Текст книги "Второе пришествие"

Введенский увидел, как впервые за вечер лицо Бурцева посерьезнело. Он посмотрел на Введенского, затем вылил в свой стакан остатки виски и выпил.

– Ты думаешь, в таком деле мы обойдемся без крови. Когда по нам станут лупить из автоматов, я не считаю нужным погибать, словно кролик. Я намерен отстреливаться. И не только отстреливаться, а и переходить в атаку. И без Галаева и его ребят, это сделать не удастся. На это способны совсем немногие – идти вперед под автоматным огнем и видеть, как рядом погибают твои товарищи. – Бурцев вдруг наклонился к Введенскому и взял его за отворот пиджака. – Вот увидишь, то, что я тебе сейчас рассказывал, произойдет совсем скоро. И боюсь, даже раньше, чем ты думаешь. Ты понял меня?

Слова Бурцева испугали Введенского, он вдруг ясно представил себе эту картину: идут в атаку люди, и каждый их шаг вырывает из их рядов то одного, то несколько человек. Так все и будет, это похоже на пророчество. Бурцев никогда не выступал в роли пророка, но на этот раз она кажется ему удалась. Но что он, Введенский, может сделать в этих обстоятельствах? Он должен себя как-то защитить, уберечь от всеобщего кровавого безумия, о котором так настойчиво мечтают эти люди.

– Я не знаю, Дима, прав ты или нет, но я настоятельно тебя прошу: не используй в своих пропагандистских материалах мое имя. Я тебе такое право не давал. И вообще я не желаю участвовать во всем этом безумии. Я ученый, а не революционер.

– Ты можешь быть кем хочешь, хоть поваром, но ты уже завяз в этом деле по макушку, – пожал плечами Бурцев. – Неужели ты этого не понимаешь?

– Не понимаю, – пробурчал Введенский. – И не желаю понимать. Зато я вижу, ты зачем-то упрямо хочешь втянуть меня в свои игры.

– Хочу, чтобы ты не только писал об истории, а делал бы ее своими руками. Разве это не благородная цель.

Введенский понял, что спорить на эту тему дальше бесполезно. Бурцев всегда отличался упрямством, а в последнее время это качество в нем многократно усилилось. Лучше просто по-возможности держаться от него подальше. Это самое благоразумное, что он может сделать при нынешних обстоятельствах.

К нему вдруг пришла одна странная мысль: а если познакомить Дмитрия с Иисусом? Сможет ли Он оказать на него влияние?

– Скажи, Дима, а как ты относишься к Иисусу Христу? Он же тоже боролся с тогдашним режимом.

Бурцев бросил на Введенского насмешливый взгляд.

– Я бы его к себе не взял, он бы своим пацифизмом разложил бы всех моих ребят. Как ты считаешь, Сережа?

– Согласен, – ответил Галаев. – Зачем он нам нужен. Свою партию он бездарно проиграл. Если бы я его встретил, так бы ему прямо и сказал. Обойдемся без Него.

– Встретишь Его, так ему и передай наше мнение, – засмеялся Бурцев.

– Непременно. – Введенский встал. Говорить о чем-то еще было бесполезно.

15.

Введенский два дня не мог дозвониться до Веры, хотя звонил едва ли не через каждый час. Но бесстрастный голос в телефоне все время отвечал одинаково: «Абонент не доступен. Позвоните позже». Он не знал, что и думать, раньше такого не случалось. Даже когда они пребывали в размолвке, она отвечала на его звонки. Другое дело, что разговаривать она не хотела, обычно кратко отвечала на его вопросы – и обрывала беседу. Но чтобы быть недоступной… Куда же она делась, чем занимается?

Можно было просто отправиться к ней домой. По крайней мере, официально никто от ее дома его не отваживал. Хотя, зная его отца, Введенский был уверен, что он с некоторых пор не самый желанный там гость. Но этим можно и пренебречь. Тем более Вера, как-то сказала, хотя и довольно давно, что если он идет к ней, не имеет значения, как к этому обстоятельству относятся другие ее домочадцы.

И все же он решил пока воздержаться от посещения дома Веры. Если бы что-нибудь с ней случилось плохого, уж кто-нибудь непременно ему бы сообщил. А раз никто этого не сделал, значит, за ее судьбу можно быть спокойным. Ну а коли она не выходит на связь, следовательно, у нее есть на то веские причины. Зная ее прямоту, он не сомневался, что однажды узнает о них.

На решение не ехать в дом Веры повлияло и его настроение, в котором Введенский пребывал в эти дни. Оно же было довольно подавленным. Разговоры с Варфоломеевым и Бурцевым наводили на печальные мысли. Испуг одного и решимость другого, по его мнению, ни к чему хорошему привести не могли. Предчувствие подсказывало, что все это кончится плохо. Иногда совершенно разные вещи соединяются в одной точке и приводят к печальным событиям. И Введенский не мог отрешиться от мысли, что как раз сейчас такое и происходит. И однажды все увидят результат этих действий.

Была еще одна причина, почему он решил не ездить к Вере. Его захватил новый замысел. У него возникло намерение написать книгу об Иисусе Христе. Это желание появилось спонтанно, минуту назад оно еще не существовало. Но вдруг словно бы ниоткуда появилась мысль, которая за считанные мгновения захватила его целиком. И теперь он почти ни о чем другом не мог думать. Разве только о Вере…

Что это будет за книга, Введенский пока не представлял. Об этом персонаже написано гора литературы во всех существующих жанрах. И повторять то, что уже есть, нет никакого смысла. Другое дело, что он по сравнению с прежними авторами имеет гигантское преимущество: он знаком со своим героем, а они знали его только на основании сохранившихся источников. Он же имеет возможность задавать вопросы напрямую. К тому же сейчас на его глазах пишется новая глава этой захватывающей истории. Если он опубликует такой труд, то будет мировая сенсация еще невиданного масштаба. За один день он, Введенский, прославится и разбогатеет.

Введенский одернул сам себя. Причем, тут богатство и слава, это совсем не та цель, ради которой все и стоит затевать. Задачу, которую он должен перед собой ставить, – показать Иисуса совсем иначе, чем это делали до него. Хотя он общался с Ним совсем немного, но уже начинает понимать, насколько этот образ не похож на тот, что изображен в канонической литературе. Да и сама история христианства, судя по всему, сильно отличается от официальной. Все было не совсем так, да и цели были несколько иные. И постепенно они перед ним приоткрываются. По крайней мере, то, что ему внушали с самого детства, далеко от реальности. Хотя на этот вопрос еще только предстоит получить ответ.

Введенским овладело такое нетерпение, что он стал даже набрасывать первые страницы. Но вскоре работа застопорилась. Он вдруг ощутил какую-то пустоту. Причем, она была такой сильной и глобальной, что он почувствовал даже не растерянность, а скорей опустошенность. И он не мог понять ее причину. Все выглядело так, как будто некто запретил ему дальше идти по этой дороге.

А может, так оно и есть, мелькнула мысль. Некто считает, что не наступило время писать такую книгу. Он должен спросить об этом у Него самого. Как скажет, так он, Введенский, и поступит. Но почему-то ему кажется, что Он будет не против. Пора раскрыть правду обо всем. Сколько можно ее скрывать. Хотя не слишком ли он самонадеян, не обуял ли его грех гордыни, раз он считает, что эта великая миссия выпала именно ему. Прежде чем приступать к этой работе, следует досконально убедиться, что именно это он обязан ее выполнить.

Введенский с досадой выключил компьютер. Его не покидало ощущение, что он опускает что-то важное. Но что именно понять был не в состоянии. Чтобы переключиться на что-то другое он в очередной раз позвонил Вере. И в очередной раз услышал всю туже фразу.

Вера пришла на второй день к вечеру. Точнее, уже начиналась ночь. Зная ее, Введенский не мог даже представить, что она может появиться у него в столь поздний час. Но к его изумлению, девушку особенно это и не смущало, выглядела она совершенно спокойно, на лице – ни тени смущения. От неожиданности он не знал, что ей сказать. И стоит ли радоваться ее внезапному неурочному визиту.

– Можно войти, Марк. Или мне продолжать стоять у порога? – поинтересовалась Вера, так как он все никак не мог прийти в себя и молча стоял перед ней.

– Проходи, Вера, – спохватился Введенский. – Не ожидал увидеть тебя столь поздно.

На эту реплику Вера никак не отреагировала и прошла в комнату. Она села в свое любимое кресло, забравшись в него ногами.

– Марк, умираю, есть хочу.

– Сейчас что-нибудь сварганю.

У Введенского в холодильнике никогда не было много продуктов. И, сделав быструю инвентаризацию его содержимого, он понял, что ничего другого, кроме яичницы, не способен предложить страждущей.

Он принялся готовить яичницу. И пока ее жарил, думал о том, что от растерянности даже не поинтересовался у Веры, где она была столько времени? Что это за зона ее недоступности?

Он поставил перед Верой тарелку с яичницей.

– Не хочешь вина? – на всякий случай спросил он, зная, что Вера пьет крайне редко и крайне мало.

– А давай, Марк, с удовольствием выпью.

Введенский достал бутылку, два бокала, разлил вино по ним.

– За весь период нашего знакомства мы с тобой пили всего два-три раза, – заметил он.

– Значит, выпьем четвертый, – засмеялась она. Она взяла в руки бокал, и, не дожидаясь его аналогичных действий, сделала глоток. – Вкусное вино.

– Где ты пропадала столько времени?

– Ты о чем?

– Я звонил тебе двое суток. Телефон безмолвствовал.

– Я его отключила.

– Отключила?!

– Ты не ослышался. Не хотела, чтобы кто-либо меня отвлекал.

– Позволь спросить, от чего?

– От общения.

– С кем? – не без чувства ревности спросил он. – Я выуживаю из тебя слова, как клещами гвозди из стены.

– Разве я не сказала, – посмотрела Вера на Введенского. – Я была все это время с Марией Магдалиной.

– Вот как! Что с ней ты делала?

– Как что? Общалась, гуляла. Мы играли в теннис.

– Она играет в теннис? Насколько я помню, в древней Иудеи кортов не существовало.

– Она научилась недавно. Но уже играет классно. Лучше меня. Хотя я пять лет ходила в секцию. И меня признавали способной.

– Теннис – это хорошо, но о чем вы говорили?

Вера задумалась.

– О многом. Почти обо всем. Она такая классная!

Введенский посмотрел на Веру. Раньше он не слышал от нее таких слов, она бы посчитала их вульгарными.

– Но о чем конкретно?

– Она продолжала мне рассказывать об их романе. Даже поделилась некоторыми интимными подробностями.

Введенскому вдруг стало жарко.

– И что за подробности?

– Не могу с тобой поделиться, это не мои секреты. Я пообещала ей молчать о них.

– Нет, значит, нет. Но этим ваши разговоры и ограничились?

– Что ты, совсем нет. Я лучше стала понимать Его. Вернее, не так. Раньше я ничего не понимала, хотя думала, что понимала.

– Что же ты поняла?

– Он действительно хотел изменить мир. Бог не может хотеть ничего другого. Но Он слишком поздно понял, что мир не меняется. Или меняется очень долго и тяжело. И требуются совсем иные усилия и другие способы. Не такие, как Он избрал.

– Разве Он не ведал этого с самого начала?

– В том-то и дело, что нет. Он многого не знал или не совсем правильно понимал.

– Странно, – задумчиво протянул Введенский. – Мы все воспитаны на мысли, что Боги не ошибаются, что они знают все и обо всем. Но если это не так, в чем же тогда смысл божества?

– Я тоже задала ей этот вопрос.

– Что же ответила Мария Магдалина?

– Она сказала… – Вера замолчала и задумалась. – Она сказала, что Бог нужен для того, чтобы человеку было бы куда тянуться. Бог – это наша глубина, которую мы должны сами открыть и высота, на которую должны подняться.

– И все?

– Этого мало?

– Не знаю. Я всегда о Боге думал по-другому. Я его представлял… – Введенский замолчал. – Знаешь, я вдруг сейчас поймал себя на мысли, что на самом деле никак Его не представлял. Без конца слышал это слово, сам его повторял бесконечно, а вот по-настоящему задуматься об его значении как-то так и не удосужился. И боюсь, не я один. Это распространено повсеместно.

– Удивительно, Марк, но у меня тоже возникают похожие мысли.

– Это не удивительно, а закономерно. Мы же познакомились с живым Богом. Раньше бы я думал, что такая встреча вызовет во мне гигантское потрясение. А сейчас я почти спокоен. Даже не понимаю, что со мной происходит. Просто у меня появился еще один знакомый с редким именем Иисус Христос.

– Может, мы еще не в состоянии оценить всю грандиозность события? – предположила Вера. – Все выглядит уж слишком обыденно.

– Возможно, – согласился Введенский. – Но все же мне кажется, не все так просто.

– Кстати, Он просил тебя к Нему заглянуть, если у тебя есть время, – произнесла Вера.

– Он спрашивает, есть ли для Него у меня время? Непостижимо.

– Он очень тактичный и щепетильный. В отличие от его окружения.

– Тебе оно не нравится?

– Не все. Некоторые апостолы чересчур шумные и не слишком образованные. У меня даже не возникает желания общаться с ними.

– Что делать, это в основном простые люди. Рыбаки, горожане, есть мытарь. Университетов никто из них не кончал. Тем более не защищал диссертаций на богословские темы.

– Мне не нравится твой юмор, Марк.

– Не вижу в нем ничего страшного. Критиковать апостолов можно, а подшучивать над ними нельзя? Это, Вера, не логично.

Она задумалась.

– Согласна с тобой. Когда ты поедешь к Нему?

– Завтра с утра. Заставлять ждать Бога – это вверх непочтительности. А ты?

– Поеду домой. Родители заждались. Завтра же праздник – Троица.

– Ты расскажешь им о том, где и с кем проводила время?

– Не знаю, – послу паузы произнесла Вера. – Я должна обо всем подумать. У меня голова кругом идет.

– Тогда до свидания, Вера.

– До свидания, Марк.

16.

Утром, встав и быстро слегка позавтракав, Введенский отправился в путь. По дороге он думал о том, сказать ли Ему о своем намерении написать про Него книгу? Как он отнесется к такой идеи? Может, лучше наблюдать за Ним, не сообщая ему об этом? Так будет все происходить естественней. Он, Введенский, может описать свои наблюдения. Пока больше ни у кого в мире нет такой возможности.

Но принять окончательного решения он так и не смог. Ладно, посмотрим по обстоятельствам.

На этот раз все были на месте. Причем, судя по их виду, они готовились куда-то идти.

– Вы, Марк, пришли очень вовремя. Мы как раз собирались ехать.

– Могу узнать, куда?

– Разумеется. Сегодня же, если не ошибаюсь, Троица или Пятидесятница.

– «Внезапно сделался шум с неба, как бы от несущегося сильного ветра, и наполнил весь дом, где они находились. И явились им разделяющиеся языки, как бы огненные, и почили по одному на каждом из них. И исполнились все Духа Святаго, и начали говорить на иных языках, как Дух давал им провещевать» – процитировал  Введенский.

Иисус улыбнулся.

– Все было не столь ужасно, но об этом как-нибудь потом. Но с тех пор мы, в самом деле, можем говорить на всех языках. Мы хотим посмотреть, как служат этот праздник в храмах. Мы вообще с самого начала хотели совершить экскурсию по церквям. А сегодня как раз подходящий день. Поедете с нами.

– Разумеется.

– Тогда идемте к машинам.

Еще когда Введенский шел к дому, он заметил рядом с ним стоящий пикап. В него и села вся кампания. Мест хватило всем. К некоторому его удивлению место за рулем занял Иисус. Введенский же оказался сидящим рядом с Марии Магдалиной. Он сознательно это сделал, ему хотелось поговорить с ней о Вере.

– Иисус водит машину? – негромко поинтересовался Введенский.

– С недавнего времени, – так же тихо ответила Магдалина. – Ему это занятие безумно нравится.

– Напрасно он это затеял, – услышал почти над своим ухом не самый приятный голос Введенский.

Он повернулся и увидел, что на соседнем сиденье расположился апостол Павел.

– Почему? – не удержался от вопроса Введенский.

– Не по чину Йешуе заниматься таким делом. У нас достаточно других для этого, – важно проговорил апостол Павел.

– Он делает то, что ему нравится, – возразила Мария Магдалина.

Введенский показалось, что ее слова прозвучали излишне резко.

– Не всегда можно себе позволить делать то, что нравится, – нравоучительно возразил апостол.

По лицу Марии Магдалины пронеслось какое-то странное выражение. Но больше говорить на эту тему она не стала.

Машина медленно двигалась по запруженным московским улицам. Введенский слегка волновался, насколько хорошо Иисус сможет вести их пикап. Но быстро успокоился, убедившись, что водитель вполне справляется со своим делом.

В отличие от него. Введенский все никак не решался поговорить с Марией Магдалины о Вере. Но его смущало то, что рядом сидел апостол Павел. Почему-то ему не очень хотелось, чтобы он слышал их разговор. Но выхода все равно не было, не попросить же того пересесть. Ладно, пусть слушает, особых тайн тут нет.

– Мария, я знаю, вы разговаривали с Верой, – негромко произнес Введенский.

– Разговаривала, – подтвердила она. – Ей сейчас не просто.

– Почему?

Мария Магдалина ненадолго задумалась.

– Знаете, Марк, ваша история чем-то напоминает нашу с Йешуа историю. Мы тоже оказались в ситуации, когда было трудно понять, кто прав, а кто нет. Вы даже не представляете, какие по накалу тогда происходили споры. Источники, которые вы знаете, все передают чересчур благостно.

– Вся история искажена, это я вам, как и историк говорю, – вздохнул Введенский. Впрочем, в данный момент его гораздо больше волновала Вера.

– Да, вы правы. Мы это очень хорошо знаем. Слишком часто правда бывает не по зубам современникам, да и их потомкам.

Введенский был полностью согласен с этим тезисом, но в данный момент его волновало другое.

– А что Вера? – напомнил Введенский.

– Она переживает трудный период переоценке ценностей. Мы долго говорили с ней на эту тему.

Введенский почувствовал обиду.

– Но почему об этом она не говорит со мной?

Мария Магдалина посмотрела на него и едва заметно улыбнулась.

– Она хочет понять все сама. Если спрашивать вас, то вы начнете убеждать ее в своей правоте. Вера же не желает попадать под влияние чужих воззрений. Она намерена разобраться во всем сама.

– Но я всегда старался не подчинять ее своему влиянию. Я как мог оберегал ее духовную независимость. Считал всегда это крайне важным, так как убежден, что каждый должен идти своим путем.

– Возможно, это происходило вопреки вашим намерениям, на подсознательном уровне. А Вера боится такого влияния, она считает, это слишком важным для себя вопросом. Хотя я пыталась ее разубедить, доказать, что здесь вы ей не опасны. Но она осталась при своем убеждении.

– Что же делать?

– Я уже вам сказала, что у нее сейчас трудный период переоценки ценностей. Мы много говорили об этом. Когда-то и я переживала нечто подобное. С тех пор прошло более двух тысяч лет, а будто все было словно вчера.

– Вы тоже пережили переоценку ценностей? – удивился Введенский.

– А что в этом странного. Когда появился Йешуа, многим пришлось это сделать. Вы и представить себе не можете, что тогда началось, какой вал ненависти на нас обрушился. А я же была молоденькая девушка, из очень ортодоксальной семьи. Мой отец был раввин в храме. И очень гордился своими обязанностями. Мне пришлось уйти из дома и присоединится к Йешуа.

– «После сего Он проходил по городам и селениям, проповедуя и благовествуя Царствие Божие, и с Ним двенадцать,  и некоторые женщины, которых Он исцелил от злых духов и болезней: Мария, называемая Магдалиною, из которой вышли семь бесов», – процитировал Введенский.

– Вы хорошо знаете писание, – улыбнулась женщина.

– Это необходимо для моей работы. К тому же я тоже вырос в ортодоксальной семье. Мой отец служитель храма, он священник. А могу я задать вам вопрос?

– Задавайте.

– Что за семь бесов из вас вышло?

– Семь бесов – это мои предубеждения против Йешуа. Когда мы встретились с ним в первый раз, я была готова его разорвать на клочья; так я была возмущена всем, что он говорит и делает. Я даже бросилась на него с кулаками. Меня едва остановили Андрей и Иоанн. Не то бы с Ним подрались. Не знаю, почему я тогда не убежала, а осталась с ними. Мы долго общались с Йешуа, и бесы прежних предубеждений стали выходить из меня. А потом я в Него без памяти влюбилась. А может, это было с первого же взгляда. Никто не знает, когда к человеку приходит любовь. Обычно задолго до того, как он ее осознает. Не беспокойте понапрасну и не напрягайте Веру, дайте ей время во всем разобраться. Из каждого должны выйти свои бесы; беда большинства в том, что они остаются внутри него всю жизнь. И он с ними живет, даже не подозревая об их присутствии. А ведь бес – это любое неверное суждение, представление, наши отрицательные эмоции. И как со всем этим совладать, как очиститься от этих загрязнений? Йешуа надеялся решить этот вопрос. Но, боюсь, у него на этом поприще далеко не все получилось. А вот новых бесов с тех пор добавилось предостаточно. В том числе, считает Он, и по Его вине. И Он сильно из-за этого сильно переживает.

– «Где Дух Господень, там свобода», – вдруг не громко, но отчетливо проговорил апостол Павел. – Я всегда это Ему говорил. – Но Ему этого мало, Он хочет, чтобы повсюду царила божья благодать.

– Он не столь наивен, Павел, – возразила Мария Магдалина. – Но Он слишком недоволен, как все потом пошло.

– Я знаю, вы с Ним считаете, что это я во всем виноват, что я создал такую церковь, которая все извратила. Разве не так?

– Он считает, что виновных много. В том числе и Он сам.

– Но главный виновник все равно я, – упрямо продолжал апостол Павел.

Но ответить Мария Магдалина не успела, так как машина остановилась.

– Приехали! – громко известил Иисус.

Захваченный разговором, Введенский даже не смотрел, куда они направлялись. И только теперь огляделся вокруг. Пикап припарковался неподалеку от Храма Христа Спасителя.

Они вышли из машины и направились к Храму. Перед тем, как войти в него Иисус долго рассматривал огромное тяжелое, помпезное здание. Затем посмотрел на Введенского, в Его глазах промелькнуло какое-то выражение, но затем быстро отвернулся и направился к входу.

Они вошли в храм. Народу было много, и протиснуться вперед не было никакой возможности. Но так обстояло дело с точки зрения Введенского. Иисус стал пробиваться вперед. И к изумлению Введенского люди безропотно расступались перед Ним, а заодно и перед всеми его спутниками. При этом, как показалось Марку, прихожане даже не осознавали, что делали в этот момент. Это происходило на бессознательном уровне. И буквально через десять минут они всей своей кампанией оказались в первых рядах.

Шла та часть службы, которая носила название полиелей. Священники в богатых зеленых одеяниях ходили вокруг алтаря. Раздалось пение сто тридцать четвертого псалма: «Хвалите имя Господне, хвалите, раби Господа, стоящии во храме Господни, во дворех дому Бога нашего. Хвалите Господа, яко благ Господь; пойте имени eго, яко добро; яко иакова избра себе Господь, Израиля в достояние себе; яко аз познах, яко велий Господь, и Господь наш над всеми боги; вся, eлика восхоте Господь, сотвори на небеси и на земли, в морях и во всех безднах. Возводя облаки от последних земли, молнии в дождь сотвори, изводяй ветры от сокровищ своих. Иже порази первенцы eгипeтския от человека до скота; посла знамeния и чудеса посреде тебe, eгипте, на фараона и на вся рабы eго. Иже порази языки многи и изби цари крепки; сиона царя аморрейска и ога царя васанска, и вся царствия ханаанска; и даде землю их достояние, достояние Израилю людем своим. Господи, имя твое в век, и память твоя в род и род; яко судити имать Господь людем своим, и о рабех своих умолится. идоли язык сребро и злато, дела рук человеческих; уста имут, и не возглаголют; oчи имут, и не узрят; уши имут, и не услышат; ниже бо eсть дух во устех их. Подобни им да будут творящии я и вси надеющиися на ня. Доме Израилев, благословите Господа; доме ааронь, благословите Господа; доме леииин, благословите Господа; боящиися Господа, благословите Господа. Благословен Господь от Сиона, живый во иерусалиме».

Служба продолжалась. Они стояли так близко к осуществлявшим службу священникам, что Введенский отчетливо видел лицо патриарха. Оно отражало скуку и утомление, это действо его явно не особенно воодушевляло. Будь его воля, он бы занялся чем-нибудь другим, более интересным. По крайней мере, так показалось Введенскому.

Введенский хорошо понимал чувства главного иерарха страны, он тоже с детства не жаловал длинные церковные службы. Быстро терял к ним интерес, внимание рассеивалось, мысль улетала куда-то далеко. К тому же он не любил Троицу по одной специфической причине; запах свежескошенной травы был ему так неприятен, что его иногда даже начинало мутить. И сейчас он ощущал подобные позывы. Будь он тут один, непременно бы уже ушел. Но об это мне могло быть и речи, придется здесь находиться, пока они не покинут храм все.

– Пойдемте, – словно бы проникся его ощущениями, шепнул Иисус.

Они проследовали тем же путем, только в обратном направлении. И снова перед ними, словно как по команде, молча расступались верующие. При этом никто не высказал ни одного попрека.

Они вышли на улицу. Иисус был задумчив и хмур. При этом он жадно заглатывал воздух.

– Мне не нравится запах свежескошенной травы, – сообщил Он Введенскому. Тот удивился такому совпадению.

– Мне – тоже. Меня от него мутит.

– Меня – тоже. Впрочем, не это главное.

– А что главное?

– Эта невероятная пышность, эти обряды. Для чего они, какой в них смысл? Я совсем задумывал другое. Вы понимаете меня, Марк?

– Хотел бы надеяться, что да. Помните, Вы тогда обещали: «все это будет разрушено, так что не останется камня на камне».

– Обещал. И выполню свое обещание. Только разрушать надо не храмы, а ложную веру, что проповедуют в них. Храм можно снова отстроить – и все повторится сначала. Неужели повсюду точно так же.

Эти обращенные к нему слова, заставили Введенского задуматься.

– Нет, не повсюду. Я знаю церковь, где все по-другому.

– Тогда поедем туда, – не раздумывая, проговорил Иисус.

– Это не близко, в Подмосковье.

– Зачем нам туда тащиться, – вмешался в разговор апостол Павел. – Мне тут очень понравилось. Очень все торжественно и красиво. Я предлагаю остаться в этом храме до конца службы.

– Ты можешь остаться, Шауль. Никто тебе не мешает. Может, есть желающие к тебе присоединиться. – Иисус обвел всех апостолов взглядом. Но все они молчали.

– Да, нет, ты же знаешь, мы поедем с тобой куда угодно, куда ты, туда и мы, – пробормотал апостол Павел. Но прозвучали эти слова не слишком искренне.

Иисус ничего не ответил, вместо этого посмотрел на Введенского.

– Куда отправляемся?

Введенский назвал город.

– Я слышал про это место, это, кажется, не так и далеко. Навигатор поможет нам. Едем.

К удивлению Введенского до нужного места они добрались рекордно быстро. Обычно езда по этому маршруту сопровождалось долгим стоянием в пробках. Но на этот раз они не потеряли в них ни минуты, они словно бы волшебным образом рассасывались на всем протяжении их пути. И Введенский не мог ни задуматься над этим феноменом. Он вспомнил, как молча, без единого выражения недовольства расступались люди перед ними в храме. Это не может происходить случайно, тут действует некая могучая сила. При случае он расспросит о ней Иисуса.

По просьбе Введенского они остановились возле небольшой старинной церкви. Он опасался, что служба уже закончилась, но к его радости она еще продолжалась. Народу было много, но места хватило и вновь прибывшим. Все сразу обратили внимания на странную кампанию, но никто не вымолвил ни слова.

На этот раз Иисус не стал проходить вперед, а расположился недалеко от входа. Все остальные встали рядом с ним.

Введенский увидел, что отец заметил его появление, как и его спутников. Но даже не изменился в лице, а продолжил службу. Введенский знал, что он всегда это делал с большой душой, самоотдачей, вкладывая в нее всего себя. Не случайно же он был так популярен не только в этом городке, но и в его окрестностях. Посмотреть и послушать отца Вениамина приезжали нередко из весьма отдаленных поселений.

Введенский гордился и уважал отца за такое отношение к своему делу. И сейчас ему очень хотелось, чтобы и его спутники и в первую очередь Иисус тоже прониклись бы этим чувством. Он старался незаметно наблюдать за Его лицом. И ему в какой-то момент показалось, что Он взволнован. Впрочем, Введенский до конца не был в этом

уверен.

Служба завершилась, взволнованные прихожане потянулись из церкви. Они тоже вышли на улицу.

– Я бы хотел познакомиться с настоятелем этого храма, – произнес Иисус. – Ведь это ваш отец?

– Да, – подтвердил Введенский. – Надо немного подождать. Он скоро выйдет их церкви. Обычно после службы он какое-то время пребывает в одиночестве. Ему надо успокоиться, вернуться в прежнюю жизнь. Однажды отец мне сказал, что когда он служит, то его душа воспаряет вверх.

– Я это почувствовал, – произнес Иисус. – Подождем. Пусть ваш батюшка снова воссоединится со своей душой.

Все беспрекословно восприняли решение Иисуса, однако, наблюдая за апостолами, у Введенского сложилось впечатление, что не всех оно обрадовало. Некоторые из них предпочли бы уехать.

Из церкви показался отец Вениамин. Введенский двинулся навстречу отцу.

– Здравствуй, папа. Рад, что успел на твою службу.

– Здравствуй, Марк. – Взгляд отца Вениамина не показался сыну очень приветливым. – Не ожидал тебя сегодня тут увидеть. Но ты, кажется, приехал не один.

– Да, нас тут довольно много. – Введенский почувствовал смущение. – Он не знал, что ему дальше делать – рассказывать ли отцу о том, кто такие, с кем он приехал. Уж больно невероятно звучит правда. Может, стоит спросить у Иисуса, должен ли он открывать ему Его и Его спутников имя?

Введенский вернулся к Иисусу и честно поведал ему о своем затруднении.

– Конечно, откройте вашему отцу о том, кто я и кто мои друзья, – сказал Иисус. – Я появился здесь не для того, чтобы скрываться. По крайней мере, от всех. Пусть это станет ему известно.

Введенский вернулся к отцу.

– Папа, мне нужно сказать тебе одну вещь. Это прозвучит совершенно невероятно, и ты в это сразу не поверишь. Но то, что я сейчас скажу, абсолютная правда.

– Что же такого невероятного ты мне скажешь? Уж не что ты уверовал? Сразу заявляю, я не поверю.

– Речь о другом. Видишь того человека, – показал Введенский на Иисуса.

– Уж не желаешь ли ты мне сказать, что это господь наш, Иисус Христос?

От неожиданности у Введенского даже подогнулись колени. Ничего подобного он не ожидал услышать.

– Почему ты так подумал?

– Я Его всегда таким представлял. Его сияющий лик много раз появлялся в моем воображении.

– Папа, ты прав! Это действительно Он и апостолы. А женщина…

– Марина Магдалина.

– Да, – в очередной раз изумился Введенский прозорливости отца. – Ты тоже ее видел в своем воображении?