Текст книги "Безымянный человек. Повесть"

У этого ножа корпус был черный, и, как я успела заметить, пока Дин обнажал маленький клинок, был оснащен минимумом дополнительных функций. Вид ножа вызвал во мне безотчетный страх. Передо мной Дин сунул нож без чехла в передний карман джинсов, в другой сунул мобильник, после чего мы уже были в прихожей. Мне нечего было брать с собой. Из дома мы вышли через дверь с длинным кодовым замком, через которую входили в первый день. Из хоровода домов мы вышли через противоположную арку. Точнее сказать, я вышла там одна, потому что Дин какое-то время оставался в подворотне, видимо, выслеживая кого-то. Минут через десять он присоединился ко мне. Выглядел он слегка переполошенным, но увидев меня (наверное, его волнение передалось и мне), он надел дежурное непроницаемое выражение лица.

Оказалось, читать по лицам я все же умею.

Неприятности и впрямь были. Впрочем, не обязательно обладать экстрасенсорными способностями, чтобы предположить о собственных неприятностях. Дин сказал, что к его дому подъехали черный шевроле и БМВ. Он не успел разглядеть людей, но, судя по всему, это были те, o ком он думал. А я даже не расспросила об этих людях. Хотя, вспомнив его оправдание в стиле «тебе этого знать не надо», я перестала терзаться из-за неполной осведомленности.

Тем временем мы вышли на широкую улицу, названия которой я никогда не знала. Мы с друзьями называли ее Бродвеем. В первую очередь, из-за размера, идеально положенного асфальта и хорошей освещенности. С одной стороны тянулись двухэтажные квартирные дома с растрескавшейся и облупившейся облицовкой. А через дорогу на них смотрели тощие, похожие на жертв Холокоста, уличные фонари. Как бы страдальчески фонари не выглядели, Бродвей они освещали прекрасно, если даже не лучше, чем это было на других улицах города. Со стороны фонарей была детская площадка, несколько уродливых берез и пара кустов сирени. Туда-то мы и свернули, прибавляя ходу. Мы пересекли площадку и маленькую поляну, которая служила футбольным полем, а затем вышли по тропинке сквозь насаждение лип и ясеней к шоссе. До автобусной остановки было далеко идти, а нам нужно было спешить. Что-то подсказывало мне, что и на обочине шоссе находиться нам не слишком безопасно. Наверное, Дин почувствовал это, потому что минут через семь-десять, когда попутки не ловились, он достал из заднего кармана джинсов тысячную купюру и продолжил голосовать на дороге, пока не остановился красный матиз. На автовокзале нас ждал автомобиль…

Паша пытался завязать со мной разговор, болтая что-то про погоду и дожди, а я не обращала на него внимания и смотрела, почти зачарованно, как идет по площади Дин. Он не успел пересечь и середины автовокзала, как послышался визг тормозов машин. Мы с Пашей встретились взглядами в зеркале заднего вида, после чего стали озираться по сторонам, пытаясь увидеть, откуда идет звук. Долго ждать нам не пришлось. В поле нашего зрения показался черный БМВ и круто затормозил. Из него появились три человека. В панике я хотела крикнуть Дину, чтобы тот бежал к нам. Я повернулась к Паше с просьбой сдать вперед и сократить расстояние с Дином. Казалось, что сейчас внутри меня все оборвется. Ныл от страха живот.

Но Паша почему-то заколебался, а когда я повторила просьбу уже чуть громче, не глядя на него, он сказал, что ему не было такого приказа от Стаса. Конечно, он ведь не знал, что тут может случиться! А в то самое время парни из бумера подбежали к Дину. Конечно же, он их заметил, но приближаться к нам даже не собирался. Вместо этого он быстрым движением достал из кармана джинсов нож и резким выпадом руки послал его в одного из парней. Я видела, как нож воткнулся в грудь парню, тот согнулся пополам и упал ничком. Второму он выбил из руки пистолет. Парень ударил Дина в челюсть кулаком. Между ними завязалась драка. Третий скрылся в магазинчике, вероятно, предотвращая вызов патруля.

Раздался еще один визг тормозов, и на площадке появился хаммер, откуда выскочило еще несколько человек в темных одеждах: четверо крепких на вид мужчин. Я взвизгнула и попыталась открыть дверь машины, но на ней стояла блокировка. Я дергала ручку дверцы, слепо веря, что она откроется.

– Нужно уезжать, – решительно сказал Паша и взялся за руль.

– Что? – мне показалось, что я ослышалась. – Нет! Стой! Как же Дин?!

Дин дрался с парнем, у которого выбил пистолет. Я передвинулась к другой двери, но и та была заблокирована. Я снова уперлась лбом в стекло и увидела, что у Дина разбито лицо. Выскочившие из хаммера мужчины подбежали к Дину. Он вырвался и подбежал к лежащему на асфальте пистолету, но взять его не успел. Парень кинулся на Дина со спины. Тогда согнутой в локте рукой Дин послал ему удар, но промахнулся. Парень увернулся и ударил его ребром ладони по шее. Дин согнулся. И слишком быстро повалился на бок.

Только после этого я увидела, что все четверо подбежали с пистолетами. Один из них подошел к Дину, пнул его ногой, затем перевернул на спину и нацелил пистолет на него. Выстрелов не было слышно.

Я закричала до боли в горле, сопровождая вопль ударом ладони по стеклу. Наша машина уже выехала на шоссе.

– Нет! – кричала я, чувствуя, как начинаю хрипеть.

– Мы не можем его там бросить!

– Они убили его! – кричал мне в ответ водитель.

– Нет! Он живой! Живо-ой! Ди-и-и-н!!!

Я принялась колотить Пашу кулаками с криками развернуть машину. Он притормозил на обочине. Сильной хваткой он поймал обе мои руки за запястья и абсолютно спокойным голосом, будто я находилась на сеансе гипноза, сказал только три слова:

– Они нас убьют.

Раздался треск. Это был звук разбитого бокового зеркала от выстрела. Еще одна пуля лязгнула по жести автомобиля. Паша прибавил скорость. Следующая могла попасть в кого-то из нас. Но мне было плевать, я готова была стать следующей. Вдавившись лбом в стекло автомобиля, я чувствовала, как дрожит подбородок, и градины слез солью обжигают мне лицо. Я издавала стоны и протяжное хриплое «а-ааа-аа-а!», содрогаясь всем телом. Мысль, что Дин был убит, действовала на меня как яд отравленной стрелы. Последнее, что я видела, когда Паша увозил меня с автовокзала, было недвижное тело Дина, лежавшего на спине. Одна рука была откинута в сторону, вторая лежала на груди. На футболке дьявольски алело пятно крови.

Я свернулась калачиком на заднем сиденье машины, чувствуя, как меня лихорадит, и не могла унять слез. Сначала я ревела в голос, временами переходя на завывания, напоминая себе вой побитой собаки. Через какое-то время силы начали покидать меня, но дрожь не прекращалась. Боль в голове раздавалась мощным ударом молота.

Из моей памяти выпало несколько следующих часов. Как рассказал мне позднее Паша, он решил, что я окончательно обессилела и уснула. Стас поручил ему отвезти нас с Дином к его родственникам в поселке С., до которого ехать почти двое суток. Но пока он ждал нас на вокзале, позвонил Стас и сказал, что Дин взял с него обещание – при любой угрозе безопасности увезти меня и не думать о нем. Наверное, он говорил с ним об этом, когда мы ехали на вокзал, а может, пока я была в туалете кафе. Это уже не имело значения. В ходе Пашиного рассказа у меня вновь потекли слезы. Я не считала, что моя жизнь важнее жизни Дина. К своим словам Паша добавил, что Стас после того звонка больше на связь не выходил. Я лишь чуть склонила голову и с досадой покачала ей. Потом Паша заехал на автозаправку и спросил, нужно ли мне что-нибудь. Мне нужны были силы и надежда, чтобы жить дальше, но Паша имел в виду что-то материальное. Я попросила две плитки самого горького шоколада и черный кофе. С сахаром. После этого почти всю дорогу мы не обмолвились и словом.

Дождь не прекращался. Начинало темнеть. За окном мелькали убогие деревянные дома и заросли борщевика.

Я первая нарушила удручающую тишину, спросила, сколько еще ехать. Паша ответил, и я поняла, что мне нечем себя занять оставшееся время. Дождь усилился. Профитроли так и остались лежать на сиденье, где до этого сидел Дин. Глядя на них, машинально я залезла в карман юбки и нащупала ту самую флешку. Я стащила ее незаметно, когда Дин вытряхивал передо мной ящики на диване.

Из окна мне был виден кусочек нависшего оловянного неба, которое ассоциировалось с утратой. Глаза щипало от слез. Я вновь свернулась калачиком, закрыла глаза и принялась вызывать в памяти лицо Дина. Я думала о том, как его улыбка останется болезненным рубцом в моей памяти. Рубцом, происхождение которого обычно держат втайне от большинства. Тогда я и предположить не могла, каким мучительным может быть чувство вины и как его можно искупить.

 
                                          ***
 

Солнечные зайчики играли на белой стене кабинета. Женщина стояла спиной к двери, направив задумчивый взгляд в окно. На столе позади нее лежала открытая тетрадь с помятыми исписанными страницами с выцветшими чернилами. В кабинет заглянула молоденькая девушка в белом халате и напомнила, что ждут в главном холле. Женщина не сменила позы и даже не повернулась, лишь сухо ответила, что подойдет через две минуты. Она дождалась, когда ассистент закроет дверь, после чего обошла стол, взяла тетрадь, перелистнула последнюю страницу. Кончиками пальцев она провела по листу, наверняка чувствуя рельефность каждой строки, затем осторожно закрыла тетрадь, взяла ее, словно это был редкий экземпляр, и прижала обеими руками к груди. На лице заблестели дорожки слез. Женщина спешно убрала тетрадь вглубь ящика стола, вытерла слезы и почти без звука произнесла что-то, что было похоже на слово «спасибо». Вслед за этим она поправила макияж и, надев бейджик с выгравированной должностью и своим именем, она покинула кабинет и шагнула в новый день.