Текст книги "Рай. Пионэрэн! Зайд Бэрайд!"

Они не любили Гайда

– Что за чушь?!

– Почему чушь?

– Я думал, этого никогда не случится. Неужели нашелся такой город в этом безвоздушном пространстве, где за это вешают.

– Да.

– Я член международной мафии. Мы сильней даже вездесущих масонов. Прошу вас заменить казнь этих добрых ребят на что-нибудь по проще. Я ведь знал, что они мне пригодятся в свое время. Например, она член политсовета самых известных телекритиков, пусть готовит здесь на площади борщ из марокканских апельсинов. До тех пор, пока я не приду за ними.

– А он? Пусть…

– А он пусть любит ее.

– Как, в смысле? В прямом?

– Нет, конечно, косвенно. Пусть смотрит на нее и говорит, что любит.

– В каком смысле? В прямом?

– Нет, устно. Пусть смотрит на нее и посылает воздушные поцелуи.

– Вот так: па-а! па-а! па-й! Ну, как будто выпускает пар. Думаю, он знает как. Ведь этот Пар так любил изображать Гайда. Пусть почмокает, пока я за ним приду.

– И вы привезли их сюда? – спросила завороженная его рассказом о приключениях Ксе. – Они согласились стать террористами?

– А куда деваться? Почмокаешь с их и не на то согласишься.

Появились Пар и его поседевшая от бесконечного варения апельсинов жена.

– Они знают, что сосали… не сосали, а как это?.. причмокивали долгое время на улицах города? – спросила Ксе.

– Нет, они ничего не помнят.

– Да. думаю, это бы им не понравилось, – сказала Ксе.

– Да они бы просто сошли с ума, если бы узнали, что долгое время сосали… не сосали, а как это?.. А! Причмокивали на улицах большого города и жарили апельсины с соусом из апельсиновых цветов для марокканских индейцев.

– А если они не захотят подкладывать бомбы под мирных жителей? – спросила Ксе. – Тогда что? Вы напомните им, что они раньше делали? Или вы пугаете этих ребят появлением Гайда? Ведь он, наверное, теперь представляется им самим дьяволом во плоти.

– Что вы! Они даже не знают, о том, что такой парень существовал!

– А если узнают?

– Как?

– Я им скажу.

– Невозможно. Им, чтобы додуматься до того, кто такой Гайд, надо столько же времени, сколько надо Адаму, чтобы изобрести атомную бомбу. Это очень долго. Поверьте мне.

Супруги заказали себе по большой порции тушеной лопатки с апельсиновым соком.

Ксе тоскливо огляделась кругом. Она увидела, как жена Пара, которую Ксе про себя называла Апельсин, или короче Ап, положила под салфетку пистолет. Что-то сейчас будет, подумала она. Жаль людей, мирно жующих в этом прелестном кафе. Представляю, что сейчас будет.

Она оглянулась. Но ни Адама, ни Джипа на дороге не было. Сейчас они выйдут и взорвут кафе. Но произошло совсем другое.

Ап вынула из-под салфетки пистолет и встала на стул, а потом и на стол. Она обняла оружие обеими руками, расставила ноги по шире и немного согнула их в коленях.

– Ублюдки, пожирающие плоть мирных животных! – И дальше: – Парик, скажи мне что-нибудь ободряющее. Я хочу писать.

– Ты гениальна! – крикнул ее неунывающий муж.

– Не то.

– Ты очень умна!

– Не то. У меня коленки трясутся.

– Ты мастер на все руки. Хоть на комсомольском собрании выступать, хоть щи варить!

– Не то. Ну опять же не то, милый друг.

– Я Клайд.

– Ты Клайд? Ну, если ты Клайд, значит я Бонни.

– Да.

– А ну, козлы, петушиные перья! – крикнула Ап пронзительно. И добавила: – Это ограбление. Пожалуйста, приготовьте ваши кошельки, золотые и бриллиантовые серьги, кольца, часы. – И добавила еще раз: – Второй раз напоминать вам об этом не буду.

Ксе сидела с раскрытым ртом. Она незаметно для самой себя съела большое пирожное и начала второе.

Какой-то псих спросил:

– Вы про деньги ничего не говорили. Деньги-то сдавать?

– Дорогой, разве я ничего не сказала про деньги? – спросила Бонни.

Пар ходил с большим, плотным целлофановым пакетом от стола к столу, как лакей. Подойдя к очередному столу, он нагибался, как будто благодарил за чаевые. При вопросе о деньгах неутомимый Пар вскинулся, как будто боевой конь…. Простите, нет, не так. Он встал по стойке смирно, как пионер с картины Михаила Шемякина, заслышавший звук пионерского горна. Он представил себя на утренней линейке с этим горном, сонного. Почти до утра они всей палатой следили за старшей пионервожатой, которая вместе с физруком никак не могли найти место в огромном лесу. Кругом целый лес, а они не никак не могут найти место, где бы трахнуться. Идиотизм. Теперь надо бы трубить подъем флага, а он заснул.

– Горнист! Проснись! Проспишь победу развитого социализма! – Некоторые засмеялись. Кто-то негромко сказал:

– Наверно дрочил всю ночь. Счастливчик. – Ведь не все видели, как трахают Джемму Красивую, старшую пионервожатую. Большинство знало это только по рассказам. Вот начальника лагеря, старую сорокалетнюю жопастую, злую дуру все знали не только в лицо, но и по фотографиям, сделанным в лесу, когда она трахалась с шофером. Вот хитрые детки. Им бы в лесу бегать в догонялки да в прятки играть, а они нет, следить за старшим товарищем. Да еще с фотоаппаратом.

– Деньги сдают! – отрапортовал, как на горне Пар.

Далее эта сцена продолжается. Пар доходит до Ксе, смотрит ей прямо в глаза и медленно раздвигает пакет.

– Какая большая щель, – сказала Ксе. – Как пещера Алладина. – И добавила: – Там много богатства, да?

– Не для вас, – коротко сказал Парик.

Ксе протянула руку и запустила ее внутрь.

Ап повернула пистолет в ее сторону.

– Убери руку, сука! Я тебя убью, если ты полезешь в пакет.

– Ну хорошо, – сказала Ксе. – Я согласна на другой вариант. Возьмите вы у меня. Но только натурой. – И она преспокойно сняла маленькие малиновые трусы и зажала их в кулак. – Вот посмотри, Парик, я готова.

И этот Парик возьми да скажи:

– Сколько ты хочешь?

– Пар, что ты сказал? – со слезами на глазах произнесла Ап. – Она тебя загипнотизировала. Неужели ты не понимаешь, она хочет, чтобы ты трахнул ее при всех. Очнись! Представь, что на тебя смотрят телекамеры.

– Нет, нет, я могу, простите, – промямлил Парик.

Он прошел дальше, но Ксе догнала его и бросила триста баксов в щель пакета. Пар что-то пробурчал. Вроде того, что он рад, но можно было бы и не бросать ради такого случая. А ради какого случая?

– Не переживай, – сказала Ксе. – Это компенсация твоей жене. И да, – сказала она, не думай, что я пошутила. Даже этот Сид, злой Гумберт-Гумберт не смог заподозрить меня в юмористичности натуры. Как говорится, умерла – так умерла.

Апельсину так хотелось пристрелить эту наглую тупую суку, но она удержалась. Ксе беспрепятственно вышла из кафе. Ей так хотелось пукнуть, но она тоже удержалась. Кстати, я, наверное, забыл написать, что при конце света многие пукали. Даже не многие, а все. Зачем? Чтобы разрядить обстановку. При переходе в другое время, выделяется газ Озон. В чистом виде он смертелен для человека. Ибо человеку нужен воздух. Только воздух. И он сам делает этот воздух из озона. Также происходит при расставании с песней:

 
Я тебя никогда не забуду
Я тебя никогда не увижу.
 

Это прощание является тоже временным разъединением. Чтобы не умереть при переходе временной границы, нужно пукать. Всем. Что обычно и делается. Некоторые, правда, говорят:

– А вот мы не пукаем. – Почему? – Ну, у нас это просто не принято. И слава богу. – Напрасно вы так думаете, ребята. Почему? Потому что иначе вы умрете. Нельзя говорить слава богу, находясь в драмкружке. Почему? Потому что драмкружок не может летать? Почему? Потому что он не является реальностью. Ведь не зря же Джим Кэрри так часто пукает с большой радостью. Не только ведь ради развлечения. Это продумано с научной точки зрения. На Би-Би-Си пукают и рассказывают об этом, покуривая сто долларовые подарочные сигары. Даже дыма дорогой сигары не хватает, чтобы настроиться на нужную волну.

Итак, Ксе вышла на дорогу, встала к ней задом и вытянула руку с поднятым вверх пальцем. Кого она надеялась поймать? Микки Рурка на Харлее Дэвидсоне?

Показался джип. Сид был за рулем, а сзади спали, обнявшись Ло и Адам. Что-то будет, если Ксе увидит их вместе. Но она только сказала:

– Подвиньтесь. – И добавила: – Какой план перехода?

– Без плана, – ответил Адам без улыбки.

– Это уже было.

– У тебя есть предложение? – спросил Адам, не отрывая взгляда от дороги.

– С каких это пор тебя интересует мое мнение?

– Я доказал Теорему о том, что человек состоит не только из самого себя. Есть несколько точек Его Я в других людях. Это значит, сколько я ни думай сам – до всего додуматься сам не смогу. Последняя точка, а она именно является решением, находится вне меня. Ты меня понимаешь?

– Понимаю. Значит, я могу говорить?

– Не только можно, но и нужно.

– Но ты обязательно запиши в тетради, что этот переход я придумала. Хорошо, если не напишешь, я сама заведу дневник. Там будет написано, где было твое я. Ты меня понял, любимый?

Далее, переход через Со и Ла. Ксе устраивает им, описанную уже подставу за то, что они ограбили ее в поезде. Они грабили многих. Они красные или белые?

Глава одиннадцатая

Огненные версты Гражданской Войны

Гайд-Сид. Происходит то, что было давно написано: бывшие вместе разделятся на красных и на белых. Лев Толстой и Дар. Адам. Ло. Мэрилин Монро и Максим Максимыч. Тетя и Мотя. Золото России. Первый расстрел. Бон и Клад. Батька Махно и кошечка Маша. Вербовка Льва Толстого.

– Однажды меня ограбили в поезде два мошенника Со и Ла. При переходе из Конца Света они попали в первую реальность. Это место называется Гражданская Война. С их помощью мы попадем туда.

– Это не опасно? – спросил Сид.

– Вы боитесь?

– Да. Ваших замыслов я боюсь.

– Ну, что ж. Я даже рада, что вы меня боитесь. Но у вас нет своего плана?

– Нет.

– Очень хорошо, придется вам подрожать. Несчастный Казанова. Скоро мы будем там, где вы наплачетесь. Ой, как наплачетесь.

Сид не успел даже ответить. Точнее он ответил, но как командир полка уже.

– Три очереди картечью по товарищам! – По пшеничному полу бежали люди в обмотках и красных колпаках со звездами. Несколько пушек дернулись. Вдали поднялись огромные снопы земли.

– У меня заложило уши! – крикнула Ксе.

– Что ты делаешь, олух царя небесного?! – И добавила, не дождавшись ответа: – Я, комиссар полка приказываю тебе прекратить огонь по нашим революционным товарищам.

– Это переодетые белые офицеры, – сказал Гайд. Да это был Аркадий Гайд, дед легендарного внука, прозванного потом: Сын Трудового Народа. – Донесла разведка, – добавил он.

– Почему я об этом ничего не знаю? – спросила Ксе. – Почему ты мне не сказал?

– Не посчитал нужным.

– Вот так значит?

– Да, так. Я здесь командир полка. А если я, то я и командую.

– А мне что делать?

– Занимайся воспитательной работой.

Стали слышны крики Ура.

– Я тебя пристрелю, – Ксе вынула наган. – Ты понял? Если ты еще хоть раз отдашь приказ батарее, не сомневайся, я тебя застрелю. – Она направила оружие на затылок героя. – Как врага народа.

– Нас окружают. Где Адам и Терр? Надо уходить.

– Тебе бы только отступать, герой. – И добавила: – Не в этот раз.

Далее. Терр и Адам перешли на сторону белых, чтобы потом помочь Сиду и Ксе бежать. При адаптации Сид видел картину, в которой Яша К. выводит на сцену снежного человека, которой может говорить только Некая и Некий, называет себя доктором наук. Западные корреспонденты в ужасе разбегаются. Вопрос:

– Яша, зачем ты периодически пугаешь народ?

Полк сражался до последнего солдата. Спаслось всего несколько человек. Гайд и его фронтовая подруга попали в плен. Их посадили в сарай. Сквозь щель Ксе увидела тачанку и около нее Ло.

– Ты посмотри, вот твоя Ло. Эта сучка уже с белыми.

– Кто сказал, что это белые?

– Ты сказал.

– Это красные. Я ошибся, когда решил, что это переодетые белые. Не понимаю, как разведка могла ошибиться.

– Так нас взяли в плен красные?! – изумилась подруга. – Но ведь мы тоже красные! Чего нам бояться?

– Теперь они думают, что это мы переодетые белые, – сказал Сид.

– Действительно, ведь красные не стреляют в красных.

Их вывели как будто бы уже для расстрела. Ксе сказала, что это чушь какая-то. Сид не понял, и она пояснила:

– Ну где ты видел, что расстреливают белым днем?

– А когда?

– Ранним утром, поздним вечером, ночью.

– Хорошо, будем надеяться, что нас только допросят.

В ходе допроса выяснилось, что Гайд отдавал команды со словами:

– Три очереди картечью по товарищам.

– Кто предал?

– Нас кто-то предал. Уверена, что это сделала стрекоза Ло, – сказала Ксе, – больше некому. Я тебе говорила, что видела ее у тачанки?

– Говорила, но это мог сказать под пытками кто-то еще из оставшихся в живых.

– Нет, я тебе говорю: это она.

Тут из дома с красным флагом вышли трое солидных военных. Ло была с ними. Она что-то сказала военным, помахала рукой и вприпрыжку подбежала к Сиду и Ксе.

– Здравствуйте, папа и мама, – сказала она. – Пожалуйста, не перебивай меня, мама. Я и так знаю, что ты скажешь. Мол, это не подходящий момент для посторонних разговоров. Подождите, сейчас я скажу вам главное. А именно: я не могу при свидетелях опознать в вас красных. Так-то я знаю, что вы свои. Но, извините, не могу. Это такие звери, что за такие показания они меня саму расстреляют. Итак, я резюмирую, сейчас они подойдут сюда. На меня ничего не пытайтесь валить. И вообще я вам советую сразу признаться, что вы из контрразведки белых. Вас просто расстреляют, и больше ничего не будет. Не думайте, что я смеюсь. Вы еще не представляете себе, какие у них есть способы пыток.

– Неужели у нас нет никакого выхода? – спросила Ксе. И тут же добавила: – А кто эти люди? – Она указала на солидных военных.

– Это? Ну, это Лев Толстой и Дартаньян, – командиры корпусов. Один танкового, другой конного. Буденного не уважают. Они сами по себе.

– Так это отлично! – воскликнул Сид. Но Ксе сказала, что дальше она будет сама вести это дело.

– Это мои друзья! – завизжала от радости Ксе.

– Мама, – строго произнесла Ло, – ты не понимаешь, где находишься. Они вас не помнят.

– Не может быть.

– Щас поймут, – добавила Ксе.

– Лучше уж не суйся, – сказал Сид. – Толку не будет.

Подошли два важных командира без знаков отличия. Но в принципе это были настоящие полковники.

– Эти? – спросил один из них.

– Да, товарищ Дар, – сказала Ло, забегая вперед.

– Белые офицеры, – задумчиво сказал Дар, как бы размышляя, что им сначала оторвать. Так можно было подумать, но Дар продолжил неожиданно: – Может быть, есть желание поработать у нас? Нет, не думайте, что мы вас потом все равно расстреляем. Будете честно работать, отдадим назад ваши дачи виллы, негров.

– Каких еще негров?! – зашипел его товарищ Лев Толстой. – Даже в своем кругу таких вещей говорить нельзя. Абсолютно!

– А что такого? Я имел в виду, что бывшим белым офицерам будут возвращены их поля, леса, фабрики и заводы. Но, извините, за предательство – расстрел на месте. По закону революционной справедливости. Вы будете сами содержать ваших не… не то, ваших рабочих и крестьян. Это называется Новая Пролетарская Политика.

– Я все-таки не очень поняла, что это такое, – сказала Ксе. – Расскажите поподробнее.

– Нет времени на подробные рассказы, – сказал Лев Толстой. – Но практически это означает: все, что хотите за ваши деньги. Экскьюзми, но я должен вас расстрелять, если у вас нет денег. Революции нужны большие деньги.

– Сколько надо? – спросил Сид.

– Для того, чтобы натурализоваться и честно жить здесь, не скрываясь, как белые офицеры, необходимо заплатить десять тысяч рублей, но золотых рублей. И каждому, – добавил Дар.

– Да где мы возьмем такие деньги?! – взвизгнула Ксе. – Это не реально. Вы просто хотите убить нас. Поэтому выдвигаете невыполнимые требования, – добавила она.

Адам в это время дописал что-то, сложил свою кожаную тетрадь и слез вниз с тачанки.

– Вот, я нашел, – сказал он. И добавил: – Клад. Здесь не очень далеко.

– Это кто? – спросил Дар.

Ксе не знала, что ответить. Она ляпнула:

– Это Адам.

– Понятно, – сказал Лев Толстой. – А что за Адам?

– Ну, это маг такой, – сказал Сид.

– Маг? А что за маг?

– Колдун, что тут неясно? – сказал Дар.

– Что у нас делают с колдунами, я забыл?

– С колдунами? Я тоже не помню. Хорошо, пусть покажет, где клад. Если хватит на всех, – он обвел рукой арестованных – пусть идут на все четыре стороны. Только надо выяснить, что это за золото. Какие координаты?

Штабист принес карту, и они определили место клада. Оказалось, что это Чехословацкий Корпус.

– Вы что смеетесь?! – гаркнул Дар. – Это наше золото.

– Простите, но сейчас оно у чехов, – возразил Адам.

Далее: Появляется Мерилин Монро с мужем. Они французы. Приехали толи посмотреть, как делается русская революция, толи, поучить нас, как это делается. Но сверху дано было указание во всем им содействовать.

– Действительно, сейчас оно у чехов, – спокойно сказал Лев Толстой. – И добавил: – У нас уже готова операция по разгрому этих предателей империализма.

– Не совсем точно, – добавил Дар. – Точнее было бы сказать предателей империалистов. И это, может быть, не совсем так, но сути, конечно, не меняет. Мы сегодня же разгромим Чехословацкий корпус. Более того, могу сказать совершенно секретную информацию – это не опасно, ибо сейчас вас все равно расстреляют, как шпионов Батьки Махно – захват русского золота чехословацким корпусом это наша операция. В курсе ее только мы и начальник штаба фронта. Вы только представьте себе: они извозчики нашего золота. Возят туда, куда нам только надо. Но, простите, к делу. – И он крикнул:

– По коням! – Зашевелились кони, задвигались тачанки, лязгнули замки пулеметов.

– Что будем делать с этими поросятами? – спросил Дар.

– Вот эту болезнь оппортунизма надо в себе выжигать каленым железом, – сказал Лев Толстой. – Ты что, Каутский или еще какой-нибудь объедок Временного Правительства? Нет? Может быть, ты Царь Ромашкин? Тоже нет? Хорошо. Тогда ты должен отчетливо понимать, что кроме расстрела у нас просто нет другого выбора.

– Хорошая речь. Теперь конкретно: – Расстреливать будем?

– Конечно. Расстреляйте и дело с концом.

– А если… – встрял в разговор Адам.

– Никаких Если у нас в этой операции не может быть. Надеюсь, вы поняли почему?

– Почему? – спросил Адам.

Ксе сказала:

– Адам, не надо. Они все равно не поймут твоих теорем.

– И все-таки я скажу свое мнение, – Адам вышел вперед. – Ваша теория, или как она у вас там называется? План? Имеет один дефект. И уверен, он не учтен вашим планом.

– Ладно, говори, что это за помеха, которую мы не могли предусмотреть? – сказал Дар.

А Лев Толстой добавил:

– Чушь, этого не может быть. У нас все под контролем.

– А анархия? – с таинственным видом произнес Адам.

– Батька Махно, что ли? Чушь и бред, – сказал Лев Толстой. – Это наш человек. Мы его давно купили.

– Да, вы сделали его генералом, – сказал Адам, – но анархия победит.

– Вы хотели сказать, может победить? – уточнил Дар.

– Нет, я знаю точно, – сказал Адам.

– Чушь, никто ничего не может знать точно, – сказал Лев Толстой. – Это действительно, какой-то колдун, – с возмущением поднял вверх руки Лев. – Он, видите ли, знает точно. – И добавил: – Адам и то не мог точно определить, есть ему яблоко или нет. А кстати, вас как звать-то? Адам? Ну, точно, наслушался буржуазной болтовни. Да поймите вы, наконец, что точно мы знать ничего не можем. Приблизиться к истине, это да, можно. Но точно ничего знать нельзя. Вот я приближаюсь к вам, но ведь я ни в коем случае не могу стать вами. Это утверждение, надеюсь, достаточно логично для вас?

– Нет, – ответил Адам.

– Я вам говорю, это Каутский в натуре, – Лев опять широко раскрыл руки и повернулся кругом, обращаясь ко всему двору.

Он обратился к Дару:

– Главный здесь все-таки я, да? Да. Поэтому приказываю сейчас же расстрелять всех колдунов, магов и прочих империалистов.

– У меня такое же звание и должность, как у тебя, – сказал Дар. – Давай, пока посадим их в сарай. А потом разберемся.

– Потом разберемся! – передразнил друга Лев. – Потом они сбегут. Я тебе точно говорю, больше мы их не увидим. И знаешь, почему? Потому что это шпионы. Я просто это чувствую.

Уже повели ребят на расстрел, когда из штаба выбежала женщина, а за ней симпатичный парень.

– А мы думали, что проспали атаку на золотой поезд! – закричала еще издалека дама. – Ведь я сделала большую ставку на нашу победу, – добавила она, задыхаясь, когда уже подошла вплотную к генералам. Между собой они все-таки так себя и называли, подражая генералам Емельяна Пугачева.

Ксе обернулась. Она пригляделась и вдруг узнала эту великолепную дама.

– Мэри, Мэри! – закричала она, – спасите нас! – И опять:

– Спасите нас, пожалуйста!

– Кто это? – спросила Мэри.

– Диверсанты, – ответил Лев Толстой.

– Но кто-то из них меня знает, – сказала Мэри. А ее галантный муж добавил, что тоже отчетливо слышал голос о помощи, обращенный:

– К моей жене.

– Хорошо, пусть их вернуть, – сказал Дар по-казацки. И добавил: – Ты не против, Лев.

– Я не против. Авось мы узнаем сейчас что-нибудь новенькое.

Ксе, а за ней и все остальные двинулись назад.

– Вы меня узнаете? – спросила Ксе.

– Нет, – ответила дама. – Кто вы?

– Помните список?

– Какой еще список?

– Его называли список Шиндлера.

– Список Шиндлера, – повторила дама. И добавила: – Нет, не помню я такого списка.

– Но вы Мэрилин Монро?

– Да, Мэрилин Монро, гражданка Франции, – сказала она и добавила: – Это мой муж Максим Максимыч Кеннеди.

– Американский президент?

– Нет, это его внебрачный сын. Сейчас мы занимаемся юридическими доказательствами этого родства.

– Я… – начал Максим Максимыч, но Ксе прервала его:

– Вы помните, как приходили ко мне за подписью?

– Я? К вам?! За какой еще подписью, я не понимаю? – Мэри грозно выставила вперед грациозную ногу.

– Я была главой комитета при Криаторе. Моя подпись не была официально решающей, но практически решала, кто полетит на Пандору. Помните, была такая перевалочная база? Ну, типа Звездного Городка. Для тех, кто переживет Конец Света, который начнется на Пандоре.

– Я не понимаю, зачем мне, Королеве рокк-энд-ролла, ходить к кому-то за подписью? Я была первой. Первой в любом списке. Будь это даже список Шиндлера. Теперь я припоминаю, что это был список певцов, которые тогда отправлялись на Пандору. Объясните, если вы та, за кого себя выдаете, почему меня, первую певицу, не включили первой же в этот список? – Кто владелец кафе?

– Кто-нибудь, когда-нибудь здесь поступал в МГИМО? Нет? Я так и знала. Вот когда я поступала в МГИМО меня зарезали на вопросе о взаимоотношениях Петра Первого и Льва Толстого.

– Они жили в разное время, – сказала Ло, которая стояла и ела уже четвертую пачку Крем-Брюле. Теперь она решила использовать свою школьную информацию против матери. – Ты никогда не училась в МГИМО, Ксе.

– Может, я и не училась, – сказала Ксе, – я говорю, что меня срезали вопросом о взаимоотношениях этих ребят. Всякий мог бы ответить, что Петр построил наш Санкт-Петербург ради своих амбиций. Я так и ответила. Сказала правду. Но, оказывается, правда это совсем и не правда. Оказывается, Лев Толстой сказал, что Петр Первый построил этот загнивающий город для того, чтобы там пьянствовать! Невероятно! Но получилось, что это правда.

Так и здесь. Вы первая певица – это правда. Но, оказывается, есть правда выше это первой правды. Вот смотрите. Один Билл имел бывшую жену и ее ресторан. Он ходил туда посидеть, выпить красного вина, импортного пива, съесть лепешку из танжера, может быть мяса тоже из танжера. Однажды после футбола он позвал туда Криатора. Тому понравилось, он стал ходить в этот ресторан. Постепенно Криатор понял, что существует не только группа Любе. Начал происходить естественный отбор по Дарвину, который в той далекой стране взял всю науку в свои руки. Там все происходило по Дарвину. И вышло, что ваша песня звучала в том ресторане всего один раз за год. Криатор ни разу не остановил песню Вилли, Снежной Королевы, Бамбука, Пенкина, Гаррикса и даже Дуста. Поэтому певцов будущего не выбирали ни независимым голосованием, ни прямым указанием. Вас просто не было в списке Шиндлера, то есть в списке естественного отбора. Мы меня понимаете? Если Лев Толстой сказал – значит именно это и есть правда. Вы согласны?

– И значит, это именно вы подписали мое прошение, чтобы меня и моего мужа отправили на Пандору. Хорошо. Пусть будет так. Но вы для меня нежелательный свидетель. Вы помните о моем унижении. Меня, министра певцов и певиц заставили униженно ходить по инстанциям. И вы хотите, чтобы я вас спасла?

– Да, – невозмутимо ответила Ксе. – Я же вас спасла. Земля давно ушла в небытие, а вы живы. Может быть, даже скоро станете президентшей.

– Как?! – воскликнул жалостливо Максим Максимыч, – Земли уже нет?

– А мы где тогда? – спросил Дар.

– Вы у кого спрашиваете? – сказала Ксе. – Я вам не астролог и не пророк, чтобы болтать обо всем. Хватит уже того, что я сказала.

– Прошу вас, сэр, – обратилась Мэрилин к Льву, – не расстреливайте их пока, посадите просто в сарай. Мне кажется, я им должна. А я привыкла отдавать свои долги. Правда, Макс?

– Я бы рад вам помочь, – сказал Лев Толстой. И добавил: – Но есть к несчастью такая пословица:

– Уж если я чего решил, то выпью-т обязательно. А к этим шуткам отношусь очень отрицательно. Понимаете?

– Нет, – на этот раз ответила Ло. – Мне ничего не понятно.

– Дорогая Ло, – сказал Лев. – Кого-то я обязательно должен расстрелять. Вот в чем дело.

– Да разве это беда, – сказал Дар. – У нас сегодня готовится к расстрелу одна парочка. – Расстреляем их, и ты успокоишься.

Вывели двух женщин.

– За что их? – спросил Лев.

– Они не любили собак. Называли их дураками.

– Хорошо, расстреляйте. А то они может, и нас назовут дураками.

– Не надо, мой любимый Лев! – закричала Тетя и упала на колени.

– Милый Лев, – тоже встала на колени Мотя, – отправьте нас лучше охранять музейный вагон восковых фигур.

– У меня нет такого вагона.

– К золотому поезду прицеплен такой вагон, – сказал Дар.

– Зачем?

– Не знаю. Это указание штаба фронта.

– Так значит, эта Тетя, и эта Мотя знают все о золотом поезде? Это настоящие шпионы. Надо их обязательно…

– Возьмем поезд, а там решим, что с ними делать, – сказал Дар.

– Нет, я так не люблю. Потом, как говорится суп с котом. Я решаю сейчас. За большую любовь ко мне я назначаю их смотрителями моего собачьего питомника. Представьте дамы, что я Кирилла Петрович Троекуров. А вы будете работать у меня на псарне. И это еще не все. Вы будете обучать моих любимых деток русской литературе.

– Как?! – только смогла выдохнуть Тетя.

– Я тоже не совсем… – начала Мотя.

– Вы будете лаять. Немного утром, потом днем до обеда, и слегла вечером во время урока музицирования. Я хочу, чтобы мои котятки были образованными. Как вы.

Дам увели в обморочном состоянии.

Далее выводят Бон и Кла. Что будет с ними?

Первый расстрел Бон и Кла. Батька Махно и кошечка Маша. Вербовка Льва Толстого.

Тогда вывели Бон и Кла и потащили к оврагу. Кто-то, в конце концов, должен быть расстрелян. Ребят заставили спуститься на довольно большую глубину. Это примерно метров пятнадцать.

– Почти, как в аду, милый, – сказала Бон.

– Надо бы записать, в каком году люди занимаются такой инквизицией, – сказал милый друг.

– Ты веришь, что тебе это пригодится. Нас не расстреляют?

– Не должны.

– Но они уже прицеливаются в нас.

Лев Толстой и Дар приказали привести Сида и Ксе. Их посадили в тачанку с надписью Терр. А у пулемета встала Ло. Еще в двух тачанках, стоящих метрах в пятидесяти от места расстрела, находились Дар и Лев Толстой. Они предупредили Ло, что в случае саботажа пленных, стрелять в них из нагана. Два нагана были у Ло за ремнем. Она могла стрелять из обоих сразу. Крест на крест. У Сида была длинная винтовка со штыком для добивания. Ксе не смогла поднять винтовку и ей вернули ее бумеранг.

– Возьмите, если он вам нужен, – сказал Дар. – Только, я думаю, это не может сегодня служить оружием. Выгоднее продать этот бумеранг англичанам за фунты, как древность.

Вдруг кто-то закричал:

– Белые! – Странно, как можно было подпустить их так близко. И никто не заметил.

– Нас предали! – закричал Лев Толстой.

– Отступаем? – спросил Дар.

– Да, – ответил Лев. – Но сначала мы сделаем вид, что идет в контратаку. Потом отходим к бронепоезду, а тачанки нас прикроют. – И добавил: – Эй, там, на тачанке! Огонь! Чего вы тянете? Кто вас учил думать перед тем, как пускать врагов народа в расход?

Ло пригнулась к прицелу пулемета. Пули первой очереди впились в песок позади Бонни и Клайда. Они побежали.

– Не туда! – крикнул Клад. – Назад. Там пули нас не достанут. – И они бросились в обратную сторону. Туда, навстречу пулемету. Это было очень тяжело. Бон споткнулась и упала. Мелкие камешки известняка оцарапали ей левую ногу выше колена. – Вставай! – закричал Клад, – следующая очередь нас достанет. – Но Бон опять упала, и Клад потащил ее по песку. Ведь они были связаны вместе. Такая мода пошла после недавнего времени, когда белые расстреляли красных комиссаров на барже. Все были связаны по двое колючей проволокой. И убивали только одного. Второй умирал сам. В данном случае не было такой детализации, но принцип был соблюден: от мертвого далеко не убежишь.

– Все надо делать самому, – сказал Лев Толстой. – Он махнул рукой Дару, и они с двух сторон подъехали к оврагу. Но Бон и Клад так близко прижались к стене, что и их пули не могли достать расстреливаемых.

– Черт. Пусть кто-нибудь спустится вниз, и пристрелит этих ублюдков! – крикнул Лев Толстой. – Кстати, в чем их вина? Работали в контрразведке белых?

– Неизвестно. Может быть. Пока мы не смогли выбить из них правду. Из-за неожиданного наступления белых приходится их расстрелять. Но точно известно, что они расклеивали на станции листовки.

– Какие еще листовки? – спросил Лев.

– Ну… чушь какая-то, – промямлил Дар. – Хотя приводило к дезорганизации красных отрядов.

– Говори прямо! – рявкнул Лев Толстой.

– Я боюсь, что ты, друг, разозлишься и сам полезешь в овраг, чтобы привести приговор пролетарского суда в исполнение.

– Говори!

– Ну, они распространяли информацию, что командир ударного полка Гайдар является потомственным вампиром.

– Невероятно! И какие для этого были основания? – Лев даже опустил маузер и прислонился к тачанке.

– Говорит медленно, растягивает слова, как будто обдумывает, что сказать. Причмокивает. Как будто сосет кровь из белых.

– Почему из белых? – Лев посмотрел в сторону оврага.

– Потому что, говорят, он и воевать пошел, чтобы сосать кровь из белых. У красных-то, говорят, кровь плебейская, не голубая. – Дар хохотнул.

– И они распространяли этот бред среди красных? – ахнул Лев Толстой. – Как только можно до этого додуматься, – недоуменно добавил он.

– А ты никогда не слышал легенду о заселении Земли? – спросил Дар.