Текст книги "Безымянный человек. Повесть"

Антон говорил абсолютно спокойным тоном. От его взгляда веяло холодом и злобой. Я не решалась что-либо прокомментировать или прервать его. Сидела на краешке дивана, боясь пошевелиться, будто меня сейчас прогонят, если я шелохнусь, и внимательно слушала.

– Я думал, что внедрюсь в вашу компашку, запишу, как проходит операция и обеспечу себе защиту на время, а сам придумаю, что сделать, чтобы развалить бизнес Натаныча, расквитаться с ним полностью и усадить за решетку. А дураки вроде вас все равно будут появляться. Придет другой Натаныч, который организует что-нибудь еще. Внедрением с этим не справишься. В одиночку тем более. Остается только сводить счеты. Или не дергаться.

Я решила, что он говорит уже не со мной, а с воображаемым собеседником, более информированным, чем я, потому что я уже перестала понимать суть, а каждый мой вопрос до этого монолога оставался без ответа. Мне захотелось еще кофе (горький, как моя жизнь, как думала я в тот вечер, вспоминая о шоколаде), я встала и направилась на кухню, но притормозила на пороге с озарением.

– Из-за меня ты передумал?

– Девчонкам не место в таких делах, – только и вымолвил он, откидывая голову на спинку кресла.

– Так почему бы просто не отдать запись следователям?

– Ты серьезно думаешь, – сказал он, приподнимаясь в кресле, – что мне поверят? Да у него везде есть свои люди. Так они меня еще быстрее найдут.

– Тогда я не понимаю, как ты собирался ему мстить?

Он повернул голову в мою сторону и резко бросил мне:

– А это уже тебя не касается. Для твоего же блага. Я ничего не ответила и оставила его одного.

Не помню, сколько минут я просидела на кухне с неполной чашкой горькой жидкости, которая должна была быть кофе. Из комнаты не доносилось ни звука, кроме спокойных инструментальных мелодий, и я решила, что Антон заснул. Сначала я думала о рассказанной им истории. Раньше я считала, что такое возможно где угодно: в художественных романах, в криминальных новостях, в боевиках и детективах, но только не в реальной жизни. Тем более в моей. Мы всегда уверены, что с нами ничего не произойдет. Что мы застрахованы от всего на свете. Только не мы, только не с нами. Но оно случается. Я мотала ногой, закинутой на другую ногу, следила взглядом за качающимся на ноге тапочком и пыталась понять, что же я чувствую. На самом деле. Зажмурившись на мгновение, всем своим естеством я поняла. То была радость. Радость, что я сбежала от осточертевшего мне Темы, ограниченного игрой в карты и пивом.

Наконец, наступил тот момент, когда он не знал о моем местонахождении. Я была рада, что отрезала себя от внешнего мира, мне не нужно было общаться с непонятными человекообразными существами, живущими гнусной жизнью и… Стоп! Я открыла глаза и вернула ногу в состояние покоя. А разве я не была такой же? Разве я не подобна им? Я спросила саму себя: «Кто ты? Чего хочешь и куда идешь? Что ждет тебя впереди?» В соседней комнате сидел парень, который бросил свой план, пусть и не очень-то понятный, чтобы вытащить меня из того болота, в котором я находилась. Может, это был первый шаг к поиску себя. Я не знала, но радовалась, что в тот момент была с ним. Меня наполняла согревающая нежность. Я начала перебирать в воспоминаниях, как увидела день назад улыбающиеся глаза Антона, после мне вспомнились его ямочки на щеках, которые становятся более выраженными при улыбке, и во мне пробудилась тяга к нему. К реальности меня вернули шаги в коридоре. Выйдя из кухни, я увидела, что это Антон вышел убедиться, что дверь заперта на оба замка. Мы встретились в узком коридоре.

Смотрел он уставшими, но необычайно выразительными глазами, от этого взгляда казалось, будто к моему телу подключены проводники электрического тока. Все то, что я чувствовала, длилось доли секунды, но уже после я поняла, что это был тот самый момент, который люди называют вечностью.

Без раздумий я потянулась и впилась в его губы. Сухие и горячие. Он ответил мне без замедления, но это не было бешеным поцелуем, какие бывают в моменты, когда между людьми вспыхивает страсть. Этот поцелуй можно сравнить с распусканием бутона розы. Поцелуй был медленный и нежный. И прикасался Антон каждый раз мягкими горячими губами, будто передавая посыл: «Я на твоей волне». А через несколько минут он оборвал наш поцелуй и отстранил меня. Еще не насладившись теми минутами нежности, я посмотрела на него с непониманием. Неужели я совершила ошибку?

– Завтра ты должна отправиться к надежному человеку. Адрес у тебя есть, – сказал он холодно и бесстрастно, после чего отправился обратно в комнату.

– А ты?

Молчание в ответ. Не знаю, понимала ли я сама смысл своих слов, но говорила я их со святой убежденностью.

– Я без тебя никуда не пойду.

Не дойдя до кресла, он круто развернулся. Еще шаг, и мы бы столкнулись.

– Как можно быть такой глупой? – он бросил эти слова прямо мне в лицо и сделал это очень громко, отчего я вздрогнула и быстро заморгала.

Следующие слова он выговорил уже с привычным спокойствием.

– Он поможет тебе спрятаться.

– А здесь, с тобой?

– Тебе нельзя со мной связываться. Из-за меня уже убивали подобных тебе. И хуже всего то, что я не смогу тебя защитить. Им нужен я.

Он замолчал и продолжил смотреть мне в глаза. Мне хотелось прижаться к нему и ощутить тепло его тела. Мне хотелось сказать ему, что мне хочется жить другой жизнью, пусть даже опасной, но наполненной новыми эмоциями и… людьми. Он подарил мне это желание, просто появившись в моей жизни. Глядя на него, я ловила себя на мысли, что мне хотелось бы заботиться о нем. А еще мне хотелось сказать, что я хочу любить. Быть может, это единственное, чего я хочу от жизни, и, возможно, на большее не способна, но это желание, по крайней мере, не было никем навязано и привито, и да, оно было искренним.

Но вместо этого всего я спросила:

– Как же тебя на самом деле зовут?

– Можешь называть меня Дин.

– Оно тоже ненастоящее? – огорчилась я.

– Оно самое настоящее из всех моих ненастоящих имен. Люди из моего круга называют меня так.

Я хотела назвать ему свое имя, но он сказал, что знает его. После этого он растянул губы в слабой улыбке, выключил музыку, затем и светильник на стене и устроился на кресле под пледом. Всем своим видом он показывал, что разговор окончен и пора спать. Чувствовала я себя скверно, но не успела понять, как отдалась сну.

Мне снилось, как я бегу по безлюдной улице, где со всех сторон подступает мрак. Над головой свистят пули. Я петляю по дороге. За мной гонятся люди с черными лицами. Бесформенные. Похожие на сгустки однородной массы. Они выскакивают из-за углов зданий, вылезают из дорожных люков, выпрыгивают из окон домов и сливаются в одну большую чернильную кляксу. Они настигают меня. Я загнана в переулок с тупиком из кирпичной стены бесконечной высоты. Уродливый преследователь движется в мою сторону. Когда он оказывается почти вплотную, я различаю его лицо. Лицо Темы. Только глаза у него ввалились в глазницы, щеки обвисли, а когда он расплывается в довольной ухмылке, я вижу, что зубы у него сгнили и наполовину раскрошились. Меня обволакивает запах смрада, гнили и разложившейся плоти. От этого меня чуть ли не выворачивает наизнанку, но страх оказывается настолько сильнее рвотных позывов, что я не могу этого сделать. Тема говорит неестественным голосом, как он рад, что нашел меня, и протягивает ко мне руки, которые вычленяются из общего черного сгустка тела.

– Ты моя! – с триумфом кричит он, пытаясь заключить в объятия. – Моя и только моя!

Я же начинаю его отталкивать, но вместо этого меня все больше поглощает чернильная растекающаяся масса. Крики получаются утробными, силы иссякают, и нас закручивает в сюрреалистичную спираль. А Тема продолжает кричать: «Моя! Моя и только моя! Ты без меня никуда, малыш!»

Я вырвалась из пелены сна и, открыв глаза, приподнялась на локтях, не сразу понимая, где нахожусь. В комнату лился желтый свет фонаря, но спустя мгновение я поняла, что это луна. В кресле спал Антон, хотя после я вспомнила, что самое близкое для него имя Дин. Несколько минут безотрывно я смотрела на мирно спящего парня и думала: «Почему Дин? Сокращение от фамилии? Или переделанная форма имени от Дениса? Но тогда почему Дин, а не Ден? Чтобы нельзя было догадаться? Может, это от прозвища? Что-нибудь на английский лад? Или имя какого-нибудь героя?»

Удивительно, с какой легкостью приходили мне в голову вопросы и возможные варианты, но остановиться на чем-то одном я не могла. Это было нечто вроде мозгового штурма, когда задача состоит в том, чтобы набрать как можно больше пищи для размышлений. Уж чего-чего, а этого у меня было в изобилии.

Дин спал в кресле, которое не раскладывалось. Он прислонил голову к спинке, а ноги перекинул через подлокотник. Я была уверена, что ему там неудобно, и утром его будут мучить боли в спине и шее. Прядь волос упала на лицо. Одна рука лежала поверх пледа, и за время моих пристальных разглядываний его в лунном свете она свисала все ниже. Мне так хотелось подойти к нему, откинуть волосы, положить свисающую руку и прикрыть его пледом. Он мог быть тем, кто ухаживал бы за мной. Я подловила себя на мысли, что не знаю, как он ухаживает, и это меня подстегивало вдвойне. Но одно я знала наверняка: целуется он божественно. Чтобы вызвать воспоминания недавнего поцелуя, я провела по своим губам пальцем и закрыла глаза.

«Какая же я дура, – принялась я укорять себя. – Он выполнял дело ради мести за смерть невинного человека, а вместо того рисковал жизнью, чтобы вытащить меня из этой передряги, в которой я сама виновата. А я мечтаю о его ухаживаниях! Что бы сказали мать с отцом? Что я позорю честь семьи? Ах да, у них же больше нет дочери, и знать обо мне они ничего не хотят. Так я и продолжаю оставаться никем и имя мне Никто».

Я не почувствовала, как по щекам скатились первые струйки слез. Они сбежали так стремительно, что ощутились лишь на подбородке, где начали остывать. Я думала и думала одно и то же, затем откинулась на подушку и расплакалась. Дин проснулся от моих всхлипываний. Во всяком случае, мне так показалось. Впрочем, я могла и ошибиться. Услышав, что он встал, я притихла и принялась вытирать мокрое от слез лицо. Он молча сел рядом со мной и нащупал мою руку. Сжимая одной рукой мою ладонь, второй он провел по щеке, где еще не высохли слезы. И тогда я разрыдалась с новой силой. Ревела, будто я аварийная сирена. Дин потянул меня к себе. Я уткнулась ему в плечо и задыхалась от собственных рыданий. Первое, что я смогла произнести внятно, не глотая слова, была фраза:

«Я потеряна». Чуть успокоившись, но продолжая лить слезы, я рассказала ему, что меня отчислили из института, что родители меня знать не хотят, что я не знаю, зачем живу, и душа у меня ни к чему не лежит.

Дин гладил меня по голове и баюкал, приговаривая: «Тише-тише. Все хорошо. Я рядом. Тише». В какой-то момент я вырвалась из его объятий, села на диван напротив него и, глядя в блестящие в темноте глаза (он сидел прямо напротив окна, его освещала луна), отчетливо произнесла:

– Я без тебя никуда не пойду. Такая глупая, как я, еще во что-нибудь ввяжется. Тебя потом будет совесть мучить.

Я разглядела, как он улыбнулся, после чего снова обнял меня и на этот раз прижал меня в груди. Я почувствовала, как отбивает ритм его сердце, и мое собственное забилось быстрее. Крепко обхватывая его, будто одно движение – и я упаду в пропасть, я начала осыпать его поцелуями. Покрывала поцелуями его лицо, не встречаясь с губами. Меня переполняла нежность к этому человеку. В ту ночь я была счастлива, потому что главный человек моей жизни был рядом со мной.

Я уснула у Дина на груди. Сквозь сон мне помнилось, как он опустил меня чуть ниже и сам лег на подушку. С сонными бормотаниями я натянула на нас одеяло и погрузилась в страну грез.

До меня доносились детские голоса, звуки дороги, сквозь которые различались щебет птиц и шум деревьев. На лице у меня играли солнечные зайчики. Они-то меня и разбудили. Я натянула на лицо одеяло, но после этого сон уже ушел. Дина рядом не было. Зато как только я высунулась из-под одеяла, зайчики снова забегали по моему лицу. Дин стоял в одних светлых джинсах у окна с зеркалом в руках и «натравливал» солнечное отражение на меня. Я посмотрела на него с укоризненным взглядом и улыбкой на лице и начала потягиваться.

– Пора вставать, – бодро произнес он.

На вид он соответствовал своему голосу. Те волосы, что постоянно свисали почти до подбородка, закрывая скулы, он убрал в маленький хвост на затылке. Щетина на щеках была сбрита, только на подбородке оставалась прежняя растительность. Он достал из тумбочки белую футболку с психоделичной картинкой и, жестами призывая меня к подъему, вышел из комнаты.

Пока я была в ванной, оказалось, что он сходил к кому-то из соседей с просьбой позвонить и одолжил немного сахара. В придачу к сахару он принес банку клубничного джема и батон хлеба, на другой завтрак рассчитывать не приходилось.

– Мне бы таких соседей, – присвистнула я.

– Это только баба Нюра такая. Я помогал ей с похоронами мужа. Она звала на чай с блинчиками, но у нас нет для этого времени.

Мне казалось, что время – это все, что у нас есть. Я представила, что теперь мы с ним одни. Во всем мире у нас нет никого, только мы, время и жизнь. Я моментально свыклась с этой фантазией. Меня наполняло удивительное чувство легкости и той же радости, о которой я думала накануне. И не так важно, что я ничего не знаю о Дине.

– Ты всю жизнь прожил здесь? – спросила я за завтраком.

– Нет. Это временное убежище. Одно из. Соседка думает, что я из соседнего дома. Мало кто обращает внимание на аварийный вход в подъезд. Выкупил код у уборщицы, – сказал он, допивая кофе.

Для меня это был прогресс в нашем общении. Завеса скрытности приспустилась. Я не стала больше ничего спрашивать, довольствуясь тем, что Дин хоть на один вопрос ответил без взгляда «этого тебе знать не положено», которым награждал меня всякий раз.

После завтрака он рассказал, что сейчас будет рискованно показываться на улице, но нам нужно съездить к тому самому человеку, к которому я должна была отправиться одна. В отличие от Дина, мне не во что было переодеться. Тогда он достал мне одну из своих футболок, которая могла сойти мне за платье, и джинсы. Джинсы были мне сильно велики. Тогда он нашел на журнальном столике ножницы и безжалостно превратил джинсы в шорты, которые я затянула на себе ремнем. Ничего из косметики у меня не было. Волосы я убрала в пучок и спрятала под кепкой, которую дал мне Дин уже на выходе. Сам же он надел солнечные очки. Стараясь держать себя как можно непринужденнее, мы вышли из подъезда.

Мы сели в автобус. Судя по всему, денег у Дина было не больше, чем у меня, потому что пока я переодевалась и возилась с волосами, он вытрясал все ящики квартиры и проверял карманы одежды. В одном из ящиков он нашел ту самую флешку с компроматом на Натаныча. Он показал мне ее с пояснением, после чего положил в верхний ящик.

Его друг жил в соседнем районе, я предположила, что это не так далеко от того места, где находились мы. Когда Дин сказал, куда мы поедем, я поняла, что эта часть города мне не знакома. Несмотря на то, что город К. был небольшой, я никогда не бывала в том районе.

Погода стояла чудесная. Августовское солнце грело последней надеждой лета. Я даже обрадовалась, что не зря джинсы превратились в шорты. Люди смотрели на нас как на бродяг. Вглядываясь в их лица, я читала презрение и легкое отвращение. Я собрала с десяток таких взглядов, прежде чем подумала о настоящих бродягах, которые просят подачку. Ведь я никогда не задумывалась, что каждый может быть на их месте. А ведь и я глядела на них с отвращением, после чего, отводя взгляд в сторону, принимала равнодушный вид. Я видела в них тех, кем они были на тот момент – грязными оборванцами с протянутой рукой, но не думала о том, кем они могли быть до того, как вышли просить подаяние. Так, почувствовав на себе то, что каждый раз чувствуют они, я съежилась и ощутила себя отвергнутой. Отвергнутой целым миром. Мне очень хотелось спросить, что думает по этому поводу Дин, но в тот самый момент автобус нехарактерно затарахтел. По салону прошлась волна неодобрения пассажиров. Мы продолжили путь еще каких-то пару сотен метров, после чего кто-то из позади сидящих завопил:

– Горим! Горим!

– Дым! – подхватил второй голос. Всех охватила паника.

Из-под автобуса валил густой черный дым. Водитель заглушил мотор на обочине и отправился к месту задымления с огнетушителем. Половина пассажиров выбежали поглазеть на это действие. Кто-то фотографировал, некоторые строчили что-то в телефоне (наверняка в твиттер, решила я и возненавидела ту пару людей). Мы с Дином сидели в середине салона на соседних сиденьях и ждали. После насыщенного минувшего дня возгорание автобуса меня не впечатляло. Готова поспорить, что и Дина тоже. Помимо погони, вчера он убил двух человек. Мне было интересно, впервые ли он это проделывал, но говорить в людном месте о таком было небезопасно. Поэтому я держала обеими руками его ладонь и смотрела в окно. Туда же смотрел и он.

Радио в приемнике у водителя было настроено на местную радиостанцию, которая открылась недавно за счет государственных субсидий, и освещала новости города К.

После рекламы детского питания начались новости часа, где сообщалось, что в городе разыскиваются двое хулиганов – мужчина тридцати лет и девушка двадцати лет, которых видели вчера на пожарной лестнице сто четвертого дома на Малой Октябрьской улице в районе семи вечера. Свидетели видели, как двое залезли в одну из квартир дома и устроили переполох на улице. Также очевидцы слышали несколько выстрелов.

Чтец новостей продолжал описывать какие-то детали вчерашнего беспорядка, но я не стала вникать в суть. Мы переглянулись с Дином, обменявшись взглядами вроде «надеюсь, этого больше никто не слышал». Стало известно о неисправности автобуса. Водитель говорил с кем-то по телефону и просил пригнать замену.

– Нужно выходить и идти пешком, – шепнул Дин. Кажется, новости никто не слушал, все были поглощены проблемой с автобусом. Кто-то уже опаздывал в нужное место, некоторые ругались для создания большего гама, несколько человек сидели смирно в автобусе. Они-то и могли заподозрить, как мы с Дином занервничали после этих новостей.

– Сколько мы проехали? – поинтересовалась я.

– Полпути. Если выйдем и пойдем через парк, будет ближе. И безопаснее.

Я посмотрела в сторону парка, о котором он сказал. Парк больше был похож на лес. Даже засомневалась, что там можно пройти, но Дину я доверяла полностью. Если по-хорошему, то терять нам было нечего.

Насчет леса я ошиблась. Это действительно оказалась парковая зона, где прогуливались мамочки с колясками и детьми, пожилые люди, в паре или с собачками. Проносились группами велосипедисты, один из которых чуть не наехал на меня на своем ВМХ. Встречались одинокие бегуны и влюбленные парочки. Часть пути мы прошли, преодолевая то большие подъемы, то крутые спуски. Чаще здесь встречались спортсмены. Один раз пронесся мотоциклист на питбайке. Как люди на них ездят? У них ведь нет ни спидометра, ни фар…

Высокие сосны перешептывались верхушками крон. Сколько историй они могли бы рассказать. В кустах боярышника беззаботно чирикали воробьи. Нам даже встретилась белка с пушистым светло-коричневым хвостом. Сперва она выскочила на тропинку, затем в два прыжка оказалась на сосне, словно это был призыв зрителей, потому что после этого она устроила демонстрацию своих акробатических способностей. С ветки на ветку, с дерева на дерево, а потом снова оказалась на дорожке перед нами. Кроме подобранной на тропинке шишки я ничем не могла ее угостить. Она быстро поняла это, махнула хвостом и убежала прочь.

Мы шли по лесной тропинке, которая плавно огибала поросший густой крапивой кювет. Здесь пахло хвоей и сырой землей. Скоро показалась дорожка, выложенная тротуарной плиткой, и мы вышли к главной части парка. В центре разливался пруд, где плавали утки. Солнце играло бликами на водной глади. Мы шли, взявшись за руки. Больше всего мне хотелось, чтобы прошлого не было. Чтобы не было проблемных отношений с родителями, не было ни бесцельно проведенных ночей у Семы, ни Темы с его компанией. Чтобы знакомство с Дином произошло при других обстоятельствах. Я ощущала тепло его ладони, и мне этого хватало. Я сбавила ход и посмотрела наверх. Деревья над нашими головами замыкали круг, в котором было видно идеально голубое небо. Слышался смех детей, женские разговоры, лай собак, крики уток. Входнув воздух полной грудью, я улыбнулась Дину. И мы двинулись дальше.

Через пруд перекидывался железный мостик, шаги на котором отдавались гулким эхом. Оказавшись по другую сторону пруда, я остановилась и оглянулась, чтобы лучше закрепить в памяти это место. Место, где я почувствовала, что хочу жить.

Еще через полкилометра мы вышли на шоссе. В этой части города стояли еще старые одноэтажные домишки с резными ставнями, а у некоторых еще сохранились флюгеры. Мне вспомнились детские поездки к бабушке в деревню Р.

Это была настоящая деревня, где в каждом доме держали домашний скот, топили дровяную печку и носили воду из колодца или родника. Бабушка Нина держала десятка два кур и трех поросят. Я специально просыпалась рано утром, чтобы выпросить у бабушки ключи и пойти выпустить в загон кур, а потом наблюдать, как они роют червей и кудахчут. Одним летом меня взяли с собой на сенокос бабушкины соседи. Мне было тогда лет одиннадцать-двенадцать. До обеда мы пробыли в поле, вороша, а затем убирая в высокие стога сено. Мне хорошо запомнился запах скошенной и высушенной под палящим солнцем травы. А потом я услышала звук работающих моторов, которые становились громче. Я увидела, как со стороны засеянного в то время пшеницей поля движется караван комбайнов. Первым делом я испугалась. Они были огромны, мне казалось, как танк. От страха у меня похолодело сердце. Только потом сосед дядя Володя сказал, что это комбайны, которые едут убирать урожай пшеницы, а потом рассмеялся надо мной.

Пока я гостила у бабушки Нины, я бегала играть с соседскими мальчишками в футбол или строить город из песка. Но больше всего я любила уходить на луг одна, чтобы собрать огромный букет из полевых цветов. Мне нравилось чувствовать, как трава покалывает голые ноги, проводить рукой по верхушкам трав, приводя их в движение. Колокольчики, гвоздики, васильки, ромашки и множество других растений расстилали передо мной пышный цветущий ковер. Приходя домой, я спрашивала у бабушки названия тех цветов и растений, которые я никогда не видела в городе. Тогда она рассказывала разные истории о них. Например, я не знала, что фиолетовый цветок с округлыми лепестками (которые мы клеили вместо ногтей) и мягкими листьями называется полевой геранью, и люди ей лечились от артрита. Или невысокий цветок иван-да-марья с глубокими цветками в два «этажа» – желтыми и темно-фиолетовыми – называли демонической травой, способной защитить от нечисти в день Ивана Купалы.

Я делилась всплывающими воспоминаниями с Дином, на что он отвечал улыбкой и изредка бросал на меня взгляд, по которому читался интерес и ожидание продолжения истории.

У дома бабушки было небольшое деревянное, как и сам дом, крыльцо. Там я любила сидеть, когда шел дождь или гремела гроза. Мне так нравилось смотреть на наползающую черноту со вспыхивающими молниями. Раскаты грома всегда вызывали у меня в воображении ощущение, будто это звук треснувшего неба. Я подставляла ладошки дождю, а бабушка выходила ругаться, что так я вымокну и заболею. Мне приходилось идти в дом. А когда выглядывало солнце, я снова выходила на крыльцо в ожидании, когда же появится ярким коромыслом радуга.

Осень у меня всегда ассоциировалась с запахом опавших листьев, рябиной, из которой мы делали бусы, и яблоками. Зимой я бывала у бабушки на зимних каникулах и несколько раз на выходных. Утром, сразу после завтрака, я брала коробочку с крупой, и мы шли кормить птиц. После обеда все с теми же соседскими мальчишками ходили кататься с горки на санках. А по весне мы ходили с ребятами на речку. Мы откалывали льдинки и смотрели, как они уплывают. Когда снег уже обнажал землю, а солнце пригревало, мы ловили первых бабочек, которые были еще совсем сонные.

Больше всего я любила май. И в деревне, и в городе. Каждый раз я радовалась, что можно возвращаться домой без куртки, в кофточке или блузке с коротким рукавом. И закат всегда казался мне каким-то особенным. У бабушки я плела венки из одуванчиков и очень любила кормить соседских козочек с наклевывающимися рожками и, чаще всего, молочно-белой шерстью.

До того дня я никому не рассказывала о моих детских годах. В общем-то, у меня было счастливое детство. Пока не умерла бабушка и родители не продали дом. Больше я любила бывать там одна или с друзьями, но не с родителями. Потом я поняла, что к бабушке меня отправляли не для того, чтобы я повидалась с ней, а для того, чтобы мать с отцом могли побыть вдвоем. Без меня. Они всегда были вдвоем. Вместе что-то решали, советовались, строили планы. А я была как лишний элемент. Пазл от другой картинки. Я не успела уловить момент, когда испортились отношения с родителями. Может, поэтому со мной и случилось все это.

– А каким было твое детство? – спросила я Дина.

– Исключительно городское, – улыбнулся он в ответ. – Счастливое было время. Не было мобильных ни у нас, ни у родителей. Пока они узнавали о наших шалостях, проходило какое-то время. У нынешних детей тотальный контроль. Скоро у каждого будет вживленный чип с датчиком GPS. Мы с сестрой много шкодили. Я был старшим, поэтому мне влетало вдвойне. Но это были веселые времена. Нам хватало друг друга, поэтому чаще мы проводили время вдвоем.

Узнать подробности о детстве Дина я не успела. На том моменте он сказал: «Мы пришли», – и набрал на домофоне номер нужной квартиры.

– Кто? – спросил хриплый мужской голос в домофоне.

– Дин.

На двенадцатый этаж нас поднял лифт с большим зеркалом на стене. На лестничной клетке нас уже встречал худой парень в очках и стрижкой «ежик». Поверх джинсов и майки на нем был кухонный фартук. Это и был друг Дина. Мне его представили Стасом. Они хлопнули друг друга по плечу в приветствии, и мы зашли в квартиру.

Стас первым делом снял фартук, пошел на кухню и снял с плиты сковороду, накрытую крышкой. Дин ушел в ванную, а я, как подобает скромному гостю, осталась стоять в прихожей, рассматривая пейзажные фото на полке.

– Ты чего как бедный родственник? – прохрипел Стас, после чего откашлялся.

Пока я мялась и придумывала остроумный ответ, он пригласил меня на кухню. Через минуту к нам присоединился и Дин. Стас накрыл стол на троих и накормил нас обедом. Мы весело поболтали о всяких мелочах, перейдя к десерту и чаю. Посреди нашего чаепития Дин закурил и сказал другу, что ему нужна помощь.

– Да я понял, что ты попал в переплет сразу, как только услышал твой голос, – ровным тоном сказал Стас. – Хочешь выйти поговорить?

– Нам обоим нужна твоя помощь.

Стас поправил очки. Он принял еще более озабоченный вид и, сложив ладони вместе, произнес:

– Если уж с тобой и девушка, значит, беда бедовая.

Чем могу помочь, братишка?

– Нужны новые документы. Лучше на родственников. И два билета. Куда угодно. Нам на пару месяцев нужно залечь на дно.

Наступило молчание. По лицу Стаса можно было сказать, что он в раздумьях. Дин ждал. Курил и ждал. Я уже подумала, не закурить ли и мне за компанию, но Стас вовремя разбил тишину, заговорив.

– Раньше двух-трех дней вряд ли успею.

– Еще пистолет нужен. С патронами. Хотелось бы с меткостью попадания больше пятнадцати метров. В ответ Стас только кивнул и снова поправил очки. После этого он внимательно посмотрел на Дина. Затем на меня.

– Ребят, вам бы переодеться. Вам нужно что-то совсем другое. В смысле, не экстраординарное, но…

– Это понятно, – оборвал его Дин. – Можно у тебя одолжить денег? Мне кредиткой никак сейчас пользоваться нельзя.

Еще один кивок.

– Я позвоню тебе, как все будет готово.

– Телефон я скинул два дня назад.

– Не проблема, куплю и сделаю номер на свое имя. Телефон вышлю тебе с курьером. Ты где сейчас обитаешь?

– В центре.

– В восемь. Если что, звони своей добродушной соседке.

Так мы обсудили все, что было необходимо. Теперь нам оставалось так же благополучно добраться обратно. Дин взял несколько тысяч у друга, после чего мы распрощались и ушли.

Стас мне понравился. Такой приятный и дружелюбный парень с карими глазами и носом с горбинкой. И все-таки в людях я плохо разбираюсь. Поняла это в очередной раз после того, как Дин сказал, что Стас работает со снайперами и наводчиками. Имеет связи с нелегалами разного рода. Сам он держит бар по соседству.

Я снова надела кепку, натянув ее на лицо, а глаза Дина вновь скрывали стекла солнечных очков. Мы вышли на улицу и отправились искать ближайший торговый центр. Нам нужно было сменить имидж.

Срочно, потому что мало ли кто нас мог узнать в толпе.

Район города К., где жил друг Дина, выглядел как два параллельных мира, существующих в одной реальности. По одну сторону вдоль шумной дороги тянулись деревянные домики, многие из которых выглядели заброшенными. А с другой стороны дороги начали возвышаться новые высотные дома, муниципальные здания и магазины. Здесь было шумно и многолюдно.

Мы остановились перед торговым центром с мифическим названием «Посейдон». Глядя на вывеску, где буквы тонули в искусственной морской пене, Дин сказал:

– Надеюсь, цены здесь как для простых смертных. Мы ходили по магазинам в поиске чего-то такого, чтобы не сильно выделяться, но и не быть похожими на самих себя. Тут, скажу, дело не из простых. Я уже было подумала, не предложить ли Дину купить актерский грим. Так нас точно никто не узнает. Но он со словами: «У меня идея», – потянул меня в один из мужских магазинов, мимо которого мы проходили.

Набрав несколько костюмов с собой в примерочную кабинку, он долго не показывался наружу. Со мной уже начал заигрывать молоденький продавец-консультант – щупленький паренек с лицом, полным надежд, и еще не сошедшей россыпью подростковых прыщей. Мне вспомнился один ухажер, с которым я гуляла в восемнадцать лет. Имени его я, разумеется, не помню. Зато мне хорошо запомнились его ярко-голубые, будто светящиеся, глаза и вытянутое лицо с выступающей вперед нижней челюстью. Это с ним на свиданиях я начала пользоваться плеером с музыкой. Наверное, я жуткая эгоистка, потому что мне было совсем не интересно слушать о его жизни, его делах на работе (кажется, он был пиарщиком), покупках и друзьях. Ах да, еще он любил рыбалку. Скучнейшее занятие, какое только можно выдумать. По мне, так шахматы куда интереснее. Вот и этот продавец начал рассказывать, как тяжело ему работается в магазине, при том что нужно совмещать с учебой (или наоборот), а у него больная мать и кот, нуждающийся в кастрации. Я злилась на него. И на Дина, застрявшего в примерочной кабинке.