Текст книги "Ледоколы, события, люди. Книга 7"

В середине февраля «Сомов» прибыл в район станции Русская в тихоокеанском секторе Антарктики, у Берега Хоббса, с самым тяжелым ледовым массивом – Балленский и сложнейшими, непредсказуемыми погодными условиями (худшего места во всей Антарктиде найти невозможно). На станции заканчивались топливо и продовольствие, а снабдить ее нужно было обязательно, не оставлять же людей на голодную и холодную смерть. За семь вертолетных рейсов, пользуясь безветренной погодой, непонятно почему случившейся в такое время года, перебросили продовольствие, топливо, поменяли зимовщиков, которых было всего-то двенадцать человек. Торопились, понимая, что такой подарок долго не продлится, и старались им воспользоваться в полной мере. Так вскоре и произошло: не успели полностью закончить выгрузку, как неожиданно сорвался ветер, сразу набрав ураганную силу и достигая в порывах 50 метров в секунду, видимость тоже упала до нулевой отметки из-за налетевшей пурги.

Если сначала погода благоприятствовала, словно заманивая вглубь ледового капкана, приготовившись к прыжку перед зазевавшейся, ничего не подозревающей жертвой, то сейчас приступила к осуществлению своего коварного замысла, уже не притворяясь ласковой и пушистой. Дизель-электроход подошел к кромке льда в последние дни короткого лета, будто в насмешку выпавшего на женский праздник Восьмое марта, и спустя недолгое время « лев прыгнул»! Но об этом на судне еще никто ни ведал, да и выбора не было, нужно ловить последние часы уходящего лета: с большим трудом научный исследователь пробился к станции на расстояние полета вертолета, достаточное для доставки грузов для прибывшей смены зимовщиков, особенно топлива, оставлять людей без которого смерти подобно при температурах ниже —50 градусов.

Ледовая разведка показала высокую степень риска: паковые поля на всем протяжении явно не по зубам «недо ледоколу» с его маломощными двигателями. Но в любом случае нужно закончить передачу самого необходимого для станции. Как ни старались, но полностью все-таки не успели закончить планируемые операции. На самом исходе мгновенно ощутили коварный нрав Антарктики: сорвался ураганный ветер и началось сильное сжатие, и пятнадцатого марта судно потеряло ход, к тому же завалившись на правый борт. В любом случае сжатие несравнимо менее опасно, чем встреча с блуждающим айсбергом, которых в этом районе как клецок в супе. Всего же в Антарктике, по международной оценке продвинутых гидрологов, постоянно дрейфует более 200 тысяч айсбергов – поразительное количество, и на долю тихоокеанского массива приходится большая часть. Казалось, что все они сосредоточены рядом, вблизи дрейфующего «броненосца»; айсберги, срываясь с ледника Шеклтона, один за другим, выстраиваясь в колонну, направляются в море Росса и уже оттуда начинают свое беспорядочное движение в зависимости от размеров, подводных частей и форм.

Спустя пару дней ураган понесся дальше – догонять ушедшие вперед антарктические циклоны, которые проносятся друг за другом вокруг всего материка с запада на восток, словно гончие, поднявшие зайца с затаенной лежки. Но капкан захлопнулся, и по всему было видно, что надолго. Тем временем, используя последние возможности, эвакуировали вертолетами Ми-8 семьдесят семь человек зимовщиков и членов экипажа на находящийся на чистой воде мурманский пароход «Павел Корчагин», резонно полагая, что если уж застряли, то надолго. Серийный «Пионер Москвы»» доставил всех счастливцев, уложившихся в две семерки, в новозеландский Веллингтон. На судне осталось 53 человека экипажа во главе с капитаном В. Ф. Родченко, который как никто другой понимал сложившуюся обстановку, не видя даже лучика надежды в ближайшем будущем, на пороге стучавшейся в двери антарктической зимы. Заклятому врагу не пожелаешь свалившейся участи, но держался твердо и уверенно, отчетливо сознавая, что сейчас все взгляды направлены на него, ибо он второй после Бога на борту.

Попытки вырваться из плена, как и следовало ожидать, успехом не увенчались и походили скорее на агонию загнанного животного, чем на реальное продвижение. Как бы пригодились добавочные 8—10 тысяч лошадей, но помечтать тоже не грех. Второго апреля расстояние до кромки льдов уже превышало сотню миль. Судно, подхваченное дрейфом со скоростью до семи миль в сутки, все больше удалялось от кромки льдов, вглубь «черной дыры», аналогом которой являлся трех-пятиметровый паковый лед. Но по сравнению с «черной дырой» все-таки имелось определенное преимущество: оставалась надежда на помощь с большой земли.

В начале дрейфа, используя считаные часы отпустившего сжатия, удалось вывести «Сомова» из «родильного дома» айсбергов, и с ними стало полегче, хотя чисто на психологическом уровне, ибо вскоре снова последовало сжатие и судно снова оказалось парализованным. Седьмого и одиннадцатого апреля подул благоприятный ветер, появились разрывы между ледовыми полями, и «броненосец» прошел около 25 миль в северном направлении, на выход из захлопнувшейся ловушки, которая будто играла с ним в кошки-мышки. Но воодушевление, охватившее экипаж вместе с появившимися искорками надежды, оказалось недолгим – это был последний успех пленника, и дрейф в южном направлении вскоре вернул пароход на круги своя, продолжая уносить его все дальше на юг; надежд на самостоятельный выход не оставалось.

За апрель-май расстояние до кромки достигло 500 миль и продолжало увеличиваться. На следующие непрерывной чередой циклоны, в ожидании, что самые мощные из них перелопатят ледяные поля, создав значительную зыбь, разломают многометровый ледовый покров, надеяться стало невозможно, ибо столь титаническая работа им была не под силу: даже самая мощная зыбь распространяется не более чем на 50 миль от кромки, тяжелые, многометровой толщины льды быстро гасят плоды разбушевавшейся стихии, и говорить о сотнях миль не приходится. Нужно было экономить дизельное топливо и готовиться к долгому дрейфу, все дальше уносящему от чистой воды.

Уныние и мрачные думы охватили команду. Капитан понимал, что лишь непрерывная трудовая терапия может вытащить людей из углубляющейся депрессии, в противном случае народ вскоре станет неуправляемым, неспособным адекватно оценивать обстановку и надеяться, что родина не забудет и пришлет ледокол на выручку. Сошла с ума кошка, единственное животное, разнообразившее существование на куске металла среди бескрайнего лунного пейзажа, напоминавшее о большой земле, и вскоре умерла, а ее трупик сразу же занесла непрекращающаяся пурга. Ее смерть еще более усугубила отрешенное состояние экипажа, каждый усматривал в этом перст судьбы, указывающий на него. Дошло до того, что однажды к капитану в каюту зашла целая депутация: все принесли заявления о срочном предоставлении замены в связи с опасностью для жизни, то есть что-то похожее на возмущение от отчаяния, охватившего людей, которое позднее некоторые борзописцы окрестили бунтом. После спокойного конкретного разговора с капитаном народ вроде успокоился, понимая, что тот находится в таком же положении, что и они, и будет делать все возможное для выхода из западни.

Мастер на время передал управление судном старпому, упрекавшему капитана в трусости, и новоявленный всезнайка, подергав машинный телеграф в течение нескольких часов и не получив ни малейшего результата, смущенно извинился и больше не устраивал обструкций.

Давление льда на корпус усиливалось, и уже никто не удивлялся, когда в результате торошения льдины перекатывались через фальшборт и падали на верхнюю палубу. Экипаж был мобилизован на подкрепление судового набора корпуса в трюмах, используя оставшиеся на борту строительные материалы, снабжение и бревна, хотя, по большому счету, в условиях сильнейшего сжатия все самодельные подкрепления не стоят и гроша ломаного. Несжимаемый лед способен переломать их как спички; что и говорить, если даже усиленный ледовый арктический набор корпуса не выдерживает таких напряжений.

Что-то подобное коротко и ясно выразил один из самых известных ледовых капитанов-наставников Николай Федорович Инюшкин много десятилетий назад, когда Северным морским путем из западного бассейна переправляли на восток несколько дизельных подводных лодок. На высокое совещание главного морского штаба был приглашен этот самый наставник, который молча слушал адмиралов, соревнующихся в предложениях и изобретательности, включая обшивку легких корпусов подлодок досками. Когда же его спросили, что он думает об этой идее, то умудренный ледовый капитан, к всеобщему удивлению, ответил старой как мир, самобытной и обнаженной до предела поговоркой, суть которой в том, что доски корпусу не защита, а об оригинальном ее звучании догадаются все читающие это повествование.

Но сам труд в промерзших насквозь стальных трюмах, у потрескивающего в разных местах набора корпуса мобилизовывал людей, отвлекал от тягостных дум и возрождал надежды на спасение. Само время не становилось обузой, лишь растлевающей сознание, а ускоряло свой бег, не давая темным мыслям овладеть человеческим существом.

Глава 4

Французский врач Ален Бамбар в своей книге «За бортом по своей воле», увидевшей свет в 1953 году, сделал неожиданный для того времени вывод: «Жертвы легендарных кораблекрушений, погибшие преждевременно! Я знаю, вас убило не море, вас убил не голод, вас убила не жажда! Вы умерли от страха». Свои слова он подкрепил небывалым экспериментом: за два с половиной месяца без всяких припасов переплыл Атлантический океан на резиновой лодке, потеряв 25 килограммов веса. Пережил непогоду, штормы, голод и жажду, но не сломался, что в конечном итоге спасло ему жизнь.

В продуктах недостатка не было, запас продовольствия был большим, но, как ни странно, в обстановке постоянного нервного напряжения и неопределенности у людей пропал аппетит, а кусок, попросту говоря, не лез в горло, и зачастую накрытые в столовой и кают-компании столы оказывались нетронутыми. Забегая вперед, к концу 133-дневного дрейфа весь экипаж потерял значительную часть веса, до трети и более. Оказалось, что нависшая опасность явилась сильнейшим средством для похудения, секреты которого безуспешно ищут сонмы специалистов разных категорий, зарабатывая немалые деньги на разработке различных диет, физических упражнений и таблеток. Так что женщинам, мечтающим похудеть, можно порекомендовать Антарктику с ее проблемами, с гарантией сбросить лишние килограммы.

По всем расчетам, топлива должно было хватить до середины августа, а что дальше – смерть от холода, подобно экспедиции Скотта, замороженные трупы которой покоятся в толще материка? Постоянные сжатия привели к повреждениям набора с внешней обшивкой корпуса в районе балластных и топливных танков, но, к счастью, герметичность корпуса не нарушилась, все-таки усиленный арктический хотя и трещал по швам, но держался, не чета раздавленному льдами в 1934 году в Чукотском море ледокольному пароходу «Челюскин». Сократили до минимума расход электроэнергии, обогрев жилых и служебных помещений, уменьшили расход пресной воды. Дошло до того, что выкрутили лишние электрические лампочки, оставив самые необходимые, и во всех обитаемых помещениях царил удручающий полумрак. Санитарный день устраивали дважды в месяц. Принятые меры позволили ежедневно экономить около двух с половиной тонн дизельного топлива, что очень скоро пригодилось, в противном случае пришлось бы создавать примитивные пункты обогрева, используя все, что может гореть.

Циклоны следовали непрерывным хороводом, и однажды зафиксированная скорость ветра составила 55 метров в секунду, а это почти двойной ураган!!! Несмотря ни на что, на дрейфующем судне велись и научные работы метеорологами, гидрологами и гляциологом, тем более что никогда до этого в зимних условиях исследования в таком объеме не проводились, да и проводимые эксперименты придавали дополнительные надежды на избавление. «Если делаем, значит, передадим в институт для анализов зимней обстановки».

На большой земле не спешили предпринимать какие-либо спасательные действия, полагая, что ситуация разрулится сама собой, как это уже происходило с их флагманским «броненосцем» в 1977 году: наступит разрежение, пленника вынесет на север какое-либо неизвестное течение или вновь поможет сизигийный прилив, – забывая о том, что расстояние до кромки несопоставимо с прежним. То есть ждите в море погоды, но одно дело ждать в Черном море, на виду Сочи, и совершенно другое – в зимней Антарктике. Но тот дрейф даже близко не напоминал настоящий: иной массив от станции Ленинградская и очень кстати пришедший на помощь сизигийный высокий прилив, когда Солнце и Луна находятся в одной плоскости, усиливая гравитационное воздействие, и такой мощный вздох разорвал скованные жестокими морозами ледовые поля, образовав небольшие трещины, через одну из которых «Сомов» сумел проскользнуть на чистую воду. Но для того, чтобы развернуться в направлении появившейся под кормой трещины понадобилось немногим менее двух суток, используя для этого доморощенные средства и способы, такие как попытки взорвать машинное масло с кислородом из-за отсутствия взрывчатки и дипломированного подрывника, который оказался на систер-шипе «Пенжина», следившем за ухищрениями близнеца в попытках вырваться из ледовых объятий в безопасном удалении. Вертолет смотался и привез специалиста по «диверсиям», который и организовал взрыв ропака, преграждающего путь. Общая продолжительность дрейфа в том случае составила 53 дня.

Дополнительную уверенность в благополучном исходе ледового пленения придавал еще один подобный случай, имевший место с «патриархом» антарктических экспедиций – дизель-электроходом «Обь», который в апреле 1973 года в этих же самых местах угодил в ледовый плен, продрейфовав 91 день. В какой-то степени ему повезло: дрейфующие поля вынесли его на обочину «чертовой кухни», и тот смог самостоятельно выбраться. Верховные руководители усматривали в этом систему, хотя нужно было помнить народную пословицу: «В чужом глазу соринку видишь, а в своем и бревна не замечаешь». Пословица-то не простая, а восходящая к заповедям Христа. Действительной причиной, как и в настоящем случае, являлась та же самая задержка с выходом на целый месяц, но кто же будет грести от себя, разве что глупая курица. У капитана дизель-электрохода «Обь» Сергея Волкова после того рейса обнаружили сердечную аритмию, потому он и умер спустя семь лет после злосчастного рейса, дожив лишь до пятидесяти. Поведение большого начальства походило на тех самых трех обезьян, закрывших рот, глаза и уши: « Если я не вижу зла, не слышу и не говорю о нем, то я защищен от него». Более того, чтобы скрыть бедственное положение судна и экипажа, капитану закрытой связью запретили вести открытую радио переписку, как и отправлять частные радиограммы экипажа своим семьям, сходящим с ума и не имеющим никакой информации о судьбе своих близких. Таким образом, система, не придумав ничего нового, действовала проторенным многократно путем: засекретить негативную информацию, невзирая на стенания экипажа и их береговых родственников. Нет информации – нет парохода, на всякий случай, дабы не тревожить мировую общественность, а на свою быстро накинем намордник.

Оставшийся экипаж усматривал в этом вычеркивание их из списка живых, они стали никому не нужны, и следовало забыть их имена. Как-то не увязывалось с патриотически-церемониальными словами популярной на центральных каналах радио и телевидения песни Долматовского: «Родина слышит, Родина знает…» К глубокому сожалению, система двойных стандартов – говорим одно, а делаем другое – стала привычной обыденностью, хотя, по большому счету, иначе как национальным бедствием ее назвать нельзя. В Ленинграде толпы жен и родственников штурмовали ААНИИ в надежде что-нибудь узнать о судьбах своих мужей и сыновей, но никакой информации до них не доходило – по сложившемуся обычаю, ее просто засекретили. От нашествия членов семей старались отделаться любым способом: ссылками опять же на «секретность», плохую связь и запретами, включая привлечение милиции для охраны входа в институт от нежелательных лиц, то есть их просто не пускали внутрь.

Забегая вперед, интересно обратить внимание на появившиеся комментарии уже после спасательной операции, которые столь противоречивы, с предсказаниями тех же «оракулов» всего лишь несколько месяцев тому назад, что говорить о них не имеет смысла. Всегда находится много «умников», богатых задним умом. Занимает лишь то: понимают ли они, как сами выглядят? Было широко известно еще до начала спасательной операции, что «Сомов» получил три пробоины в танках из-за пьяных выкрутасов капитана Сухорукова на станции Ленинградская, начальник спасательной экспедиции Чилингаров прямо об этом говорил. Обогрев одного танка удваивал расход топлива, и его хватало ровно до пятнадцатого августа без всяких попыток пробиться на воду. «Если бы не проблема с топливом, никто бы и не рыпнулся и, возможно, ничего с „Сомовым“ не произошло бы. Он же стоял вмороженным в поле в полной безопасности, когда „Владивосток“ к нему подошел».

Вот так меняется мировоззрение, как бы кощунственно это ни выглядело, в зависимости от складывающихся обстоятельств. Даже хамелеон может позавидовать подобной изворотливости в зависимости от ситуации, когда дело было сделано! Возможно, и в полной безопасности – убийственные фразы, лицемерные и кощунственные по своей сути. Главным же является то, что писали об этом те же самые люди, совсем недавно утверждавшие с настойчивостью и безапелляционностью пророков о скорой гибели заблудшего «броненосца», который непременно будет раздавлен льдами. Ситуация в корне изменилась, и на потребу дня нужно показать свою осведомленность и критическое отношение, замаскированное под настоящую заботу о средствах, потраченных на спасение. Такое обоснование первоначальной бездеятельности очень уж смердит и явно придумано в свое оправдание теми, у кого рыльце в пушку. А как же быть с людьми, которые были на грани помешательства? Об этом скромно умалчивается. Впрочем, ничего нового в этом не было: обычная реакция завистников, недаром говорят, что после драки кулаками не машут. Машут, и еще как. Подобные перлы всегда сопутствуют поистине большим делам, а что же говорить о событии, приковавшем к себе внимание всего мира. Это только в блокбастере «Ледокол» режиссер-постановщик Хомерики для толпы изобразил, как айсберг красиво гоняется за ледоколом. Осознавая реальную ситуацию, экипаж пытался привлечь внимание одновременной подачей заявлений об отпуске, чтобы они дошли до питерских кабинетов, помирать-то никому не хочется. Но и к женам на большой земле все же просочилась информация об истинном положении дел, и они бунтовали.

Как только «Сомов» понял, что дальнейшие попытки выйти бесполезны, Родченко сообщил в ААНИИ. Но те не сразу обратились в ММП и ДВМП за помощью мощного ледокола, где им предложили только ледокол «Владивосток». Все затихло. На что надеялись в такой ситуации, нам не дано догадаться. Возможно, прятали голову в песок, надеясь, что само рассосется, но скорее всего, боялись сообщать выше, в первую очередь беспокоясь о самих себе, драгоценных и незаменимых.

Такое ничегонеделание продолжалось до тех пор, пока «Сомов» не был обнаружен американским спутником и об этом не стало известно всему миру. Дурдом (почти сплошной) в советском королевстве. Это и послужило толчком для создания спасательной экспедиции, вопрос был лишь в том, кто ее возглавит. Чилингаров в то время был заместителем Ю. А. Израэля (председателя Госкомгидромета) по кадрам и, естественно, прямого отношения к безопасности мореплавания в ААНИИ не имел. Но по деловым качествам, кроме него, некого было послать. Направить начальника от ММФ означало подписать себе, может, и не смертный, но приговор с полной конфискацией. Выбираться из кучи дерьма Гидромету надо было самому (хотя бы пробовать). Понятно, чем им всем грозил трагический исход с «Сомовым». Руководитель правительственной комиссии по расследованию А. А. Громыко позже очень мягко намекнул на это, когда говорил с Родченко, разборки были о-очень серьезные. То есть семнадцатого марта все уже было обозначено, но протянули еще два с половиной месяца, дождались, пока зима утвердится окончательно. Да и цена жизни в России исстари гроша ломаного не стоила, так уж повелось с глубокой древности. Можно лишь предполагать, что руководство в первую очередь думало о спасении чести собственного мундира, ну а если еще и спасти удастся, то поражение и вовсе превратится в победу. Весь советский опыт на этом основывался и обладал завидной эквилибристикой, любой канатоходец позавидует. Уникальность этого спасательного рейса ледокола «Владивосток» заключается в том, что прежде ни одно судно никогда не находилось в свободном плавании и не выполняло возложенные на него задачи в самый разгар антарктической зимы в самом тяжелом в ледовом отношении тихоокеанском ледовом массиве в Антарктике.

Усложнению обстановки, несомненно, сопутствовало ухудшающееся экономическое положение страны. Избрание на пост генсека Горбачева и не слышанные ранее веяния поначалу если не поразили, то как минимум озадачили умудренный в бюрократических перипетиях партийный аппарат и руководящих советских работников, занявших выжидательную позицию. Он хорошо поднаторел в новых веяниях, прекрасно понимая, что слово не воробей и лучше всего в такие времена промолчать, не проявляя никакой инициативы. Глядишь, поговорит новый генсек, а там все назад вернется. Победить партийный аппарат никому из вождей не удавалось, и каждый раз он снова возрождался, как птица Феникс из пепла. Не стали исключением и Горбачев с Ельциным, но тогда доселе неведомые даже наедине с собой откровения нового партийного вождя произвели самый настоящий фурор, и, конечно же, руководство ААНИИ не являлось исключением: партийные назначенцы во всех случаях стояли во главе мало-мальски значимых предприятий, не говоря уже об исключительном институте. По выработавшейся советской традиции вместо того, чтобы собрать и выбросить мусор, система старалась скрыть его под ковром. Поэтому, опасаясь, как бы чего не вышло, словно персонажи Гоголя и Шукшина, старались ограничить или вовсе засекретить любую негативную информацию, прикрываясь лицемерным утверждениями о подрыве линии партии. До гласности было еще далеко. Традиция превращать поражения в победы родилась в ветхозаветные времена и год от года лишь крепла, но и тогда, еще 300 лет до нашей эры, эпирский царь Пирр после выигранной битвы произнес, что еще одна такая победа – и он останется без войска, то есть поставил под сомнение собственный успех. С тех пор выражение стало крылатым, свидетельствующим о фактическом поражении, потому что выигранное с громадными потерями сражение неминуемо приведет к поражению во всей войне. Если же убрать вторую половину, как сделали в советское время, то получалось, что так и идем от победы к победе по пути, выстланному розами. Для внутреннего потребления подготовленного населения такая нехитрая подмена не только проходила, но и создавала иллюзию исключительности. Самому Наполеону она бы даже в голову не пришла, да и не нужна была ему, выигравшему все сражения, кроме последнего, при Ватерлоо, определившего крах великих начинаний. Впрочем, сражение гениальный полководец проиграл не из-за собственных ошибок или промахов, а по вине опоздавшего к нему на помощь маршала Груши. Но это уже другая история.

Глава 5

Ивану Грозному, уничтожившему треть населения страны – одни лишь жертвы в Новгороде и Пскове составили более семидесяти тысяч человек, включая женщин, детей и стариков, по многим оценкам, – и положившему начало Смутному времени, едва не закончившемуся потерей суверенитета страны и гибелью государства, ныне ставят памятники как собирателю Русских земель. Как можно отрицать результаты Ливонской войны, когда мадьяр Стефан Баторий, избранный королем Польши, гонял его войско по всему театру военных действий? Ему ставят в заслугу завоевание Казанского и Астраханского ханств, на самом деле захваченных казачьими атаманами, чтобы получить прощение царя за свои неблаговидные дела, подобно Ермаку, завоевавшему Сибирское ханство. Хотя, вероятнее всего, эти ханства вскоре сами бы упали к царскому трону, словно спелые яблоки. Да и стоили ли они сотен тысяч казненных и загубленных жизней, включая двоюродного брата князя Владимира Старицкого со всей семьей? Сохранившиеся письма бывшего близкого друга монарха с самого детства, князя Курбского, который, почувствовав, что вот-вот и до него дойдет черед оказаться на дыбе по милости параноика царя и его опричников с собачьими головами на поясах, бежал в Польшу, наиболее правдивы и характеризуют царя во всей его псевдосвятости.

А почему же в мае 1571 года «великий собиратель» земель Русских допустил сожжение Москвы войском крымского хана Давлет Гирея с сотнями тысяч погибших и уведенных в полон? Деревянная Москва вспыхнула как порох, и обезумевшие люди толпами бежали к воде, задыхаясь и замертво падая в дыму, от которого не было видно дневного светила. Сам царь при приближении крымчаков сбежал в Ростов в сегодняшней Ярославской области, почти в двухстах километрах от столицы, обреченной на уничтожение, вместо того чтобы защищать столицу и своих подданных. Все-таки в этом его основная задача, а не в сдирании кожи с надуманных противников своего же населения. Понадобился целый год для очистки Москвы-реки от трупов. По различным источникам, тогдашний набег крымского хана стоил России восемьсот тысяч погубленных душ, при том что общее количество населения не превышало девяти миллионов человек.

Рассказывать обо всех преступлениях тогдашнего режима не хватит ни бумаги, ни времени. К глубокому сожалению, Иван Грозный далеко не единственный в нашей истории, о ком созданы мифы, не соответствующие действительности. Это снова к вопросу о стоимости человеческой жизни, которая и сейчас остается на том же уровне, что почти пятьсот лет тому назад.

Похоже, «Михаил Сомов» со всем экипажем исключили из памяти, будто его и не было, по всем условиям жанра. По словам капитана плененного льдами «дредноута» Валентина Родченко, картина в корне изменилась после обнаружения дрейфующего парохода американскими разведывательными спутниками, поначалу посчитавшими, что это очередной « летучий голландец», покинутый экипажем. Вскоре разобрались, и весь мир узнал о брошенном судне, и, конечно, вмешался вражеский «Голос Америки», который хотя и глушили, но он все равно прорывался, и семьи дрейфующих в полярной ночи узнали о действительном положении дел, почище непосланных радиограмм. И только тогда, на третьем месяце дрейфа, о них услышали, мировая огласка заставила вспомнить и «огласить весь список». Вмешалось советское правительство: нужно сохранить лицо при плохой игре. И тут все завертелось: срочно образовали межведомственную комиссию во главе с Е. Толстиковым, заместителем председателя Госкомитета СССР по гидрометеорологии и охране природной среды. В состав комиссии включили заместителя министра морского флота Тихонова и заместителя министра гражданской авиации Васина. Очевидно, что лица, занимавшие столь высокие посты, сами работать не умели и им, вне всякого сомнения, нужны подчиненные, чтобы руководить ими. Сразу же кто-то из продвинутых членов комиссии предложил направить на выручку атомный ледокол, но нашелся еще более продвинутый, объяснивший, что с 1959 года существует международная конвенция, запрещающая заход судов с ядерными силовыми установками в Антарктику. Ну а если атомоходам там делать нечего, то остаются лишь Дальневосточное и Мурманское пароходства со своими дизель-электрическими бойцами – им и карты в руки, да и переход из Владивостока будет покороче, чем из остальных ледокольных становищ. Адресовав верховное правительственное распоряжение начальнику пароходства Ю. М. Вольмеру, успокоились, а правительственной комиссии оставалось лишь ждать результатов и информировать назначенного куратора о будущих эволюциях, как и давать обнадеживающую информацию корреспондентам центральных газет мировых держав, с которыми нужно держать ухо востро, да и послать их подальше тоже не получится.

Забегая вперед, можно отметить: не подлежит даже малейшему сомнению, что больше всех выиграл начальник пароходства Вольмер, будучи уже в конце настоящего, 1985 года назначен министром морского флота Советского Союза. Успех «Владивостока», ледокола пароходства, руководимого им, явился главным доводом, перевесившим преимущества остальных кандидатов. О том, как он отблагодарил капитана ледокола, по сути дела принесшего столь желанную должность министра, мечту всей его жизни, речь пойдет впереди. Большей подлости, наверное, и быть не может.

Глава 6

Время не ждало, пришлось поторапливаться, выбирая возможного претендента среди всех ледоколов компании. Ослушаться приказа сверху себе дороже, и можно распрощаться с дальнейшими карьерными устремлениями, а если получится, то можно сорвать несомненные лавры. Ледокольная и примкнувшая к ней служба мореплавания в срочном порядке начали искать подходящий для небывалого в истории плавания ледокол и кандидатов в капитаны.

Странно, но выбор пал на линейный ледокол «Владивосток» из серии «Москва», которых в пароходстве насчитывалось целых три единицы, а ведь были еще два самых мощных в мире дизель-электрических ледокола – «Адмирал Макаров» и «Ермак», по 36 тысяч лошадей на гребных валах. У «Владивостока» мощность была всего лишь 22 тысячи, но он имел неоспоримое преимущество перед своими собратьями: меньшую на целых полтора метра осадку, а так как ледовый пленник продолжал дрейфовать в антарктических льдах, повинуясь воле течений, то совсем не исключалась вероятность выноса на прибрежную отмель, куда не сможет подойти ледобой с большой осадкой, и казавшиеся не такими уж и большими полтора метра окажутся решающими. Вероятно, осадка и готовность выйти в рейс в ближайшее время явилась решающими условиями при выборе избавителя. Впрочем, предполагая тяжелую арктическую навигацию, Дальневосточное пароходство согласилось выделить оказавшийся в выгодной позиции «Владивосток», к тому же не до такой степени востребованный в предстоящую полярную навигацию.

Ледокол «Владивосток» зимнюю навигацию 1985 года отработал в разных качествах: в Татарском проливе близ порта Ванино успешно справился со снятием с банки Восток портового ледокола «Федор Литке», наследника знаменитого ледореза, а затем занимался проводкой судов в северной части Охотского моря и обеспечением судоходства в магаданском порту. Командовал ледоколом молодой капитан Геннадий Антохин, всего лишь год назад ставший полноправным хозяином на нем, с еще сохранившейся новизной самостоятельности и морального удовлетворения от пребывания в роли, к которой он шел на протяжении десяти лет, не потерявший задора и доли рискованности в столь непростом деле. Работа в новом качестве приносила ему настоящую радость, и каждый раз, когда удавалось задуманное, в душе отражалось что-то светлое и детское, словно опять просыпаешься летним солнечным утром и смотришь на мир радостно и восторженно, широко открытыми глазами: впереди большая и счастливая жизнь, а окружающий мир прекрасен. Пройдя все ступени карьерной лестницы, он, как и мечтал, встал на пике этой пирамиды, хотя должность капитана, особенно ледового, трудно назвать карьерным успехом: для этого нужно родиться и сохранить в себе качества, от которых не загрубеет душа и работа не превратится в рутину, – просто нужно любить свое дело. Карьера в современном ее понимании есть что-то неприятное на слух, хотя в первоначальном значении слово предполагало всего лишь род занятий и их совершенствование, но время извратило само понятие, добавив негативный оттенок.