Текст книги "Район плавания от Арктики до Антарктики. Книга 3"

Табу на пиво

Пятидесятые—шестидесятые годы – расцвет советского китобойного промысла. Из пяти китобойных флотилий СССР на Дальнем Востоке работали три: «Дальний Восток», «Слава» и «Владивосток». Новейшей из них была китобойная база «Дальний Восток», построенная на верфях Федеративной Республики Германия в 1963 году, 26500 тонн водоизмещения,150 метров длиной. Китобойная база «Слава» была недавно передана с Черного моря. Она получена в Англии за счет репараций по разделу немецкого флота в 1946 году и обладала самым большим водоизмещением, в 28750 тонн, при длине 150 метров. А самой новой являлась китобойная база «Владивосток» водоизмещением около 2500 тонн, построенная в Федеративной Республике Германия в 1963 году, и обладала она гораздо большей скоростью, что позволяло ей следовать не отставая, при удачной охоте, за своими китобойцами, не позволяя им надолго отвлекаться на возвращение к базе для сдачи загарпуненных китов. «Слава» работала на твердом топливе, а проще говоря, на угле, и на ней было около 50 кочегаров, можно только представить, что это было за сообщество единомышленников. «Пароход белый, беленький, черный дым над трубой» – это как раз про пароходы на твердом топливе, на угле. Уголь доставляли суда-снабженцы и, перегрузив его в опустевшие бункеры китобазы, забирали ее продукцию обратным рейсом. «Дальний Восток» и «Владивосток» были современными дизельными судами, работающими на жидком топливе, к тому же в межсезонье занимались переработкой рыбы, установленное незадолго до этого оборудование позволяло. Экипажи в рейсах доходили до 500 человек. Дизель-электрические китобойцы разработали и построили у себя, и с 1963 года они массово поступали на китобойный флот. К каждой из плавбаз приписывалось по 12 китобойцев со скоростью более 17 узлов, с которой они могли догонять самых быстроходных китов: сейвалов и финвалов. Экипажи китобойцев состояли из 31 человека при сравнительно небольшой длине в 69 метров. СССР и Япония занимали основную часть китобойного промысла, в общем итоге около 85% мировой добычи. Традиционные китобойные державы: Норвегия, Великобритания, США – при уменьшении китового стада, когда рентабельность китобойного промысла стала стремиться к нулю, почти прекратили заниматься этим ремеслом и гоняться за мифическими Моби Диками из романа американского писателя и моряка Германа Мелвилла. В Советском Союзе китобойный промысел приобрел другое качество: прежде всего продовольственное, изготовление колбасы, китовое мясо, китовые консервы, богатые витамином А, как в известной оперетте «Белая акация», «Марш китобоев»: «…И бить китов у кромки льдов, рыбьим жиром страну обеспечивать». Доставалось китового мяса и многочисленным фермам по выращиванию норок, лисиц, ондатр и других пушных животных. Остатки китовой туши, включая кости, шли на переработку в муку, которая также использовалась на корм животным. Получалось, что кит являлся самым крупным и безотходным живым существом на Земле, почти все 100% его громадной туши шли в дело.

Китобойным промыслом люди начали заниматься более тысячи лет назад, привлеченные большими запасами пищи в одном животном. Охота была примитивной и очень опасной. Использовалось буквально все. Китовый ус шел на женские кринолины, изготовление щеток, набивание мебели; ворвань, или жидкий жир, использовалась в качестве топлива в промышленности, ну а мясо шло в пищу. А что касается кашалотов, самых крупных из зубатых китов, то они единственные обладали двумя столь важными и необходимыми для людей сокровищами. В голове кашалота, занимающей третью часть всего тела, находится несколько сот литров спермацета: жидкого жира светло-зеленоватого цвета, который стал незаменимым топливом для светильников до изобретения электричества, ценнейшим сырьем для фармацевтики и медицины, особенно прекрасным средством от ожогов. Ну а если в желудке кашалота находили кусок серовато-белого вещества весом 20—25 килограммов, то все китобои радовались как дети, прекрасно понимая его истинную ценность, которая по весу превышала стоимость золота. Он назывался амброй и использовался в основном в парфюмерии для изготовления высококачественного и стойкого парфюма. Но амбру находили далеко не в каждом кашалоте, и причины ее образования неизвестны до сих пор. В первую очередь были выбиты киты, которые не тонут после забоя, что обеспечивается большим содержанием жира: сейвалы и малые полосатики. С ними меньше всего проблем и нет боязни, что туша кита пойдет на дно. Уже на более позднем этапе стали бить других китов, сразу же после забоя накачивая их воздухом, который и придавал им положительную плавучесть до самого вытаскивания туши на слип базы. Самыми большими китами являются синие киты. Известен случай забоя синего кита 33 метра длиной и весом 150 тонн. Они-то в первую очередь и стали жертвами, обреченными на полное уничтожение, главным образом из-за своих размеров. Китобойные флотилии за сезон забивали десятки тысяч китов, и их поголовье стало стремительно сокращаться. Традиционные места кормления китов в Антарктиде, в Северной части Тихого океана и Атлантике сильно поредели и не представляли собой прежней привлекательности для китобоев, забой китов стремительно сокращался. В 1972 году США приняли закон о защите китообразных и морских ластоногих. В 1982 году международная китовая комиссия приняла мораторий на забой китов, начиная с 1983—84 годов, в Антарктиде и других традиционных местах обитания китообразных. Но ряд стран не вошли в эту комиссию и продолжали китовый промысел, хотя вынуждены были резко сократить его. Это прежде всего Япония, для населения которой китовое мясо традиционно является приоритетным деликатесом. Спустя несколько лет мораторий провалился из-за несогласия большинства стран проводить его политику, но в любом случае китобойный промысел сильно упал, и китобойные флотилии больше не выходят в море из-за нерентабельности промысла. Япония по-прежнему добывает несколько сот китов в год, мотивируя научными исследованиями, хотя не все согласны с их утверждениями об исследованиях. В первоклассных ресторанах по-прежнему подают китовое мясо по очень высоким ценам. Международная китовая комиссия установила квоты для малых народностей, традиционно охотящихся на китов и употребляющих их в пищу: так, на каждое чукотское селение приходится два кита: как правило, один весной, а второй осенью. После резких ограничений в забое китообразных начался прирост мирового китового стада. Сейчас в районе Чукотки можно встретить множество серых китов, не спеша пасущихся среди многочисленных скопищ планктона и нагуливающих жир, не боящихся проходящих судов и плавучих средств аборигенов. Там же жируют и другие непуганые гренландские и горбатые киты. Местные киты совершенно не боятся проходящих судов и подходят к самоходным баржам, доставляющим привезенный судами груз на берег, вплотную, едва не переворачивая маленькие суденышки. Имел место случай, когда судно-снабженец стояло на рейде одного из порт-пунктов Чукотки и обе баржи сновали как челноки, выгружая ГСМ в бочках. На пути к берегу к тяжелогруженой барже пристроился серый кит и начал почесываться о ее борт, вот-вот норовя перевернуть баржу и оставить ее экипаж плавать среди множества льдин, пока их не выловит другая баржа. Киты обрастают различными паразитами, пристраивающимися на их громадном теле, и избавиться от них самостоятельно, за неимением конечностей, они не могут. Стараются найти какой-нибудь выступ или каменную гряду, чтобы почесаться и постараться сбросить незваных пассажиров со своих необъятных боков. А здесь подвернулась баржа. Один из баржевиков, видя, что дело может плохо кончиться, взял толстенный багор и, размахнувшись, со всей силы ударил по черной китовой спине, но багор отскочил обратно, как резиновый мяч после удара о стену, едва не сбив самого ударяющего. Кит же даже не выразил никакого неудовольствия, наоборот, ему это, похоже, понравилось. Конечно, пробить более чем десяти сантиметровый слой жира простым багром – дело гиблое. Ну а если кит еще и выпустит фонтан из своего дыхала, баржевики стараются спрятаться как можно дальше в своей маленькой рубке: амбре еще то, и соперничать с ним мог разве только «аромат» моржей, устроивших себе лежку на льдине. Коренные народности также удовлетворяют свои потребности в китовом мясе за счет выделенных квот. В настоящее время все чаще раздаются голоса о возобновлении китобойного промысла. Капитан-директор китобойной флотилии «Советская Украина» Соляник подсчитал, что одна китобойная флотилия приносит за сезон прибыль, равносильную стоимости двух миллионов овец. Цифры спорные, и неизвестна методика подсчета, но тем не менее очень впечатляющие, даже если сильно разнятся.

Во второй половине шестидесятых будущий капитан Дальневосточного пароходства Валентин Цикунов уже второй год работал старшим помощником на небольшом рефрижераторном судне по обслуживанию китобойных флотилий в северной части Тихого океана. И хотя ему уже стукнуло 27 лет, но, будучи худощавым и к тому же невысокого роста, он выглядел гораздо моложе своих лет, и никто из посторонних не догадывался о его истинном возрасте, принимая его за тинэйджера. Все три китобойные флотилии работали примерно в тысяче миль от пролива Хуан-де-Фука в открытом океане, и 36 китобойцев как голодные псы рыскали по огромной океанской акватории, выискивая, где появится очередной фонтан, свидетельствующий о наличии китов. Мореходы из китобойцев были прекрасные, и с замиранием сердца можно смотреть, как они при своих небольших размерах вспарывают форштевнем высоченные шестиметровые волны океанской зыби, карабкаясь на гребень очередной волны и тут же падая вниз к подошве следующей.

Пришла весна и на север Тихого океана, а вместе с ней стало гораздо меньше шальных сибирских циклонов, которые если и появлялись, то проскакивали севернее, оставляя китобоям лишь увеличившуюся зыбь. По всем признакам погода шла на улучшение, и китобоям, как и обслуживающим их транспортным судам, это было на руку, и не за горами лето, которое придавало еще большую уверенность в удаче экспедиций. Ориентируясь на благоприятную погоду в ближайшие месяцы, для снабжения флотилий свежими овощами на линию между канадским Ванкувером и китобоями и был направлен маленький рефрижератор со старпомом Цикуновым. Овощи закупали через компанию шипчандлера (снабженца судов) Жоржа Лежебокова и складировали на причале в ожидании прихода того самого малыша рифера «Рыбновск», и с его приходом все 200—300 тонн овощей грузчики загружали за пару дней. Все три флотилии, «Дальний Восток», «Владивосток» и «Слава», работали недалеко друг от друга, каждый рейс маленького рефрижератора был к одной из них, и все канадские овощи быстренько проглатывались экипажами многочисленных китобоев, не давая ни дня передышки маленькому трудяге-работнику. Рейсы были короткими: погрузка в Ванкувере, четверо суток перехода к китобазам, двое суток там, обратный путь тоже четверо суток и погрузка в Ванкувере. На океанской волне маленький пароходик нырял как утенок, перекатываясь с волны на волну. Океанские волны зыби во много раз превышают длину самого суденышка, и всхожесть на очередную волну не представляла для него никаких трудностей, преобладала килевая качка, когда судно карабкалось на гребень очередной волны, тут же падая и почти скрываясь между двумя соседними волнами, и лишь одна мачта оставалась на виду. Гниловато-приторный специфический запах разделываемых туш ощущался задолго до подхода к базам. Таким был линейный график движения рефрижератора. Причал находился в центре города рядом с причалом для пассажирских катеров. В Канаде для схода на берег не требуются паспорта или пропуска, как в подавляющем большинстве других стран. По советским же правилам поведения моряков за границей, увольнение на берег в заграничных портах проходило тройками: как правило, старшим был кто-то из командного состава и двое рядовых. В первый заход под погрузку как раз попали под выходные дни. Кроме двух дней погрузки привалило еще два выходных дня. Как раз кстати после двадцати суточного перехода из сахалинского Холмска. Океанский переход в 4000 миль на маленьком суденышке дался экипажу совсем не просто, и двухдневный отдых оказался весьма кстати. Почувствовать под ногами твердую почву и походить по живописным улицам Ванкувера, озаряемым весенними лучами солнца и распустившейся листвой, – что может быть лучше после океанского перехода, когда люди и ходить правильно разучились, каждый раз хватаясь за леера вдоль фальшборта при выходе на палубу, да и в самой надстройке тоже было не лучше: в тесноте маленьких кают постоянно приходилось набивать себе шишки и синяки, стараясь удержаться на уходящей из-под ног палубе. И в конце прогулки по улицам зайти в ближайший паб и выпить кружку-другую ароматного, искрящегося пива: расслабиться и спокойно посидеть в состоянии почти полной нирваны, ощущая все прелести жизни. Ядреное, прохладное, желтовато-искрящееся пиво с шапкой пены наверху кружки так и манило своим давно забытым ароматом, тем более оно ни в какое сравнение не шло с отечественным однообразным, да еще и разбавленным; «но на безрыбье и рак – щука». Цикунов в сопровождении двух мотористов вышел в город в воскресенье, в последний день нежданно случившегося отдыха. Побродив несколько часов по городу и налюбовавшись его красотами, на обратном пути зашли в ближайший от судна пивной бар, или паб, как принято говорить у англоязычных. От обилия разнообразных пивных брендов рябило в глазах, и не сразу советская тройка, не разбалованная изысками советских пивоваров, сделала свой выбор. Кружка пива, независимо от сорта и бренда, стоила 20 центов; усевшись за свободный столик, заказали подошедшему официанту по две кружки каждому и стали с нетерпением дожидаться освежающего и такого манящего напитка. Спустя несколько минут официант принес четыре кружки пенящегося пива. Цикунов удивился и тут же поинтересовался у официанта, почему не шесть кружек, а всего лишь четыре. Официант вполне серьезно ответил, что это пиво для двоих спутников Валентина, а Цикунову пока нельзя, так как его возраст не позволяет пить пиво, до достижения 21 года. Обескураженный старпом еще раз спросил, почему именно 21 года. Официант объяснил, что, согласно закону, пиво можно продавать только лицам, достигшим 21 года. Цикунов попытался объяснить, что ему уже давно стукнуло 21, а сейчас целых 27 и он работает старшим помощником на русском судне. Но это был лишь глас вопиющего в пустыне: обиженный и раздраженный, он понимал, что выглядит не лучшим образом в глазах своих попутчиков, которые, поняв в чем дело, уже начали ухмыляться и, безусловно, вскоре расскажут об этом на судне – и тогда старпом станет притчей во языцех для всего экипажа. Официант попросил показать паспорт, но по известной причине в наличии его не оказалось. Официант продолжал что-то говорить, но Цикунов, сильно разволновавшись, его плохо понимал, да и его английский в то время был далеко не блестящ. Гарсон говорил о каком-то законе для молодых людей и запрещении им продавать алкогольные напитки до достижения 21 года, и пить из принесенных мотористам кружек тоже нельзя, опасаясь нарваться на серьезные штрафы для питейного заведения и самого малолетнего страждущего. На клятвенные заверения Валентина, что он давно перерос столь знаменательную дату, официант не реагировал. Он пригласил старшего по смене, и тот, вникнув в предмет спора, тоже принял его позицию. Так и пришлось старпому возвращаться на судно, не отведав желанного пива, в расстроенных чувствах. А мотористы шли рядом и тихонько посмеивались над ним. Придя на судно, Валентин постучался к капитану и все ему рассказал, но тот не так уж и поверил его рассказу и сказал, что завтра пойдет вместе со старпомом в этот бар. Капитан лишь добавил, что в Америке и Канаде на самом деле существует закон, запрещающий продажу пива и прочего алкоголя лицам, не достигшим 21 года. Вскоре доброхоты-мотористы поведали о пивных злоключениях старпома, и весь экипаж еще долго смеялся над своим чифом. На следующий день где-то после полудня капитан позвал Валентина, и они пошли в тот самый паб, находящийся совсем неподалеку. Капитан предупредил, чтобы чиф взял с собой паспорт как официальное подтверждение возраста и занимаемой на судне должности. Придя в паб, заняли свободный столик, и вскоре к ним подошел вчерашний официант, сразу узнавший Цикунова. Капитан спросил у него, почему вчера не дали пива его старпому. Гарсон снова повторил уже набившую оскомину фразу о законе, запрещающем продавать алкогольные напитки лицам моложе 21 года, и добавил, что, посмотрев на Цикунова, он решил, что тому нет еще 21 года, и когда оба посетителя стали убеждать его в неправильной оценке возраста, позвал старшего смены – и тот снова поддержал своего коллегу. Чтобы не иметь дела с полицией, они и решили не давать пива, пока не увидят паспорт. Пришлось показать паспорт, и после извинений им принесли по две кружки пива за счет заведения. Через рейс рефрижератор «Рыбновск» снова пришвартовался к уже знакомому причалу и вечером после оформления снова отправились в паб отведать понравившегося пива. И снова в группе со старпомом оказались те же мотористы, которые были и в первом случае. Официант снова узнал знакомых и принес по две кружки пива за счет заведения. На судне сразу же пошли разговоры о том, что старпому дают пиво бесплатно, и кое-кто начал напрашиваться в старпомовскую группу отведать бесплатного пива. Но Цикунов не стал более злоупотреблять гостеприимностью ребят из паба, да и стыдно стало за соотечественников, норовящих присоединиться к халявному пиву. Что подумают люди, видя откровенно назойливое поведение клиентов с одной лишь целью получить пару кружек бесплатного пива: жадность, алчность, скопидомство или еще что-нибудь посерьезнее. Старпом больше не заходил в знакомый паб, разговоры о бесплатном пиве вскоре утихли, и лишь оба моториста, дважды поживившиеся за счет паба, еще долго вспоминали о внезапной шаровой радости. Таким образом Валентину довелось испытать на себе неотвратимое действие американских вполне здравых законов.

Этот случай дошел до ушей пароходства и парткома, но особых последствий не вызвал: посмеялись и действия старпома о прекращении халявы одобрили. Через полгода эпопеи по снабжению китобоев судно вернули на Сахалин, ибо наступала осень и в октябре работать в не самом спокойном районе Тихого океана такому малышу было явно не с руки, погода никоим образом не способствовала.

Я другой такой страны не знаю…

Северная Корея, или Корейская Народно-Демократическая Республика, в которой из демократии осталось только название, – страна-изгой, где власть захвачена верхушкой родственных кланов, сгруппировавшихся вокруг самозваной наследственной династии Кимов. А как интересно все начиналось: после окончания Второй мировой войны и разгрома японских захватчиков, державших страну под своей пятой с 1910 до 1945 года, Корейский полуостров был разделен на две зоны оккупации: американскую, южнее 38 параллели, и советскую, выше той же параллели.

В 1945 году в Пхеньян из Хабаровска был доставлен будущий корейский автор государственной идеологии чучхе и генералиссимус, Великий вождь и так далее и так далее, основатель династии Кимов в Северной Корее в звании капитана Советской Армии, награжденный орденом Красной Звезды (самый низкий по своему статуту орден изо всех советских в то время). Командующий 25-й армией генерал-полковник Чистяков в Пхеньяне представил его как «национального героя и партизанского вождя». С этого и началось восхождение Кима к вершинам неограниченной власти, к наследственной абсолютной монархии. В 1948 году после неудачных попыток объединения двух зон оккупации в единое государство были образованы два отдельных корейских государства: на юге Корейского полуострова – Республика Корея и на севере – Корейская Народно-Демократическая Республика, в которой Ким-старший стал Председателем Совета министров, пост упразднили в 1972 году и ввели специально для него должность Президента, которую он занимал до самой смерти в 1994 году. Ким Ир Сен объявил об объединении обеих республик насильственным путем: результатом стала Корейская война 1950—1953 годов, в которой погибло более миллиона человек с обеих сторон, окончившаяся вничью. Обе страны так и остались на своих исходных позициях, разделенных 38 параллелью. Мирный договор между странами не подписан до сих пор. В 1965 году СССР поставил в Северную Корею первый небольшой ядерный реактор мощностью в 2 мегаватта, он-то и стал прародителем всей их ядерной программы и атомной бомбы, которой они начинают трясти, когда кончается рис. Парадокс, но сначала Северная Корея находилась в гораздо лучшем положении, чем Южная. Обладая многими полезными ископаемыми, которые полностью отсутствовали на юге, она могла себе позволить многое. Но когда в конце пятидесятых – начале шестидесятых Ким Ир Сен провозгласил собственную идеологию чучхе – опоры на собственные силы – и построение социализма с корейскими особенностями, положение начало быстро меняться в пользу южан. У северян упор делался на вооруженные силы, на которые уходит 27% национального бюджета, и раздувшуюся до одного миллиона человек армию при 24 миллионах населения, занимающую по своему численному составу четвертое место в мире, всю экономику перевели на государственные рельсы, не оставив места даже мелкому частнику. С семидесятых годов наступил период стагнации, который продолжается до сих пор. Экономика не растет, экспорт и импорт падают. Никакой статистики Северная Корея не дает, но посторонние международные источники оценивают соотношение ВВП Южной Кореи к Северной от 50 к 1 до 100 к 1. Разрыв громадный и не поддается никакому объяснению, кроме режима абсолютной неограниченной власти одного человека, окруженного близкими и родственными кланами, в то время когда граждане страны превращены в полуголодных животных, умирающих от голода и болезней в неотапливаемых даже зимой помещениях. Пропаганда и суровые наказания за малейшие нарушения режима превратили людей в рабов первой в мире социалистической правящей династии. Проходят годы – и практически ничего не меняется, кроме укрепления личной власти представителей самозваной династии Кимов, отвергающей все попытки урегулирования с мировым сообществом. Сейчас только российский долг – около 10 миллиардов долларов, который, по всей вероятности, никогда не будет востребован и спустя какое-то время – попросту списан по подобию Кубы, Вьетнама, Анголы и множества других государств, хорошо изучивших политическую направленность Советского Союза, когда по одному лишь заявлению о построении социализма получались горы оружия, гуманитарной помощи под никогда не востребованные кредиты, то есть фактически бесплатно, и многие ушлые страны сумели под этот шумок получить большие ассигнования. И это в то время, когда собственная страна никогда не жила достойно, едва успев покончить с восстановлением экономики и загладить раны Второй мировой войны, граждане надеялись на гораздо лучшую жизнь, которую заслужили, отстояв Родину ценою огромных потерь на фронте и нищенского существования в тылу.

Имели место попытки верховных кругов северян изготовлять и распространять наркотики и фальшивые американские доллары. И это на государственном уровне. Недальновидная политика Сталина, Хрущева, Брежнева создала монстра, который много лет сидит занозой в мировом сообществе, используя всяческую возможность, чтобы напомнить о себе и выторговать бесплатную благотворительную помощь, которую он и так получает по линии ООН, от Южной Кореи, Японии, США, в то же время не подчиняясь решениям ООН и устанавливая свои незаконные морские границы, противоречащие всем морским международным соглашениям и захватывая проходящие плавающие средства разных стран в нейтральных водах. В ранних рассказах уже немало было рассказано об этой удивительной стране «утренней свежести» и установленных в ней порядках, но показать полную картину происходящего невозможно.

В шестидесятые—семидесятые года для экипажей иностранных судов, приходящих в Северную Корею, предлагалось лишь одно массовое развлечение: посещение интерклуба с употреблением неограниченного количества спиртного местного производства и «самовар» – приготовленные и еще кипящие морепродукты в устройстве, действительно похожем на самовар, откуда и пошло название. Хождение в город разрешалось лишь в составе группы в сопровождении нескольких гидов из спецслужб и только по определенному маршруту. Выход за территорию порта членам экипажей иностранных судов категорически запрещен. Заявку нужно было подавать и согласовывать заранее, маршрут следования предлагался корейцами, и никакие отклонения от него были невозможны, разве что остановки автобуса у бронзовых идолов семейства Кимов с обязательным захлебывающимся от радости рассказом об их героических делах и идеях чучхе. Экипажи, вынужденные неделями проводить время на судне, соглашались на любые поездки, чтобы как-то разнообразить свою монотонную жизнь на судне. Естественно, что за все поездки на автобусе и содержание сопровождающих нужно было платить по непонятно с какого потолка взятым ставкам. Посещение интерклуба стояло особняком от обычных поездок по традиционным маршрутам, прославляющим «святое семейство», и начиналось в вечернее время, заканчиваясь уже ближе к ночи. Там также везде прослушивающие устройства, все выброшенные и порванные бумаги позже собирались и просматривались, хотя какую секретную информацию можно получить из оберточной бумаги и старых газет и пьяных посетителей, говорящих только о работе и женщинах, но таковы правила игры, заданные самым демократичным государством на Корейском полуострове. Капитан «Пионера» Валентин Цикунов неоднократно слышал от разных моряков рассказы о том, что если какую-либо группу с судна в интерклубе приглашают в отдельную комнату, то сие означает запись всех разговоров во все время посиделок мастерами плаща и кинжала демократической республики из соседней комнаты, и однажды сам решил убедиться, действительно ли так и есть. В один из заходов в порт северян, будучи в интерклубе, он вышел из комнаты, в которой гостеприимные корейцы устроили праздник его экипажу, и, сделав вид, что ошибся дверью, и имитировав изрядно набравшегося моряка, возвращаясь из туалета обратно, открыл дверь соседней комнаты. Велико было удивление его, увидевшего записывающую аппаратуру на столе и тумбочках и несколько датчиков, прикрепленных к смежной с их комнатой переборке, в компании нескольких корейцев, сидящих в наушниках. Пришлось притвориться, что ошибся дверью, и изобразить ничего не понимающего. Ему показали на соседнюю дверь, и последствий не было: корейцы не заподозрили капитана в его настоящих намерениях, да, слава богу, они не приняли его за капитана, не находя ничего странного в пьяном русском, перепутавшем соседние двери. Вот как он рассказывает о посещении интерклуба в конце шестидесятых годов, в период работы вторым помощником капитана на своем маленьком рефрижераторе «Рыбновск» по обслуживанию китобойных флотилий овощами и затем на перевозке китового мяса в Японию.

В первый раз он попал в страну «утренней свежести» на заре своей юности, когда не была готова очередная партия китового мяса из Находки в Японию, ввиду того, что китобои еще не прибыли из Антарктиды, где работала флотилия, маленький рифер завис на целый месяц, и фрахтователь решил временно использовать небольшое суденышко для перевозки яблок из Северной Кореи на Сахалин, благо стояло лето и погода вполне благоприятствовала плаванию далеко не самого большого суденышка. Яблоки шли из порта Хыннам, со стороны Японского моря. Придя на рейд корейского порта, оформились там же официальными властями и стали ждать подвоза яблок из садов или складов страны. Через пару суток судно поставили к причалу, и погрузка пошла своим чередом: ночью корейцы подвозили яблоки в ящиках и складывали их на причал, а утором грузили в трюмы. Вскоре рядом с рифером поставили польское судно, в несколько раз больше нашего «скорохода», привезшее какие-то генеральные грузы и уже второй месяц выгружавшееся на разных причалах. В первый же вечер после окончания судовых работ экипажи стоящих в порту судов начали свое движение по направлению к интерклубу, находящемуся на территории порта, – единственному месту культурного досуга для уставших от судовой обыденности моряков. Поляки отличались тем, что при случайной встрече в порту с другим судном могли сыграть в футбол или волейбол, но неизменно такие встречи заканчивались серьезными попойками и разборками вплоть до следующего утра. Интерклуб же был их любимым местом посещения, тем более что корейская, неизвестного происхождения, водка, смешанная с местным пивом, вскоре валила с ног самого крепкого бойца. И вскоре начинались разборки по самому незначительному поводу – сначала между собой, а потом уже с другими, кто попадется под горячую руку эмоционального и легковозбудимого шляхтича. В случае же отсутствия других – с корейцами, для начала – с обслуживающим персоналом интерклуба, которые всегда в наличии и в большом количестве, и трудно разобраться кто из них из спецслужб, а кто настоящий гарсон, но русский язык знали все, хотя многие и скрывали его знание. Поляки уже находились в Корее не менее месяца до прихода нашего рифера, но первые две недели стоянки вели себя спокойно, не нарушая местных правил и законов демократической республики. Но спустя две недели они как с цепи сорвались, и понеслось… а в итоге вылилось в крайне неприятные последствия. Буйная кровь гордых шляхтичей, сдобренная изрядной долей горячительных напитков, вскоре напомнила о себе, когда они появились в интерклубе и, приняв на грудь каждому по возможности, вспомнили старые, давно забытые обиды и перешли к более тесному выяснению их обстоятельств и причин в привычной форме от простого к более сложному, когда применяются все подручные средства, находящиеся в интерклубе, которых, кстати, там хватало. Поляки сами по себе – нация быстро возбуждающаяся и эмоциональная, особенно после принятия изрядной дозы горючего, видимо, наследие Тадеуша Костюшко все еще стучит в их сердцах, взывая к общенациональному призыву государственного гимна, «Мазурки Домбровского»: «Еще Полска не згинела» (еще Польша не погибла). Но на каждого Костюшко найдется свой Суворов, о чем они частенько забывают. Не обращая внимания на окружающих, они предпочитают выяснять свои межличностные отношения, безусловно считая себя едва ли не мессией с единственно верной точкой зрения. А поскольку так считает каждый, то конфликт быстро переходит в более горячую фазу, а там уже не до аргументов, кроме подручных средств. Моряки других стран, зная эту национальную особенность поляков, стараются не вступать с ними в споры и сторонятся их, так как возможное застолье наверняка закончится дракой. И в этот раз поляки остались неизменны своим принципам. Начиналось чинно, благородно, но умиротворение продолжалось недолго, и как только «озверин» начал действовать, резко возросла и агрессивность панов: вспомнились старые мелочные обиды, давно забытые и потерявшиеся в бездне времени, но почему-то вспомнившиеся под влиянием принятого допинга. Попытки перевести разговоры на общие темы, включая и мировые проблемы, не нашли дальнейшего продолжения, и все вернулось к старому, не раз проверенному и привычному способу общения, когда, не найдя общего понимания, в ход пускают кулаки и предметы близлежащего обихода. Вся ярость, накопившаяся за месячную унылую стоянку в стране Кимов, выплеснулась наружу против своих же коллег и товарищей, с которыми приходится коротать серые будни в стране «утренней свежести», не имея возможности сойти на берег. Польский экипаж разделился пополам, и сражение разгорелось с новой силой, не имея под собой ни малейшей почвы, кроме сброса отрицательной энергии, – своего рода катарсис и почти как у Высоцкого: «…уже дошло веселие до точки…». Цель была одна, как на тренировке: нанести противоположной стороне возможно больший урон или выиграть хотя бы по очкам: что-то похожее на средневековые рыцарские развлекательные турниры, но без правил, судей и кодекса чести, то есть бои без правил. Корейцы сначала молча взирали на разбушевавшихся гостей, наслаждаясь бесплатным шоу белых варваров, но видя, что урон несет и оборудование интерклуба и никаких признаков умиротворения в ближайшее время не предвидится, а столы, стулья и их оторванные ножки летают по всему залу, так же как и посуда со столов, срочно бросились за подмогой: ротой пограничников, расквартированных в сотне метров от интерклуба, сразу за забором порта. Пограничники, услышав знакомый призыв, по первому сигналу тревоги, вооруженные идеями чучхе вечного Президента страны Ким Ир Сена, бросились в бой против ясновельможных панов, лица которых уже были изрядно подпорчены наличием синяков и кровоподтеков, на защиту социалистического имущества. Тем более что изо всех белых варваров поляки являлись самым сильным раздражителем для корейских воинов, стерегущих священные границы своей самой счастливой и демократической Родины: они не считали корейцев за людей, открыто высмеивая их порядки и обычаи, и к тому же всегда были сыты, холены и вдобавок пьяны, да и курили американские сигареты вместо пайкового самосада-горлодера, выдаваемого поштучно. Корейские воины ворвались на территорию ристалища и, используя свое количественное преимущество, сразу по нескольку человек бросались на каждого поляка, оставляя на их лицах дополнительные следы баталии, что и привело потомков Пястов к пониманию того, что их начинают бить. Но поляки тоже по ходу мгновенно перестроились, и общая новая напасть сблизила две враждующие стороны. Забыв все свои внутренние разногласия, они объединились и обратили свой фронт против ярых приверженцев идей чучхе, ударив по ним единым кулаком и обратив разгоревшуюся ярость против коварных азиатов, которых уже не перепутаешь со своими, используя в качестве подручного материала остатки мебели, сохранившиеся после первого действия развернувшегося спектакля. В количественном соотношении поляки уступали своим противникам раза в два: примерно тридцать человек на шестьдесят, но они были уже закаленными бойцами в мужском возрасте, да и по габаритам каждый из них превосходил любого оппонента минимум раза в два. После перегруппировки разъяренные поляки очень быстро выбросили корейских стражей за двери интерклуба, и те, побитые и посрамленные, убежали в свою казарму зализывать раны. Что сделаешь – против лома нет приема, на этот раз идеи чучхе не помогли, видимо, не хватило должного усердия для их более глубокого изучения. Поляки, после позорного бегства корейских пограничников, как ни в чем не бывало уселись за уцелевшие столики и принялись допивать и доедать все оставшееся на столах. Похоже, что они наконец-то пришли в себя, хотя до конца еще не понимали всю тяжесть произошедшего и будущие последствия. Агент, смекнув, что без начальственного окрика не обойтись, срочно побежал за капитаном польского сухогруза, и тот вскоре появился в зале интерклуба и, увидев остатки побоища и разгромленное помещение, срочно приказал своим не в меру обнаглевшим пиратам прекратить дальнейшее пиршество и бежать на пароход, ибо только там можно найти хотя бы временное спасение от обозленных и голодных корейцев, униженных и посрамленных, но вооруженных автоматами Калашникова, и затянувшаяся пауза могла закончиться совершенно непредсказуемо с крайне неприятными последствиями для панства. Увидев разозленного капитана, все еще созерцавшего остатки «культурного досуга» своего экипажа, отдыхающие, увенчанные боевыми шрамами, быстро покинули гостеприимный интерклуб и укрылись на своем большом пароходе под сенью двухцветного польского флага, надеясь, что корейцы не решатся на штурм их железной твердыни и на международный скандал. Так оно и вышло: глубокой ночью большое корейское начальство почивало в своих постелях, и только оно могло решить, как поступить с агрессивными дебоширами поляками с их пиратского капера, но тревожить столь высокую номенклатуру до утра никто не решился – и это сняло основное первоначальное напряжение, когда могли последовать самые непредсказуемые действия с корейской стороны. Утром польское судно отогнали на рейд, прекратив выгрузку. Во второй половине дня из Пхеньяна приехал польский консул для улаживания инцидента с местными властями и обсуждения объема компенсации понесенных корейцами убытков на ристалище. Польский пароход простоял на рейде еще две недели без движения и остался без пресной воды и продуктов. Поставили его снова к причалу уже после прихода нашего маленького яблочного рифера. Утром, увидев поляка у причала, в конце рабочего дня несколько человек с малыша пошли навестить находящихся в опале у корейцев польских флибустьеров. Встречи проходили поочередно на обоих судах, но спиртного не было: корейцы запретили полякам посещение интерклуба, и достать алкогольные напитки больше было негде. Поляков сильно удручало состояние перманентной трезвости, и на их пароходе царило депрессивное уныние. Будучи на маленьком рифере поляки, попивая чай вместо более привычного пива, жаловались на непонимание корейцев и проклинали их страну, куда их загнала ненавистная солидарность стран восточной Европы и азиатских последователей социалистической направленности. Корейцы же, в свою очередь, не забыли и не простили полякам их вечерний разгул и выставили к оплате несусветную сумму в американских долларах, которую они подсчитали сами, без привлечения противной стороны. Указанную сумму, безо всяких скидок, полякам пришлось уплатить до отхода судна, иначе из порта им не уйти бы. Наш рифер и поляк уходили из порта в один и тот же день после окончания погрузки и оформления всех причитающихся формальностей. У поляков удивило то, что они не беспокоились, в отличие от советских, что им закроют визы. Для них это понятие не существовало, да и помполитов на их судах не было. Соответственно они себя и вели, не унижаясь и не роняя человеческого достоинства, и были гораздо более свободны, чем их «старшие братья» из того же лагеря. На маленьком рифере помполит провел воспитательную работу и собрание экипажа, на котором учил неразумных правилам поведения советского моряка за границей и на примере поляков объяснял, что поступать подобным образом могут лишь крайне безответственные элементы, которым давно пора закрыть визы, и по этим разбойникам тюрьма плачет, и если он даже почувствует запах алкоголя от кого-либо на своем яблочном суденышке, то с визой можно сразу распроститься. Таким оказалось первое знакомство молодого второго помощника Цикунова с северными корейцами, и поляками тоже, с которыми разошлись на минорной волне и больше никогда не встречались.