Текст книги "Петр Грушин"

«Вообще, это была непередаваемая минута, – вспоминал В. А. Жестков, – когда рядом можно было увидеть руководителя партии, правительства, с которым можно было пообщаться. И даже находясь в полусотне метров от него, мы испытывали большое волнение. Никита Сергеевич выступил с пламенной речью, обращенной к нам, работникам предприятия, с большой благодарностью. Похвалил нас за создание новейшего оружия и призвал еще больше трудиться, с большей отдачей сил и обратился к руководству предприятия, сказав, что предприятие получит все необходимое, все, что попросит руководитель, – государством будет оказана всяческая поддержка и помощь. После этого Никита Сергеевич сказал, что беседу нужно продолжить в домашней обстановке».

Заранее оговоренный жесткий регламент визита как-то сам собой скорректировался, и Хрущев пробыл в ОКБ-2 до двенадцати ночи, в столовой предприятия.

«Меня в числе других пригласили в столовую на банкет, – вспоминал А. Г. Шлапак. – На этом банкете был такой П-образный стол, в верхней части сидел Никита Сергеевич, Петр Дмитриевич, гости. А сбоку, недалеко, примерно так в метрах трех-четырех, окопалась наша группа – я, начальник литейного цеха Стрелец, начальник механического цеха Тарасенко. На столах было очень много всего, в том числе много водки. Много разных тостов было. Никита Сергеевич несколько раз поднимал тосты, но мы обратили внимание, что мы все пьем водку, а ему какой-то стоящий позади него мужичок в синенькую рюмку все время подливал из отдельной бутылки какую-то другую жидкость. Ну, и поскольку мы уже поднабрались довольно прилично, Тарасенко вдруг сказал: “А я хочу попробовать то, что пьет Хрущев“. Мы на него конечно поцыкали, но, к нашему удивлению, Никита Сергеевич повернулся назад, чего-то сказал, и этот мужик с бутылкой подошел к нам и налил нам в рюмки. Оказалось, коньяк, очень приятный, хороший коньяк».

«После „рюмки чая“, конечно, человек расслабляется, и неважно, будь он токарь, или генсек, или генеральный конструктор, они ведут себя просто как нормальные обыкновенные люди, – вспоминал Ю. М. Гусев. —Итак они повели себя за этим столом, начали петь. Никита Сергеевич, Петр Дмитриевич, Леонид Федорович Агапов, это первый секретарь химкинского горкома партии. Дошло и до старой революционной песни „Вышли мы все из народа“, которую подхватил весь зал. Пели и инженер, и токарь, и слесарь, и конструктор. Это было здорово!»

«В общем-то, я затянул песню „Вышли мы все из народа“ по недомыслию, – вспоминал Грушин. – И только пропев первый куплет, сообразил, что слов следующих куплетов этой песни я не помню. Но Хрущев ее подхватил и допел до конца…»

Восторг, который испытал Хрущев на предприятии, был просто неописуемым. Об этом потихоньку говорили Грушину люди из ближайшего окружения Никиты Сергеевича, которые сопровождали его в подобных поездках. Да и сам Хрущев не скрывал удовлетворения увиденным.

В этот день доверие руководства страны к молодому коллективу, которому едва исполнилось пять лет, но способному искать свои пути и не дающему пустых обещаний, было поднято на качественно новую высоту. Побочным, но не менее важным моментом этого визита стало последовавшее за ним решение множества самых насущных проблем предприятия, и в первую очередь жилищной. В течение ближайших лет неподалеку от предприятия появились целые кварталы жилых домов, в которых получили квартиры многие его работники.

* * *

Спустя три месяца после посещения предприятия Никитой Хрущевым, 28 марта 1959 года, Грушин стал генеральным конструктором. Еще через месяц, 25 апреля, ему была присвоена ученая степень доктора технических наук. Следующий шаг в его научной карьере состоялся 29 июня 1962 года, когда Грушина избрали членом-корреспондентом Академии наук по отделению технических наук. Кроме того что Грушин руководил предприятием, занимался научной и конструкторской работой, у него хватало забот, связанных с партийной и профсоюзной работой. Когда-то, еще в 1930-е годы, он избирался членом бюро и членом парткома МАИ, работал депутатом райсовета Краснопресненского района Москвы. Возглавив ОКБ-2, он также стал членом Химкинского горкома КПСС, а в 1959 году химчане избрали его депутатом Верховного Совета РСФСР.

Безусловно, получение подобного набора должностей, степеней, званий и «общественных нагрузок» в условиях тех лет было предопределено при условии успешной работы на основном направлении. И, конечно, Грушин любил приобретаемую им власть. Но не менее сильной его стороной было то, что он умел ее грамотно применять для пользы дела, чтобы двигать его вперед. Возможно, со стороны это выглядело несколько идеализированным, но в первую очередь власть была для Грушина не целью, а средством, позволявшим в кратчайшие сроки решать сложнейшие технические вопросы, поддерживать работу производства, переводить проектные, конструкторские и производственные мощности на решение возникающих проблем, не затрачивая времени на обсуждения и согласования.

«Грушин был чрезвычайно щепетилен при составлении и подписании бумаг, – вспоминал Р. Б. Ванников. – К этой работе он относился с такой же ответственностью, как к любой своей работе. Грушин никогда не подписывал даже самой пустяковой бумаги, если он не видел, что она будет выполнена. Петр Дмитриевич очень уважал свою подпись. Я уже не говорю, как скрупулезно он относился к подписанию каких-либо официальных бумаг. Если его подпись стояла не на том месте, он обычно, просмотрев документ, не говоря конкретно, что ему не понравилось, говорил, что бумагу надо исправить. Ко мне часто приходили с такими бумагами, не понимая, что же надо исправить. Хорошо зная характер Трушина, я говорил, что надо просто переставить его фамилию на другое место.

Идеально велось на предприятии и чертежное хозяйство. Скрупулезно вносились все изменения и никогда не нарушались ГОСТы. За эту работу отвечал очень опытный работник, начальник бригады А. И. Якубович.

Также и в своей общественной работе, когда он стал депутатом, то один раз в месяц он проводил прием жителей Химок и чрезвычайно переживал, когда не мог им помочь. Конечно, общественная деятельность отвлекала Трушина от основной работы. И носила она, в общем-то, специфический характер. Ведь развитие предприятия сопровождалось строительством города, которое по существовавшему порядку постоянно отставало от потребности и выполнялось не в наилучшем качестве. Дома сдавались с недоделками, но даже эти квартиры находили своих хозяев при зачастую странных обстоятельствах. И когда подошли следующие выборы, Трушин отказался от выдвижения в депутаты. На мой вопрос – почему? – он ответил, что большинство просьб приходивших к нему граждан касались жилья, а он в этом вопросе помочь им почти ничем не мог. Да и работа с заявлениями граждан сильно отвлекала его от основной работы».

Продолжавшийся подъем Грушина по административной лестнице, казалось, требовал и соответствующего расширения тематики, увеличения размеров предприятия, количества сотрудников. Но Грушин был противником значительного расширения штатов ОКБ-2. Иронизируя как-то над одним руководителем, в КБ которого работало свыше двадцати тысяч человек, Грушин дал такую оценку его возможностям по управлению подобной махиной:

– Ну как он может думать, что управляет своими работниками. Ведь это же все равно что выйти на берег моря и попытаться дирижировать волнами прибоя…

Решение этой проблемы пришло из авиации, где к тому времени уже был неоднократно опробован такой способ расширения тематики, как создание филиалов конструкторских бюро на базе серийных заводов. Как правило, с инициативой создания ОКБ выступало руководство завода, хорошо понимавшее то, насколько увеличится престижность их предприятия при переводе обычного серийного завода в категорию разрабатывающих предприятий.

Среди серийных заводов, изготавливавших ракеты, созданные в ОКБ-2, к середине 1958 года собственными конструкторскими бюро обладали подмосковный 455-й завод (авиационные ракеты РС-1-У и РС-2-У), 8-й завод в Свердловске и 464-й завод в Долгопрудном (первые варианты «750-х» ракет). Как правило, целями создания этих конструкторских бюро являлись разработка новых образцов ракет, модернизация разработок уже выпускаемых серийно, а также ускорение доводки и улучшение технологических характеристик ракет. Возглавлялись новые конструкторские бюро «своими» специалистами.

К лету 1958 года встал вопрос о создании конструкторского бюро на московском заводе № 41, и Грушин принял в его решении самое активное участие.

Из письма Председателя ГКАТ П. В. Дементьева заместителю Председателя Совета Министров СССР Д. Ф. Устинову:

«Постановлениями ЦК КПСС и Совета Министров СССР на ОКБ-2 ГКАТ возложена разработка и изготовление экспериментальных и опытных партий противоракет В-1000 и В-1100 и ЗУРВ-755, В-757, В-760, В-600, В-200, с модернизацией ракет В-750.

Для выполнения указанного объема работ в установленные сроки ОКБ-2 не располагает необходимыми конструкторскими и производственными мощностями.

В целях разгрузки ОКБ-2 и обеспечения своевременной отработки опытных партий противоракет и ракет В-200 прошу Вас рассмотреть на комиссии Совета Министров СССР по военно-промышленным вопросам и представить в ЦК КПСС предложения о переводе завода № 41 Московского городского СИХ на опытное производство ракетной тематики ОКБ-2 с организацией на нем филиала ОКБ-2».

Из письма заместителя Председателя Совета Министров СССР Д. Ф. Устинова, заместителя Председателя Совета Министров РСФСР В. М. Рябикова, Председателя ГКАТ СССР П. В. Дементьева в ЦК КПСС:

«… Имеющиеся конструкторские и производственные мощности ОКБ-2 оказались резко перегруженными и не могут обеспечить выполнение всех работ».

«… В связи с тем что опытная конструкторская отработка подобного типа ракет требует изготовления 120–150 ракет, а производственные мощности ОКБ-2 ограничены, еще в 1956 году при отработке „Системы-75“был подключен завод 41 для изготовления опытной партии ракет, а также на территории завода был организован филиал ОКБ-2 (отдел 30), который является калькодержателем на ракеты, переданные в серийное производство».

«… Для обеспечения выполнения Постановлений ЦК КПСС и Совета Министров СССР по созданию противоракет и ЗУР считаем целесообразным:

– перевести завод 41 на опытное производство ракет тематики ОКБ-2, возложив на него также выпуск головных партий ракет,

– организовать на территории опытного завода 41 филиал ОКБ-2 ГКАТ с лабораторной базой для проведения научно-исследовательских и экспериментальных работ».

Результат этих обращений сказался спустя несколько месяцев после посещения Хрущевым ОКБ-2. В марте 1959 года филиал был создан, и в течение года количество его работников достигло 394 человек. Руководство новой организацией было поручено М. А. Любомудрову, ранее возглавлявшему бригаду проектов в ОКБ-2.

* * *

Принятие С-75 на вооружение стало лишь первым этапом на пути превращения системы в эффективное ракетное оружие. В дальнейшем систему ждал непростой этап ее освоения в войсках. Таким новейшим оружием должна была «насытиться» территория страны, для его обслуживания предстояло подготовить десятки тысяч специалистов-ракетчиков. А на первых порах зенитчиками-ракетчиками становились артиллеристы, многие из которых в те годы относились к ракетам, как к какому-то «чудо-оружию», способному поразить любого воздушного врага. И поначалу им действительно было от чего прийти в восторг!

Так, за 10 мин показательного учебного боя в небе над Капустиным Яром один дивизион С-75 поражал до пяти целей, следовавших с различных направлений друг за другом с интервалом 1,5–2 мин. На уничтожение одной цели расходовались в среднем две-три ракеты. После проведенного поединка вся эта техника сворачивалась и увозилась.

Как вспоминал Игорь Францевич Цисарь, офицер зенитного ракетного дивизиона С-75, которому в мае 1960 года довелось вступить в бой с американским самолетом-шпионом U-2:

«Наш дивизион получил новое оружие в августе 1959 года, когда началось поточное перевооружение зенитных полков с пушек на ракетные комплексы. Происходило это на полигоне Капустин Яр. Жара, песок скрипит на зубах. Почти до горизонта вытянулись позиции дивизионов, прибывших со всех концов страны. Окончательной проверкой получаемой нами техники становилась стрельба одной ракетой по воздушной мишени. После этого дивизион должен был отправляться к постоянному месту службы. Но успех сопутствовал далеко не всем – ракеты примерно каждого пятого дивизиона теряли управление и врезались в землю. Естественно, что в проштрафившихся дивизионах возникала маленькая паника. Происходило разбирательство, и выяснялась причина. Как правило, она состояла в том, что при старте ракеты начинала вибрировать кабина управления и вся находящаяся в ней аппаратура, отключались контакторы высокого напряжения передатчиков управления ракетой. Но „голь на выдумки хитра“, и мы находили нестандартные выходы из положения, не предусматривавшиеся никакими наставлениями и уставами».

Не обошлось без принятия нестандартных решений и при первом боевом использовании ракет Грушина, которое состоялось осенью 1959 года в небе над Китаем. Появление там новейшего советского оружия оказалось как нельзя более своевременным.

Тесные политические и экономические связи, существовавшие между СССР и КНР в 1950-е годы, сделали возможным реализацию многочисленных проектов, в том числе и в военной области. Например, в соответствии с подписанным 15 мая 1953 года межправительственным соглашением в середине 1950-х годов с помощью СССР в КНР было спроектировано и построено 12 авиазаводов, в том числе 2 самолетостроительных, 2 двигательных, авиаприборостроительный и радиолокационный. Со временем эти предприятия стали базовыми для авиационной и ракетной промышленности КНР.

Одновременно с этим в КНР поставлялся и ряд образцов ракетного оружия – авиационные, тактические и зенитные ракеты, роль которых особенно возросла в связи с разразившимся в конце августа 1958 года Тайваньским кризисом. В то время широкомасштабные поставки американского оружия на Тайвань значительно усилили тайваньскую армию, в авиации которой появилось несколько высотных самолетов-разведчиков RB-57D, а в дальнейшем и пресловутый «Локхид U-2». Вооружавшие Тайвань американцы не были альтруистами – главной целью для разведывательных полетов, которые предстояло выполнять тайваньским летчикам, было получение необходимой США информации о состоянии в КНР работ по созданию ядерного оружия.

Уже за первые три месяца 1959 года RB-57D совершили десять многочасовых высотных полетов над КНР. В июне 1959 года самолеты-разведчики дважды пролетали над Пекином. Приближавшееся празднование 10-й годовщины образования КНР значительно усугубляло ситуацию с этими полетами, и вполне реальными выглядели предположения о возможности срыва юбилейных торжеств. В этой обстановке после обращения к СССР китайского руководства, в условиях повышенной секретности в Китай были доставлены пять огневых и один технический дивизион С-75, включая 62 ракеты.

К весне 1959 года первые боевые расчеты, состоявшие из китайских военнослужащих, были подготовлены к боевой работе. Одновременно для обслуживания ракетного оружия в Китай была направлена группа советских специалистов. Как вспоминал один из них, полковник Виктор Дмитриевич Слюсар:

«В конце сентября 1959 года командующий ВВС и ПВО Народно-освободительной армии Китая генерал Чен Цзюн доложил министру обороны Линь Бяо о готовности зенитной ракетной группировки ПВО Пекина к выполнению боевых задач. Мы в свою очередь доложили об этом же старшему группы советских военных специалистов в Китае – генерал-полковнику артиллерии Н. М. Хлебникову, который сообщил об этом в Москву».

30 сентября, в день празднования 10-й годовщины образования КНР, когда на праздничной демонстрации в Пекине присутствовали не только руководители КНР, но и руководство СССР и ряда других стран, все зенитные ракетные дивизионы находились на боевом дежурстве. Однако до 4 октября никаких полетов над КНР не было. Лишь рано утром 5 октября с тайваньского аэродрома взлетел самолет, взявший курс на материк. Вскоре он пересек береговую черту и направился к городу Нанкин на высоте 20–21 км. Поднятые на его перехват истребители вышли на свою предельную высоту (15–17 км), но достать разведчика не смогли. В тот день он так и не вошел в зону действия ракет С-75 – развернулся назад, не долетев 500–600 км до Пекина.

Как вспоминал В. Д. Слюсар:

«Все повторилось ранним утром 7 октября. Самолет пересек береговую черту КНР на высоте 18 км и направился в сторону Пекина. Когда он подошел к нему на дальность 400–500 км, ракетные дивизионы были переведены в боевую готовность. Одновременно в воздух были подняты истребители-перехватчики, получившие задание набрать максимальную высоту и следовать к цели. В свою очередь цель вновь вышла на 20-километровую высоту, где ее достать могли только ракеты. Радиолокаторы обнаружили цель на дальности около 320 км, командующий ВВС и ПВО, утверждавший мои команды, доложил министру обороны. Тот отдал распоряжение – если есть полная гарантия уничтожения самолета противника, огонь открыть, если нет – не открывать. Переводя с китайского, это означало, что всю ответственность я должен был взять на себя. В ответ Линь Бяо было доложено, что уверенность есть и „добро“ на пуск ракет было получено».

Вслед за этим все находившиеся в воздухе китайские летчики получили приказ немедленно покинуть зону возможного обстрела. Команда на пуск первой ракеты была отдана в 12.04 по местному времени. С интервалом в несколько секунд были запущены еще две ракеты. Все они разорвались в районе цели.

Как показало изучение упавших обломков, нарушивший воздушное пространство КНР высотный разведчик RB-57D развалился еще в воздухе и его фрагменты разлетелись на несколько километров, а летчик самолета-разведчика Ван Инцинь был смертельно ранен.

В последующие дни на месте падения тайваньского самолета побывали все высшие руководители КНР, включая Чжоу Эньлая, Линь Бяо и Джу Дэ. Уничтоживший самолет ракетный дивизион был удостоен коллективной награды «Герой 2-й степени».

В то же время, чтобы сохранить эффект внезапности и скрыть наличие у Китая новейшей ракетной техники, советское и китайское руководства договорились не сообщать о сбитом самолете. Однако уже на следующий день в тайваньских газетах появилось сообщение, что один из самолетов RB-57D во время тренировочного полета потерпел аварию, упал и затонул в Восточно-Китайском море. В ответ на это китайское агентство «Синьхуа» сделало следующее заявление: «7 октября в первой половине дня один чанкайшистский самолет-разведчик американского производства типа RB-57D с провокационными целями вторгся в воздушное пространство над районами Северного Китая и был сбит военно-воздушными силами Народной освободительной армии Китая». О том, что в этом боевом эпизоде принимали участие советские ракеты и советские ракетчики, ни в Китае, ни в СССР не сообщалось более 30 лет…

14. В меня попали!

В середине 1950-х годов постановления руководства страны о начале работ по созданию новых зенитных ракетных средств выпускались по несколько раз в год, создавая непрерывное давление на их разработчиков, заставляя вести непрерывный поиск способов борьбы со все более совершенными воздушными противниками. Не стал исключением и 1956 год, когда на фоне первых результатов, достигнутых разработчиками С-75, им было предписано приступить к решению проблемы увеличения дальности действия зенитного ракетного оружия.

Постановлением, выпущенным 19 марта 1956 года, предусматривалось начало работ в КБ-1 и ОКБ-2 по созданию системы С-175 с дальностью действия вдвое большей, чем С-75 – до 60 км. В качестве основных целей новой системы и ракеты В-850 были обозначены сверхзвуковые высотные бомбардировщики и крылатые ракеты дальнего действия, имевшие максимальную скорость до 3000 км/ч и высоту полета до 30 км.

Расплетин незамедлительно приступил к новой работе, которую, по его мнению, можно было выполнить очень быстро, если основываться на тех же исходных предпосылках и заделах, которые были использованы при создании С-75. Вскоре первые исходные данные, необходимые для начала работ над новой ракетой, были переданы в ОКБ-2, и настал черед Грушина приступать к новой работе, искать новые компромиссы, оценивать системные свойства ракеты, зависимость ее характеристик от множества факторов, каждый из которых, даже третьестепенный по важности, мог стать причиной необратимых последствий.

Уже первый проведенный им беглый анализ требований к В-850 показал, что новая ракета могла быть только двухступенчатой, а основным критерием выбора ее максимальной дальности действия должна была стать дальность автоматического сопровождения цели радиолокационными средствами С-175. По данным КБ-1, при использовании радиокомандного метода наведения 60-километровая дальность полета ракеты могла быть реально обеспечена только за счет использования однолучевой станции наведения с узким лучом, что не позволяло организовывать полет и наведение ракеты по наивыгоднейшим траекториям. В силе оставалось и требование достижения компромисса между двумя тенденциями: увеличение дальности пуска обеспечивало увеличение обороняемой зоны, а также возможность самообороны средств системы от нанесения по ним авиационных ударов, но все это одновременно сопровождалось ростом стартовой массы и размеров ракеты. Аналогичный компромисс обуславливал и выбор средней скорости полета, увеличение которой приводило к росту стартовой массы ракеты, а минимально допустимое значение определялось требованиями маневрирования ракеты на высотах до 30 км.

Весной 1957 года, после первой серии оценок, в КБ-1 было сообщено, что при 120-километровой дальности автоматического сопровождения цели дальность пуска ракеты может составить 62 км при средней скорости полета 900 м/с и 67 км – при 1100 м/с.

В целом удовлетворивший Грушина вариант В-850 должен был иметь аэродинамическую схему с четырьмя треугольными крыльями малого удлинения и рулями-элеронами на их задних кромках, иметь четыре боковых твердотопливных ускорителя и маршевую ступень с ЖРД. Масса ракеты при этом составляла около 5500 кг.

Сообщая на заседании Спецкомитета при Совете Министров о высоких характеристиках ракеты, Грушин не забыл констатировать, что какой-либо преемственности с ракетами «75-й» системы в новой работе не предвидится и по своим эксплуатационным характеристикам В-850 получится ближе к В-1000, нежели к В-750. Как отнесутся в промышленности и в войсках к подобному шагу вперед? Его преждевременность была для Грушина более чем очевидной.

Тем временем 8 мая 1957 года было выпущено очередное постановление по С-175, которым конкретизировались сроки создания В-850. Эскизный проект ракеты ОКБ-2 следовало выпустить во 2-м квартале 1958 года, начать изготовление экспериментальных образцов ракет в 3-м квартале 1959 года, начать заводские испытания в 1-м квартале, совместные – во 2-м квартале 1960 года.

Получавшим подобные директивы руководителям предприятий оставалось только «брать под козырек» и ускорять работы. Но вспомним слова Дементьева, которыми удачно пользовался один мудрый директор завода: «Вы, что, не знаете, какое постановление нужно выполнять, а какие могут подождать?» Грушин всегда знал, как отвечать на такие вопросы, и находил способы избегать административных ударов самому и не подставлять «фирму». Тем более что на этот раз на его стороне были весьма серьезные аргументы.

Еще до принятия С-75 на вооружение к Грушину приехал Леонид Иванович Горшков, возглавлявший ОКБ завода № 304, которое постепенно подключалось к работам по совершенствованию «75-й» системы. Привезенные Горшковым предложения касались выполнения работ по глубокой модернизации В-750 и, в первую очередь, по увеличению дальности ее полета.

Предложения не были неожиданными, поскольку уже с лета 1956 года в ОКБ-2 начались работы по модернизации В-750 – увеличению дальности действия до 40 км, высоты боевого применения до 30 км, скорости полета поражаемых целей до 2200 км/ч. В марте 1957 года был выпущен эскизный проект на ракету, получившую обозначение В-755. К лету, в рамках этой работы, были выполнены исследования по наддуву в полете топливных баков за счет использования скоростного напора воздуха, по обеспечению ампулизации баков для длительного хранения заправленной ракеты. В дальнейшем ракету предстояло оснастить новыми более мощными и эффективными стартовым и маршевым двигателями, разработать для ракеты новую пусковую установку. Но всего этого можно было достичь путем модернизации ранее созданных образцов, не ломая едва начинавшее разворачиваться серийное производство первых вариантов В-750. Масса и размеры новой ракеты при этом не менялись. Подобные идеи Грушин всегда горячо приветствовал и поддерживал.

И на этот раз, получив первые результаты расчетов по оценке предложений Горшкова, Грушин немедленно доложил о них руководству. Причем предложив сразу два варианта модернизации ракет для С-75: ракеты В-755, модернизированной, способной пойти в промышленность и в войска «с колес», и перспективной ракеты В-757 с маршевым ракетно-прямоточным двигателем. В обозримом будущем дальность их полета могла почти вплотную приблизиться к характеристикам, заданным для С-175.

Окончательно разрядить ситуацию с созданием новой системы удалось к весне 1958 года, когда Грушину и Горшкову удалось убедить Расплетина в том, что создание С-175 не станет скачком вперед и к нему еще не готова не только промышленность, но и он, положивший в основу построения новой системы радиокомандное наведение ракет. К тому времени также стало окончательно ясно, что для многократного увеличения дальности предстояло изменить принципы наведения ракет, и такая работа уже начинала развиваться в КБ-1 в рамках создания еще более дальнобойной системы С-200. А работы по модернизации средств С-75 Расплетин передал в ОКБ-304, сохранив за КБ-1 авторский надзор за принимаемыми там решениями. В свою очередь, проведение основных работ по модернизации ракет для системы С-75 Грушин в 1959 году передал в московский филиал ОКБ-2 при заводе № 41.

Работа по модернизации С-75 действительно прошла «с колес». Уже 7 декабря 1959 года состоялся первый пуск ракеты в замкнутом контуре управления по условной цели, в августе 1960 года завершились заводские, а в декабре – совместные испытания. 20 апреля 1961 года В-755 приняли на вооружение в составе обновленного варианта С-75М «Волхов».

* * *

Из отчета ГКАТ о работе ОКБ-2 за 1959 год:

«…Численность работников ОКБ-2 на 1 января 1960 года составляет 4140 человек, в том числе:

– Инженерно-технические работники 1699 человек,

– Рабочие 1956 человек,

– Служащие 320 человек…»

В перечислении выполненных работ и планов тогда было не принято сообщать о том, что в июне 1959 года работники ОКБ-2 впервые оказались за рубежом, на самой знаменитой французской авиационной выставке, проходившей в парижском пригороде Ле Бурже.

Начавшаяся весной 1959 года и сопровождавшаяся заполнением немыслимого количества анкет и многочисленными собеседованиями подготовка к первому выезду за границу коснулась сразу трех работников ОКБ-2. В состав этого «первого десанта» вошли заместитель главного конструктора Евгений Иванович Афанасьев, ведущий конструктор Вячеслав Александрович Федулов, начальник бригады отдела двигательных установок Виктор Иванович Ушаков. Долго подбираемый Грушиным состав был «рабочим»: с состоянием дел по созданию зенитных ракет за рубежом Афанасьеву предстояло знакомиться как руководителю разработки аппаратуры, Федулову – как ведущему конструктору ракеты, создаваемой для системы С-200, Ушакову – как разработчику двигательных установок.

Грушин неоднократно высказывал им свои пожелания о том, на что, по его мнению, требовалось обратить особое внимание. А когда окончательно был обозначен час отлета делегации, выделил им для поездки на аэродром ЛИИ свой автомобиль ЗИМ. Вылетать из Жуковского советской делегации пришлось потому, что для ее полета был выделен один из самых главных экспонатов выставки – новейший пассажирский самолет Ту-114. И уже через несколько часов после взлета гигантский авиалайнер оказался во Франции. Встреча с этой страной началась с веселых эпизодов, когда выяснилось, что в парижском аэропорту не оказалось трапа необходимого размера, чтобы сойти с такого гиганта, а подъехавший к Ту-114 тягач не смог сдвинуть самолет с места и пришлось ждать, пока на помощь ему не пришел второй.

На выставке каждому нашлось дело по душе. Всю неделю посланцы ОКБ-2 ходили на выставку как на работу. Внимательно и придирчиво осматривали ракеты, привезенные сюда со всего мира: американские «Найк-Геркулес» и «Хоук», английский «Тандерберд», швейцарский «Эрликон», их пусковые установки, наземное оборудование. Дотошно рассматривали их конструктивные особенности, достоинства и недостатки, фотографировали увиденное, заносили в блокноты все написанное на табличках, готовясь к составлению своего будущего отчета.

Париж они изучали с не меньшим интересом, но уже для другого отчета – перед семьями и коллегами по работе. И успели они здесь увидеть и сделать также немало. Подняться на Эйфелеву башню, откуда вечерний Париж представал в легкой дымке, становясь неожиданно маленьким и тесным. Посмотреть на художников Монмартра, на площадь, где когда-то находилась знаменитая Бастилия. Побывать на кладбище Пер-Лашез. Насмотреться на красные тенты уличных кафе, в которых стоимость минеральной воды всегда оказывалась дороже легкого французского вина. Побывать в соборе Нотр-Дам, на мостовой напротив, где была вделана медная звезда, от которой измерялись все французские дороги. Примета гласила, что если постоять на этой звезде, то в Париж обязательно вернешься. Но, увы, для них эта примета не сработала – никому из троих так больше и не довелось побывать во Франции.

Грушин внимательнейшим образом изучил подготовленный своими «французами» отчет, расспросил, рассмотрел сделанные ими фотографии. Самолеты, вертолеты, ракеты – всем им хватало места под солнцем в Ле Бурже. Через два года он и сам впервые полетит в Париж, на такую же выставку. Но начавшиеся в конце 1950-х годов дискуссии о том, что будет более перспективным – авиация или ракеты, уже перестали быть домыслами писателей-фантастов. Проявлявшийся все сильнее крен в сторону приоритетного развития ракетостроения, горячо одобряемый первыми лицами СССР, все активнее одобрялся и людьми науки, которым по самой сути надлежало сомневаться и анализировать.