Текст книги "Жизнь и судьба Семёна Дежнева"

Глава одиннадцатая
Первый совместный поход Михаила Стадухина и Семёна Дежнева

Не забывал воевода и о «проведывании новых землиц». В 1641 году он отправил в верховье Индигирки для сбора ясака отряд служилых людей из 14 человек. Во главе отряда был поставлен теперь уже десятник Михаил Стадухин. В явочной челобитной ленских служилых людей называется кроме самого Стадухина еще 11 человек, в том числе Семенка Дежнев, Вторко Гаврилов, и служилый человек Ленского острога Андрей Горелый.

У Дежнева, свидетельствуют архивы, была жена – якутка по имени Абакаяда Сючю. Перед отъездом Дежнев позаботился о её крещении в православную веру под именем Абакан.

Перед походом Дежнев обратился к воеводе с челобитной, в которой просил: «позволь … оставить кормить на зиму до себя ясыришка моего, якольскую женку именем Абакаяда Сичю, оставил я корову с теленком Борогонской волости якуту Енекейу …». Якутские предания говорят о том, что в Борогонской волости на берегу Лены в то время действительно жил богатый якут Онокой, имевший девятерых сыновей и красавицу дочь. Известно и то, что казаки, отлучаясь на долгое время, оставляли своих жен и детей в семье жены, а если таковой близко не было – на попечение своих друзей, остававшихся в остроге.

Отправляясь в дальний поход, служилые «поднимались» за свои деньги, – занимали их у торговых людей, надеясь рассчитаться мягкой рухлядью, добытой в походе. В долг брали не только Дежнев, но и его сослуживцы по отряду, в том числе и предводитель отряда – десятник Михаил Стадухин. Об этом свидетельствует сохранившаяся кабальная запись: «Яз, Семен Иванов Дежнев, да яз Михайло Васильев Стадухин, да яз Михайло Савин Коневал, да яз Павел Левонтьев, да яз Денис Васильев Ерило, да яз Вторка Гаврилов, да яз Андрей Иванов, – служилые люди – заимщики заняли есми в Ленском остроге у торгового человека Никиты Агапитова пятнатцеть рублев денег московских ходячих прямых без присуду до сроку до Николина дни вешняго 150 году без росту, а поляжет кабала по сроце, мне платить на деньги рост по пять шестой. А почнем мы, заимщики, за приставом платить, все убытки кабальные на нас; где ся кабала выляжет, тут по ней и суд и правеж. Хто за кабалою станет, тот и истец; а которые нас заимщиков в лицах, тот и люб. На то послух ленской казак Второй Федоров Катаев. А кабалу писал заимщик Вторка Гаврилов сам на себя и на товарищев своих своею рукою лета 7149, августа в 4 день».

Дело, судя по всему, не обошлось только этим займом. Впоследствии Семен Дежнев писал в челобитной: «И я, холоп твой, для твоей государевой службы купил 2 лошади, дал 85 рублев. И всякой служебной завод, покупаючи в Якуцком остроге у торговых и у промышленных людей дорогою ценою. Стал подъем мне, холопу твоему, больши 100 рублев…».

К слову сказать, Михаилу Стадухину подъем обошелся дешевле, – в 60 «рублев». Сохранившиеся документы говорят о том, что он не смог к назначенному сроку расплатиться по этому долгу. Когда в 1645 году он возвратился в Якутск с ясачной казной, собранной на Колыме, воевода Василий Пушкин отобрал у него «неведомо за что» и его собственную пушнину. За неуплату долга в срок Стадухин был привлечен кредитором к суду.

Все это говорит о полной несостоятельности заявления некоторых авторов о том, что Михаил Стадухин был «оборотистым предпринимателем» и даже купцом. Михаил был государевым служилым человеком и торговыми делами не занимался. Во всяком случае, этому нет каких – либо документальных свидетельств, кроме разве что упоминания о мелком товарообмене, каким занимались все служилые люди при контакте с аборигенами, чтобы наряду с боевыми трофеями обеспечить себе сносные условия походной жизни.

* * *

Отряд Михаила Стадухина шел по Алдану. Проделав тяжелый путь через перевалы Верхоянского хребта, служилые через девять недель дошли до Оймякона. Там они застали казаков, оставленных первооткрывателем Оймякона Елисеем Рожей, поставили зимовье и взяли ясак с якутов, которые жили в верховьях реки.

К югу от истоков Индигирки лежала обширная и малонаселенная горная страна, о которой русские не имели никаких сведений. Стадухин послал на конях через горы Андрея Горелого с «засидевшимися» служилыми людьми из тех, кого они застали на Оймеконе, усилив отряд еще и ясачными якутами. В отряде, со слов Андрея Горелого, было около 40 человек. Перейдя водораздел, они вышли в долину реки Охоты, и спустились по ней, едва не встретившись с отрядом Ивана Москвитина. Их разделял всего лишь двух – трехдневный переход. Дальнейшему продвижению Андрея Горелого и его спутников к морю помешали враждебные действия местных жителей.

Весь поход туда и обратно занял всего лишь пять недель. Андрей принёс важные сведения о том, чторайон реки Охоты богат соболями и рыбой, что «ламутцких мужиков там много и оленных, и сидячих». И что река эта «пала в Ламское море». На Охоте Горелый взял в аманаты ламутского князца Чюну и доставил его к Стадухину.

7 апреля 1642 г. к стадухинскому лагерю явились соплеменники аманата, – «сот с пять и больши» и «учинили бой». Помощь русским оказали оймяконские якуты и тунгусы. В сражении погибли один казак, 5 ясачных якутов и 10 ламутов. Через три года князец Чюна будет привезен Стадухиным на Лену, даст показания о реке Охоте, а в 1646 году проведет туда отряд Семена Шелковника, который построит Охотский острог.

Весной 1642 г. из Оймеконского зимовья в Якутск поступила отписка Михаила Стадухина. В ней говорилось, что государев ясак собран полностью: «И явили мы прибыли на 150 год 3 сорока соболей». Государева казна прибыла в Якутск со служилыми людьми Иваном Кислым, Денисом Ерилом и Трошкой Ивановым. Казна была за печатями Стадухина и целовальника, а ясачные книги и отписка – за печатью Стадухина. Вместе с государевой казной была послана отписка, в которой дано первое географическое описание Оймякона: «А Емокон река идет с Камени, по Емокону пашенных мест, дубравных, ни лугов травных нет, все согра да болота, да камень. А отнюдь на Емоконе реке жить служилым людям не мошно, кормитца … не у чего, людей на той реке нет нигде. А ламутские тунгусы ходят мимо, а на той реке не живут».

В июне 1642 года вернулся в Якутск с низовьев Лены Курбат Иванов, передав Головину «чертеж реке Лене и сторонним рекам, и против чертежу роспись». В том же году по приказу Головина он был отправлен в поход на верхоленских и байкальских тунгусов и бурят, «чтобы, укрепясь в их стране, быть ближе к забайкальскому серебру». Год спустя, вернувшись в Верхоленск, Курбат сделает «чертеж Байкалу и в Байкал падучим рекам и землицам», приложил к нему «распросные речи тынгусов и братцких людей про мугал и про Китайское государство и про иные землицы и на Байкале где мочно быть острогу…». Все это будет послано воеводе Головину.

Глава двенадцатая
Воеводское противостояние

В это же время Головин приступил к коренной реорганизации всей системы ясачного сбора и взятия таможенных пошлин. В 1642 году он ввел для ясачного населения твердые, причем довольно высокие индивидуальные ясачные оклады. Установление этих окладов производилось на основе переписи скота в каждом хозяйстве, то есть, чем богаче был хозяин, тем больший взимался с него ясак. Перепись была воспринята аборигенами, прежде всего наиболее состоятельными, как ущемление их прав и вызвала восстание инородцев. Волнения вспыхнули одновременно во многих волостях и улусах, в ходе которых погибли десятки русских промышленников и служилых людей. В феврале 1642 года были уничтожены отряды ясачных сборщиков Воина Шахова, Алексея Гнутого, Осипа Галкина, Остафия Михалевского, Григория Летнева. Одновременно уничтожались и русские промышленники, находившиеся на промыслах. В начале марта более 700 восставших попытались осадить Якутский острог.

Помощники Головина воевода М. Глебов и дьяк Е. Филатов, не согласные с его методами утверждения ясачного режима, выступили против него, в результате чего в Якутске началась воеводское противостояние.

Головин обвинил Глебова и Филатова в измене. Дело дошло до того, что, как писал Головин енисейскому воеводе Осипу Аничкову, «по воровскому научению воеводы Матвея Глебова, диака Еуфимья Филатова да сына боярского Парфена Ходырева учили они якутов … наших служилых людей побивать, и под острог собрався, … тайным обычаем притти ночью, караулщиков побить, пушки в воду стаскать, и острог зажечь, … а самим якутам всем велели вдаль на вершины сторонних рек отойти …, да Матвей же Глебов и дьяк Ефим Филатов приказывали служилым людям … по всем ясачным зимовьям иноземцев научать, чтоб они промышленных людей грабили и побивали, и наш бы ясак они, служилые люди, сбирая, добрые соболи имали себе, … а в ясак, клали свои худые соболи и недособоли драные и без хвостов, и то не сполна…, а иноземцам тунгусам велели отойти на иные реки, чтоб вперед нашего ясаку имать было не с кого…, и многожды научали иноземцев и русских людей … меня, Петра, убить».

Трудно сказать, в какой мере содержание этого письма соответствовало действительному положению дел. В значительной мере, видимо, так оно и было. Во всяком случае, Головин освещал ситуацию так, как он её видел и понимал.

Масла в огонь подлили провокационные действия недоброжелателей Головина, которые распустили слух, что перепись скота проводится якобы для того, чтобы его реквизировать. По сути дела это была масштабная провокация промышленных людей и старых казачьих атаманов против воеводской власти, противоборство государственной власти в лице воеводы Головина с казачьей вольницей, до этого безнаказанно грабившей якутское население. Обострились отношения и в среде русского населения.

Но Петр Головин был не из тех, кого можно было запугать подобными действиями. Имея в своем окружении достаточное число служилых людей, понимавших необходимость наведения порядка в воеводстве и разделявших его намерения, он обвинил Матвея Глебова и его сторонников в подготовке восстания якутов, то есть, по существу, – в измене. По его приказу стольник Глебов, дьяк Ефим Филатов и большая группа детей боярских, промышленников, торговых и служилых людей, занявших сторону Глебова, – всего более ста человек, были арестованы и заключены в тюрьму. Впрочем, Лев Демин пишет в своей книге, что дьяк Евфимий Филатов оказался лишь под домашним арестом, и к его дому был приставлен караул, а второго воеводу Матвея Глебова Головин засадил под арест на его же дворе, не отпуская его ни в съезжую избу для вершения дел, ни в церковь.

В это время вернулся из похода по Витиму Еналей Бахтияров. Он докладывал, что поднялся по Витиму выше Перфильева. Как и предполагал воевода, хлебных запасов ему хватило. Но чем дальше шел отряд, тем путь становился все более непроходимым и трудным. Встречавшиеся на пути тунгусы пугали Бахтеярова рассказами о многочисленности дауров и силе их князьцов. Бахтеяров не решился идти дальше, отдал приказ о возвращении. Нет сомнений в том, что Головин был раздосадован невыполнением Бахтияровым данного ему наказа. Трудно сказать, что было тому причиной, – только ли невыполнение им воеводского задания, или вернувшись из похода, он занял сторону воеводы Глебова, но Еналей Бахтияров тоже оказался в тюрьме.

Восстание инородцев было Головиным жестоко подавлено. Его зачинщики и предводители (более 20 человек) схвачены, и по приказу воеводы без жалости перевешены.

* * *

Головина не оставляла мысль о серебре, в котором так нуждалась российская казна. Уже почти столетие государи предпринимали попытки разыскать на русской земле собственные месторождение этого металла, но все попытки оказывались тщетными. Единственным источником его поступления был ввоз из – за границы серебряной иностранной монеты и изделий. Правительство перечеканивало иностранные монеты, в основном – талеры. При перечеканке с монет сбивали иностранные обозначения и ставили свои. Такие монеты на Руси называли «ефимками». Стремясь сократить громадные расходы по закупке серебра, правительство требовало от местных властей максимальных усилий по разведке благородных металлов и их добыче. Однако и к 40‑м годам XVII столетия в России не были еще найдены и освоены собственные серебряные месторождения.

В декабре 1641 г. воевода П. Головин сообщил в Сибирский приказ, что по Индигирке по слухам есть серебро, но где именно – неизвестно. В начале 1642 года три аманата – заложника, привезенные с Индигирки Елисеем Бузой, при расспросе уверяли воеводу, что за Индигиркой протекает большая река Нерога «пала де та река своим устьем в море, а на той де реке Нероге у устья морского недалече в горе, в утесе над рекою – серебряная руда…». Это была информация первостепенной важности, активизировавшая действия якутских властей и резко усилившая приток русских людей к этому району.

Летом 1642 года Головин послал на Индигирку таможенного целовальника Епифана Волынкина с приказом Дмитрию Михайлову Зыряну произвести строжайшее расследование по показаниям юкагиров о серебряной руде на реке Нероге. В наказной памяти Зыряну было сказано, что эта река находится вблизи реки Каленьвы (искаженное в русском произношении чукотское Каленьваам, – река пестрых утесов), впадающей в Чаунскую губу. То есть речь шла о реке Чаун. Воевода писал Зыряну, что в случае удачного исхода поисков государь не останется в долгу, выдаст «большое государево жалованье, чево у вас и на разуме нет». Приказчику предписывалось, «прося у бога милости, идти на ту реку Нерогу с служилыми и промышленными людьми сколько есть, а в Индигирке оставить людей немногих».

Волынкин передать приказ не успел. Прослышав о новой неизвестной реке, Дмитрий Зырян летом того же года вместе с промышленными людьми, оставив в острожке за себя Лаврентия Григорьева, сплыл к устью Индигирки и двинулся морем на восток, дошел до устья реки Алазеи и приступил к разведке этой новой реки. Не зная, где теперь разыскивать Зыряна, Волынкин вынужден был вернуться в Якуск.

Тема серебра на реке Нероге больше не появляется в документах якутской приказной избы. Тому были причины. В советское время широкую известность получил Певекский рудник, расположенный на побережье Чаунского залива, – предприятие по добыче олова.

* * *

Новая неудача не заставила Головина отказаться от намеченных планов. Захваченный Бахтеяровым на Витиме и привезенный в Якутск тунгусский шаман Лавага при расспросе подтвердил прежние известия о богатстве Даурии, наличии там хлеба и серебряной руды. Новыми были сведения о реке Зее, про которую в Якутстке еще никто не знал. «А на Зие – реке, – сообщал Лавага, хлебных сидячих людей много, а вверх по Зие тунгусов много. И у тунгусов соболей много».

Получив к тому времени от спутников Ивана Москвитина, побывавших на побережье Охотского моря, новые сведения об Амуре, серебряной горе на этой реке, и путях к верховьям притока Амура – Зеи, Головин приступил к подготовке новой большой экспедиции.

В июле 1643 года он послал на Зею отряд из 133 казаков с пушкой под начальством письменного головы Василия Пояркова. Отряд снабдили судовым инструментом, парусиной, боеприпасами, пищалями, а также медными котлами, тазами, сукном и бисером в качестве подарков местным жителям. К отряду присоединилось полтора десятка добровольцев – промышленников. Поярков должен был описать реки и народы, живущие на них, их занятия, выяснить природные богатства края и представить «чертеж и роспись дороги и волоку к Зее и Шилке реке, падучим в них рекам и угодьям». Но главной задачей Пояркова было выйти на Шилку и найти там месторождение серебряных руд, о котором писал государю Максим Перфильев. А «пришед к серебряной руде, острог поставить».

* * *

Слухи о трагических событиях на Лене и противостоянии воевод обеспокоили столицу. В 1643 году Сибирским приказом от имени государя было «писано в Енисейской острог к воеводе Осипу Оничкову да к подъячему Василью Шпилкину, и велено им послать из Енисейского острогу на великую реку Лену в Якутской острог наскоро нарочного сына боярского. Велено тому сыну боярскому воеводу Матвея Глебова, да диака Еуфимея Филатова, писменного голову Еналея Бахтеярова, их жон и детей и людей, и попов, и подьячих и целовалников, и служнвых и торговых и промышленых людей, которых Петр Головин посажал в тюрму без нашего указу, … из тюрмы и из за приставов свободить. А которые были служилые и промышленые люди … посажены в тюрму за какие наши за болшие дела, тех людей велено до сыску подавать на поруки, а по которых порук не будет, тех подавать за приставы; а что … и какие дела воевода Матвей Глебов и дьяк Еуфимей Филатов и иные люди делали не но нашему указу, или изменою, или … нашею казною корыстовались, … тем людем и делам взять у Петра роспись за его Петровою рукою, да про то его Петра и … Матвея и иных всяких чинов людей роспрашивать, … ставя с очей на очи допрашивати, сыскать про то про все подлинно, и тот сыск прислать к нам к Москве…».

Осип Оничков послал исполнять это щекотливое дело сына боярского Ивана Галкина. Порученец прибыл на место вовремя. Головин уже намеревался повесить Ходырева вместе с некоторыми другими «изменниками», даже построил для этого виселицы. На первых порах поручению Галкина Головин не поверил, даже усомнился в подлинности предъявленного ему указа. Да и могло ли быть иначе в свете той характеристики, какая была дана Галкину в государевом наказе, врученном Головину в Москве перед отъездом на воеводство. Должно быть, недоверие это еще и усилилось излишней горячностью атамана, его намерением побыстрее освободить своих знакомцев, с которыми он и сам не раз имел дела, в том числе и такие, о которых не следовало бы знать Головину. Воевода сидельцев не освободил, но и никаких решительных действий предпринимать не стал, решив дождаться воевод, которые ехали ему на смену.

Ходырева спасло прибытие Пушкина и Супонева с государевым посланием. Головин с сожалением приказал распилить виселицы на дрова, при этом «при народе» сокрушался, что не успел Ходырева повесить.

Глава тринадцатая
На Колыме

Летом 1642 года Головин послал на Индигирку таможенного целовальника Епифана Волынкина с приказом Дмитрию Михайлову Зыряну произвести строжайшее расследование по показаниям юкагиров о серебряной руде на реке Нероге. В наказной памяти Зыряну было сказано, что эта река находится вблизи реки Каленьвы (искаженное в русском произношении чукотское Каленьваам, – река пестрых утесов), впадающей в Чаунскую губу. То есть речь шла о реке Чаун. Воевода писал Зыряну, что в случае удачного исхода поисков государь не останется в долгу, выдаст «большое государево жалованье, чево у вас и на разуме нет». Приказчику предписывалось, «прося у бога милости, идти на ту реку Нерогу с служилыми и промышленными людьми сколько есть, а в Индигирке оставить людей немногих».

Волынкин передать приказ не успел. Прослышав о новой неизвестной реке, Дмитрий Зырян летом того же года вместе с промышленными людьми, оставив в острожке за себя Лаврентия Григорьева, сплыл к устью Индигирки и двинулся морем на восток, дошел до устья реки Алазеи и приступил к разведке этой новой реки. Не зная, где теперь разыскивать Зыряна, Волынкин вынужден был вернуться в Якуск.

Тема серебра на реке Нероге больше не появляется в документах якутской приказной избы. Тому были причины. В советское время широкую известность получил Певекский рудник, расположенный на побережье Чаунского залива, – предприятие по добыче олова.

* * *

Казаки отряда Михаила Стадухина, узнав от местных жителей о существовании к востоку большой неведомой реки Ковымы (Колымы), построили коч, и весной 1643 года спустившись по Индигирке к её устью, морем двинулись на восток.

О том, как разворачивались дальнейшие события, свидетельствует обнаруженная в архивах отписка, посланная Стадухиным в Якутск от имени 16-ти служилых людей и семи якутских промышленников. Первыми в списке имен, как, надо полагать, старшие и наиболее авторитетные названы «Мишка Стадухин, Митька Михайлов Ярило и Фторко Гаврилов». Среди прочих казаков значатся Семейка Дежнев, Ивашко Беляна и Семейка Матора.

В литературе, посвященной Дежневу, немало написано об этих людях, их взимной вражде и непримиримости. Так оспаривается, например, кто из них – Михаил ли Стадухин или Дмитрий Зырян (Митька Михайлов Ярило) первым открыл Колыму. Стадухина и вовсе называют заклятым обидчиком и врагом Семена Дежнева, преследователем и мучителем «худородного» Семейки Маторы.

Так вот в упомянутой отписке нет ни малейшего намека на какие – либо разногласия в отряде. Более того, её содержание и оптимистический характер послания говорят о том, что это была дружная спаянная боями команда единомышленников. Не возникало никаких споров и по поводу главенства.

Отряды Стадухина и Зыряна встретились за устьем Алазеи на пути к Колыме, – по всей вероятности, при ночной стоянке на берегу. В одной из своих челобитных государю Семен Дежнев писал: «… Ходил я, холоп твой, с Романом Немчином к служилому человеку к Дмитрию Михайлову с товарищами для совету, чтоб нам, холопам твоим, с ним Дмитрием вместе служить …». Чуть позже в вышеупомянутой отписке казаки писали о результатах этого визита: «сошлися мы, холопи твои государевы и сироты твои (промышленники) на море, и сложилися мы, – Мишка Стадухин с товарищи, да Митька Михайлов Ерило с товарищи, вместе за един, чтоб нам, холопем твоим государевым, служити всякая твоя государева служба вместе за един человек. Итти нам на новую реку на Ковыму к новым людям неясашным, – к оленным и к пешим сидячим, и призывать их к государеву жалованью и ясаку с них прошать…».

Вопрос о том, кто встанет во главе объединенного отряда, видимо, не стоял. Судя по всему, согласованно главенствовали оба предводителя, но при этом все же старшим считали Стадухина. Для этого были основания. Дмитрия Зыряна, как и Михаила Стадухина везде называют енисейскими служилыми людьми. Но в списке служилых людей Енисейского острога 1632–33 года, где уже числился Михаил Стадухин, Дмитрия Зыряна нет. Значит, он появился в Енисейском гарнизоне позже, – возможно вместе с Семеном Дежневым. Дмитрий, по всей вероятности, как и Семен, был моложе Михаила по возрасту, и уж во всяком случае, – по боевому опыту и знанию местной специфики.

Далее в отписке подробно расписано, как их встретили колымские аборигены. Дважды им пришлось вступать в боевые схватки, пока в среднем течении Колымы они не овладели укреплением, в котором собрались юкагиры во главе с князцом Олаем и «того Олая из острожку вон выбили». В бою отличились Семейка Дежнев и Ивашка Куклин, убившие брата Олая и его дядю; Поспелко Козьмин, Ивашка Павлов и Ивашка Беляна, убившие по «улусному мужику»; Дмитрий Зырян, Фторка Гаврилов, Гришка Фофанов и Онисимко Иванов, захватившие в аманаты сына Олая. В ходе сражения были ранены Сергейка Ортемьев, Сысойка Васильев и Офонька Чюхчю.

Князец Олай смирился, сказал, что «стану де я государю ясак платити по вся годы». Казаки «на ево Олаевых житьях поставили острожек», стали зимовать. «Генваря в 28 день пришел тот Алай со своими братьями и родниками и ясак великому государю дали с себя и своих родников».

Но этим дело не закончилось. В конце февраля «пришел тот Алай с верховскими князци, – с Нечею да з братом ево Каляною к нам, к острожку. И пришед, тот Неча … стал нам, холопем твоим, говорити негораздо, учал насбранити всякой неподобной бранью …, мы де вам издеся не токмо не дадим ясак, мы де вам не дадим ис Ковыми реки воды пити, в лес де вас по дрова не выпустим. Мы де хотим вас к себе похолопить в своей земле. И мы, холопи твои, прося у бога милости, из острожку вон вышли с ними дратися. … на той драке Семейка Матора убил мужика, да промышленой человек Ульянко Карпов убил мужика, а того Нечина родново брата служивые люди, – Мишка Стадухин, Мишка Коновал, да промышленный человек Федька Федоров схватали жива. И на той схватке служивых людей Завьялка Сидорова да Мишку Стадухина ранили в груди, а Мишку Коновала – в ногу». Отписка завершается словами: «Милосердый государь царь и великий князь Михайло Федорович всея Руси пожалуй нас, холопей своих государевых, за службу нашу, что ты, государь, укажешь. Царь государь смилуйся и пожалуй».

Летом 1644 г. казаки вернулись в низовья Колымы, где поставили два зимовья. На левом берегу Колымы было основано Стадухинское поселение, первоначально – «ясачное зимовье с нагороднею». Другое, – в устье притока Анюя было основано Дмитрием Зыряном и впоследствии получило название «Нижнеколымского острога».

За два года пребывания на Колыме Михаил Стадухин собрал ясак из восьми сороков соболей. Нужно было доставить его в Якутск вместе с информацией о положении дел на Колыме. С соболиной казной в сопровождении небольшой группы служилых людей весной 1645 года Стадухин с Зыряном на коче купца Афанасия Андреева Вороны поплыли к Лене. На пути они встретили следовавшего на Колыму таможенного целовальника Петрушку Новоселова с наказной памятью об официальном назначении Зыряна приказчиком Колымы. Зырян вынужден был вернуться на Колыму, а Михаил Стадухин добрался до Жиганска и к концу ноября уже на нартах прибыл в Якутск.

К тому времени весть об открытии Колымы уже докатилась до Якутска. Летом 1643 г. её принесли Федор Чукичев, доставивший соболиную казну с Алазеи, собранную Зыряном, и приплывший с ним с Индигирки казак Андрей Горелый. От Чукичева воевода узнал, что Зырян направился на поиски Колымы. Горелый же сообщил якутскому воеводе другое важное известие, – что реки Алазея и Колыма лежат в «другой стороне» по отношению к реке Охоте, впадающей в Охотское море.