Текст книги "Хиппи в СССР 1983-1988. Мои похождения и были"

Алиса. Миша Красноштан

Почему-то еще вспомнил, что в это время я воспылал любовию к Алисе (Ларисе Соколовой). Был в гостях у Конфеты на Шаболовской, и она мне как-то особенно бросилась в глаза (не в объятия…), хотя до этого мы очень часто виделись повсюду. Неправильное, впрочем, выражение «бросилась в глаза», как будто соль или пыль… Помню еще завидущие такие слова Шурупа в последующие дни: «Да, вы с Алисой – самая красивая пара в Москве!» Хотя мы не были парой, и эта красавица абсолютно не обращала на меня внимания. Несмотря на это, я сделал Алисе предложение. Это было возле «Этажерки», и оно просто огорошило Алису. Потом на ней женился Шуруп, и тут я понял, как осчастливила на самом деле меня Алиса своим отказом!

Оказалось, что молодым бываешь только однажды, и та бесшабашность и энергия не даются дважды.

Рассказчиком отменным (и, как оказалось, писателем) был Миша Красноштан. Но редко и далеко не со всеми. Вспоминается, что многих он как-то очернял своими рассказами (гонками, как мы выражались), выдумывая какие-то гадости, а себя, как он считал, этим приподнимал. Было странно, что, имея знакомства со всей советской богемой, он опустился до нашего уличного, стритового уровня, причем и в нем он выбрал именно алкашно-угарную компанию… Был один раз случай в то самое время, когда я к Алисе сватался, что из «Чайника» на Ноге вся тусовка поехала ко мне вместе с Алисой. Очень веселая компания была. И Толик Гродненский со своим авторитетным хайром предводительствовал. Я уже тогда был против всяких, даже легких, наркотиков и предупредил пипл, что у меня ничего употреблять нельзя. Но народ раздухарился, пустил по кругу самокрутку. Я восстановил статус-кво и пошел к себе в комнату беседовать с Красноштаном. Он не только в общей компании не принимал участия, но и поддерживал меня в правах хозяина квартиры. В общем, на третий раз, уже глубокой ночью, я их всех выставил, вместе с Алисой.

Миша, чтобы сгладить мое неловкое положение, стал мне рассказывать свою жизнь, особенно тот момент, когда он сломал ноги, они начали гнить, и он решился поехать в горы на Кавказ, потом еще куда-то, чтобы там его лечили народными средствами, в частности мумиё. Про то, какие были эти лекари, которые и по-русски почти не говорили, и про обычаи тех мест, и про то, что он там выздоровел и слез с наркотиков, и какие друзья у него там завелись, и как даже хотел остаться в памирских горах, в общем, отдельная новая жизнь пошла. Он даже жалел, что обратно приехал тогда в Москву и опустился в эту клоаку…

У Миши были постоянно бегающие маленькие глазки, не вызывающие доверия, как у человека с зоны. Постоянно сальные волосы, приземистая осанка как будто желающего спрятаться человека, жесты с мизинцами, вогнутыми внутрь, провокационная манера говорить; все это никак не вписывалось в довольно обычную и нежную московскую молодежную студенческую и творческую тусовку. К тому же он постоянно как-то горизонтально не по-доброму передвигал нижнюю челюсть, что не добавляло к нему симпатии. В результате его общение сводилось к дринч-тусовке – где бы выпить… При этом упитым в хлам я его тоже не помню. Своей легендарности с красными фанерными штанами «Левис» на въезде в Москву во время Олимпиады он никак не соответствовал, да и джинсы редко носил, все больше какую-то темную грязноватую одежду, чуть не треники, и большинство его избегало. Где он жил постоянно и было ли у него свое жилье, никто не знал. Подозреваю, что тот вечер откровений, который он мне устроил, был большой редкостью для него. По крайней мере, в последующие с ним встречи он не проявлял никакой теплоты и дружелюбия, чего среди интеллигентных людей после откровений не бывает.

Концерт в Загорянке. Гребень в Манеже

Собственно, все время что-то происходило, и творческие люди, публикой которых были хотя бы частично волосатые, почувствовали послабления властей (спасибо Михаилу Сергеевичу за все, особенно за будто бы отданный им приказ после мартовского пленума: «Больше политических не сажать!») и стали вытаскивать на тусклый свет флэтов, клубов, улиц и даже учреждений свои творчество и планы. Уже пошли публикации в толстых журналах ранее запрещенных авторов, но пока еще туго и с постоянной опаской, что все может отмениться опять. Одним из эпизодов этого процесса был концерт в московском пригороде в клубе на станции Загорянка углубленного психоделика Олега Мочалова, потом нашего простого самоучки Саши Ипатия, а в конце Димы Пронина с его неизменным «Пойдемте собирать листья». Ипатий перед этим несколько раз приезжал ко мне репетировать и доводил до звона в ушах своими запилами на электрогитаре с усилителем.

Дело уже было зимой. Собирались в Загорянку на площади трех вокзалов, и кто-то из организаторов пожаловался, что денег у исполнителей нет даже на чай с булочкой, и Рулевой бросил клич собрать им деньги. Я снял свою шапку, и первым взносом был Рубченковский червонец за себя и Колю Храмова. Я это хорошо запомнил, потому что в худшие времена мы могли жить, правда ограничивая себя во всем, может быть, месяц на такие деньги. Так что этот червонец Саши был жестом невиданной щедрости! Бодренько накидали с кило мелочи и несколько бумажек, и все отправились в вагон. Было очень весело, смешили всех Макс Столповский с Ирой Аварией, но были и серьезные дяди и коллеги-музыканты с аппаратурой. Потом залезли в электричку и, случайно не промахнувшись направлением с неприятного Ярославского вокзала, весело доехали до Загорянки, где клуб был совсем недалеко от станции. Кажется, набралось в результате в холодном зале человек под сто. Терпеливо прослушали импровизированную программу убойной громкости при мученических выражениях лиц самих гитаристов. Почему-то вообще профессиональные рок– (а скорее всего, и другие, которых мне приходилось встречать гораздо меньше) музыканты – очень невеселые граждане, вечно как с бодуна. Я так и не понял, что их так напрягает в жизни, – то ли невозможность еще более высокого визжания их гитар, то ли просто отбитые громкой музыкой головы.

Я собираю деньги для музыкантов на концерт в Загорянке. В шапочке в очках Ира Авария с Максом Столповским, в капюшоне Грюн

Мочалов оттрындел свои заунывные повизгивания на какой-то только на фото западных групп виданной гитаре с двумя грифами (хотя мне показалось, что и трех струн ему много), а потом на сцену вышли Ипатий с Алексом питерским и Питом, не всегда попадавшим по струнам, и тут уже они народ взбодрили! Кажется, даже пытались еще играть Поня с компанией, но народ уже расходился. При всей вроде бы пустоте содержания, все такие события очень сплачивали пипл, способствовали новым знакомствам, доставляли положительные эмоции, давали чувствовать значимость «коллектива» и придавали смелость для дальнейших причуд. И самое главное то, что мы понимали, что возможно иное, некомсомольски-обязательное и не занудно-карьерное, как у наших сверстников и родителей, существование и общение. Что жизнь может быть яркой и свободной! Одно это делало нас самой организованной антисоветской группой населения с абсолютно своими системой координат и повседневностью.

Алекс, Мочалов и Ипатий на концерте в Загорянке

На концерте в Загорянке. Снейк, Европейский, Храмов, спартаковский болельщик Саша, спереди кто-то из архитектурной тусовки, сзади обернулся Патрик

Кстати, тогда очень трудно было узнать, где, что и когда будет происходить. И организаторы, и потенциальные зрители-слушатели обзванивали часами людей, каждому объясняя одно и то же в деталях и прося передать другим. Интернета не было, и даже простые афишки нельзя было расклеить… Все было запрещено. Поэтому, наверное, у хиппи советских особенно был популярен лозунг западных хиппи, где тоже после войны общество еще было строго регламентировано: «Запрещается запрещать!»

Например, в июле 1986 года было необычное комплексное мероприятие в Манеже, где проходила какая-то выставка, потом встречи с писателями или другими известными людьми, а в конце никем не афишируемый концерт Гребенщикова, о котором (концерте) знали только избранные, и, чтобы его не пропустить, мы должны были последние часы не выходить из Манежа, потому что обратно уже не впускали. Часов в шесть вечера собралось в конце Манежа в импровизированном отгороженном от остального пространства зале полукругом до пары сотен человек, половина из них системные, некоторые из них залезли даже на какие-то строительные леса в зале. Это было, кажется, второе официальное выступление Боречки перед публикой в Москве, и оно сопровождалось видеосъемкой и последующей статьей в газете «Собеседник» с фото нашего Ильи Бороды на лесах. Долго ли играл Боб, я не помню, но помню, что в какой-то момент после выступления мы могли задавать в микрофон свои вопросы. Причем принимал их Андрей Вознесенский, который, видимо, и покровительствовал «Аквариуму» в Москве. Какая-то наболевшая тема или горячая дискуссия в наших кругах заставила меня задать им обоим вопрос о коллаборационизме с властями. Мол, и вы, Андрей, помните времена, когда вы, как вольная птица, читали свои стихи у памятника Маяковскому, и вы, Борис, еще недавно гордились своей подпольностью и противопоставляли себя и свой мир совку. А сейчас вы оба мелькаете по телевизору (например, в передаче «Музыкальный ринг» одна бабка отчитывала Боба за неподобающий внешний вид: «У вас из-под пятницы суббота торчит», имея в виду, что рубашка навыпуск), имеете официальные концерты, издания книг, признание властей в той или иной мере. Так до какой степени может быть такое если не сотрудничество, так взаимовыгодное сосуществование с нелюбимой нами властью? Оба вопрошаемых не особо парились с ответом и не были расположены расставлять точки над чем бы то ни было. Но событие свершилось, и некоторые бывшие подпольщики и партизаны услышали, может быть, даже упрек с нашей стороны. С моей, по крайней мере. Наши не все были согласны с постановкой вопроса, и вообще вопросы своим кумирам они хотели задавать совсем другие. Наверное, такие: «Какого цвета вы носите трусы?» или «Какой жгучести блондинок вы предпочитаете?»

Запись в пипл-буке: «В Манеже в тот значительный вечер, кстати, кроме Гребенщикова, много кто выступал: Градский (на концерты которого раньше ездили как на своего, а в тот раз в Манеже просто чуть не заплевали), Ролан Быков (он рассказывал по следам фильма о ядерной катастрофе «Письма мертвого человека», и очень умно: и фильм был актуален после Чернобыля, и Ролан играл там главную роль, переживая на себе все кошмары), Жанна Рождественская (тогда все пошли курить), какой-то старик с проектом восстановления Сухаревой башни, много Андрей Вознесенский как ведущий, Андрей Макаревич со слюнявыми романсами, Жванецкий, космонавт какой-то, еще кто-то».

Добавлю такую немаловажную деталь. И в первый раз, когда я Боречку просил устроить отдельный концерт, потому что на другие попасть нам никак легально не удавалось, и во второй раз, когда я задал острый вопрос, так как уже тогда начинались попытки властей нас приручить, Боречка очень свысока, как сейчас говорят, «через губу» если не отмахивался, то совершенно не придавал значения нам как особенной публике, из которой отчасти сам вырос, и предмету этих обращений. И я издалека, анализируя сегодняшнюю ситуацию с полным фиаско оппозиции в России и контркультуры, могу сказать, отчего это. Каждый чуточку заметный человек начинает у нас считать себя полубогом по отношению к той самой аудитории, без которой он ничто… Контрастом было его более чем скромное поведение со мной в Париже, и понятно почему: страны и языка он не знал, в городе и обычаях не ориентировался и чувствовал себя неизвестным и какой-то лишней букашкой, на которую, по его ощущению, смотрели свысока местные. Может, я не точно передаю его состояние, но вся его российская спесь слетела как пена, и он превратился в обычного человека, который хоть и будет выступать в центральном парижском театре, тем не менее не уверен ни в успехе этого выступления, ни в том вообще, насколько он соотносится с тысячелетней богатой западной культурой. И тут он говорил и отвечал долго, откровенно и вообще интересно. Потому что в чем-то тут я ему был ровня. В российской же нормальной обстановке эти знаменитости вообще не считают обычных людей за тех, с кем надо разговаривать. Они должны быть только их почитателями, фоном, оттеняющим их блеск, несмотря ни на какие достоинства этих людей. То же с «говорящими головами» на закрытом ныне «Эхе Москвы», даже с ординарными ведущими и дикторами. Когда люди дозванивались им (мне, правда, не удалось ни разу из трех попыток) и старались что-то объяснить, дополнить, их резко и грубо обрывали такие вот небожители: «Вы вопрос задавайте!», как будто у них на все вопросы имелись готовые ответы, и обычным людям более 30 секунд не давалось на высказывание и ничего, кроме вопросов, говорить не дозволялось. Во Франции есть две разговорные в основном радиопередачи, рядом на шкале стоящие, и при этом одна крайне правая, а другая крайне левая по политическому спектру, где ведущими выступают часто известные писатели, депутаты и люди, имеющие в своей жизни достаточно нерадиозаслуг. Так там, когда слушатели звонят, им позволяется говорить достаточно долго, иногда по 15–20 минут, и, как правило, никаких вопросов никто не задает, так как слушатели зачастую бывают гораздо умнее, логичнее, информированнее и интереснее ведущих. А в России эти ведущие и «гвозди» программ на улицах и в магазинах несут надменные лица постоянно занятых и торопящихся куда-то людей, причем улыбнуться и выслушать могут только кого-то тоже известного. Просто чинопочитание и гонор повсюду, даже в якобы демократических кругах. Пока это в России не закончится, не ждать нам других, более значительных перемен.

Приложение к части 1. Дневник 1984 – начала 1986 года

11 февраля 1984 г. Неделю назад «тусовались» с Крокиной компанией на Кировской, зашли в чайную. Взял у Кроки для наших художников из цехов (АЗЛК) «Pif» ы (французские детские комиксы).

16 апреля 1984 г. Понедельник. В субботу я, Эйт (Оля Спиридонова – подруга Кроки) и девочка из Минска попали в «Березу». Выпутались, поехали к Кроке (подвал в Измайлове) смотреть его работы и есть торт Сальпетра, который его привез в честь своего дня рождения. Я остался ночевать (в мастерской в подвале у Сергея).

‹…› Хожу на этюды и в студию Сухинина (в ДК завода АЗЛК). Крока сказал, что я не иду, а бегу вперед.

6 июня 1984 г. Крока приехал с Кавказа, – я звонил его маме, – она вспомнила меня как «красивого мальчика».

1 июля 1984 г. Воскресенье. В Строгановке вчера встретил двоих хиппей, с которыми сидели в ДНД[30]30
  ДНД – аббревиатура от «добровольная народная дружина».


[Закрыть] «Березе» на Пушке.

13 августа 1984 г. Понедельник. В этот четверг возвратился из Риги, куда поехал с Крокой (Леша Диги (Ной), гитарист, сошел в Волоколамске). Выехали в среду 1 августа. Устроили себе проводы в мастерской Кроки. Были Кузнечик (Щелкунчик), первая «жена» Кроки (Леля) и Карина.

Ехали в поезде бесплатно. Я совращал Сандру, латышку-проводницу, а Крока в соседнем проводницком купе спал и просыпался, чтобы сказать, что талант должен быть голодным, но гению немного можно, и получал еще еду. Одеты мы были в свитера без рубашек, в значках, с хипповыми сумками, Крока со всякими фенечками на шее и проч.

С Сандрой, расставаясь, плакал. Тяжело расставаться не с красотой, а с человеком.

В Ригу вступили как сумасшедшие, ликовали – шли в золотой прозрачный закат. Искали Диану или Татьяну (девочки, которые некоторое время назад, кажется весною, вписывались в мастерскую к Кроке). Диана подошла к своему дому только затемно. Крока (с новым псевдонимом Смайл Сольми) рисовал улиток, ирисы и эмблемы на стене, как вдруг появилась Диана. Не худая и невзрачная, с длинным хайром, какой я ее помнил по Москве, а цивильная, с волосами всего по плечи. Встретила тяжело, чувствовалось внутреннее разочарование всеми хиппи, а может быть, еще чем-то. Мало-помалу мы своей неуемной энергией начали пробуждать в ней улыбку, бродили по городу, смотрели на дома и через минуту кричали: «Вот это модерн!»

Пошли в старый город к Марине. Дом у нее уникальный – в нем живут уже 500 лет! В Москве таких домов нет, тем более жилых, а там целый старый город. На набережной Даугавы у необыкновенного моста просидели до двух часов ночи, купались, пили сгущенку и вспоминали и рассказывали об общих знакомых. Потом у Маринки пили чай, и ее тетка возмущалась тем, что мы разговаривали в три часа ночи. Я тогда совсем не думал (не мог поверить, точнее), что такой взрослой на словах и по образу пресыщенной мысли девчонке только-только исполнилось 16 лет! Она бесилась и меня бесила дня три, а потом вмиг затихла и стала просто чудом.

Ночевали первую ночь на горе, в искусственном парке с падающими каменистыми ручьями на лавках, недалеко от Милды. Рано утром проснулись от комаров и холода. Ночью подходил мент и, удостоверившись в том, что паспорта при нас, ушел. Мы думали, что заберет.

Пошли по городу. Удивительные парки, троллейбусы, улицы, которые утром поливают из шлангов женщины, мало похожие на дворников, целая улица в модерне, где мы свернули головы, множество костелов и кафешек. Кафе «NICA» – Ника, Ница! Почти каждый день мы в нем завтракали, или шли в город порисовать, или ехали сразу в Юрмалу на море. Первый раз приехали – все как во сне, в тумане, – море, берег, люди. Только несколько дней назад установилась погода. Крока сказал, что это мы ее привезли с собой. Была еще недогулявшая Лейла, сестра Марины, дикое и бледное существо. Единственное неудобство было то, что Сергей ехал, и мы тащились с ним к шести часам на Домскую площадь, потому что он всех зазвал в Ригу и обещал там ждать (каждый день) на Домке[31]31
  Домка – площадь перед Домским собором.


[Закрыть] в 6 часов дня (но никто так и не приехал). Из-за этого и из-за его приевшейся гениальности мы с ним начали ссориться. Один раз они с Дианой ушли искать другое место для этюдов, а я, порисовав и передумав искать их, зашел в [собор] Св. Томаса. Там разговорились со смотрителем, сторожем храма, были еще туристы и московский артист с женой. О кальвинизме, лютеранстве, 1200 г. – годе основания Томаса, православии, католическом храме в Москве, единственном первом кардинале из Риги, разных приходах и пр.

До 11 вечера слонялся по городу. Дианы не было дома. Было плохо, отчаянно, бесприютно. Сидел у Милды и писал отчаяние. Резко рядом сел сатана в образе девушки, покурил, пошел, не спуская с меня глаз. Чудно и за себя, и за него! У [церкви] Св. Катарины окликнул Крока, и я пошел к Диане. Там сидела Марина, а Сэм был в ванной. Он меня поразил своей светлотой и покоем. Пришла Эва, драконина Сэма. Легли часов в 3–5. Перед этим ночью с Крокой рисовали. Он – ирис по мокрому и девушку в божьих коровках, траве и проч., я – тройку и Диану. Ночью, говорят, Марина с Эвой горланили песни от мака – «хань, ханка».

Ездили в Лиласте, за Гаую, в лагерь хиппи на берегу заболоченного озера. Пока шли, я набрал полпакета грибов. С Крокой на плоту плавали за лилиями, а почти весь обратный путь я плыл в воде, красной, холодной и страшноватой. Там купались многие голышом, много народа. Хороший гитарист Андрей и Миша ночевали в ту ночь с нами у Дианы. Один парень из Теплого Стана. Крест на холме и могила диктатуры пролетариата. Соседи-туристы, уезжая, отдают остатки съестного им. Я рисовал, но скомкал и выбросил. Очень понравился Ганс – рассказывал по дороге в Ригу в тамбуре электрички о Тартуском рок-фестивале, на который не пустили кучу хиппов и вывезли за пределы не только города, но и республики.

Возвращались стопом через Псков, Новгород и Калинин с Сэмом.

19 октября 1984 г. Четыре раза в неделю студии – в Строгановке и у Джута (на Остоженке), еще лекции в университете, Женя и частью работа (тем и неприятная, что рано вставать) очень меня утомляют. Я в состоянии постоянного возбужденного напряжения. Устаю. Но не чувствую разбитости, как от бестолкового или неинтересного труда. Тут цель – Строгановка.

20 октября 1984 г. Суббота. Сегодня с Андреем Фроловым встретился в ЦДХ на выставках пацифистских плакатов международной и рисунков СССР. Был там мужичок со студии Сухинина, волосатый, – и с ним одного мнения, – то, что это позор, а не выставка. Одинаковость, безликость, вплоть до формата рисунков.

На праздники хочу с Женькой махнуть в Питер. Сэму возьму эфедрин, а у него акварель. Там сейчас Марина из Риги.

‹…› в студиях Земцова и Джута мне пообломали крылышки. Не знаю, куда деться. Поеду в бассейн «Москва».

2 декабря 1984 г. Ездил в редакцию «Юности» с прозой и стихами «Беспомощность».

30 декабря 1984 г. Вчера ходил с Крокой, Олей (Эйт), Хонки, Натали (с Дмитровского шоссе), Костей (барабанщиком с Коломенской), Шурой Великим и проч. в Калининское училище (где учился Крока и где преподавал Сальпетр) на дискотеку. Был сначала капустник с Пахомом и Пал Палычем. Полураздетые девицы и вообще уйма, несметная тыща девушек молоденьких, танцы на сцене рок-н-ролла, наши прыжки, крики, сидячие забастовки, музыка – все отлично. Пили в аудитории за сценой шампань и портвейн, и Хонки виртуозно играл на фоно….

14 января 1985 г. ‹…› На Новый год с 5 до 8 вечера был у Кроки – буянили, пили шампанское из кастрюли, ели, пели «Пойдем собирать листья», визжали…

Читаю «Преступление и наказание». Захватывает, как редкая книга может захватить.

Был у Виктора «Врубеля» в Строгине (он потом участвовал великолепным натюрмортом с сиренью на первой уличной выставке у Грибоедова).

У Кроки познакомился с Шапокляк, Лукой, Людой. В пятницу ходили с Женей в Третьяковку, потом на «Прохиндиаду, или Бег на месте»[32]32
  Упомянут фильм режиссера В. Трегубовича 1984 г.


[Закрыть], заходили на Остоженку. Я закончил натюрморт. Заплатил в сберкассу 156 рублей за студию. Раньше купил абонемент в университет. Получил сегодня 93 рубля в строительном управлении.

Читал Аллилуеву и Кл. Саймака. Хочу обменять себе альбом Врубеля на «Гадких лебедей» (ксерокопию) у Вити.

28 февраля 1985 г. У Клары выставка на Малой Грузинке. На открытии я был с отцом, Крокой, Кокси, Маги Габаррой и Кларой, Гошей (Квакером, тоже у нее рисовал), Леной и Валерием.

Крока 7-го переехал к Жанне. Конец подвала! И хорошо, и плохо. Целая эпоха позади. Крока вдоволь себя натешил, а мы и не прочь были. Сколько людей! Самые яркие и постоянные, которых я знал, – Сальпетр, Хонки, Эйт, Поня, Шура Великий, Пахом, Леша Диги (Ной – это про него история с авоськой гвоздей), Берендей, Шапокляк, высокая и в теле Лена, не помню, кто еще.

Через Кроку я узнал Сальпетра (с которым так сдружился, что был свидетелем у него на свадьбе), всю рижскую поездку, через нее Сэма, через того Фролова, через последнего студию на Остоженке и Клару, потом Свету и даже Женьку, с которой познакомился в метро, когда ехал из Архангельского, где был с Фроловым и Сэмом [в дневнике много про одноклассников, с которыми поддерживал тесные отношения, несмотря на три года в институте и два года армии, еще про всякие любовные переживания, так как девки всю жизнь только и делали, что морочили мне голову, про всяких других друзей, по которым я ежедневно и не единожды мотался].

2 июля 1985 г. Поездка в Пицунду стопом – рождение (настоящего) хиппизма во мне. За неделю до этого я почти перестал появляться на работе, растусовался, подписывая людей на сейшена. Толпы людей, почувствовавших свободу, мотались по Москве от меня на «Рижскую», с «Рижской» на «Бабушкинскую», оттуда в Мосрентген или на «Кантемировскую» (это к Андрею аквариумисту Сударикову с «Кантемировской» с Парадоксом и к другому Андрею, Аксенову), или на «Кировскую», на Сретенку. Много людей жило у меня (по нескольку дней) и часто появлялось – Ипатий, Поня, Ира Фри, Леша Фокс, Ира Авария, Пал Палыч (с которым по ночам на рок-н-рольный и прочие мотивы распевали песенники русских песен), Дима (очень земной, основательный и немногословный человек, при этом поэт, пока без хайра, быстро исчезнувший из тусовок), Голубь, Гена Саблин, Влад (поэт, похожий на Бельмондо) и еще куча новых знакомых с Рязанского проспекта, Речного, из Марьиной рощи и т. д.

На работе на праздники 9, 10 и 11 мая закончил, т. е. расписал стену актового зала СУ темперой и гуашью (за неимением в магазинах подходящих красок) на строительную тематику с тем, чтобы в строительном управлении помогли мне с отпуском или переводом. Зам по кадрам перевод не подписал, я получил деньги в СУ, написал бумагу в ВЦСПС, и с Поней выехали на трассу. В тот же день выехал Влад на Воронеж, Маша с Ромашкой и Дина маленькая (потому что была еще большая, Дина-Долли) с Бабушкой Удава и Фри выехали чуть позже на поезде.

Перед Харьковом мы с Поней разделились, я завернул в город знакомиться с Энди, а Поня дальше по трассе. Но Энди проводил вечер с Фри, и я их дома не застал, ночевал в городском парке на окраине (под боком у воинской части), недалеко от трассы. Это была вторая ночь у дороги. Первую мы с Поней провели километрах в 500 от Москвы у стоянки машин в лесочке. Всего пугались и поминутно светили фонариком.

Третью ночь я провел в Антраците Донецкой области, где был напоен компанией шахтеров в доску и под утро обобран. Четвертую шел от развилки на Краснодар до Горячего Ключа и спал в нем на лавке у речки. Пятую уже в Пицунде в ущелье у ребят, уставший, голодный, но уснувший со всеми только под утро. Утром нас разбудили прибывшие Машка с Ромашкой. Ночевали сначала в палатках, потом в пещере прямо у воды. Бабушка Удава скоро легла со мной. Я был с Фри. Бабушка Удава побесилась и ушла. Через две недели начались ссоры и раздоры, так как кончились деньги, и мы все разъехались (Воль остался там до октября). Я, Поня и Машка с Ромашкой через Сочи, Туапсе, Агой (Огайо почти), Новороссийск (с капустным полем), Керчь и Сенную (с черешневыми или вишневыми садами) добрались до Феодосии. Там обожрались, посмотрели с восхищением Музей Айвазовского и весь город с окрестностями, добрались до какого-то пустынного холма с видом на море, спугнули там зайцев, но тут же были подобраны майором погранвойск, который подъехал на газике. Он нас вывез обратно в центр, где мы взяли автобус в другой конец города, где и выбрались в темноте на пляж. Там и заночевали в спальных мешках. Наутро я вышел тут же на стоп в Москву. Меня подобрал жигуль со стереомузоном, который доставил меня со скоростью 135 км в час в Симферополь. Самый интересный шофер вез до Новомосковска Днепропетровской области – говорили о хиппах. Я серьезно задумался над логикой мира сего, о тюрьме, которая будто бы нас всех ждет, о художниках и т. д. Болтали без передышки часов шесть-семь. От Курска, где ночевал под дождь в недостроенной даче, до Москвы за один день довез очень медленный грузовик. На 235-м автобусе добрался до дома. Дома папа и голый холодильник. Но наконец-то с родителями наладил отношения – ничего у них не прошу и спокойненько живется, они на даче, а я дома [ничего себе отношения, подумал я через 35 лет, единственный сын у них, когда сейчас я над всеми своими шестерыми до сих пор трясусь и впихиваю им по максимуму внимания и средств].

К подаче работ в Строгановку готовился серьезно – днем и ночью рисовал и писал, сделал 12–13 рисунков + наброски, показывал три обнаженки (одну полностью из головы, а одна с Анюты Зелененькой в студии на Остоженке – дворницкой, где с ней и познакомился) – масло, два пейзажа ночных и этюд с плохой погодой (с грузовичком на пустыре, где проводилась Бульдозерная выставка).

Интересно, что Витя Топ с моими другими бросовыми работами поступил в Училище 1905 года, а меня не допустили даже до экзаменов.

Я и Долли пролетели в Строгановке. Зато потом некоторое время встречались. На этих встречах Костя Странник (барабанщик) и увел Долли (зачем брать третьего?). Передо мной на просмотре в Строгановке был какой-то Зюзин из Подольска (наверняка родственник), его допустили. Мой дядя Володя, брат матери, который за меня хлопотал, ничем не помог.

У меня иссякли все силы. Я постоянно голоден, невыспавшийся, сексуально голодный, уставший и обломанный.

Познакомился с Милордом (на самом деле видел его уже у Кроки в подвале задолго до этого), Тимом из Уфы и Димой из Эстонии.

Добрался до 0.

Ездили в лес – Странник, Дима Кретов, Лена (архитектор и художница, знакомая Фокса), молчаливый Дима, Фред и я. Устроили неделю рождения. Начали с четверга – Лена привезла цветы, вино и книгу. На следующий день в моей комнате (родительская заперта), на кухне, в коридоре и на крыше были – Миша, Сольми и Виктория (переименованная из Эйт), Лена Герасимова – художница, Тимур, Таня и Энди, Ира и Царевич (только-только с ними познакомился за день до этого в метро), «японка» Ира с «Бабушкинской» (Авария), Пал Палыч и Голубь, Фредди и Дима Кретов (по моим воспоминаниям, самый лучший человек), Странник и Долли, Женька моя (нехипповый человек, с ней ходили гулять в лес и возвратились в 4 утра поссорившиеся и усталые), стриженый гитарист, Ира и Женька с «Багратионовской», Леша Фокс и Олег Леннон (из Ясенева), Андрей Рачинов (волосатый, но не тусовщик, громадный художник из компании Клары). На следующий день – Леша, Олег, Ной, Костя с Ирой, Таня с Сашей (Васильевым – моим армейским другом, поваром), Авария. Потом (в следующие дни) Фри, Костя, искупавшийся в Москве-реке, Андрей…

Потом ездили в Загорск и к Леше Фоксу, который везде ходил с профессиональной сумкой фотографа, но не помню, чтобы снимал что-нибудь, на дачу, где спугнули Сейфуль-Мулюкова.

За два месяца малозначительные события – знакомство с литовцами и с Игорем из Питера, дни рождения Кретова и Иры с «Багратионовской» (она – невысокая плотная девушка с темными вьющимися волосами и толстых очках, сюсюкающая, но громкая, года три бывала на тусовках регулярно), с профессором Леонидом Леонидовичем (в Пицунде и продолжил знакомство в Москве пару раз) и Лешей Романовым из «Воскресения» (в доме через дорогу от моего), две поездки к Хонки и драки там из-за кассет Хонки, с Катей Залетаевой [теперь известный декоратор кино, а тогда свободно и точно делавшая большие набросочные рисунки животных и жившая недалеко, в Теплом Стане], возобновление отношений с Женькой, в гости к Славе-реставратору – его абстракции, месячная свадьба у Саши Васильева (повара из армии) с Таней, флирт с Долли, в гости к Ире и Ною, кинофестивальный фальшивый «Аэробика и любовь», отобранная отцом у меня коллекция монет, выставка Зильберштейна, весенняя и абстракционизма на Малой Грузинке и молодежная на Кузнецком мосту…

С завтрашнего дня – краски, карандаши и ручки!

Надо же было мне прочесть 1000 [на самом деле пару сотен с хвостиком] книг, чтобы наконец прочесть Евангелие (Гены Саблина подарок) и уверовать (не с первого прочтения!) в Иисуса Христа!

Забыл, пожалуй, одно из самых малозначительных событий – меня, кажется, уволили с завода по 33-й статье[33]33
  В Кодексе законов о труде Российской Федерации, утвержденном ВС РСФСР в 1971 г., ст. 33 содержала перечень оснований, дающих право администрации организации инициировать по собственной инициативе расторжение трудового договора с работником. Чаще всего увольнение по этой статье означало, что работник уволен в связи с прогулом или систематическими дисциплинарными нарушениями.


[Закрыть]?

20 июля 1985 г. Поездка в Ригу (на Гаую) – Таллин – Питер.

На вокзале на электричку провожали нас со Snake’ом Авария с Олегом Ленноном из Ясенева, ударник Ноя с герлой, девочка Снейка (Коли) и Ира с «Бабушкинской» – она привезла мне какой-то ксивник, и я ее поцеловал.

Выехали в среду в 20.30. До Волоколамска ночь на трассе – до Ржева. До Риги на поезде и глубокой ночью мы на Лиласте. Там Поня и куча людей, но ни Машки с Ромашкой, ни Ипатия нет. Трепались полночи у костра, потом спать. Они ночью там вмазывались черной.

Каждый день бывали в Риге. Один раз нас свинтили на вокзале в день рождения Графа. Сфотографировали. Я – номер 79.

Сошелся там с Ирой Кнопкой. Трудов стоило, но на третий, последний день добился своего. В палатку приняли изгнанную всеми Мэм из Питера.

Ире пришел перевод – купили палатку, рюкзак, кеды ей, остальные 140 рублей потратили так, что, когда она уезжала из Москвы, аскали рубль на дорогу в поезде на Ставрополь.

В лагерь приходили кришнаиты, которых я видел впервые. Приносили своей еды, пели мантры, спорили и кое в чем убедили меня (хотя некоторые типа Пони и Конфеты приняли их довольно неприветливо). С тех пор какое-то время не ел мяса. В Риге ко мне подошел Андрей Аксенов, у которого Крока жил последние дни перед отъездом в Псков (к Маги Габарре). Ходили с ним и двумя девочками пить пиво.

До Таллина две трети пути проехали (с Кнопкой) на «Жигулях» преподавателя зарубежной истории из Западной Украины. Очень долго и умно говорили. Он острил, но все равно утомил.

В Таллине пили кофе с Натальей, а потом поехали к Сясю, Саше Дормидонтову, антиквару и бонисту. Видел его в Москве. Утром у него встретил слезающую с чердака Аварию и Олега из Ясенева – им удалось посмотреть (поприсутствовать) на рок-фестивале. Понедельник – Рига, вторник – Таллин, Ленинград, среда и четверг – Москва, пятница – Кнопка уехала.

В Питере тоже один день пробыли. Покатались ночью на жигулях, звонил Сэму (Сергей Кузнецов), поехали ночевать к Вадиму (киномеханик в кинотеатре на Невском) на Моховую в очень странную коммуналку. С утра ходили в «Сайгон» с Вадимом.

Впечатление – безразличные, безликие люди, без нутра, без наружи. Рад был уезжать из города камня и подавления человека. Но и в Москве почувствовал то же отчуждение и даже хуже, когда гуляли с Кнопкой. Теперь без надобности в город ни шагу! До Москвы ехали хорошо. До Любани на электричке, а оттуда на трассу. В Калинине были в среду в 10.30, в Москве в 5 утра четверга.

Взяли Кнопке билет домой. Почти не спали, дурачились, съездили в город, обломались от него и обратно домой…

Проводил ее на вокзал и поехал на дачу. Спал целый день, ночь, утром читал Толстого «Записки христианина» (очень верно!) и Лескова «Грабеж» и «Чертогон» – смеялся. Собирал смородину, потом вдруг ломанулся в Москву домой. От клубники и прочего получил расстройство. Дома натянул холст для портрета Ноя, а его и нету дома… Куда он с женой и ребенком делся?

3 сентября 1985 г. Все, все изменилось, все по-другому!

Кнопки я с тех пор не видел: она уехала из Ставрополя, но ни в Питере, ни в Москве ее нет. Ровно месяц назад приехал из Ставрополя, где провел с Ирой дня четыре. Доехал из Москвы в Ставрополь за 26 часов по Воронежской трассе. Последние 50 километров везли на старой «Волге» двое адыгейцев, с ними глухой; ночью искали дом Иры, я их еле дозвался зайти со мной к ней. Сидели, болтали, пили чай. Они подарили ящик помидоров. Кнопка была рада. Сутки мы с ней бедовали на мои 10 рублей, а потом приехали ее родители (с Севера) на купленной новенькой «Ниве». Ночью с ними пили водку. Мы с Ирой с Гауи не ели мяса из принципа. Днем шатались в городе, пили кофе и пиво везде, рвали цветы на улице, ели вишню и тутовник. Город – рай, сплошной сад и цветник, домики небольшие, аккуратные, чисто, люди под new wave, но приличные, лучше его быть не может! Я там себя чувствовал богом!

Потом я посмотрел по ТВ открытие фестиваля и захотел ехать в Москву. Решили вроде бы ехать вместе, но в последний день уехал я один. Ира обещала приехать, но так и не приехала…

Доехал до дома и два дня гнил – писал в Куйбышев, что никаким фестивалем тут не пахнет. Но ночью пошли прогуляться по Стриту с Максом Левиным, встретили, как бурю, Тэйт, Машу Большую с кем-то еще, и они, подхватив нас, впихнули в самый водоворот и вихрь hippies at the festival[34]34
  Хиппи на фестивале (англ.).


[Закрыть]. Был «Парк Горького», «Караван» и пр., были демонстрации (просто наши гуляющие толпы) по 100 человек, поездка в американский клуб, новые знакомства и вылазка из подполья кучи людей, «Джанг» и пр.

6 августа 1985 г., в день памяти Хиросимы, тоже собирались, погуляли и разошлись. Две недели назад – выставка у Грибоедова, 40 минут, и 58 человек в 46-е отделение милиции на «Икарусе», 30 не взяли. Пирогово – 30 человек (когда голые на лодке), опять винт, герой дня – Ромка.

Потом в воскресенье сейшн на «Соколе». Отлично, много кто играл – Гена Саблин с Димой Прониным, «27-й километр», Поня, кто-то из «Пилигримов», молчаливый Дима, еще кто-то. Поваляли дурака под «Пойдемте собирать листья» и т. д.

Собирались на Яшке, там же битломаны, панки, металлисты, глухонемые. Два раза еле ушли от винтилова. Потом Мишка (у Ломоносова).

На субботу и воскресенье ездили с Воробьем (такая простонародная полненькая продавщица из овощного, которой одно время Поня увлекался) и Геной (Саблиным) в Ригу. Сейчас история с Любашей.

27 сентября 1985 г. Время летит так, что не знаешь, в какой десятке сегодня число, что за месяц… Очень устаю, плохая осенняя погода, безмазовые тусовки. Позади выставка у Топа, сейшн электрических групп у Билла, позади Люба… Грустно. Я раздражен, устал, плохо сплю, не высыпаюсь, не могу использовать хоть как-нибудь с толком мое время, но ношусь с Шурупом по Москве, как будто точно знаю, куда и зачем иду. Разочаровался в хиппях, не могу устроиться и решиться пойти на работу, ничего не получается с рисованием.

Но в руках Евангелие, появился один замысел на тему проповедей пророка (И. Х.), будет выставка Н. Коваленко, выставка хип-прикидов, февральская выставка [наших] художников. Главное впереди: сплочение людей вокруг Гены – евангелистов и людей чистой веры, и вокруг Пони – благородных тунеядцев-хиппарей. Не знаю, как с новыми коммунами, – не сделают ли люди церковь опять?

Познакомился с Борисом Жутовским, опять был у Щекочихина – предлагает ТВ, Талочкин, Бич, Красноштан.

Приехал Сольми из СПб., Мэм крутится около меня. Хорошие, добрые отношения со всеми, особенно с Шурупом, Ипатием, Поней. Хипня здесь – болото из тусовочных людей, много торчков (чернота, бесы!), но много и просто клевых волосатых – Саша Пессимист с компанией. Всегда приятны встречи с такими светлыми людьми. Даже не очень важно, разделяют ли взгляды по вере или нет, – живут они по Богу.

11 октября 1985 г. Ездил к Поне смотреть фотки и прикиды на выставку.

9-го был день рождения Дж. Леннона. Праздновали у Дженни 70 человек. У моего дома меня останавливала милиция. Сегодня был визит участкового.

Понял сущность своей деятельности – сделать так, чтобы люди не скучали, не были одинокими и жалкими.

Вспомнил: ходили на театр Зайцева – «Стулья» Ионеско.

Все ладоши отхлопали – они прошлись по всем сторонам жизни и идей, и именно путем абсурда. Выходили, писали на стенах, теперь он (Зайцев) в гневе (от страха), ищет нас побить.

Чувство взлета и счастья не покидает меня. Читал вторую часть «Степного волка».

21 октября 1985 г. Завтра поеду (хочу поехать) в Питер походить по Эрмитажу. О суете – Алиса и торчки. Выгнал. Алла (миниатюрная герла с громадными еврейскими глазами, лет 17, которую с некрасивой подружкой выцепил Никодим с какой-то битломанской тусовки), Алиса, потом Ипатий. Днем на даче, вечером в гостях (у меня) Сольми, Катя и ее брат Саша. Жду Ларису (Алису).

Дурацкая история с Капраловым – встречался с сатанистами. Это для меня даже не интересно. К себе надо относиться с юмором!

1 ноября. Первый день работы в ДЭЗ художником.

Выставка прикидов.

23 декабря 1985 г. Ромашка и Траян выглядят уже сильно олдовыми по сравнению с пионерами.

За это время крестился у монаха Серафима, въехал в православие, хожу в церковь на Неждановой, был два раза в Загорске, причащался.

Работал две недели в Даниловом монастыре, перегрузился. Ушел. Был порыв уйти в монахи.

Разговоры о Новом годе. Вчера был концерт Мочалова и Ипатия в Загорянке. Человек 250 волосатых и системных.

Был на концерте Гребенщикова и «Браво» с Леной. С Шамилем взламывали дверь. Говорил с Борисом о возможности концерта для хиппи. Рядом стояли Макаревич и Стас Намин.

Мысли о коммуне типа Лонго-Май.

История с днем смерти Леннона на Больших Гоголях. Через час – «Принц, уводи своих!» с предъявлением удостоверения МУРа (на самом деле агенты КГБ под прикрытием). На Ленинских горах в то же время Коля Храмов получил сотрясение мозга.

Саша Сталкер написал новый манифест, но все испугались его поддержать. Потом в «Этажерке» забрали Алекса Сюсю, потом «Турист», и 50 человек в заброшенном доме, песни Леннона, Вишня читал стихи свои, Арыч пел песни и «We shall overcome», потом пешком до Ноги (пл. Ногина). На следующий день, 9 декабря в Олимпийской деревне на лекции Саши Иосифова наших 60–70 человек, песни, лекция о жизни Ленина, пардон, Леннона, слайды и музыка и наше подпевание хором «Give peace a chance!», дискотека и разговор до часу ночи с Андреем Дубровским. На следующий день я перестал работать в монастыре. Люба выходит замуж за рижского Мента.

Два дня на «Речном Вокзале» у Миши Безелянского и Игоря. Пили вино и вкусно ели, очень спокойно.

Поня теперь транспортом не пользуется, ходит пешком. Несколько нетерпимым он стал.

Как-то на концерте Кинчева видел Свету Каганову.

Нарисовал лучший свой портрет Аллы, когда еще живал у меня Красноштан (рисовал со злюкой Алиской).

Читаю Воннегута и готовлюсь к завтрашней репетиции у Саши Вяльцева «Девятого праведника» на Новый год.

25 января 1986 г. На Новом году познакомился с Леной Григорьевой из Рязани. С тех пор не расстаемся. Через два месяца станем женатиками. Жизнь круто изменилась, от Системы я как-то отдаляюсь, чувствую даже некоторую неприязнь к той деятельности для всех, которой занимался. Все меня только ругают, как и сообщила мне Зелененькая в письме из Риги. Можно делать только для некоторых, например выставки. Цель – для художников, а не показатель массовости тусовки.

Ходим постоянно на концерты и выставки. В Рязани смотрели «Строй»[35]35
  Речь идет об американском фильме «Parades» («Парады», «Смотры»; 1972), который был выпущен в прокат в СССР под названием «Строй».


[Закрыть] – полный вперед! Были на Чекасине, Летове, еще где-то, убей, не помню. На выставке на Малой Грузинской – там картины Новоженова. На лекции о Тибете – интересен современный Китай. Прочел сборник Воннегута, «Собачье сердце» Булгакова, «Тайные писания первых христиан» и читаю Смирнова «Государство Солнца»[36]36
  Воннегут К. Бойня номер пять, или Крестовый поход детей; Колыбель для кошки; Завтрак для чемпионов, или Прощай, черный понедельник; Дай вам бог здоровья, мистер Розуотер, или Не мечите бисера перед свиньями / Пер. с англ. Р. Райт-Ковалевой. М., 1978; Свенцицкая И. С. Тайные писания первых христиан. М., 1980; Смирнов Н. Г. Государство Солнца: исторический роман. Красноярск, 1985. Повесть М. Булгакова «Собачье сердце» была опубликована в СССР только в 1987 г., автор читал или иностранное издание, или его копию.


[Закрыть]. Смотрели «Апокалипсис» Копполы. Доделываю портрет Аллы, сделал удачный карандашный портрет Лены своей.

Приезжал к нам в гости с женой Валера Царевич (-король, королевич). Хорошо, но мало поговорили. Я ему подарил кисточки, он похвалил «Монастырь в лунную ночь».

С Пессимистом хотим сделать квартирную коммуну. Машка его горит театром, написала пьесу. У них живут Шуруп (с ним мы почти разошлись из-за герлов), Поня, Алиса, Катя Калинкина, Ромашка. Встречали Старый Новый год у них. Федор – не в кайф.

А сам Новый год вся тусовка со мной во главе начала на Арбате (у Галчонка), потом памятник Свердлову и полковник Рыжов с его предложением не ходить по Горького, удачная тусовка к Тимуру-Гоге (приятель Никодима, азербайджанец – авангардист, очень дикий, но веселый) на «Икарусе» и Новый год со свечами под елками на Старом Арбате. Потом – заброшенный дом на бульварах, танцы с Машкой Ремизовой, Калифорния, Ленка, потом песни Пони, на следующий день сейшн Ипатия.