Текст книги "Второе пришествие"

Пока Введенский писал книгу, он много обсуждал ее с Верой. И некоторые ее замечания оказались весьма полезными. Но вот о самых радикальных выводах он ей сознательно не говорил, не хотел преждевременных разногласий. И теперь может за это поплатиться.

Чем еще он поплатится за то, что написал то, что думал? В истории это всегда был один из самых опрометчивых поступков, после которого часто следовало наказание. Интересно, что будет после презентации книги? Ему уже сказали, что ажиотаж небывалый, поступают бесконечные просьбы об аккредитации. Он и не предполагал, что вдруг станет знаменитым. А, судя по всему, такая возможность возрастает с каждым днем. И он не знает, как к этому относиться? Он вовсе не против славы, в его профессии она даже очень полезна. Но вот какой ценой? Она может оказаться чрезмерной, потерей любимой женщины. И это его сильно беспокоит.

Введенский попытался вытряхнуть из себя грустные мысли. Они ему только мешают. Вот-вот явится Вера, и ему лучше встретить ее во всеоружии, то есть в хорошем расположении духа. Он не должен чувствовать себя виноватым, да он таковым и не является. Разве лишь в том, что своевременно не сказал невесте о некоторых своих умозаключениях. Тут, пожалуй, он не прав. Но не решился, смалодушничал. А Вера из тех, кто презирает подобные проявления человеческой натуры. Она бывает излишне принципиальна, иногда ему даже кажется, что ей немного не хватает гибкости. В мире не все так прямолинейно, иногда события, люди, идеи перемещаются просто невероятными зигзагами. А она зачастую не желает их принимать во внимание. Ей подавай прямой путь, так как она считает любые искажения проявлением неискренности, слабости, двурушничества. Даже, если в чем-то она тут и права, но часто по-другому не получается. Уж больно слаб человек и духом и телом.

Раздался звонок в дверь. Введенский вдруг испытал сильное волнение. В голову сама без спроса полезла мысль, что, возможно, сейчас решится его судьба.

5.

Внешне Вера практически ничем не отличалась от других девушек. Была одета в джинсы, футболку, которая высоко приподнималась на ее упругой груди. И когда взгляд Марка попадал на эти заповедные места, в теле возникал жар. Но на этом в значительной степени сходство с другими ровесницами кончалось, в отличие от них она придерживалась по многим вопросам строгих взглядов. Хотя они были знакомы уже немало лет, а с некоторых пор считались женихом и невестой, но до сих пор по-настоящему даже не поцеловались, не говоря о чем-то большем. Вера сразу заявила ему, что их половая жизнь начнется только после свадьбы. Для него это было сильным разочарованием, он надеялся на другое развитие событий. Но пришлось смириться. Вера ему не просто нравилась, он был в нее по-настоящему влюблен. И не только в ее строгую красоту, но и в ее ум и душу.

Они познакомились в лагере христианской молодежи за границей, где собрались представители различных конфессий. Хотя официально цель поездки были отдых и знакомство с представителями других стран, с самого начала завязалась ожесточенная дискуссия. Каждая группа отстаивала свою позицию, истинность своего толкования христианского учения.

Для Введенского то было то время, когда он все больше проникался скептицизмом. И хотя многие мысли еще только зарождались, но этого было достаточно, чтобы активно не участвовать в словесных баталиях, предпочитая больше слушать. А вот Вера, правда, поначалу он не знал даже ее имени, принимала в них самое горячее участие. И вскоре стала знаменитой на весь лагерь. К тому же она прекрасно говорила, как минимум, на трех языках, а потому всем хотелось подискутировать именно с ней.

Девушка не просто рьяна, но убедительно, аргументировано отстаивала свою позицию, и Введенский быстро проникся восторгом к ее полемическим талантам. Откуда она такая взялась, даже обидно, что раньше он был с ней не знаком. И при первой же возможности познакомился со спорщицей.

Но Вера особой радости не проявила, наоборот, упрекнула, что он отмалчивается. Немного обидевшись, он в свою очередь упрекнул девушку, что та чересчур горячится, а это мешает ей задумываться над доводами оппонентов. Нельзя быть столь уверенным в своей правоте, это признак ограниченности ума.

Введенский полагал, что такое замечание обидит Веру, и она откажется от дальнейшего общения с ним. Но все произошло ровно наоборот, она внимательно отнеслась к его словам. И во время очередной дискуссии вела себя более сдержано, внимательно выслушивала оппонента, что не замечалось за ней ранее. А затем подошла к нему и поблагодарила Марка за преподнесенный урок. Эти слова настолько поразили его, что он почувствовал внезапное волнение.

В тот раз они скорей не подружились, а только познакомились. Смена в лагере продолжалась всего неделю, и они разъехались. Их новая встреча произошла через год, в университете. Вера поступила на первый курс, а он учился на последнем. Он увидел ее в коридоре, и сразу же ощутил всполохи прежних чувств. Введенский подошел к ней и заметил, что и она обрадовалась их встрече. Хотя при ее сдержанности глагол «радоваться» не совсем подходил для данного случая; если она и радовалась, то внешне это никак не проявляла. Но ему показалось, что ее глаза вспыхнули, и он счел это хорошим предзнаменованием.

Их сближение происходило постепенно, понадобилось еще несколько лет, прежде чем у них начался роман. Да и то довольно странный, он сводился преимущественно к бесконечным разговорам. О чем они только не говорили, на какие темы только не спорили. Марк получал от этих дискуссий огромное удовольствие, хотя ему сильно не хватало в их отношениях чувственного аспекта. Он ограничивался лишь поцелуями в щеку при встрече и расставании. Но Вера была в этом вопросе тверда, как скала, хотя совсем не являлась пуританкой. И без стеснения обсуждала с ним вопросы секса. Но дальше слов дело не двигалось, и с какого-то момента Марк смирился и с этим, хотя сделать это было совсем не просто. Но он по-настоящему любил девушку, и понимал, чтобы сохранить эту любовь, он вынужден чем-то пожертвовать.

Но сейчас, смотря на Веру, он думал о другом. Их отношения подвергаются самому сильному испытанию. И у него нет уверенности, что они его переживут. Есть вещи, через которые люди не могут переступить, они так важны, что отказ от них расценивается, как отступничество от самого себя, нечто такое, что невозможно сделать ни при каких обстоятельствах. Когда-то он и сам так думал, но постепенно что-то в этом плане стало в нем меняться. В какой-то момент он понял, что нет ничего такого, от чего нельзя отказаться. Все эти представления о святотатстве не более чем заторможенность ума, его зацикливании на каких-то понятиях, которым он под влиянием укоренившихся представлений придает излишнюю значимость. А это сильно мешает свободному поиску истины. Но как донести эту мысль до Веры? Не то, что она не способна ее понять, тут нет сомнений, а вот принять ее ей будет трудно. В слишком ортодоксальной семье она воспитывалась. И даже странно, что сформировалась столь свободомыслящей для своего круга. Когда-то ему хотелось, чтобы Вера сделала бы следующий шаг, и вышла за его пределы. Но несколько неожиданно для него эти попытки она решительно пресекла. Они тогда впервые едва не поссорились. Но вовремя остановились и не стали нагнетать ситуацию, заключив компромиссное соглашение. На этой точке они и замерли и пребывают до сих пор. Он не перековывает ее в свою веру, она не пытается внушить ему свои представления. Но Марк предчувствовал, что это согласие и хрупкое и недолгое. Рано или поздно оно нарушится, произойдут события, которые заставят их на многое посмотреть по-иному. И теперь, кажется, они произошли.

Вера как-то не совсем уверенно вошла в его квартиру, словно сомневаясь, а следовало ли это делать. Введенский был уверен, что такое ее поведение связано с его книгой. Других причин просто быть не может. Значит, предстоит нелегкий разговор. Сколько их еще его ожидает в ближайшем будущем? А ведь это только начало. Что последует дальше?

– Рад тебе видеть, – произнес Введенский. Он осторожно поцеловал девушку в щеку, так как не был уверен, что она не отвергнет его поцелуй. Но Вера никак не отреагировала на него, словно бы он дотронулся губами не до ее щеки, а до лица манекена.

Она села в кресло, но вопреки обыкновению не смотрела на него, ее взгляд был устремлен куда-то в сторону. Введенский тихо вздохнул, он знал ее характер, в такой неподвижной позиции пребывать она может долго. Упорству и упрямству ей не занимать.

Он занял место напротив нее.

– Ничего не хочешь мне сказать? – спросил он.

Вера кивнула головой.

– Я прочитала твою книгу.

– Я рад, – пробормотал он. На самом деле, он бы скорей предпочел, чтобы она ее не читала, хотя понимал, что это совершенно нереально. Впрочем, что ни делается, все к лучшему. Только этот тезис часто трудно бывает принять.

– Мне страшно, – вдруг огорошила его Вера.

– Страшно? Но чего ты испугалась?

– А если ты прав?

Таких слов от нее он не ожидал.

– Но это же замечательно. Помнишь, в Евангелии от Иоанна, Иисус говорит: «И познаете истину, и истина сделает вас свободными».

– Помню.

– Но тогда ты должна радоваться, что у тебя появился такой шанс.

– Должна, – согласилась Вера. – Но не могу.

Введенский хорошо ее понимал, он и сам поначалу сильно мучился, когда писал книгу. Но с какого-то момента пришло освобождение, он вдруг ощутил, как тяжелый груз прошлых представлений вдруг куда-то исчез, а взамен пришла та самая вожделенная свобода. И сразу стало гораздо проще, да и голова заработала совсем по-другому, мысли потекли легко и обильно.

Марк сел перед Верой на колени и взял ее ладонь в свою руку.

– Вера, любимая, я отлично понимаю, как тебе нелегко. Мы все заложники наших представлений. Это невероятно тяжкий груз. Но именно поэтому от него надо непременно освобождаться. Как бы тяжело это не было.

– А если очень тяжело, так тяжело еще не было.

Введенский не сразу нашелся что сказать.

– Чем тяжелей, тем больше необходимости это сделать. Это означает, что груз настолько велик, что пригибает к земле. И очень немногие способны его сбросить и выпрямиться.

– Считаешь, что тебе удалось?

Введенский покачал головой.

– Нет, до этого далеко. Это только первый шаг. Хотя, быть может быть, самый трудный.

– Скажи, Марк, ты действительно полагаешь, что церковь не нужна, что она приносит больше вреда, чем пользы?

– Да, – не сразу ответил Введенский. Я давно это чувствовал, но когда писал книгу, когда изучал источники, делал анализ, то убедился в этом окончательно. И вряд ли меня кто-то сумеет переубедить. Не хочу тебя обманывать.

– Знаешь, я дала твою книгу отцу. Он обещал ее прочесть в ближайшие дни. Он уже слышал о ней.

– И что он сказал? – Введенский знал, что Вера очень любила и уважала отца, он был для нее высшим моральным авторитетом. Так же, как для него свой отец.

– Он был непривычно хмурым. Посмотрел на меня долгим взглядом, но больше не сказал ничего.

– Ты же понимаешь, он не примет моей книги.

– Да, – согласилась Вера.

– Что же тогда?

– Не знаю.

Марк понимал, какой не простой выбор придется сделать Вере, и ему стало ее жалко. Но и он не может ничего изменить. Это уже не в его силах. Еще до написания книги, такой шанс был, но сейчас его уже нет. Все же правильно сказано в Библии: « Вначале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог». Если слово произнесено, оно останется в веках. И никакая сила не способна его выкорчевать.

– Нам предстоят непростые времена, Вера, – тихо произнес он.

– Это я уже поняла.

– И что ты думаешь об этом?

– Ничего.

– Как ничего? – изумился он.

– Так, ничего не думаю, – пожал она плечами.

– Но ведь от этого, возможно, зависит наша с тобой судьба.

– Да, возможно.

– Но тогда, прости, не понимаю.

– Но что ты хочешь от меня. Даже если ты прав, мне трудно согласиться с твоей правотой. И я ничего не могу с собой поделать. Я словно бы разрываюсь на части. Это так мучительно.

Введенскому стало стыдно за свой эгоизм. Он думает только о себе, а каково ей, учитывая из какой она семьи, какое получила воспитание, какую должность занимает отец. Если она примет его сторону, это, скорей всего, означает разрыв с семьей, со всем своим окружением. А ведь кроме отца, у нее еще трое братьев. И все священники. Это самый настоящий клан, о них так и говорят.

– Я виноват перед тобой, – с раскаянием произнес Введенский.

– Нет, – решительно возразила Вера, – ты написал то, что считал верным. Эти мысли тебе внушил Бог.

– Я тоже так считаю, – удивился ее словам Александр.

– Но и мысли твои оппонентам тоже внушает Бог.

– Выходит, он разным людям внушает разные мысли.

– Да, – кивнула Вера.

– Как же определить, кто прав?

– Не знаю. Но все правы быть не могут. Значит, кто-то один.

– А вариант, что все не правы, ты не рассматриваешь?

– Нет, так Он не поступает. Кто-то обязательно выступает от Его имени. Вот только трудно определить, кто именно.

Никогда Вера не говорила ничего подобного, и Введенский был во власти растерянности. Он не знал, радоваться ли ее словам или огорчаться.

Вера внезапно встала.

– Я сейчас пойду, Марк. Что хотела тебе сказать, я сказала. А больше пока ничего не знаю.

Он не стал ее удерживать. Проводив девушку, Введенский вернулся в квартиру, сел в кресло, в котором минуту назад сидела Вера и сохранившая еще ее тепло. Пожалуй, в их разговоре промелькнул некий проблеск. Он будет бороться за нее.

6.

Вечером Введенский договорился встретиться со своим бывшим сокурсником и приятелем Дмитрием Бурцевым. Тот желал обсудить с ним некоторые вопросы. Ехать ему на встречу не очень хотелось, но и не ехать он не мог, так как был сильно ему обязан. Бурцев целиком профинансировал издание его книги, так как перед этим несколько издательств отказались ее выпускать. Узнав об этом, Бурцев, за одну ночь прочитал рукопись, а утром ворвался в его квартиру и заключил Марка в объятия. «Это то, что нам нужно больше всего! – восторженно закричал он. – Беру все расходы на себя. И не только по изданию, но и по распространению».

Введенский был несколько смущен такой перспективой, ему не слишком хотелось, чтобы издание финансировал его приятель. В последнее время имя Бурцева приобрело немалую, но скандальную известность. И такая помощь могла бы его скомпрометировать.

Бурцев взглянул на Введенского и все тут же смекнул. «Не беспокойся, никто о том не узнает, – усмехнулся я, – все сделаем так, что не докопаются. Создадим фонд, посадим туда приличного человека – и формально деньги поступят из этой организации. Ну, как согласен?». Ничего другого Введенскому не оставалось, как согласиться.

Так все и получилось, на книги в качестве издателя стояло название фонда «Победитель». Введенскому оно не очень нравилось, казалось ему претенциозным, да и лично ему не хотелось никого побеждать. Но Бурцев думал иначе; в последнее время он помимо бизнеса активно занялся политикой, причем, быстро прослыл в качестве одного из лидеров радикалов. Особенно он стал популярен среди некоторой части решительно настроенной молодежи. А это обстоятельство весьма смущало Введенского. Сам он старался держаться в стороне от излишне активных агрессивных политических движений.

После выхода книги из типографии Введенский и Бурцев еще не виделись. Еще утром Дмитрий попросил прийти к нему вечером в клуб. По понятным причинам Марк не мог ему отказать. И хотя особого желания туда отправляться не испытывал, но прекрасно понимал, что. Вопреки своему желанию поедет туда.

Дело заключалось еще и в том, что Введенскому очень не хотелось встречаться с Бурцевым именно в клубе. Если быть точнее, это была смесь ресторана с политической тусовкой. Там отирались преимущественно радикально настроенные молодые люди. Это заведение организовал сам Бурцев, который как-то заметил Введенскому, что ни что так не объединяет единомышленников, как хорошая еда.

Кормили там, в самом деле, очень даже неплохо, Бурцев выписал откуда-то иностранного повара, который добросовестно отрабатывал свою большую зарплату. Но если с едой было все в порядке, то царящая там атмосфера была Введенскому не по душе. Чрезмерно резкие речи, периодически переходившиеся в потасовки политических противников, вызывали у него неприязнь и отторжение. Ему вообще была мало интересна политика, не потому, что он не понимал ее значения, но она была чересчур преходяще, все в ней было только временное, его же интуитивно тянуло на вечное. Такую его позицию Бурцев никак не желал принимать, и все время настойчиво тянул Введенского в свои ряды. Он же как мог сопротивлялся, несмотря на то, что приятель обладал железной хваткой. Но пока сломить его волю ему до конца не удавалось. Хотя несколько раз на свои шумные акции ему Введенскому удавалось зазвать. После чего Марк давал себе слово больше никогда на них не присутствовать. Но все же позволял периодически снова себя уговорить побывать на них.

Введенский вошел в клуб и сразу же заметил Бурцева, который сидел в окружение двух прелестных особ. Он знал, что Дмитрий весьма неразборчив в любовных, точнее в сексуальных связях. Он был из тех натур, которому постоянно требовались новые женщины. Поэтому до сих пор не женился, хотя имел пару незаконнорожденных детей, которых содержал, но с которыми почти не общался. Он сам признавался, что у него на данный момент другие интересы. И Введенский хорошо знал, какие именно. И это вызывало у него сильную тревогу и опасение за его дальнейшую судьбу.

Завидев Введенского, Бурцев довольно небрежно отодвинул девушек и направился ему на встречу.

– Рад тебя видеть. Пойдем за стол.

Они сели за стол и буквально через мгновение возле них появился официант. Он подобострастно изогнулся перед хозяином заведения.

– Будем отмечать появление твоей книги, – тоном, не предполагающим возражение, заявил Бурцев. Он продиктовал официанту блюда, которые надо подать. Затем повернулся к Введенскому.

– Ты, Марк, молодец. Нам очень нужны такие книги, она невероятно своевременна. Ты попал в самую десятку. Непременно в самое ближайшее время допечатаем тираж. И переедем на пару иностранных языков. Я уже дал поручение подобрать хороших переводчиков. Так что готовься к мировой славе.

Похвала была приятна Введенскому, но одновременно вызывала некоторую настороженность. Ему не хотелось, чтобы Дмитрий использовал его книгу в своих политических целях. Совсем не для этого он ее писал. Но после того, как она вышла в свет, он уже не может целиком ею распоряжаться, отныне она зажила самостоятельной жизнью. И с этим ему придется считаться и мириться.

– Спасибо, – поблагодарил Введенский. – Я ценю твое суждение.

– Брось эти церемонии. Нам сейчас не до того.

– А до чего?

– Ты ничего не понимаешь? Или не замечаешь, что вокруг творится?

– А что я должен понимать или замечать?

– Страна накануне больших перемен. Режим насквозь прогнил и шатается. Хотя еще держится. А почему?

– Почему?

– Потому, что одним из его союзников является церковь. Она поддерживает режим, несмотря на все творимые им гнусности. И мы вынуждены бороться и против нее. Твоя книга очень кстати. Она станет одним из наших главных манифестов.

Введенский вдруг подумал о Вере.

– Дима, я не хочу, чтобы она становилась манифестом.

– Прости, Маркуша, в этом ты уже не волен. Автор владеет книгой ровно до того момента, пока он не сдал ее в печать. А дальше у нее начинается своя жизнь, и подчас совсем не та, о которой он думал.

Введенского удивило, но отнюдь не порадовало совпадение их мыслей. Кажется, он ненароком выпустил чересчур большого и грозного джина из бутылки. Он-то полагал, что его труд имеет почти исключительно академический интерес. А вот об его практическом применении как-то не задумывался. И, судя по всему, напрасно. Но чтобы изменило, если бы он понял это еще до того, как приступил к работе над книгой.

Судя по всему, Бурцев почувствовал его настроение и положил ему руку на плечо.

– Посмотри на этих ребят, – кивнул он головой в зал, – они готовы на все, в том числе и на смерть. Потому что для них невыносимо смотреть на то, что происходит в стране. Да их мало, но поверь, они лучшие. А небольшое число самых лучших и самоотверженных способны победить всю эту огромную инертную массу. Маркуша, ты должен быть среди нас. Тут твое настоящее место.

– Не уверен. Меня отталкивает чрезмерная резкость и непримиримость многих выступлений, в том числе и твоих, которые я тут слышал. У вас все враги. Но так не бывает. Должны же быть друзья, союзники.

– Бывает. Общество насквозь прогнило, нам не найти в нем настоящих союзников. А нерешительные попутчики будут только мешать, путаться под ногами, не давать действовать. Надо отдавать себе в этом отчет. То, что чего кажется, непримиримостью, это на самом деле решимость идти до конца.

– До какого конца? – задумчиво спросил Введенский.

– Пока не выскребем всю эту гниль.

– Ее никогда всю не выскребать. Ни одна такая попытка в мире не удалась. И как отделить гниль от не гнили? Кто это будет делать и на основе каких критериях?

– Ну, уж это мы как-нибудь сумеем. Даже если и будут отдельные ошибки и перегибы. Тебе как историку это должно быть особенно известно, что ни один исторический процесс не обходится без них.

– Мне-то это известно, только не нравится то, что ты заранее готовишь для всех вас индульгенции на случай совершения ошибок. Но, дорогой Дима, история говорит о том, что это уже преступление. Когда ошибки заранее запланированы и оправданы и прощены, нет сдерживающих факторов ни для чего.

– Тебя послушать, так тут собрались одни преступники.

– Как знать. Многие революционеры начинали свою деятельность, как романтические герои, а завершали, как кровавые маньяки. Между этими двумя ипостасями нет непреодолимой стены.

– Ну, ты даешь, – от удивления даже развел руки Бурцев. – Ты и на меня так смотришь.

– Да, Дима, уж извини, но иногда я пытаюсь предугадать, куда тебя заведет эта дорожка? – не стал кривить душой Введенский.

Теперь Бурцев нахмурился.

– Ты, конечно, волен думать, как тебе заблагорассудится. Ты все равно остаешься моим другом. Хотя жаль, что ты не с нами. Ты еще убедишься в нашей правоте. И почему-то мне кажется, весьма скоро. События приближаются.

– Возможно, Дима. Будущее непредсказуемо. Но я хочу при любых обстоятельствах идти своим путем.

– И каков твой путь, могу я спросить?

Введенский задумался.

– Не могу его прочертить в деталях, но меня не отпускает чувство, что мне предстоит своя борьба. И ты тут мне вряд ли будешь помощником.

– Тебе видней. А вот мне почему-то кажется, что однажды наши пути пересекутся в какой-то точке.

Введенский хотел ответить, но ему помешали вдруг раздавшиеся неподалеку от них громкие крики. Он повернул голову в их сторону.

Несколько парней, собравшись в круг, о чем-то отчаянно спорили. Причем, по их жестам было заметно, что драка между ними может начаться в любой момент.

– Черт, опять он принялся за свое! – выругался Бурцев. – Эй, стойте! – закричал он, но было уже поздно, драка началась. Он бросился в самый ее эпицентр, вслед за ним помчался и Введенский.

Бурцев мужественно влетел в круг драчунов, и за считанные секунды раскидал их по сторонам. Введенский невольно даже позавидовал его сноровке, он и не предполагал, что его приятель так хорошо владеет приемами рукопашного боя.

– Все, брек! – провозгласил Бурцев. – У нас тут не ринг. – Он подошел к очень красивому молодому человеку с развивающимися льняными волосами. – Галаев, ты опять взялся за свое.

– А я и не прекращал, – дерзко ответил Галаев.

– В этом я не сомневался. Только я тебя предупреждал: будешь затевать тут потасовки, вылетишь отсюда к чертовой матери и больше никогда не влетишь.

– Очень страшно, – скривил рот в усмешке Галаев. – Прямо испугался.

– Ничего, еще испугаешься, – пообещал Бурцев.

– А вот это посмотрим! – крикнул Галаев. – Это вы боитесь, потому что все трусы. Сидите тут в тепле и уюте, потягиваете пиво, когда надо выходить на улицу. Больше ждать невозможно.

– Когда время придет, выйдем, не сомневайся. А сейчас угомонись. Либо теши отсюда.

Галаев посмотрел на Бурцева, затем обвел взглядом зал, смачно сплюнул на пол и пошел к выходу. Бурцев проводил его глазами.

– Пойдем, чего-нибудь глотнем, – потянул Бурцев Введенского за руку.

Они вернулись за свой стол. Бурцев разлил водку по стопкам.

– Не могу, за рулем, – отказался Введенский.

– Как пожелаешь. – Бурцев выпил один. – Вот этот парень действительно опасен.

– Что за тип?

– Сергей Галаев. Сформировал группу то ли из радикальной молодежи, то ли из самых настоящих отморозков. А скорей всего из тех и других. Назвал ее «Правый марш». Правда, куда эта братва марширует не совсем понятно. Приходит регулярно сюда и провоцирует наших ребят. Сегодня еще тихо все прошло, это потому что он заявился один. А вот еще бы пришел вместе со своей сворой, побоища было бы не избежать. Что-то они в последнее время активизировались. Это очень подозрительно. Боюсь, что-то замышляют.

– Что ты собираешься с ним делать? – поинтересовался Введенский.

– Пока точно не знаю. Давай пока забудем про него. Когда у тебя презентация?

– Послезавтра.

– Моя помощь нужна?

– Ты уже все сделал. Я тебе безмерно благодарен.

– Брось. Я всего лишь дал денег. Это могли сделать многие. А вот написать такую книгу, только ты.

– Ты преувеличиваешь.

– Самую малость. Встретимся на презентации.

7.

Для презентации книги был арендован большой зал. Сделано это было по настоянию Бурцева, Введенский ж считал, что будет лучше провести мероприятие в камерном помещении. Тем более, он почти не сомневался, что народу придет немного. В конце концов, его имя известно весьма узкого кругу специалистов, и вряд ли в ближайшее время что-то в этом плане сильно изменится.

Но к удивлению Введенского зал был практически полон. Он даже впервые мгновения не поверил своим глазам и подумал, что по ошибке многие забрели не сюда. Но стоящий рядом с ним Бурцев, почувствовав его колебание, взял Введенского за локоть и почти потащил за собой.

– Видишь, Маркуша, я был прав, народу собралось много. Можно сказать, аншлаг.

Введенский без особой радости кивнул головой. Его захлестнули неприятные предчувствия. Кто знает, кто и зачем тут собрался. Ему вовсе не улыбается превращение презентации в скандал.

Внезапно его взгляд наткнулся на Веру. И внутри мгновенно что-то екнуло. Она же не выражала желания приходить сюда. И то, что она здесь, он не уверен, что это хорошо. Не исключено, что после презентации книги они могут еще сильней отдалиться друг от друга. Но уже ничего не изменишь, вздохнул он. Так что будь, что будет.

– Я сяду со своими ребятами, – шепнул Бурцев. – А ты начинай. И ничего не бойся, в случае чего придем на подмогу.

Введенский кивнул головой; значит и Бурцев не исключает провокации. Он направился к столу, на котором высилась стопка книг. По сценарию после завершения мероприятия должен был состояться сеанс их раздачи с его автографами.

Он снова посмотрел в зал, от волнения все расплывалось перед его глазами. Лица смотрелись, как серые пятна, он даже не мог найти место, где расположился Бурцев. Такого в его жизни с ним еще не случалось. Надо взять себя в руки, ничего особенного сегодня не происходит. Обычное представление книги, такое событие бывает у многих авторов.

Перед ним стояла бутылка воды и стакан. Он выпил его целиком, и ему стало легче, волнение, если не улеглось, то снизилось до допустимых пределов. В таком случае можно начинать, решил Введенский.

– Добрый день, друзья. Приветствую всех, кто пришел на презентацию моей книги: «Нужна ли нам церковь»? Понимаю, что название для многих звучит провокационно. Но заверяю, никаких намерений кого-то провоцировать не имел и не имею. Просто я считаю, что не существует запретных тем. вопросов, которые нельзя поставить. А если они уж поставлены, то надо искать ответы. А поиск ответов, это не способ кому-то угодить, а попытаться в меру своих возможностей найти истину. При этом я невероятно далек от мысли, что я ее отыскал, я лишь пришел к определенным выводам. А насколько они верны, каждый решает сам. Я никому и ничего не собираюсь навязывать. Что касается меня лично, я придерживаюсь позиции, которую изложил в книге. При этом я прекрасно осознаю, что могу заблуждаться. Но пока никто меня не сумел убедить в этом. Может, кому-то удастся это сделать в данной аудитории. Буду благодарен этому оппоненту. Ведь главная проблема не в том, что мы заблуждаемся, а в нашем нежелании менять мнение вопреки фактам. Упрямство в этом вопросе, на мой взгляд, проявление заскорузлости. Надеюсь, избежать в своей жизни этой напасти.

Теперь позвольте несколько слов сказать о книге. Приступая к ее написанию, у меня не было уверенности, что я приду к таким выводам. Я вообще, не знал, чем завершится мое расследование. Я изначально поставил перед собой вопрос: почему возникла церковь, какую пользу и какой вред принесло ее существование, чтобы изменилось, если бы она не появилась? И, в конце концов, а может ли общество, все человечество существовать без церкви и религии. И означает ли их наличие подлинную веру в Бога или наоборот, она ведет к ложной вере? И даже, несмотря на то, что религия вся наполнена Богом, божественна ли она? Или мы имеем дело с человеческим, а значит с очень ограниченным и искаженным взглядом на эту проблему?

Видите, какие не простые, но, с моей точки зрения, важнейшие темы поставил я перед собой. Когда перед началом работы над книгой, я их выписал, то даже испугался. Не чересчур ли смело? Но сам же и ответил: а собственно почему? Разве не для того дал нам Господь разум, чтобы задавать вопросы, в том числе самые дерзкие. Да и в чем тут дерзость? Церковь создали люди, так почему мы не можем сделать попытку понять, что из этого начинания вылупилось. Ну а если некоторым такой подход не нравится, то с какой стати считать такую их позицию в качестве руководство к действиям. Даже если эти люди занимают высокое положение в церковной иерархии. Как сказано в Библии: И тот, кто последний в жизни сейчас, станет первым в Царстве Божьем, а тот, кто первый ныне, станет последним». Поэтому не думаю, что тут могут быть непререкаемые авторитеты, даже самая высокая должность не делает человека умней и справедливей. Нам ли не известно, как часто они заблуждались, как часто были несправедливы. И к каким печальным и ужасным последствиям это вело.

Введенский замолчал и взглянул на зал. Его поразила царящая в нем тишина, никто ничего не говорил даже шепотом, все лишь смотрели на него. Он повернул голову в сторону Веры, она сидела с очень серьезным лицом. Он отвел от нее взгляд, который уткнулся в лицо мужчины. Введенский узнал Валериана Чарова. Он являлся руководителем информационного управления патриархии, а, следовательно, непосредственно начальником его брата Матвея. Значит, там к его труду относятся весьма серьезно, иначе такая бы важная персона тут не появилась. Но раз пришел, пусть слушает, из-за этого он не намерен ничего ни менять, ни даже смягчать решил Введенский.