, трусость, недальновидность, считая, что они сами привели развитие событий к закономерному концу – революции. Ведь лучшие умы французской интеллектуальной элиты Вольтер, Монтескье, Дидро, Тюрго предупреждали их в своих сочинениях, что в случае отказа от предполагаемого минимума реформ революционный взрыв неизбежен. Однако, Бурбоны и придворная аристократия не обращали на эти предупреждения никакого внимания. Королевское окружение прожигало жизнь и не хотело замечать тревожных тенденций, накопившихся во французском обществе. Конечно, из монархической солидарности Бурбонам и французским эмигрантам-роялистам было предоставлено убежище в России, но вместе с тем к ним относились как к людям, которые сами виноваты в своих бедах.

Исходя из этого, Екатерина II в своем проекте восстановления королевской власти во Франции в октябре 1792 года планировала создать конституционную монархию во Франции, ограничить власть «бездарных и не умеющих разумно править Бурбонов» Парламентом, «который есть великий рычаг, могущий принести огромную пользу, когда умеют направлять и мудро распоряжаться его действиями».[232]232
  Записка Екатерины II «О мерах к восстановлению королевского правительства» (окт. 1792 г.). // Великая французская революция и Россия (под ред. А. Л. Нарочницкого). М., 1989. С. 974–978.


[Закрыть] Предполагалось также восстановить самоуправление областей, а церкви возвратить лишь те земли, которые останутся нераспроданными к моменту Реставрации. Помимо прочего объявить всеобщую амнистию тем участникам революции, которые признают власть короля.

Таким образом, Екатерина II не ставила целью полностью восстановить дореволюционные порядки. Она соглашалась признать наиболее умеренные преобразования времен революции, укладывающиеся в концепцию «истинной монархии», в том числе и Парламент, ограничивающий монархию, а также предоставить определенные гарантии новым собственникам, обогатившимся во время революции.

Павел I пошел еще дальше. «Мне безразлично, кто будет царствовать во Франции, – не раз заявлял он в 1800 году, – лишь бы правление было монархическим».[233]233
  Цит. по: Станиславская А. М. Указ. соч. С. 159–160.


[Закрыть]

После разрыва с Австрией и Англией он перестаёт воспринимать Бурбонов всерьёз и предпочитает сотрудничать с Наполеоном, видя в нем сильную личность и сторонника «истинной монархии»: «Он делает дела, с ним можно иметь дело», – отзывался Павел о Первом консуле.[234]234
  Цит. по: Эйдельман Н. Я. Грань веков… М., 1982. С. 188.


[Закрыть] Такая метаморфоза, превратившая проклинаемого с церковных амвонов революционного чудовища генерала Бонапарта в равноправного партнёра по переговорам, на первый взгляд, кажется нелогичной, но на самом деле абсолютно закономерна и свидетельствует об изменении и завершении наметившейся ещё при Екатерине II тенденции российской внешней политики. В Наполеоне Павел видел сильную личность, родственного по взглядам человека, покончившего с ужасами революции. На одном из донесений русского посланника в Берлине А. И. Крюденера от 28 января 1801 года Павел написал: «Что касается сближения с Францией, то я бы ничего лучшего не желал, как видеть её прибегающей ко мне, в особенности, как противовес Австрии».[235]235
  Милютин Д. А. История войны между Россией и Францией и царствование Павла I в 1799 г. СПб., 1852. Т. V. С. 498.


[Закрыть] Павел приказал лишить Бурбонов пенсии и выслать из Митавы за пределы России. Прагматизм явно возобладал над монархической солидарностью. И это не было прихотью деспотичного императора.

Окружение Павла I в целом разделяло новый внешнеполитический курс. Так один из руководителей внешнеполитического ведомства граф Ф. В. Ростопчин в одном из писем указывал на бесполезность попыток организовать вторжение во Францию, так как «всё её население встанет на защиту независимости». Бурбонов восстановить вряд ли удастся, «пока сама республиканская армия не решит восстановить прежнее правительство». Одновременно Ф. В. Ростопчин осуждал своекорыстность и деспотизм Англии, стремившейся «загребать жар чужими руками», и вполне оправдывал разрыв с ней. По его мнению, Россия должна исходить из собственных прагматических интересов, не идти на поводу у других государств или каких-либо идеологических представлений. Она должна во многом перенять традиционную политику Англии – политику лавирования с целью защиты собственных национальных интересов.[236]236
  РГАДА. Ф. 1274. Оп. 1. Д. 2891 (Бумаги графа Н. П. Панина). Т. 3. Л. 689 об. – 690.


[Закрыть] Таким образом, предшественники Александра I понимали под легитимизмом монархический принцип правления безотносительно к личности, его представляющей, при котором право проводить любые преобразования имеет только монарх и никто более; никакие преобразования революционным путем допущены более быть не могут как совершенно бесполезные и несущие только гибель и страдание народу. Так утверждали Жозеф де Местр, де Бональд и другие идеологи будущего легитимизма.

Александр I и «молодые друзья» полностью восприняли эту теорию. Они также понимали невозможность и бесполезность восстановления старых порядков, они не могли не видеть необратимых перемен, происшедших в результате революции, которая выдвинула новых людей, новые общественные силы. Поэтому, рассуждали они, хотя монархия и должна быть восстановлена, но она должна стать «истинной монархией», может быть и конституционной. Полное восстановление дворянских привилегий тоже невозможно, при этом часть из них следует распространить на новые категории населения.

Анализируя итоги Великой Французской революции, российские правящие круги пришли к следующим основополагающим выводам. Во-первых, одной из причин революции стало промедление с реформами. Отсюда и пренебрежительное отношение к Бурбонам, игнорировавшим предупреждения просветителей. Во-вторых, чтобы успешно бороться с последствиями революции и восстановить монархический режим, необходимо пойти на значительные уступки новым общественным силам, выдвинувшимся в ходе революции. Оба вывода означали одно: чтобы революция не началась в России, необходимы своевременные реформы. В пользу этого суждения говорил и чисто практический довод – так называемый «конституционный опыт» на Ионических островах.

§ 2. «Конституционный опыт» на Ионических островах в 1799–1807 гг.

Участвуя во второй антифранцузской коалиции, союзный русско-турецкий флот под командованием контр-адмирала Ф. Ф. Ушакова летом и осенью 1798 года освободил от французов семь Ионических островов: Корфу Кеффолинию, Закинф, Левкос, Итаку, Паксос и Китиру. Естественно встал вопрос о будущем политическом устройстве островов. Турецкий султан Селим III попытался настоять на присоединении их к Османской империи. Но к удивлению многих активное противодействие планам султана оказал никто иной, как Ф. Ф. Ушаков, показавший себя не только военным, но и выдающимся государственным деятелем. Не чуждый идеям Просвещения, особенно концепции «истинной монархии» с её разделением форм правления в зависимости от размера территории государства, Ушаков предложил преобразовать острова в республику того же типа, что и Дубровницкая (Рагузинская), добившись, чтобы и патриарх Григорий V в сентябре 1798 года выступил с поддержкой этой идеи. В октябре этого же года Павел I сообщил английскому правительству о своем решении учредить Ионическую республику под протекторатом России и Турции. В целом Павел I, как уже отмечалось, не был сторонником дальнейшего территориального расширения России. Поэтому он не проявил особого интереса к Ионическим островам, предоставив Ушакову почти полную свободу действий.[237]237
  Станиславская А. М. Политическая деятельность Ушакова в Греции (1798–1800). М., 1983. С. 139–141.


[Закрыть]

Русский адмирал, учитывая настроения местного населения, поставил целью не только установление нового политического устройства островов, но и ослабление французского влияния, привлечение симпатий населения на сторону России. Это было довольно сложно сделать, так как Наполеон формально провозгласил равенство сословий и предоставил некоторые демократические свободы. Поэтому местному населению нужно было предложить что-то такое, что превосходило бы то, что дали французы. И Ушаков, прислушавшись к мнению местной политической элиты, предоставил островам автономию и объявил о даровании им республиканской формы правления. Совместно с губернатором острова Кеффолиния венецианским адмиралом и аристократом графом А. Орио он составил «Предварительный план управления освобождёнными от французов бывшими венецианскими островами и порядка, который имеет быть на них установлен», вошедший в историю под названием «Временного плана». В нём определялось государственное устройство островов, политические права, приобретаемые частью населения, разряды населения, получавшие эти права и условия, на которых они предоставлялись. Кроме того, определялись органы центральной и местной власти на основе буржуазного принципа разделения властей, порядок их формирования, нормы представительства для отдельных островов и сословий.

Первые 5 из 30 статей проекта были посвящены определению политических прав населения. Часть жителей, согласно проекту, имела активное и пассивное избирательное право. Правом избирать и быть избранными обладало, во-первых, потомственное дворянство (нобилитет); во-вторых, часть «второклассных», которые соответствовали имущественному и религиозному (православие) цензам; в-третьих, лица, отличившиеся собственными заслугами «в науке, художествах» и т. д., которые автоматически получали пожизненное, но не потомственное дворянство. Ограничение было лишь одно – не заниматься никакими видами «черного труда», в т. ч. и торговлей.

Таким образом, несмотря на ряд ограничений, дворянское сословие, а с ним и контингент обладателей политических прав значительно расширились.

Высшими органами республиканской власти становились Генеральные Советы Семи Островов. Генеральные Советы Семи Островов (избирательные корпуса из дворянства и цензовых «второклассных» по одному от семьи) избирали Сенат – высший орган законодательной, а частично и исполнительной власти (статья 7). Нормы представительства в Сенате определялись по количеству избирателей и размеру островов: самые крупные Корфу, Кеффолиния, Закинф избирали по три депутата, Левкос – 2, остальные – по одному (статья 8). Была установлена норма представительства от сословий: на крупных островах из трех депутатов двое должны быть нобилями, на Левкосе – один нобиль и один «второклассный», на остальных островах – кого сами выберут, специальные нормы не устанавливались (статья 9).

Таким образом, из 15 человек в Сенате, четыре-пять представляли третье сословие. Ежегодно половина Сената переизбиралась (статья 9).

В компетенцию Сената входило утверждение местных законов, принятых Генеральными Советами островов, контроль над финансами и казначейством, бюджетом, полицией, вооруженными силами (статьи 18–24). Наконец, Сенат имел право дополнить конституцию или по своей инициативе изменить её (правда, для этого требовалось согласие Генеральных Советов островов).

Исполнительная власть находилась в руках Президента Сената, избираемого на полтора года из числа сенаторов.

Судебная власть (общий гражданский и уголовный суды по маловажным делам, апелляционный суд, верховный суд по гражданским и уголовным делам) принадлежала Трибуналам, которые избирались Малыми Советами и Конклавом островов.

Тем самым, Ионические острова превращались в конституционную республику, пользующуюся автономией во внутренних делах. Каждый остров получал собственное местное управление, но в целом, это было централизованное унитарное государство.

Проект этот не был окончательным. Согласно статье 30 Сенат должен был направить своих представителей в Петербург и Константинополь для доработки этого проекта.[238]238
  Станиславская А. М. Политическая деятельность Ушакова в Греции (1798–1800). М., 1983. С. 141–145.


[Закрыть] Дарование Конституции Ионическим островам, население которых исповедовало православие, должно было ещё прочнее связать эти территории с православной Российской Империей.

В историографии Временный план Ушакова-Орио оценивался довольно противоречиво. Американский историк Дж. Л. Мак Найт видит в Ушакове противника неограниченной политической монополии нобилитета, сторонника расширения политических прав среднего класса. Поэтому «Временный план» либерален и направлен к преодолению местного партикуляризма и усилению централизации управления. Однако такую политику русского царизма Мак Найт рассматривает скорее как исключение, чем как правило.[239]239
  Mc Knight J. L. Admiral Ushacov and the Ionian Republic. // The Genesis of Russia’s First Balkan Satellite. Ph. D. Dissertation.
  University of Wisconsin, 1965.


[Закрыть]

Его коллега Н. Ю. Соул видит во «Временном плане» преимущественно черты ограниченности, хотя и не отрицает его либерального характера.[240]240
  Soul N. E. Russia and Mediterranean, 1797–1807. Chicago; London, 1970. Р. 96–100.


[Закрыть]

Греческий историк Г. Мавроянис даёт плану противоречивую оценку, подчёркивая реставрационную сторону Временного плана, восстановление сословного строя и привилегий дворянства. Новую систему он считает приближённой к венецианским порядкам, хотя отмечает и прогрессивные стороны: получение частью среднего класса политических прав.[241]241
  Цит. по: Станиславская А. М. Указ. соч. С. 154.


[Закрыть]

Российские историки Е. В. Тарле, В. П. Ильинский, Н. Д. Каллистов, Г. П. Шторм, А. И. Андрущенко, Н. С. Кровяков оценили в целом прогрессивный характер Временного плана, смелость и самостоятельность идей Ушакова.[242]242
  Цит. по: Станиславская А. М. Указ. соч. С. 152.


[Закрыть]

А. М. Станиславская рассматривает Временный план как принципиально важный документ внешней политики России, образец русской правительственной мысли, отражающей поиски частью правящей верхушки путей приспособления к политической реальности послереволюционной Европы, путей, которые некоторые царские сановники – члены Негласного Комитета, М. М. Сперанский, и сам Александр I – искали в начале XIX в. и в области внутренней политики России.[243]243
  Цит. по: Станиславская А. М. Указ. соч. С. 152–153.


[Закрыть]

Подобная позиция А. М. Станиславской вполне убедительна. Действительно, «Временный план» является документом в целом либеральной направленности, хотя отдельные статьи и закрывают избирательное право для среднего сословия, крестьян и батраков. Однако, если сравнивать с положением на островах при Французском правлении, очевидно, что при французской администрации феодальные привилегии местной аристократии были отменены лишь формально, на деле же ни одной реформы проведено не было, среднее сословие по-прежнему было отстранено от власти. Так что «Временный план» сделал огромный шаг вперед по сравнению с предшествующим развитием островов.

Однако, либеральный «Временный план» так и не был реализован. По инициативе турецкой стороны он был заменён так называемой «Византийской Конституцией» 1800 г., отменившей предоставление политических прав «второклассным цензовым элементам» и централизацию управления, и восстановившей монополию нобилитета на власть, что привело к гражданской войне 1800–1802 гг.

Примечательно, что в ходе обсуждения «Временного плана» выявилось два подхода к Конституции Ионических островов. Первого придерживался адмирал Ф. Ф. Ушаков, выступивший за умеренно – либеральную форму Конституции, видя будущую республику государством сословным, но основанном на равновесии общественных сил при весомом значении буржуазной прослойки. Ушаков считал, что чрезмерные притязания нобилей могут привести к взрыву противоречий и народному возмущению, в котором «народ вместе с виновными (нобилями) истребит и правых и добрых». Поэтому Ушаков выступал и против дворянского самовластия, и против народного возмущения. Он предпочитал среднюю линию и видел выход из создавшегося положения в соблюдении равновесия общественных сил и заботе об общем благе. Постоянное правило – «терпимость, человечность и стремление строить политику без потери людей».[244]244
  Цит. по: Станиславская А. М. Указ. соч. С. 158.


[Закрыть]

Другой точки зрения придерживался русский посланник в Стамбуле В. С. Томара, отстаивавший консервативно-аристократический вариант Конституции. Он отдавал пальму первенства «наследственному правлению оптиматов», считая, что в проведении политики на островах нужно опираться только на наследственное дворянство, а не на широкие круги населения, как это стремился делать Ушаков.

По сути, в споре Ушакова и Томары, как в зеркале, отразилась борьба внутри России между сторонниками аристократического и либерально-дворянского конституционализма. В этой связи представляется верной точка зрения А. М. Станиславской, считавшей, что Ушакова можно отнести к тем русским сановникам, которые понимали необходимость частичного приспособления к новому порядку, к европейскому послереволюционному миру.[245]245
  Станиславская А. М. Политическая деятельность Ф. Ф. Ушакова в Греции (1798–1800). М., 1983. С. 154–160.


[Закрыть]

Действительно, Ушаков принадлежал к тому же типу государственных деятелей, что и Александр I с «молодыми друзьями». И хотя внешне он не походил на них, но по подходу к задаче государственного устройства, по предложенному им решению этой проблемы, он представляет тот же тип либерального дворянского деятеля, то же направление общественной мысли, которое предпочитало путь соглашения с обновлённой Европой, исходя из интересов России и в тех пределах, каких эти интересы того требовали.

Ушаков сумел понять, что новая расстановка сил в Европе и в обществе диктует ориентацию не только на естественных союзников российского правящего режима (нобилитет), но и на более широкие, перспективные с точки зрения российской внешней политики, общественные круги.

Однако, вскоре, на островах начались столкновения в предверии выборов в Генеральные штаты и Сенат сторонников и противников местной аристократии. Ушаков был фактически обвинён в заигрывании с местными либералами и развязывании гражданской войны и, вскоре, отозван в Петербург. «Временный план» так и не был введен в действие.[246]246
  Станиславская А. М. Политическая деятельность Ф. Ф. Ушакова в Греции (1798–1800). М., 1983. С. 139–145, 152–154; РГАДА. Ф. 1278. Оп. 1. Д. № 40. Л. 23–58 об. (доклад товарища министра иностранных дел кн. А. Чарторижского о внешней политике России в 1804-05 гг. с оценкой положения дел на Ионических островах).


[Закрыть]

Прибывший вместо Ушакова граф Г. Д. Мочениго, на словах осуждая действия Ушакова, на деле воспринял большинство его идей. Интересна личность самого Г. Д. Мочениго. Он происходил из знатной венецианской аристократической семьи, давшей много вождей и военачальников. В начале XVIII в. одна из ветвей этой семьи переселилась на Ионические острова, где владела огромными поместьями. Его отец – граф Дмитрий Мочениго во время русско-турецкой войны являлся майором русской армии и был лично знаком с Григорием Орловым и посланником в Турции Томарой. В 1770 г. он был назначен русским посланником во Флоренции. Не удивительно, что своего сына он воспитал в духе верности российскому Двору. После смерти отца Г. Д. Мочениго сменил его на посту посланника во Флоренции, во многом благодаря протекции, оказанной С. Р. Воронцовым и А. А. Безбородко. Правда, в 1799 г. карьера Мочениго прервалась, и он был отправлен в отставку, попав в опалу. Подоплёка её заключалась в том, что служащий русской миссии во Флоренции (поляк по национальности) передал секретные документы французским агентам, а затем и сам перешёл на службу Франции. Однако столичные покровители помогли Мочениго и на этот раз. После смерти Павла I в 1801 г. в числе многих других опальных чиновников он был вновь принят на русскую службу и, по совету Томары, назначен представителем императора на Ионических островах. Нельзя сказать, что Мочениго чем-то выделялся на фоне других чиновников. Но, с другой стороны, он стоял на уровне образованности и умственных интересов своего времени, принадлежал к тому либерально-настроенному слою дворян, который выдвинулся при Александре I.

Мочениго был достаточно опытен, чтобы разобраться в обстановке, дать достаточно точный её анализ, предложить верные пути решения проблемы, и какое-то время с известной твердостью отстаивать их перед Петербургом. Но, натолкнувшись на сопротивление, он, как правило, отступал и, затем, либо хранил про себя свое истинное мнение, либо менял его на более угодное начальству. Он являл собой типичный пример сановного карьериста. Но при этом современники отмечали такие его чисто человеческие качества, как отзывчивость, способность на добрую память, чувство благодарности.[247]247
  Станиславская А. М. Политическая деятельность Ф. Ф. Ушакова в Греции (1798–1800). М., 1983. С. 153.


[Закрыть] Примечательно, что он всегда готов был поддержать подчиненного, способствовать его продвижению по службе, даже если и догадывался, что тот выше его по способностям и энергии. Например, он неоднократно рекомендовал А. Р. Воронцову и А. Чарторижскому И. Каподистрию, который во многом именно ему обязан своей блистательной карьерой.

Политическим идеалом Мочениго была умеренная Конституция, поиск такой конституционной формы, при которой могло быть достигнуто равновесие общественных сил. Ему был присущ дух сословного компромисса и опасение, что эксцессы олигархического правления только усилят народное возмущение. Вот что он писал Александру I в донесении от 26 апреля 1802 г.: «нужно найти середину, модус, который, не посягая на основные принципы аристократической конституции, обуздывал бы всё же честолюбие знати и, успокаивая завистливую подозрительность народа и его боязнь угнетения, делал бы его также бессильным мешать действиям правительства и препятствовать ему в его деятельности».[248]248
  Станиславская А. М. Россия и Греция в конце XVIII – начале XIX вв. Политика России в Ионической республике. 1798–1807 гг. М., 1976. С. 154–160.


[Закрыть]

Этим целям и служил разработанный им проект новой Конституции Республики Семи соединенных островов, в целом одобренный Александром I и министром иностранных дел А. Чарторижским. Главный замысел заключался в том, чтобы создать новое правящее сословие на основе сплава нобилистов и верхушки третьего сословия. Активное участие в разработке проекта Конституции принял И. Каподистрия, служивший на островах помощником Мочениго. Он, кстати, предложил достаточно радикальную статью об исключении из избирательных списков нобилей, ведущих «недостойную жизнь», то есть тех, кто предпочитал ничем не заниматься, лишь бы не запятнать свою дворянскую честь. «Пусть подобные дворяне, – предложил Каподистрия, – займутся полезными профессиями, или же пусть избавят общество от своих ложных притязаний…, пусть они постараются обрести право на место, которое несправедливо занимали, до сих пор… Но и те, кто не отвечает цензам, не должны претендовать на получение дворянства – им следует вернуться в их природное состояние, ибо только на таких правах и может существовать благоустроенное общество».[249]249
  Станиславская А. М. Россия и Греция в конце XVIII – начале XIX вв. Политика России в Ионической республике. 1798–1807 гг. М., 1976. С. 192–193.


[Закрыть]

Таким образом, И. Каподистрия предстает настоящим апологетом буржуазного принципа частной собственности. Именно имущественный ценз, а не знатность происхождения является главным критерием предоставления избирательных прав.

Новая Конституция из 212 статей была принята 23 ноября (4 декабря) 1803 г. Законодательным Корпусом, который на первый раз был избран из кандидатов, отобранных Мочениго. В дальнейшем выборы должны были стать свободными.

Согласно Конституции устанавливалась унитарная конституционная республика. Создавалось новое сословие конституционного дворянства. Занимать государственные и выборные должности могли лишь лица, принятые в корпус конституционного дворянства. В него входили наследственные нобили и лица, отвечавшие имущественному цензу (в зависимости от размеров и благосостояния каждого из островов). Кроме того, требовалось быть уроженцем островов, законного происхождения, христианского вероисповедания во втором поколении, пользоваться незапятнанной репутацией, не заниматься лично и непосредственно ремеслами и торговлей («не держать открытой лавки»), соответствовать образовательному цензу (уметь читать и писать на греческом языке). Политические права предоставлялись также за личные заслуги в области науки и просвещения (в частности, избрание в члены любой европейской Академии).

Очевидно, проект Конституции Мочениго в части предоставления политических прав является прямым продолжением и дополнением «Временного плана» 1799 г. То же самое касается и других частей конституции.

Государственное управление также основывалось на принципе разделения властей.

Законодательная власть принадлежала Законодательному Корпусу, то есть собраниям конституционных дворян островов по определенным заранее квотам (статья 43). Депутаты обладали правом неприкосновенности (статья 46). Законодательный Корпус обладал правом утверждения законопроектов, представленных Сенатом или Законодательной Комиссией, определения бюджета и налогов, избрания главы исполнительной власти, членов общереспубликанских наблюдательных органов (цензоров или эфоров), членов Верховного суда (статьи 59, 61, 62, 68). Однако правом законодательной инициативы обладал не весь Корпус, а специальная Законодательная Комиссия при Сенате, функционирующая в течение всей сессии Корпуса (статья 66).

Исполнительная власть принадлежала Сенату (17 человек) во главе с так называемым «князем Сената», избираемым Законодательным корпусом на два года. «Князь Сената» являлся фактически главой государства (статьи 95–97). При Сенате находилось три департамента: иностранных, внутренних дел и экономики, военных дел (статья 67). Половина состава Сената ежегодно обновлялась. Сенат обладал правом вето на решения законодательной власти.

Наблюдательная власть (контроль за исполнением законов и Конституции) принадлежала общереспубликанской коллегии цензоров во главе с эфором (статья 88), по сути, это был прообраз Верховного суда в США.

Что касается местного самоуправления, то власть на местах принадлежала так называемым Регентствам во главе с пританами, кандидатуры которых выдвигал Законодательный Корпус и утверждал Сенат (статьи 121, 126).

Очень важна статья 4, согласно которой провозглашалась независимость судов, создание института присяжных, запрет анонимных доносов, публичное судопроизводство, гарантии свободы личности, собственности и неприкосновенность домашнего очага. В случае ареста допрос и предъявление обвинения должны были быть обязательными не позднее, чем через 24 часа. Господствующей религией признавалось православие, но одновременно провозглашалась широкая веротерпимость.

Государственным языком признавался греческий. Лица, не владевшие им после 1818 года, то есть через 15 лет, не допускались на государственную службу. Общее впечатление несколько портила статья 37, внесённая по настоянию нобилей, согласно которой государственные должности с 1810 года могли занимать лишь лица, ранее уже служившие на той или иной низшей должности, то есть фактически узаконивалась своеобразная номенклатура привилегированной и замкнутой бюрократии.

Но в противовес этой статье Мочениго настоял на включении в Конституцию статьи, согласно которой Законодательный Корпус уже на следующей сессии в 1806 году мог внести необходимые изменения в Конституцию, не затрагивая её фундаментальных положений. Конституция подлежала утверждению султаном Порты и Александром I.[250]250
  Станиславская А. М. Россия и Греция в конце XVIII – начале XIX вв. Политика России в Ионической республике. 1798–1807 гг. М., 1976. С. 197–199.


[Закрыть]

Таким образом, Конституция 1803 года являлась органическим продолжением «Временного плана» 1799 года, она лишь более подробно разрабатывала те принципы, которые были заложены Ушаковым в 1799 году. Единственное исключение касалось Сената, который превратился из органа законодательной власти (1799 г.) в орган исполнительной власти (1803 г.).

В историографии конституция 1803 г. оценивается весьма высоко. Греческие историки С. Лукатос, Г. Мавроянис, С. Ласкарис, Э. Родоканаки, подчёркивают, что Конституция появилась на свет под знаком идущих с Запада освободительных идей, под воздействием принципов Французской и Американской буржуазных революций, а также обращают внимание на общий либеральный характер Конституции: избирательное право (хотя и не всеобщее), парламентская система, разделение властей, гарантии прав личности и собственности. Подчёркивается, что Конституция 1803 года соответствовала не только общепринятым конституционным принципам, но и национальному духу греков, удовлетворяла все их пожелания. Правда, в вопросе об авторстве конституции несколько преувеличивается роль И. Каподистрии и недооценивается роль Александра I и в целом России, как инициатора этого правового документа. Этот недостаток исправила А. М. Станиславская, рассматривавшая Конституцию 1803 года в контексте общих конституционных исканий Александра I и его окружения на внешне – и внутриполитической арене, поиска политического компромисса с новой общественной силой – буржуазией.