Текст книги "Хиппи в СССР 1983-1988. Мои похождения и были"

Часть 2. 1985–1986

Подготовка к выставке

Логическим продолжением уличной выставки у Грибоедова были поиски возможностей многодневной выставки художников в помещении у кого-то, кто либо сам хипповал, либо был близок по духу и дружеским связям с нами. В дома культуры, библиотеки, заводские клубы и кинотеатры, чтобы выставить в фойе, я стучаться или не догадался, или тогда еще это все было обречено на неудачу. Все эти учреждения наверняка стали бы запрашивать разрешения у горкома или райкома партии, так как именно он занимался идеологией, а идеология тогда была одна, и она никак с нашей не сопрягалась… Поэтому и были выбраны стены квартиры для развески.

Самих художников набиралось достаточно, но я еще знал далеко не всех: Никита Головин, Саша Иосифов, Илья Гущин, Миша Сталкер, Витя Топ Захаров, Макс Казанский Шешуков, Дядька Казанский, далековато, правда жил, Нина Коваленко из старшего поколения, Боб Шамбала Волчек, Сольми (Сергей Бобылев), Пал Палыч, Пахом (Алексей Пахомов), Дима Кретов, Саша Пессимист (Вяльцев), Валера Царевич, Игорь Котвицкий, одноклассник Алисы и ее давний поклонник, я сам, P. Prince, он же Виталий Зюзин, Милорд. Позднее присоединились Хихус (Паша Сухих) и Арыч (Артур), работы которого были авангардистского ключа, типа прикрепленного к доске водопроводного крана. Впоследствии он какие-то (наверно, более интересные) работы продавал за хорошие деньги иностранцам.

Кто бы напомнил остальных, кого я подзабыл? Например, приятеля Гущина Андрея Матюнина, у которого были интересные декоративные работы.

Понятно, что все они были творцы каждый по-особенному и на разный вкус. Наиболее мастеровитыми были Топ, Царевич и Иосифов. Наиболее хипповыми можно назвать Сольми, Пессимиста и опять Иосифова. Самыми авангардными – Илью Гущина, Мишу Сталкера, Арыча и отчасти Головина. А еще, может быть, Лешу Фашиста, но не помню, участвовал ли он в наших выставках, хотя, скорее всего, я сошелся с ним немного позже, да к тому же он тогда старался, кроме меня, ни с кем не общаться.

Арыч в мастерской перед инсталляцией с водопроводным краном. 1986

Я посетил раз Мишу Сталкера недалеко от Ушей – памятника Крупской на Сретенке, тоже бывшего когда-то местом тусовок и просто встреч. Там в нескольких переулочках жили творческие ребята, работавшие в ЖЭКах. Миша был одним из них. Кажется, где-то рядом обретался, то есть дворничал, и другой Сталкер, Саша, который примерно в это время или чуть позже написал очередной манифест хиппи.

Мишины работы меня не впечатлили. Саша Сталкер тоже что-то рисовал, но в целом был человеком не особо общительным и, кажется, с какими-то комплексами. Или так представлялось со стороны, когда оттусовавшийся давно человек и даже в свое время не нашедший друзей возвратился опять на тусовку, где все лица совершенно для него оказались новыми и у него не было своей тусовки; несмотря на все «сепаратистские» усилия, «вечера» и «семинары» привлекали не много народа. Впрочем, вроде у него была еще умнюсенькая и спокойная жена (или сестра) Алена.

Манифест Мефодия. Первая страница

Года через два-три можно стало организовывать (и бесплатно при том) выставки в ВАСХНИЛе, в клубе ЗИЛа и прочих укромных местах, и даже сами начальники московского комсомола приглашали выставиться в их зале рядом с Новокузнецкой, где снималась телепередача «Что? Где? Когда?», а в описываемое время еще все шло тяжело. Я же вообще принципиально не хотел иметь дело с комсомольскими фарисеями и идти хоть на какие-то сделки с ними. Поэтому стали искать квартиру, как более безопасный и традиционный (по легендам) вариант. Ничего умнее не придумали, как сделать выставку зимой у Вити Топа (Захарова) в двухкомнатной малогабаритной квартире, где у него был маленький, грудной еще ребенок. Спасибо за терпение Ирине, его жене!

Первая квартирная выставка

Выставку благополучно развесили в большой комнате у Топа, она продолжалась три вечера в 10-х числах сентября 1985 года. На квартиру шли группами, собиравшимися в метро «Красногвардейская». Начинали сбор ближе к вечеру, когда Ирина могла отвезти ребенка родителям. Конспирацию соблюдали тем, что осматривали как сами группы, так и тех, кто шел за ними, и при входе в саму квартиру. Казалось, что посетителей много, но всего вряд ли пришло больше 250 человек. Миша Сталкер привел группу стариков нонконформистов (вот откуда я знаю Талочкина!), выставлявшихся еще на Бульдозерной выставке и в Измайлове, создав тем преемственность. Никаких манифестов, текстов или призывов не писалось, о сути (кто же мы?) тоже споры не велись. В конце дня распивали чай и легкие напитки на кухне, тяжелые – на лестничной площадке вместе с куревом. После осмотра картин, веревочно-кукольной композиции Гоши Квакера (Острецова) и каких-то фенечек брались иногда за гитару или клавиши пианино (на пианино в три ряда стояли картонки с живописью Нины Коваленко). Как-то даже попели хором. В общем, оттягивались, знакомились и заполнялись энергией взаимной благожелательности.

Но в день, когда пришли Руль и Храмов, вслед за ними стали пытаться войти люди с какими-то корочками. Рулевой, оценив момент, просто плечом мощно придавил дверь, которую тут же запер на ключ и замки Коля. Видимо, прием был уже отработан, и враг не прошел.

Хозяин квартиры, Виктор Захаров, числился за какой-то дурбольницей и в принципе мог иметь неприятности в виде принудительного лечения на месяц-другой. Но на этот раз обошлось. Опять-таки иностранцев не звали, манифестов по вражеским голосам не зачитывали, за границу не рвались, требования не предъявляли. Самодеятельность не запрещена же… К тому же в стране пошло бурление разными увлечениями, от агни-йоги и изучения древних языков до создания настоящих революционных кружков, так что, начни они нас прессовать, власти, во-первых, создали бы нам известность, а во-вторых, невольно подтолкнули бы к присоединению к какому-нибудь политическому движению. А это как сами себе по голове дубиной…

В общем, выставка прошла достаточно успешно, хотя сформулировать ее результат вряд ли удастся и теперь… Выставлялись не для продажи, а чтобы хоть кому-то показать свое творчество и развлечь (нет, не хозяев квартиры, которым за одно только сверление и вбивание гвоздей в невбиваемые панельные стены можно ставить памятник) волосатых бездельников. Причем многие из них очень неохотно выползали, а когда узнавали, что это край света, не сразу и решались ехать…

На выставке Вити Топа. Я и Авенир Казанский сидим под куклой Квакера и перед его веревочной композицией. 1985

Кого бы еще вспомнить из тусовщиков того времени? Ира Настя (с которой одно время тусовался Бравер), Андрей Грачевский, Сид с красивой малолетней сестрой Сашей Сяо, которая потом была с Чапой, этот самый милейший системный фотограф Сергей Чапа, Паша Моцарт, питерская барабанщица Кэт (высокая и неэмоциональная девица), питерская же Оля Китти и Янка Тальвирская, светлая и наивная личность (как и большинство юных герлов); неизменная Света Шапокляк (которая через года два стала герлой Михася, старинного хромого хиппи, долго жившего на Казбеке), Серж Паганель (Сергей Воронцов, живущий сейчас в Иерусалиме), Анюта Зелененькая (его бывшая невеста, а теперь соседка по Иерусалиму) с рижским Валерой Батюшкой, которого она называла Ботиночком (до сих пор, говорят, в Москве изготавливает электрогитары), Князек (был еще Князь, и не один, кажется), Юра Кацман (устраивавший с несколькими друзьями из Театра на Красной Пресне (Каминером и Табахом) флэтовые сейшена за деньги), Элис Рижский (алкаш и глубокий наркоман, часто не контролировавший себя товарищ (вписывался как-то у меня, но обошлось без ущерба)), Саша Диоген, очень надоедливый Вадим Сироп, Граф Володя Ключевский (старый рижский человек, устроившийся дворником на Ордынке и собравший коллекцию ценной старины с местных помоек), Родя (друг Шурупа и Алисы), Владик Маугли, Андрей Крис, Антон Европейский, очень колоритный человек старшего поколения Аристарх, Дима Кантор, Женя Кемеровский, активный тусовщик, Андрей Собака, гитарист и певец, Шереметев Олег, мрачноватый и меланхоличный тип, домосед; Антон Маркелов, словоохотливый Володя Борода Омич, Ганс Рижский, Тони Одесский, шумная и крупная Маша Гелла; Одуван Уфимский; Андрей Чебоксарский, вписывавшийся ко мне с двумя большими собаками, Шурик Силламяевский, простой и добрый человек, Егор Львовский, так не вовремя севший с наркотой и тем разрушивший союз с милейшей красавицей Татьяной из Вильнюса; Махно, спокойный, как удав, человек с Украины; Андрей Стив, гитарист из группы «Чудо-Юдо» и сам чудо-юдо; Шкипер, важный для Системы фотограф Вилли Павленко, покойный; очень чумовой миляга, но тем не менее оправдывавший свое прозвище, Леший; очень обстоятельный и разумный Саша Иванов, редко уже появлявшийся на тусовках, но активно плодившийся на дому; яркая Марина Таблетка с неудачной судьбой; весельчак, балагур, блондин Илья Борода; Малыш молодой (потому что до этого был высоченный другой Малыш), клеившийся ко всем герлам без разбору; Саша Гусева, дочь известного реставратора фресок Ферапонтова монастыря; Аркаша Шерхан, неустойчивая личность, переменившая из-за какой-то случайности пацифизм на агрессию; Люба Скво и много других…

Наташа Литвинова, Маша Большая с мамой (в центре) и Дима Кретов на выставке у Топа. 1985

Олег Шереметев

Аркадий Шерхан

Из пипл-бука: «До нового года (1986-го) успели провести две выставки еще: живописи и прикидов (одежды). Первая была у Вити Топа Захарова на “Красногвардейской”, заняли комнату и коридор. Художников 30 было, работы все маленькие – штук 120. Продолжалась дня три, народу перебывала масса, миллион знакомств, на третий день – менты, но кто-то и у нас был с какой-то красной книжицей, отпугнул ментов. Тогда уже выставлялась на пианино Нина Коваленко. Рулевой притащил американок, Авенир играл на флейте и скрипке в углу старинную музыку, а американки довольно нагло не обращали на музыку внимания».

Религиозные приобщения

Вспоминаются продолжившиеся тогда духовные поиски. Тусовавшиеся люди были различной направленности, но одинаково любопытные ко всему высшему и потустороннему. В обычном образовательном процессе эти понятия были исключены. А различные гуру и проповедники разжигали наш интерес и приводили к последователям каких-то сложившихся культов или просто увлеченным людям и толстенным книгам. Были тусовки с монахами на «Белорусской» у Квакера, где я никогда не был, был опять-таки Гена Саблин с «Джесус пипл» или «Пипл оф год», были тибетские монахи у Маши Большой на Стриту, были увлекающиеся Рерихом и Шамбалой, были хождения в церковь на улице Неждановой (где служил грозный очами Питирим), Архангела Михаила на иноземном подворье с Огородниковым, в синагогу, в католические храмы и протестантские кирхи, в монастыри и дацаны, наконец, в мечети и молельные дома сектантов.

Лично меня взял в оборот рыженький монашек Серафим (Левитских Сергей – с такой фамилией был главным гонителем жидомасонов, ха-ха!), который учился в Одесском художественном училище с будущим известным иконописцем Зиноном. Внешности самой славянской, самой ординарной. Появился он через Илью Гущина, в его квартире, где за ним следил дед Ильи, партиец с 50-летним стажем, который на Серафима и настучал. Тот еле успел ноги унести к другим новообращенным. Окрестил меня в тазу и поставил перед тем фактом, что у меня теперь есть обязательства. Мы сами по себе, собравшись где-нибудь у Авенира на «Ждановской» (позднее «Выхино»), чинно и вдумчиво читали вслух Новый Завет, делились мнениями и спорили, изредка повторяя за Поней выученные им уже молитвы или обходясь в простоте без них. А тут на тебе: «Должон то, должен это!» Чтить, поститься, посещать, отвергать и вникать. Наоборот, не вникать, а послушать… Одни обязательства с нашей стороны – головой в ярмо! Помню, он так усердствовал в комфортабельной квартире в сталинском доме у какой-то пианистки на Кутузовском, что заставил нас с Шурупом вытягивать одно из ее пианин столетней давности во двор, скалывая гранитные ступеньки при переноске и создавая адский шум деки… А во дворе мы еще зачем-то устроили безумство, когда топорами перерубали струны изящного, умного, старого, прекрасного инструмента… Молодые идиоты… единственный раз жалею, что соседи не вызвали вовремя наряд ментов!

Любители буддизма у Маши Большой на Тверской. 1985

Потом этот самый Серафим, как водится, опираясь на каких-то безумных «старцев» из дурацких книжек, все ядовитенько так погружал нас в разъяснение ужасов грехов, распри между иерархами и их «неистинность» и все склонял к бессмысленной молитвенности и почитанию себя как единственно правильного. Но раз я его подловил, когда он за приготовленным обильным столом в строгий пост рыбку изволил кушать. Так отбрехался, собака, сказал, что он в дороге, а в дороге дозволяется. В какой дороге, когда вторую неделю на той квартире на всем готовом жил? Целый выводок молодежи, но нехипповой состоял в полку его почитателей или прямо в послушниках. Особенно одна девица страшненькая усердствовала… Ездили мы как-то с ним в Троице-Сергиеву лавру, чтобы проявлять чудеса благочестия и прикладываться как можно чаще к каким-нибудь объектам… Мы потом еще с первой женой и множеством народа на Пасху 1986 года тоже совершили туда паломничество. Тогда это была экзотика, прикосновение к корням национальной духовной истории.

Новый, 1986 год

И вот с приближением нового, 1986 года задумались мы о том, как бы его вместе всем встретить, а не по отдельности, каждый в своей конуре. С Шурупом и Федором Щелковским вспомнили, что, когда искали новое кафе для ежедневной тусовки, видели немало заброшенных домов. В те патриархальные времена у многоквартирных домов не было входных замков, в любые двери можно было войти, чем и пользовались, например, влюбленные, которые входили греться и обниматься-целоваться на незнакомые лестничные площадки. На автостопе мы могли, въехав в любой город, войти в подъезд и даже забраться на крышу (чердачные люки тоже редко запирались) и переночевать прямо там. Что я пару раз и делал. Никаких бомжей по углам я тогда не помню, они в городах расселились уже в послеперестроечное время. Встреч с преступным миром, домушниками какими-нибудь тоже не упомню. Кто-то, может, их и знал, из Красноштанов – Чубчиков – Шмельковых, но не я.

Пошли прогуляться по Москве, чтобы найти подходящее место. В одном доме полы все вскрыты (до нас тогда не доходило, что таким образом можно было поискать клады), в другом все стекла выбиты, в третьем места мало, в четвертом соседи злые, так и зыркают… Но к концу похода нашли отличное дореволюционное здание и с полами паркетными, и с целыми окнами, и даже с большой залой с высокими потолками и без соседей. После этого мы еще несколько раз проезжали или проходили мимо этого дома, заходили, осматривая, не начнутся ли какие разрушительные работы, но все оставалось по-прежнему. Выпасали, в общем. Но этого мало. Когда стали делиться с друзьями этой мыслью, Маша Ремизова (Мата Хари с некоторых пор) предложила разыграть там спектакль. Стали искать сюжет и что-то библейское то ли нашли, то ли Маша с Сашей его написали сами. Собрали друзей на репетицию и разучивание ролей у них дома. Талантов не оказалось. Маша кричала на нас и чуть не била, но ни я, ни Поня, ни Машка с Ромашкой, ни Шуруп с Федором, ни Алиса с Конфетой не отличались артистическими талантами. Приходили к ним потом еще несколько раз, пили чаи, болтали, потом пыжились, выпучив глаза и забывая роли, и переходили к обычным разговорам… В общем, подготовились плохо по тексту, хотя Маша сделала на всех даже костюмы – какие-то хламиды. Кончилось тем, что довольно много наших артистов просто поселились в их сытом доме…

На самом деле по моей задумке заброшенный дом со спектаклем должен был быть в самом конце новогодней программы. Сначала мы намечали пройти от Яшки, где намечался сбор, по Горького вверх до Пушки и потом до Арбата со всякими свистелками, дуделками и гремелками, там на метро до «Кировской»-«Тургеневской» и оттуда уже пешком или на трамвае к дому на Яузском бульваре в самом его начале.

На нашу стрелку на Яшке вместо 8 часов вечера толпа подтянулась значительно позднее. Было дико холодно, и сейчас я не понимаю, как мы могли так долго стоять на улице и ждать. Не помню, чтобы кто-то имел по-настоящему теплые ботинки и правильную верхнюю одежду. У нас тогда все одевались обычно совсем не по сезону, а как попало. Вообще, перспектива гуляния по 20-градусному морозу с сильным ветром начинала меня страшить, но затеянное надо было доводить до конца. В некотором смысле помогли комитетчики, с которыми (именно теми, кто нами конкретно занимался) я столкнулся впервые. Мы в принципе подозревали, что три одинаковых человека гражданских, которые чуть в стороне уже с час обивали себе каблуки, не случайные люди в это время в абсолютно пустынном месте. Ко мне подошли двое с физиономиями типичных служак, под носом стриженые усики. Один из них сказал: «Я – полковник Рыжов, молодежный отдел. Виталий Иванович, вы хотите провести Новый год в тепле в заброшенном доме? И мы хотим дома праздновать, у себя, в тепле и с семьями. Давайте договоримся: вы не идете со своей музыкой и компанией по улице Горького, а сразу спускаетесь в метро и благополучно едете себе на “Кировскую”, а мы снимаем наблюдение и разъезжаемся по домам». Я был немного удивлен, что этот «полковник Рыжов» (а им пугали даже маленьких детей в Системе, хотя я догадываюсь, что у них каждый сотрудник нам представлялся этим именем) знает не только кто я такой, но и о наших замыслах, хотя адрес дома мы старались держать в секрете. Но согласился я сразу, потому что было понятно, что иначе мы через полчаса будем сидеть в отделении и никакого праздника не получится. Мы с ними разошлись, и я всех своих позвал в метро. Там ко мне подошел Рулевой и, узнав, в чем состоял разговор, подтвердил, что это был настоящий полковник Рыжов, который неоднократно с Сашей имел беседы. Но так как времени до Нового года было еще достаточно, мы рванули сначала в гости к Тимуру-Гоге на «Новослободскую», а потом, поскольку там остаться не получилось, на Арбат, где поводили хоровод у елки, а уж потом на «Кировскую». От нее до дома мы почему-то пошли пешком. То ли трамвая долго не было, то ли не рассчитали правильно дистанцию. А дороги-то там на самом деле километра три… Но еще перед выходом из метро, поднимаясь по мраморной лестнице, я заметил какую-то незнакомую очень симпатичную девочку в белой куртке и шапочке с помпоном, которая при повороте зыркнула на меня глазами. Сначала я подумал, что она с Рулевым, но потом понял, что она сама по себе, хоть и знает Рулевого.

Шли мы долго, растянувшись длиннющей змеей, потому что кто-то поджидал друзей у метро и уходил вслед за первыми, потом еще кто-то подъезжал, терялся, не зная, куда идти, кто-то возвращался, чтобы показать дорогу… прямо как в снежной степи – ни людей, ни уюта по сторонам, ни транспорта. Дошли только через час. Ледяной ветер дул со всех сторон, но отступать было некуда. Это первые человек 25–30, а остальные подтягивались еще час-полтора. Но, главное, мы попали хоть и в ненатопленное, но закрытое от ветра и уличной стужи помещение и стали отогревать заледеневшие руки и ноги. Я раньше не подумал, что нам нужно захватить что-то, чтобы поесть и выпить, но кто-то сразу вытащил несколько бутылок вина и водки. Водки было только бутылки две (публично, остальные распивались в маленьких компаниях близких друзей по углам других комнат), а насчет закусона вообще мало заморачивались. Отогревались достаточно долго собственным теплом (отопление ведь было отключено, но стекла в окнах были целы), выпивали, закусывали, получше знакомились, включали музыку на переносном магнитофоне. Да, самое главное то, что освещение было от свечей, и все приобретало просто сказочный антураж. Приезжала архитектурная тусовка – Стас Миловидов, Ариша и кто-то еще. Встретив Новый год шампанским, которое кто-то все-таки донес, мы решили показать наконец наш спектакль, переодевшись в соседней комнате. Далее нескольких пафосных сцен дело не пошло, пипл смеялся и дурачился, глядя на нас, и у Маши опустились руки. Суфлер тоже сбивался, чертыхался, а потом просто сбежал. К этому моменту на нас уже никто не обращал внимания, все громко болтали, рассевшись группками, но тем не менее для сотни человек места хватало. Тут кто-то предложил потанцевать (уж не помню, под магнитофон или живые инструменты), и я, оттанцевав с кем-то из знакомых девиц, опять встретил снизу яркий взгляд черных глаз и прекрасную улыбку юной мадонны. Я ее пригласил на танец, и больше мы до утра не расставались, уединившись в соседней такой же ничейной квартире. Совершенно сумасшедшая искра, которая случайно проскочила между нами на лестнице, объяснялась, видимо, тем, что Лена уже видела меня где-то на тусовке и, узнав, что я за фрукт, присмотрелась повнимательнее. Она действительно получала знаки внимания от Рулевого, мало того, ею очень интересовался Никодим и несколько раз уговаривал ее поехать к нему. Как-то получилось, что и Бравер успел в нее влюбиться… Но в результате увез к себе ее я.

Запись в пипл-буке: «Сначала мы зашли к Галчонку на Арбат и выпили пару-другую бутылок. На Новый год сбор затянулся. Стрелки было две, и обеим не повезло: к Поне пришло человека четыре, а у нас при полусотенной толпе – один, зато офицер ГБ или МУРа Рыжов. Он, заранее зная о наших планах, которые вслух обсуждались при всем честном народе в “Чайнике” на Ноге, попросил не устраивать уличное шествие по центру к Арбату, сказав, что хочет встретить Новый год дома с семьей, а не с нами на улице. К такому повороту мы готовы не были и решили на удачу принять приглашение Гоги (Тимура) ехать к нему. Сам он с Милордом остался ждать опоздавших. Тимурова мама уходила, к тому же она испугалась толпы, и мы там не остались. Но душевный подъем у нас был большой, и мы не раздумывая кинулись в метро, чтобы не где попало встречать полночь, а на Арбате под елкой (первоначальный план предполагал там же. Мы надеялись, что там будет праздник, потому что за месяц до этого Стас Миловидов говорил мне, что власти хотят провести масштабный московский Новый год на Арбате. Но… кроме елок и кучек ментов там никого не оказалось. Мы лупили шампанское из горла, неслись как одержимые к елкам и попробовали водить вокруг одной из них хоровод. Потом потянулись к обезлюдевшему метро и согревались на длиннющем эскалаторе станции “Арбатская” и поздравляли громко нескольких пассажиров, ехавших нам навстречу. Вылезли на “Кировской” в ветер и холод, и когда, растянувшись длинной колонной по бульвару, все же добрались до заброшенного теплого дома, все были очень рады. Зажгли приготовленные свечи, не догоревшие в метро. Кто-то сразу отправился пыхать, кто-то пить водку. Пессимист с Машей включили слабенький мафон, немного поплясали под него, потом расселись вдоль стен, болтали, спали, ходили туда-сюда. Помню, что Шуруп не давал водку Багире».