Текст книги "Ледоколы, события, люди. Книга 7"

В середине марта секретарь службы ледокольного флота Майя Базина по телефону сказала капитану, что рассматривается возможность отправки «Владивостока» на выручку научно-исследовательскому судну «Михаил Сомов», заблокированному тяжелыми льдами на подходе к полярной станции Русская в море Росса. Но время шло, продолжения не последовало, и судовой люд успокоился, принимая услышанную новость как не осуществимую вероятность, не более. Близилось лето, и после зимних треволнений до боли хотелось в отпуск, отрешиться от недавней напряженности и предстать в роли нормального отпускника, не зацикленного на работе и связанных с ней проблемах. Словно услышав эти чаяния, кадровики обрадовали, прислав на замену известного в ледокольных кругах Виктора Терентьевича Садчикова, и в тот же праздничный день первого мая Геннадий первым же самолетом улетел домой во Владивосток, резонно полагая, что на этот раз никто не посягнет на его законный отпуск. Вскоре вошел в забытую домашнюю колею, проводя большую часть с детьми, отвыкшими от отца, но быстро принявшими его, будто и не было многомесячной разлуки. С удовольствием видел их повзрослевшими, с большими интересами, да и общаться с ними уже нужно было как со взрослыми. Рассказывал увлекательные истории о диком полярном зверье, его привычках и нравах, которые дети слушали с открытыми ртами. Впереди маячил пляжный сезон, рыбалка и отдых на островах с обилием морепродуктов и гомоном гнездящихся птиц, воюющих за насиженные гнездовья. «Жить хорошо! А хорошо жить еще лучше!» – говорили основные персонажи известной кинокомедии, и хотя они имели в виду свою версию сказанного, но в буквальном смысле были совершенно правы.

В преддверии лета Геннадий сходил с детьми в кино на утренний сеанс и, вернувшись домой, с аппетитом принялся за обед, предварительно приняв рюмашку под тещин борщ, от которого за уши не оттащишь. Так хорошо начавшийся обед прервал резкий телефонный звонок, и послышался грубоватый голос Олега Парфентьева, недавно ставшего заместителем начальника службы кадров по командному составу. Спустя год его назначили заместителем начальника пароходства по мореплаванию после ухода Сан Саныча Кашуры, казавшегося вечным главным морским начальником, но и до него добралось безжалостное время. Парфентьев, являвшийся ставленником парткома, не шел ни в какое сравнение со своим предшественником и, осознавая существующую пропасть, старался компенсировать многочисленные недостатки строгостью, порой срываясь на крик, будучи излишне эмоциональным. Эти эскапады лишь добавляли негатива к нему в глазах многочисленных подчиненных, но понять и определиться со своим поведением ему было не дано. Капитаны-наставники службы мореплавания откровенно недолюбливали его, не особенно скрывая свое отношение. Капитаном он проработал менее пяти лет, большей частью на маленьком лесовозе.

Не поздоровавшись, сразу же ошарашил: «Антохин, собирайся, пойдешь на „Владивостоке“ в Антарктиду – „Сомова“ спасать». В первый момент показалось, что тот шутит – новость была столь невероятной, что поверить в нее было невозможно, но Геннадий быстро взял себя в руки, вспомнив информацию Майи Базиной, и, уже не соблюдая субординации, выплеснул: «Вы что, охренели? Больше никого не нашлось, меня, пацана с годичным капитанским стажем, сразу под танки?» Парфентьев сбавил тон, поняв, что переборщил со своей напускной строгостью, тем более что молодой капитан уже не обращал внимания ни на какие условности и в душе бушевала буря. Уже почти миролюбивым тоном зам добавил, что капитаны суперледоколов Абоносимов и Филичев отказались принять назначенный ледокол и следовать в антарктические воды и льды. По их мнению, «Владивосток» никогда не сможет пробиться к «Сомову», а еще один известный и поживший ледовый капитан Кузин заочно оканчивает морской вуз и выходит на государственные экзамены. И уже более строгим голосом, не обещавшим ничего хорошего, добавил: «Чтобы завтра был в кадрах».

Здесь появляется вторая, хотя и маловероятная, версия направления молодого капитана на ставшем своим ледоколе в Антарктику. Учитывая, что такие ледовые зубры наотрез отказались идти на помощь аварийному судну, тем самым присоединившись к сонму многочисленных антарктических авторитетов самого высокого ранга, не верящих в удачный исход экспедиции, которая все-таки нужна для всего мира, решили послать молодого капитана: какая разница, кто будет командовать, если финал заранее предопределен, да и косточки малоизвестному капитану особо не будут перемывать. Подавляющее большинство присутствовавших на совещании в Госкомитете по гидрометеорологии склонялись к тому, что через месяц «Сомова» не станет. Но у этой версии короткие ноги, маловероятно, что таковое могло иметь место, хотя чего не бывает в королевстве кривых зеркал.

Глава 7

Между Абоносимовым и Филичевым, капитанами ледоколов -близнецов «Адмирал Макаров» и «Ермак», существовало незримое соперничество, хотя никто не старался его показывать. Они считались едва ли не легендарными ледовыми капитанами в дальневосточной Арктике, да и по возрасту были ровесниками. Их мнение зачастую оказывалось решающим при разрешении спорных вопросов, с ними считались, не забывая поддерживать реноме, награждали. Родине нужны герои, на которых должны равняться. В следующем, 1986 году Абоносимов станет Героем Социалистического Труда, что, естественно, вызвало недовольство Филичева. Скорее всего, он был прав, но дело в том, что квоты на Золотую звезду были очень скупыми и второй звезды просто не было, не выделили по разнарядке, будь ты хоть и супергероем. Слово-то какое – разнарядка, никак не коррелирует с героическими делами, скорее с выделением отстающему колхозу стройматериалов для постройки свинарника. Вот и пришлось бросать жребий или угадывать на пальцах, хотя от этого Филичеву было ничуть не легче. Но что делать, они же не ровня Брежневу, которому звезды вешали лишь по одному недовольному знаку мохнатых бровей.

Да, они соперничали, но интеллигентно. Геннадий работал старпомом с обоими и, по его мнению, на примере Абоносимова учился, как не надо работать (не всегда, конечно), у Филичева же больше импонировало его умение тщательнее все учитывать и рассчитывать, проявлять разумную осторожность. Кстати, Филичеву принадлежит фраза: « Ледокольных капитанов меньше, чем космонавтов». Он ее часто произносил и даже манкировал, но оба они были очень высокого мнения о своих качествах, особенно Вадим Иванович после получения звезды. Нужно учитывать, что в то время космонавтов было значительно меньше, чем сегодня, и его фраза имела гораздо больший вес и, скорее всего, соответствовала действительности, независимо от того, нравилась она кому-то или нет. Филичев имел шанс, но не получил звезду в 1983 году, так как слегка запаниковал и высказывал свое пессимистическое мнение об окончании той сложной навигации. А второго шанса не бывает.

На «Ермаке» было больше порядка (Витя Васильев, будущий ледокольный капитан, работая старпомом, тоже этому способствовал). На «Адмирале Макарове» больше бардака с самой постройки и больше пьяни. Оба капитана недолюбливали, если можно так сказать помягче, Леонида Федоровича Ляшко, он их «строил», когда они у него старпомами работали. Но это всего лишь для справки. Новое поколение, пришедшее им на смену, было лишено чувства своей незаменимости и соперничества и жило дружно, помогая друг другу: Васильев Виктор, Коваленко Толя, Курбацкий Вася, Кузин Герман, Антохин Геннадий, Решетов Сергей, Сидоркин Паша, Голиков Петя и несколько других, менее известных.

Поначалу Антохин не догадывался обо всех тайнах мадридского двора, ему было не до них. Он прекрасно о сознавал, что у него шансов нет, не то что у двух старших аксакалов; отказаться – в этом случае дальнейшая карьера обречена, если не сама жизнь в ее профессиональном понимании. Оставался единственный путь: «Или грудь в крестах, или голова в кустах». Но о крестах будет отдельный разговор, их вполне можно не обрести даже при самых великолепных результатах. Государственные награды, особенно с хрущевско-брежневских времен, в большей мере превратились в рычаг управления и давления на кандидатов, прежде всего от них требовалась лояльность и согласие с начальством. Никакому «золотому строптивцу», соверши он хоть множество подвигов, даже юбилейная медалька не светила.

Первого июня Геннадий получил назначение на свой старый-новый ледокол, и мечты о пляжном сезоне растаяли, как синий утренний туман над летним городом. При получении направления необходимо было собрать на бланке еще несколько подписей согласования: службы ледокольного флота, мореплавания и парткома. Для грузовых судов вместо «ледовой службы» предусматривалась подпись начальника управления сухогрузного флота.

У Геннадия с парткомом были чисто деловые отношения, но на этот раз подпись поставили не глядя, не задавая ни единого вопроса, прекрасно понимая, что он идет почти на самоубийство. У парткома своя логика: виновного сослать на ледокол, а в нашем случае не просто на ледокол, а еще идущий в саму преисподнюю – так что все по нотам. Вот если бы он шел на ремонт в заграничный порт с командировочными за месяц-другой, тут-то партийный комитет порезвился бы, маскируя свои лицемерные вопросы важностью предстоящего дела, ответственностью за моральное состояние экипажа, ну и, конечно, вражеским окружением. Хотя все прекрасно понимали, что на первом месте у современных идолопоклонников лишь материальные интересы, упакованные в шелуху партийных догм. Если же поступала какая-либо жалоба на капитана, и особенно это касалось женского вопроса, который являлся любимой темой партийных жрецов – блюстителей нравственности, то тут уж ему было где разгуляться, как сказал Михаил Жванецкий в одной из своих реприз: «Мы не против интимности, но вокруг должен стоять коллектив». В многомесячных плаваниях среди мужчин молодого возраста и нескольких женщин обслуживающего персонала с добавлением судового врача, если тот оказывался женщиной, случиться могло всякое – природа брала свое, хотя сами «жрецы», живя обычной береговой жизнью, пускались во все тяжкие, искренне полагая, что «моральные правила строителя коммунизма» прописаны не для них, а для широкой паствы. Парткому было глубоко плевать на обиженных жертв: главным для него являлось покаяние грешника перед ним, чтобы он пришел с опущенной головой и во власянице, как император Священной Римской империи Генрих Шестой, представший перед папой римским Григорием Седьмым в 1077 году (случай, известный в мировой истории как хождение в Каноссу). По сути дела, пароходская ячейка ордена меченосцев показывала, кто в доме хозяин, отрываясь на своих жертвах, надуманных или действительных. Ну а если виновник не собирался каяться и просить прощения, то в дальнейшем ему следовало оглядываться на каждом шагу: партком охотился за ним, словно бывалый траппер на американском Диком Западе более столетия тому назад, поджидая непременный опрометчивый шаг выслеживаемого бизона или мустанга.

Молодежи свойственно обостренное чувство собственного достоинства и справедливости, которое, к сожалению, с возрастом у многих, сломленных прозой жизни, проходит, но у некоторых остается. Они-то и представляли основную угрозу партийным органам, присвоившим себе право думать и иметь одно мнение, обязательное для остальных. Впрочем, партийные комитеты были в таком же положении, как звено цепочки, начинающейся на самом верху, и так же обязаны были иметь единодушное мнение, иные в их состав не попадали. Нужно было «колебаться» вместе с партией и всегда в унисон. Несогласных ожидала постепенная обструкция, начиная с мелочей и кончая запретом на профессию c публичным осуждением согласного на все коллектива, автоматически поднимающего руку в знак согласия, придерживаясь принципа: « Лишь бы не меня».

Тем же первым июньским летним днем Антохин явился на свой ледокол и сменил своего преемника, которому сдавал судно всего лишь месяц тому назад. Виктора Терентьевича Садчикова через два дня назначили дублером капитана, он лишь поменял каюту. Дальнейший калейдоскоп событий завертелся еще быстрей: межведомственная комиссия после раздумий и сомнений между двумя кандидатами, один из которых был представителем Министерства морского флота, начальником Главной морской инспекции Брониславом Семеновичем Майнагашевым, остановила выбор на Артуре Николаевиче Чилингарове, назначив его начальником спасательной экспедиции. Вероятнее всего, на выбор повлиял возраст кандидатов: Майнагашеву было уже под шестьдесят, а Чилингарову едва перевалило за сорок пять, то есть находился в самом расцвете физических и творческих сил. Начальник экспедиции, по сути дела, тот же помполит, но с гораздо большими полномочиями, и его назначение прежде всего связывают с большим московским авторитетом и известностью, для того чтобы он мог, минуя промежуточные инстанции, незамедлительно связаться с высокими чинами для решения возникшего неотложного вопроса, не терпящего отлагательства, к тому же он должен обладать большими организаторскими способностями, что является основным качеством его деятельности. Чилингаров хотя и был выдвиженцем партийной креатуры, к тому времени стал еще тем функционером, с изрядной долей авантюризма, и позиционировал себя в роли загадочного полярника, что вкупе с бородой придавало ему своеобразие и дополнительную значимость в высоких кругах, но организаторские качества он имел завидные, чего не отнять. Капитан остается капитаном, и во всех морских уставах подчеркивается его единовластие над вверенным судном, несмотря на нахождение на плавучем средстве людей самого высокого ранга.

Вскоре новоиспеченный начальник экспедиции прибыл во Владивосток с полномочиями от Совета министров для организации рейса на месте. Но на ледоколе вместе с многочисленным экипажем и спасателями он не пошел, а прилетел самолетом в новозеландскую столицу Веллингтон, базовый пункт для конечного прыжка в Антарктику, расположенный на южной оконечности Северного острова в проливе Кука. Ради справедливости стоит отметить, что за время перехода ледокола до Новой Зеландии ему предстояло решить немало организационных вопросов, да и необходимости присутствовать на борту во время перехода не было.

В непрекращающемся конвейерном режиме последовало снабжение судна необходимыми материалами: различным оборудованием, топливом, водой, продовольствием. В срочном порядке произвели ремонт разболтавшейся лопасти на левом винте ледокола, укрепление вертолетной площадки для возможности базирования более крупного вертолета Ми-8, на Славянском судоремонтном заводе изготовили две переносные емкости по две с половиной тонны для перевозки топлива геликоптером на «Михаил Сомов». Формирование экипажа тоже принесло немало хлопот: отсутствие информации о перспективах, которые не просматривались даже самыми дошлыми предсказателями и аналитиками, почти единодушно предсказывающими неудачу, поставило команду в двойственное положение. С одной стороны, хотелось быть в центре внимания всего мира, и соблазн получения валюты во время обязательных заходов в иностранные порты тоже занимал не последнее место, как и вполне допустимые награды в случае успеха. Но эти желания вступали в противоречие с опасениями оказаться рядом с «Сомовым», подвергая жизнь смертельной опасности. Нашлись и те, кого манили неизвестность и романтика, как и желание впервые проявить себя среди участников небывалого в истории рейса, – из породы вечных открывателей нового и неизвестного, от которых зависели все географические открытия: «Что там, за горизонтом?» Естественно, они составляют совсем небольшую часть среди своих соотечественников, но, слава богу, таковые есть. Они-то и являются драйверами всего процесса нового и неизвестного. В итоге решили и эту проблему, ясно сознавая психологический фактор, совместимость, умение терпеть и обладать сильной волей для каждого морехода. В дальних рейсах психологическая сущность человека проявляется во всей своей наготе, и тогда уже непросто заменить его более достойной фигурой или даже списать, ибо во многих отдаленных от цивилизации пунктах это просто невозможно, не за борт же его выбрасывать. А на реях уже более двухсот лет не вешают.

Глава 8

Артур Чилингаров привез с собой станцию спутниковой связи JUE-35, что-то исключительное для тех времен и наверняка глубоко секретную, но обычная радиосвязь для работы в Антарктике оказывалась бесполезной из-за удаленности и сконцентрированных в приполюсном пространстве магнитных силовых линий. Они создавали мощное магнитное поле, не проходимое для радиоволн, и если для контакта с близкими судами радиосвязь еще кое-как, с сильнейшей трескотней проходила, то о больших расстояниях говорить не приходилось. Помимо того, ее качество было настолько низким, что понять сказанное удавалось далеко не всегда.

С приходом к власти Горбачева началась сильнейшая антиалкогольная кампания, принесшая гораздо больше вреда, чем пользы, впрочем, это удел всей необоснованной и спонтанной кампанейщины, ориентированной на быстрое решение вопроса, назревавшего десятки, если не сотни лет. Мгновенные, импульсивно-интуитивные решения нужны лишь в чрезвычайных обстоятельствах, может быть, и при ловле блох, но никак уж не на государственном уровне, за их ошибочность приходится расплачиваться целым поколениям. Элитные сорта винограда вырубить нетрудно, а выращивание новых займет годы.

Принесенную капитаном заявку на спиртное в «Торгмортранс» рассматривал и утверждал сам заместитель начальника пароходства по мореплаванию Кашура, чего не случалось никогда ранее. Посмотрел список и, взглянув на Антохина с насмешливо-язвительной улыбкой, произнес: «Ты парень здоровый, но не до… ли будет?» – «Сан Саныч, идем же в неведомое и через иностранные порты, где гостей высокого ранга будет много», – парировал капитан. Еще немного подумав, Кашура поставил свою знаменитую подпись с резолюцией: «Утверждаю».

Ежедневно в вечернем выпуске первого телевизионного канала в программе «Время» из штаба спасательной операции транслировали обстановку в районе дрейфа «Михаила Сомова» со спутниковыми снимками и анализом ситуации. Крупные специалисты, словно готовя мировую общественность к худшему, почти единодушно вещали о непроходимости тяжелого и мощного тихоокеанского ледового массива с предсказаниями, что ледоколу «Владивосток» суждено вернуться не солоно хлебавши, а то и вовсе превратиться в «спутник» материка вместе с «Михаилом Сомовым», но все-таки оставляли для себя мизерный шанс на отступление в случае удачного исхода спасательной операции, маневрируя словами «удача», «везение» и иже с ними. Умудренные в ни к чему не обязывающих дискуссиях, они, будто вещая Кассандра, лишь нагнетали обстановку вокруг наметившейся трагедии, которая могла произойти в любой момент. Разница лишь в том, что на стенания троянской провидицы никто внимания не обратил, а в нашем случае совсем наоборот, и посему даже самые горячие головы охладила несколько урезанная задача-минимум для ледокола: пробиться на расстояние досягаемости вертолета для снабжения его дизельным топливом и в крайнем случае снять экипаж.

Пятнадцатого августа, в разгар антарктической зимы, на ледовом пленнике заканчивались последние остатки топлива, и в этом случае экипаж будет обречен на замерзание среди лунного или марсианского пейзажа, где не на чем остановить взгляд: темная ночь, искрящиеся при дальнем свете звезд, громадные глыбы льда, исчезающие во мраке, и неимоверный холод, от одной мысли о котором бросало в дрожь. Ледяная пустыня – она и есть пустыня. Привыкшие к неизменной картине за месяцы дрейфа люди уже не реагировали столь бурно на иллюзорно-фантастическую картину, окружающую их, овладевшая апатия примирила с мрачными думами о скорой незавидной участи.

В вышедшем кинофильме «Западня для ледокола» события тех дней рассказаны во всей обнаженной действительности Артуром Чилингаровым.

На совещании у начальника пароходства Вольмера огласили красную черту, означающую крайнюю дату готовности к выполнению государственного задания – к 00:00 шестого июня в отношении касающихся компании обязанностей. Коллекцию навигационных карт и пособий довели до мирового комплекта. Несмотря на готовность пароходства, научная группа ААНИИ и вертолет Ми-8 появились лишь девятого июня, и началась приемка модернизированной вертолетной площадки авиационной комиссией. Приемка прошла благополучно и закончилась подписанием соответствующего приемного акта с последующим, затянувшимся за полночь, продолжением, и капитану лично лишь с большим трудом удалось разогнать бражников, ибо вахтенного помощника они просто посылали подальше.

Едва став на якорь на рейде Находки, приступили к погрузке топлива для вертолета с плашкоутов, прибывающих один за другим. Бочки размещали на главной палубе вдоль обоих бортов, предварительно выстроив деревянные клети с последующей обтяжкой погруженного топлива надежными тросами. Капитан с тоской смотрел на крепление бочек и прекрасно понимал, что таковое производится для очистки собственной совести, ибо даже шторм средней руки первой серьезной волной переломает деревянные клети, словно спички, и выбросит в открытое море, а за ними настанет черед бочек, и сколько их останется на борту – никто не знает. Ему снова пришли на ум слова незабвенного ледового капитана-наставника Николая Федоровича Инюшкина, славившегося не только профессионализмом, но и острым языком, произнесенные на адмиральском совещании, которые упоминались выше. Ничего другого придумать невозможно, ибо грузовых трюмов на ледоколе нет и приходилось изыскивать другие возможные места для размещения грузов, поэтому непривычное палубное безобразие придется терпеть в течение всего рейса. Не оставлять же вертолет в его ангаре в виде неподвижной экскурсионной модели, тем более что показывать его некому. В итоге погрузили 120 тонн авиационного керосина, 798 бочек. Впрочем, « цыплят по осени считают».

Уже перед обедом на вертолетную площадку выполз командир вертолета Борис Васильевич Лялин, и если бы он выглядел так же во время оформления отхода, то вполне мог попасть под подозрение пограничников: нет ли здесь подмены действующих лиц? Другие авиаторы так и не появились после вчерашнего подписания приемного акта, видимо, сильно перетрудились и организм требовал дополнительного отдыха, хотя вертолет нужно загонять в ангар и крепить согласно разработанной схеме. Но в первую очередь необходимо снять лопасти и стравить воздух из амортизаторов шасси, чтобы уменьшить его высоту, необходимую для проникновения в ангар по верхнему габариту. Командир вертолета на свежем воздухе вскоре пришел в себя, обретя способность соображать, и начал извергать вопросы, словно проснувшийся вулкан: «Запасные лопасти для вертолета у вас имеются? А баллон с воздухом для подъема геликоптера на шасси? А присадка к авиационном топливу, предотвращающая кристаллизацию воды?» Геннадий, вначале оторопевший от каскада неизвестных для него вопросов по вертолетной теме, ответил, что за подготовку винтокрылого аппарата отвечает гражданская авиация, а наше дело десятое, откуда знать о ваших регламентированных требованиях. Хотя бы заранее известили о потребностях для обеспечения полетов и установлении контроля за прибывающим оборудованием. Единственная ответственность ледокола – готовность топливозаправочной системы – была предъявлена авиационным представителям еще во Владивостоке.

К счастью, на борту находился Павел Сергеевич Поденко, главный диспетчер службы ледокольного флота, много знавший и поднаторевший во всех вопросах ледокольного снабжения и обеспечения, включая «хрупких стрекоз». Узнав о ситуации с вертолетными прибабахами, он тоже, мягко говоря, удивился, но вскоре все организовал. Выяснять, кто кому сколько должен, не было времени, нужно было срочно решать оставшиеся проблемы, дабы не запоздать с выходом. Вскорости, будто по щучьему велению, появились две вертолетные лопасти, два баллона со сжатым воздухом, две бочки с топливной присадкой, привезенные из Хабаровска утром двенадцатого июня.

Вечером того же дня, сопровождаемый напутствиями и пожеланиями удачи, ледокол снялся из Находки на новозеландский Веллингтон, столицу самого южного государства противоположного полушария, ворота Антарктики. Впереди ожидали тысячи миль Тихого океана в меридиональном направлении, пересечение всех климатических зон, чтобы оказаться под другим небом в середине зимы. Один лишь переход ледокола по чистой воде с его громадной остойчивостью и полной неприспособленностью находиться не в своей среде, когда малейшее волнение начинает бросать словно щепку с большими кренами и малым периодом качки, дорогого стоит. Далеко не многим ледокольщикам приходилось испытывать все прелести плавания по чистой воде, пересекая Тихий океан на расстояние, едва ли не превышающее треть длины экватора планеты, и к тому же при движении с севера на юг. А это ни много ни мало более 12 тысяч километров.

Под самый занавес во Владивостоке на борт прибыла группа сотрудников ААНИИ в составе: Козловский А. М. – старший группы, кандидат географических наук, океанолог, специалист по антарктическим льдам; Проворкин А. В. – кандидат географических наук, специалист по дешифровке спутниковой информации; Лихоманов В. А. – кандидат географических наук, специалист по ледопроходимости судов и ледоколов; Кулешов Б. И., Баженов Г. Г. – радиоинженеры, специалисты по приему информации с искусственных спутников Земли; Зайцев В. Н. – метеоролог.

Глава 9

В составе экипажа насчитывалось 93 человека и шесть человек из научного десанта ААНИИ, шесть человек вертолетной группы и один корреспондент. Итого сто десять человек. Начальник экспедиции Артур Чилингаров, директор ААНИИ Б. А. Крутских, начальник морского отряда В. И. Смирнов, двое радиокорреспондентов – В. Р. Михайленко и С. Т. Шишкин. Киногруппа, А. А. Кочетков и В. И. Горбатский, должна была присоединиться в Веллингтоне, до которого все-таки гораздо лучше добираться международными авиалиниями, чем проклинать все на свете, болтаясь в Тихом океане много дней, словно выброшенная ореховая скорлупка.

На подходе к Корейскому проливу поджидала еще одна неожиданность, когда люди, отчасти отоспавшись и отдохнув от многосуточной суеты, стали приходить в себя. Видимо, родина не хотела отпускать ледокол. Пришла шифровка от Вольмера: во время перегрузки вертолетных лопастей, воздушных баллонов и двух бочек с присадками для не замерзания авиатоплива двое обормотов-грузчиков, сопровождающих снабжение, соблазнившись дармовой выпивкой, еще на плашкоуте отлили в чайник содержащуюся в бочке присадку, а вечером, после доставки заказанного имущества на ледокол, за ужином приняли по маленькой и благополучно «отдали концы», «почив в бозе», хотя это совсем не так – раскаяться они не успели. Хабаровский сопроводитель груза, зная больное место грузчиков, со всей строгостью предупреждал обоих пролетариев физического труда о том, что в бочках не спирт, а самый настоящий яд, и тем более емкости были маркированы соответствующими символами, но «свинья везде грязь найдет»: посчитав, что их всего лишь пугают, а они сами не дураки и видели, как и пробовали, немало содержимого бочек со страшными ужастиками. При работе в порту, особенно в навигацию северного завоза, подобные пробования чем-то сверхъестественным не считались: нужно было убедиться, не травят ли северян, – придумывали дегустаторы для самооправдания. Время от времени отравления все-таки происходили, но информация скрывалась и никто, за исключением близких и товарищей по работе, об этом не знал. Сформировалось мнение: все жидкости с запахом спирта можно пить, и никакие убеждения, даже случающиеся отравления, не отвадили козлов в огород ходить. « Плавали, знаем», – как гласила дурацкая, все оправдывающая поговорка, хотя никто из них никогда не плавал, разве что на пляже.

В дальнейшем присадки к топливу в бочках на ледоколы не поставлялись, авиатопливо, уже смешанное, заливали с бензовозов сразу же в топливный танк, чтобы не вводить в соблазн страждущих, не оставляя им шанса на обдумывание. Методы убеждения на них не действовали, уделяли им внимания не больше, чем наскучившим, выцветшим на солнце советским лозунгам и плакатам. Для спасения их грешных душ в будущем пришлось предпринимать более существенные меры, в основе которых невозможность контакта со спиртосодержащими жидкостями. Иных вариантов не просматривалось.

Последовала многочисленная шифрованная переписка: показания, объяснения, рапорты, – хотя было очевидно, что ледокол тут никоим боком прислонить нельзя. Тем не менее в течение суток вопрос о возвращении для продолжения расследования находился в подвешенном состоянии, но обошлось. Нашлась умная голова, прекратившая головотяпство правоохранительных органов, до которых не доходило, что закон не должен тупо исполняться, есть еще его дух и справедливость. При очевидной непричастности экипажа ледокола к неприглядной истории заворачивать судно обратно и терять по пустому случаю минимум четверо суток на глазах всего мира, когда в противоположном углу планеты замерзают 53 ни в чем не повинных человека, наверное, верх маразма или же намеренная диверсия. Это и есть одна из причин, во многом поразившая общество – безучастное отношение к ближнему, полный пофигизм и инфантилизм, – вскоре обернувшаяся развалом страны. Может быть, в этом и заключалась задача, выдвинутая на одном из последних съездов партии: «Воспитание нового человека!» Еще Платон говорил: «Воспитание есть приобретение полезных привычек!»

Вот тебе и полезные привычки!

Во время перехода до Веллингтона установили и опробовали аппаратуру и оборудование для приема фотографий со спутников, изготовили и установили на мостике стойку для антенны JUE-35 чтобы не терять времени на стоянке. Ну и конечно же, как только могли укрепляли на палубе бочки с драгоценным авиатопливом, ибо при входе в высокие южные широты вертолет приобретал особое значение: никакие спутники того времени не могли дать нужное разрешение, легко обнаруживаемое с вертолета с опытным гидрологом на борту, усматривающим мельчайшие ниточки намечающегося разводья или скорое сжатие с мощным торошением, когда поля смерзнувшегося разнокалиберного льда невидимой для глаза поступью сближаются и лучше не оказываться между ними.

В научно-оперативную группу института Чилингаров включил ведущий состав спецов самого холодного в мире института вместе с директором Б. А. Крутских, хорошим человеком, но не специалистом. Будучи чистокровным администратором, он уже давно отошел от научной деятельности и мало чем мог помочь, хотя и имел степень доктора географических наук, обитая в каюте лоцмана по соседству с капитанской, читал книжки, присутствовал на совещаниях, морща мудрый лоб. Что-то напоминающее старый советский то ли анекдот, то ли быль, которая вполне могла произойти. На общесудовом собрании собрался весь экипаж. Обсуждают характеристики членов экипажа, и ведущий собрание старый, еще довоенных времен, капитан, дойдя до помполита, обращается к нему: «Ну что, Иван Иваныч, водки ты много не пьешь, таможенные правила не нарушаешь, зарплату получаешь вовремя – в общем, претензий к тебе не имеем!» Двадцать лет спустя, на совещании в ААНИИ по подготовке к заключению тайм-чартера с компанией ENL на обслуживание судов в нефтяном порту Де-Кастри, Геннадий встретил директора во время перерыва заседания: навстречу шли три человека, и один из них был Крутских. Не доходя метров десять, капитан остановился и громко произнес: «Узнает или нет?» – «Ну еще бы я Антохина не узнал», – прозвучало в ответ. Обнялись, словно старые друзья.