Текст книги "Сестра Морфея. авантюрный роман"

Прощай Сибирь

В кабинете директора после ухода сотрудников милиции нависла поразительная тишина. Людмила Ивановна, в полном безмолвии, что – то писала на чистом листе бумаги и не смотрела на старшего тренера. Иногда она отрывалась от бумаги и бормотала себе, что – то под нос. Затем вновь старательно выводила буквы на белоснежном листе.

Платон в душе был премного благодарен ей, но на месте выражать слова благодарности постерегся. Для него она до сих пор была женщина – загадка, непредсказуема и не опознана. Иногда она была словоохотлива, порой «глухонемой», но чаще в её речи присутствовала буксовка, и она выдавала поток нелепых изречений. Она ходила по залу и всегда что – то писала в свой блокнот. И делала она это только во время тренировок Сергей Сергеевича, у которого с некоторых пор занималась её дочь. Платону всегда хотелось заглянуть в её блокнот, но она с ним никогда не расставалась. Даже уходя домой засовывала его глубоко в свою сумку. Он пытался отвлечь её от письма, но она была предельно сосредоточенна и постоянно заглядывала в свой блокнот и подсчитала что – то на калькуляторе. По объёму текста, который ложился на листе бумаги, можно было определить, что пишет она реферат или послание турецкому султану.

– Всё, – сказала она, когда закончила писать. – Не надо мне его денег и любовницей не хочу быть при этом упыре. Он думал, водовоза нашёл. Дудки! И с домом он обломится. Хотя он уже фундамент там залил.

Платон не понимал, о чём она говорит и, оборвав её рассуждения, спросил:

– Вы о чём Людмила Ивановна?

Она вздрогнула от его голоса и, посмотрев на него, взяла лист в руки, бойко сказала:

– А вы послушайте!

Директору клуба «Сибирь»

От заместителя Л. И. Шабановой.

Заявление.

Я Людмила Ивановна Шабанова, находясь в здравом уме, и твёрдой памяти обвиняю вас как большого корыстолюбца и не честного руководителя. С первого дня своей работы я столкнулась с грязными эпизодами связанные не только с работой, но и моей личной жизнью. Вы пытались из меня сделать любовницу, чтобы сбить цену на дом. Подумайте сами, зачем мне нужен мешок костей, который будет истязать моё тело? Или хотели чтобы я откармливала вас? Я сама впроголодь живу. Даже туалетную бумагу покупаю в Секонд Хенде. Пускай вас жена кормит, а у меня есть, кого кормить. Вы нагло обманываете всех своих тренеров, кладя им, смешные копейки в конверты при этом не забываете своей Фиме и племяннику платить по двадцать тысяч. Спрашивается за что? Я привезла за период школьных лагерей более тысячи человек, для отбора. Отбором занимался только Сергей Сергеевич, а деньги по 20 рублей за отбор собирала Фима. Теперь посчитайте, сколько она положила себе в карман за две недели, и сколько заработал Сергей Сергеевич. Итак, берём по 80 человек в день, это 1600 рублей, умножаем их на 15 дней, получаем 24000 тысячи. И это только до обеда зарабатывал Сергей Сергеевич для вас, но от этой суммы он, ни копейки не отщипнул. Зато Фима ежедневно кушала бутерброды с карбонатом и форелью и запивала их густым соком. Мне вы обещали платить по 18 тысяч, но конверт подсунули с десятью тысячами. Вы плут и наглый обманщик. И поэтому, я прерываю с вами, как и с клубом, всяческие отношения. Со всеми вопросами по продаже дома обращайтесь к моему брату Шабанову Валерию Ивановичу. Меня прошу не искать.

Подпись. Шабанова.

Закончив читать, она подняла глаза на Платона. Тот смотрел на неё и, прикрывая рот ладонью, тихо смеялся:

– Что я неправильно написала? – кокетливо повела она своими глазками.

Он встал со стула и подошёл к окну. Солнце перешло на запад и по глазам не било. Он вгляделся в большое стекло и увидал приближающий силуэт Фимы.

– Ну, вот и дочка показалась, – сказал он, – наверное, уборщицы позвонили ей за отца. А написала ты хоть и жестоко, но правильно. И это не заявление, а открытое письмо своему оппоненту. Мне понравилась твоя отповедь. Таких, худосочных типов с лисьим образом только так и лечить надо. Только твоё заявление, как – бы ты не хотела, имеет холостой смысл. Ты же официально в Сибири не оформлена. Подшивать его он нигде не будет, а скомкает и прямым ходом в урну бросит.

Людмила Ивановна перевела дыхание и улыбнулась:

– Ну и пусть, – зато он будет знать, что я о нём думаю.

На самом деле Сергей Сергеевич не одобрял её действий. Он понимал, что на фоне этого письма в семье Хаджи может разыграться очередная драма. На памяти Платона, он их практически все знал, так – как они проходили на его глазах. Он мог бы без особого труда, и отговорить Людмилу Ивановну от подобной опрометчивости. Но злость, накопленная за время работы в клубе на меркантильного директора, которую он сегодня выплеснул, подсказывала ему разумное решение. «Не мешать Шабановой».

Жена Хаджи, Лиза в бытность Сергея Сергеевича не раз приходила в спортивный зал на соревнования на тренировки, где работал Александр Андреевич тренером, и заставала его в обществе незнакомых дам. Сегодня очередь устраивать скандал подошла к его дочери Фиме.

Она молодая мама, мелководной породы с низким лбом, и такая же худая как папа с повадками лисы, не вошла, а ворвалась в кабинет и, бросив сумку на диван, презрительно посмотрела на Платона:

– Что тут произошло Сергей Сергеевич? Где папа?

– Папу твоего забрали в каталажку и выпустят, наверное, не скоро. Он в присутствии меня и милиции пытался зарезать Людмилу Ивановну опасным и холодным орудием, – сдержал улыбку Платон, скрыв от Фимы, что в руках у директора была шариковая авторучка.

Фима перевела взгляд на Людмилу Ивановну:

– Что это такое Людмила Ивановна, потрудитесь ответить?

Шабанова немного сконфузилась от смелого выпада Фимы, но взглянув в решительное лицо Платона, приняла смелый вид.

– А собственно чего я буду отвечать, вот ознакомься, – протянула она заявление Фиме.

Та выдернула у неё из рук лист и впилась в него.

Людмила Ивановна стояла напротив неё, засунув руки в карманы сарафана, и смотрела на дочь директора своими глубоко посаженными синими глазами.

– Как вы смеете писать такую ересь? – закричала Фима, когда полностью ознакомилась с заявлением. – Да я кушала бутерброды, но эти деньги я собирала. Так мне папа велел.

– Ты собирала, а я зарабатывал, – встрял в разговор Сергей Сергеевич. – Ты Фима пойми, если клуб ваш, то это не значит, что мы работающие люди должны получать меньше тебя и твоего братика. Посуди сама, у тебя в группе пять человек, – это максимум четыре тысячи, – пятнадцать процентов от этой суммы тебе должно идти на зарплату. Красная цена твоему месячному заработку шестьсот рублей, а тебе папа положил за июнь месяц двадцать тысяч. Чтобы получать такие деньги тебе нужно сдать в казну клуба сто тридцать четыре тысячи. У меня четыре группы по пятнадцать человек, а я получаю две штуки. Это разве справедливо?

Он протянул ей два конверта с деньгами брата и её.

Фима заглянула в свой конверт и, увидав там две купюры в пятьсот и сто рублей, вначале ужасно растерялась. Потом вспыхнула на мгновение, смахнула с щёк выступившие слёзы, но быстро мобилизовалась и, негодуя, бросила в сердцах:

– Какое вы имеете право определять мне заработную плату. Не забывайтесь, вы здесь никто.

– Мы здесь с тобой на одном уровне пребываем, ни ты, ни я, как и другие тренера, официально не оформлены. Все мы здесь по статусу батраки, только папа тебя облизывает как сахарную курочку, а нам шиш показывает и тот не маслом, а с горчицей.

Она хотела ему возразить, но он, подошёл вплотную к ней и прижал вертикально свой указательный палец к её губам.

– С завтрашнего дня я здесь никто, – прошептал он. – А сегодня я старший тренер, и в отсутствии твоего папы имею полное право распределять заработную плату каждому по труду.

Пока он нашёптывал Фиме о своих правах она, поймав момент, попыталась укусить его за палец, сильно щёлкнув зубами. Но он вовремя отдёрнул руку. И погрозив ей тем же пальцем, в шутку сказал:

– Ну, вот Александр Андреевич уже и рептилию на меня свою спустил. Надеюсь, твои укусы не ядовиты?

Людмила Ивановна заразительно засмеялась. Такой весёлой её Сергей Сергеевич ещё ни разу не видал.

– Интересная история, – разнежено протянула Фима и потрясла заявлением, в который она вцепилась как в свою незаслуженную зарплату.

– Пускай Людмила Ивановна выйдет из кабинета и на улице демонстрирует свой гомерический смех, а мне нужно с вами Сергей Сергеевич посекретничать.

Людмила Ивановна смеяться не прекратила, помахав неизвестно кому рукой, без пререканий покинула кабинет.

Фима прошла к креслу отца и опустила в него свой костлявый зад.

– Сергей Сергеевич, вы много не знаете, – произнесла она. – На нашу семью обрушилось большое несчастье. Отец набрал кредитов кучу и задолжал бандитам крупную сумму. Вот они его и держали в погребе две недели на хлебе и воде, пока мы с мамой и братом не вернули им часть денег. Осталось достать двести тысяч и тогда они отстанут от папы. Он ещё дом не купил у Людмилы Ивановны, но уже нашёл покупателя на него. Так серьёзно его прижали нехорошие дяди. Это основная причина низкой заработной платы всего персонала клуба.

– Кроме тебя и твоего брата, не считая твоего папы, – заметил он. – Так что ж мы ваши семейные финансовые проблемы на своих шеях должны выносить? – возмутился Сергей Сергеевич. – Он бывший сотрудник КГБ и так глупо влип в денежный круговорот. Мне это не понятно?

В ответ на его слова она скупо улыбнулась.

– Успокойтесь вы, – КГБ это звучит только грозно, но там разные должности были. Папа мой, например хоть и офицер, а охранял мясо от жуликов и крыс. Представьте себе, он уже не знает, как выбраться из этого порочного круга, в который его затянули обстоятельства. Он думает, передумает и ничего не может придумать.

У неё дыхание приостановилось, и глаза моментально увлажнились.

«На жалость бьёт, – подумал Сергей Сергеевич, – но ничего не получится. Мне и не такие номера приходилось в жизни видать. Деньги распределены по справедливости и возвращать их Фиме я не намерен».

Он встал со стула, заглянул ей в глаза:

– А не надо думать и передумывать, ему надо в первую очередь бросить бухать. Пьянство и коммерция вещи несовместимые. И второе, – заставить обязательно вас с братом работать. Тогда твой папа будет иметь счастливый вид. А взваливать своё тяжкое бремя на штат не совсем порядочно. Здесь рабов нет!

Дальше продолжать с ней разговор было бессмысленно, и он направился к выходу, не обращая внимания на её плачевные сетования.

Вот и познакомились

Он вышел на улицу. Людмила Ивановна сидела в тени у входа на скамейке установленной под большим абрикосовым деревом и обмахивала себя китайским веером.

– Не ожидал от тебя, что ты примешь мою сторону, – сказал Платон, – присаживаясь рядом с ней.

– Дура потому что вот и понесло меня. Никак не могу остановиться, когда чувствую несправедливость. Сколько раз зарекалась молчать в любой ситуации. По секрету тебе скажу, только ты не смейся. Меня в городе большинство учителей из разных школ называют Людкой – Мутовкой. Кличка, какая – то тюремна, Сродни Соньке – Золотой ручке и Мане – Облигации.

– Я бы сказал революционная, – улыбаясь, поправил он её, – свой след в нашей истории оставили революционерки, как Надежда Крупская, – у неё партийная кличка была – Рыба. А Ленин её называл ласково Минога. Розалию Залкинд чекисты нарекли двумя кличками, Демон и Землячка. А Анку Пулемётчицу, разве не помнишь?

– Тебе смешно, а у меня из-за сегодняшнего дня накрылась работа, поездка в Лондон, и вообще жизнь перевернулась. Завтра пойду новую работу искать.

Она порылась в сумке и, достав сигарету, закурила, пуская в воздух сизое облако.

– Хотя к этому всё шло. Он меня на пятый день пригласил в сауну на второй этаж. Я думала, там компания будет. А он закрыл дверь и приказал раздеться догола. Я возмущаться не стала, сослалась на женские проблемы, которые у нас бывают ежемесячно. Только тогда он отстал. Рассказывал мне, как он со своим могущественным родственником Смородиным, полмира за казённый счёт объездил. Но напоил и накормил меня в тот вечер как на пиру у шейха.

– А ты была у шейха на пиру? – спросил он.

– Я даже на свадьбах за свою жизнь ни разу не гуляла. Чем взрослей становлюсь, тем больше нужду испытываю. И всё оттого, что у меня характер непримиримый. Как только со своей праведностью вылезу, так и прощай работа. Замуж бы выйти, да никто не берёт.

…Он посмотрел с состраданием на её трагическое лицо и ему, почему, то больно стало за неё. Хотелось успокоить и даже приобнять как пионерку на слёте, но по жизненному опыту он знал, что даже слабые элементы ласки многих женщин приводят к плачу и нередко к рыданиям. И чтобы не прерывать разговор, он ей выдал нравоучительную тираду:

– Характер трудно перестроить, – особенно женский. Жизнь может измениться, но люди вряд – ли. Дичайший раскол в обществе очевиден. Ну, может быть в бане, там все нагишом моются из оцинкованных тазиков, ещё в муравейнике. Живя в одном колхозе, муравьи все одинаково работают, одинаково и тлей доят. Даже на кладбищах люди лежат в разных гробах и разных почвах. Так что на будущее придерживай себя от искушения восстановить где – то жизненную справедливость. Я ведь с директором и без тебя бы прекрасно справился, а ты взялась и высунулась. И в итоге осталась без работы и сделку с продажей дома сорвала.

Он замолчал и взглянул на неё.

Она с любопытством смотрела прямо в его глаза. Создалась небольшая молчаливая пауза, которую неожиданно прервали поющие на дереве птицы. Она задрала голову наверх и стала подсвистывать им, надеясь, что птицы ещё больше будут разливаться, но они замолчали.

– Людмила Ивановна, для того чтобы птицы поддержали твой свист, нужно свистеть в мажоре, а не в миноре. А ты их своим реквиемом перепугала, вот они и замолчали.

Она выбросила недокуренную сигарету под ноги и полезла опять в свою сумку. На этот раз она достала свой альбом с авторучкой и развернула чистый лист.

– Теперь давай запишем?

– Что именно? – удивился он.

– Все умные слова, которые ты мне выдал на этой лавочке.

Он ещё больше удивился.

– Для чего тебе это?

Она замялась и смущённо заявила.

– Хочу быть такой же умной, как и ты. В этом блокноте, как на магнитофоне все твои речи зафиксированы. Кончится блокнот, новый заведу.

– Боюсь, что твой бумажный магнитофон завтра уже сломается. И мы вряд – ли будем рядом. Я завтра пойду устраиваться в детскую спортивную школу. Там открыли отделение настольного тенниса, а тренеров пока нет.

– Тогда помолчи несколько минут, я сейчас быстро стенографирую твою текстовку, а потом у меня будет к тебе очень важное предложение, от которого ты вряд – ли откажешься.

С северной стороны потянуло ветерком, и ему в нос ударил едкий тошнотворный запах пота, исходивший от Людмилы Ивановны.

– Тогда пришла моя очередь курить, – сказал он и, встав со скамьи, подошёл к урне, похожей на вазу.

Пока она писала, он стоя курил, пытаясь предугадать, что же за предложение ему уготовила эта чудотворная женщина. Она только что своими усилиями ради него окончательно доконала клуб Хаджи.

«Вместе работать с ней и дальше, то он будет категоричен. Эта женщина, даже не знает, как правильно держать ракетку. А может, у неё на примете для меня работа есть приличная, посмотрим, – выход за ней. Явно она не хочет со мной прощаться и это, скорее всего, связано с дочкой. Всё – таки за месяц тренировок я Янку научил играть накатами слева и справа. Ладно, чего гадать, сейчас „магнитофон“ заполнит и выдаст своё предложение».

Он наблюдал за ней. И когда она засунула свой блокнот в сумку, выкинул недокуренную сигарету и подошёл к скамье.

– Сергей Сергеевич, у тебя нет желания поближе со мной познакомиться? – неожиданно выпалила она. – Я здесь живу недалеко. Сейчас зайдём в магазин, возьмём выпить, хорошей закуски, и мы с тобой отпразднуем нашу совместную отставку.

– Неправильная формулировка. Не отставку, а наш с тобой героический поступок! Я согласен, – но ненадолго. В семь вечера я обязательно должен быть дома.

Она сделала губы рюмочкой и с недоверием покачала головой.

– Ты же холостой, кто тебя там ждёт?

Пришло время удивляться ему:

– Кто тебе такую ерунду сказал? – изумился он. – Я с женой живу больше сорока лет и у меня уже трое внуков.

Она поднялась со скамейки, медленно посмотрела по сторонам и, задержав свой взгляд на окне Хаджи, со злостью произнесла:

– Это сучка, – дочка его зубастая мне наплела. Сказала, что тебе сорок пять лет, разведён и имеешь помимо трёхкомнатной квартиры дом на берегу Азовского моря.

В ответ он улыбнулся своей обаятельной улыбкой.

– Ты знаешь Фима практически главнее папы в клубе. А начальники большие шутники от безделья, – так говорил шеф гестапо Мюллер. Нормально она мне возраст занизила и развела без суда, – словно обрадовавшись, выдохнул он. – А, всё остальное, чистая правда. Только Фима забыл тебе сказать, что на моём валютном счету лежат восемьсот тысяч долларов, – назвал он ей пришедшую в голову сумму, чтобы посмотреть на её реакцию.

Но реакции как таковой вроде бы и не было. А может это тоже своего рода реакция. Услышав про валютный счёт, она просто-напросто потеряла дар речи, схватила его за руку и поволокла через дорогу в магазин.

– Так водку Герб 0,75, в корзину, – диктовала она, – грибы опята маринованные 1 литр, – в корзину, колбаса три сорта – в корзину, крылышки копчёные 1 кг, – в корзину.

За пять минут она забила корзину доверху и, отказавшись от денег Сергея Сергеевича, пошла к кассе. За продукты с неё взяли две тысячи.

– Ты не слишком много набрала? – беря один пакет у неё из рук.

– Так кушать хочется, а у меня в холодильнике, только полбуханки хлеба и полбанки томатной пасты хранятся. Сейчас забью холодильник. Жить будет веселей.

Через пятнадцать минут они уже переступил порог её квартиры. Их встретила дочь Яна. Взяв пакеты у матери, и тренера она прошла в кухню.

– Дочка пока не выкладывай ничего. Возьми сверху мороженое и полижи его, но не кусай а, то горло опять заболит. А я Сергею Сергеевичу покажу свои покои, и сядем за стол.

Она провела его в гостиную. Сразу в глаза бросилась аляпистая картина попугая в роскошном багете.

– Это что за зверь такой? – кивнул он на картину.

– Это не зверь, а попугай из космоса, сама написала! – гордо заявила она. – В Англии хотела продать её, но, увы, – мои мечты накрылись разбитым корытом.

…Платон понять не мог, всерьёз она говорит или под дурочку косит, но он без труда определил, что такому разноцветному монстру место только в галереях психбольниц.

– Да ты Людмила Ивановна особо не сожалей об Англии. Если бы ты там нашла покупателя на свой «шедевр», то в Россию долго бы не вернулась.

– Это почему?

– В стране туманного Альбиона, есть знаменитый на весь мир дом под названием «Бедлам», то думаю, тебя и твоего покупателя закрыли бы в него. Чтобы бы вы вдвоём более серьёзно поработали над образом космической птицы. В космосе все птицы имеют цвет солнца, а у тебя здесь вероятно вся цветовая гамма собрана, а главного, цвета нет. У тебя тут сплошная художественная гипербола. Да и масляные краски нужно класть на грунтованный холст, а не на ватман.

– Я тебе мама говорила, про холст, – показалась в дверях сухопарая Яна, облизывая мороженное на палочке, – а ты и так не дурно будет.

– Тебя не спрашивают, марш на кухню, – прикрикнула она на дочь, тоже мне искусствовед нашлась и, заглянув в лицо Платона, поинтересовалась:

– А что в этом Бедламе одни художники находятся?

Сергей Сергеевич не переставал удивляться её скудной эрудиции. Ему казалось, что про знаменитую психиатрическую больницу в Англии знал каждый ребёнок.

– Почему же художники? – там и писатели живут и композиторы. Короче вся творческая элита. Там они проходят курсы по повышению квалификации. А ещё к ним на отдых заглядывают короли, императоры, султаны и даже пришельцы из космоса.

– Я бы согласилась побывать в этом доме, – таинственно заявила она, – но боюсь знаменитостей. С ними разговаривать в конфуз попадёшь.

– Не попадёшь, – убедительно заявил он, – они все лопочут на своих языках.

– Тогда начну досконально английский изучать. Одну фразу я уже выучила, которая не даст мне с голоду умереть.

Alms for the poor woman one pound of food? – Без запинки произнесла она.

Он с трудом сдержал себя, чтобы не засмеяться и, взяв её под локоть, потянул на кухню.

Он понял, что она сказала и громко рассмеялся.

– Ты разобрал сейчас, что тебе иностранка сказала? – спросила она.

– Да конечно, – перестал он смеяться. – Женщина попросила у меня, чтобы я ей фунт подал, чтобы она с голоду не окочурилась. А какой именно фунт не пояснила. Толи фунт орехов, толи фунт куриного помёта, или фунт стерлингов. И произношение у тебя было не ахти. Похоже на мордовское – рязанское. И ты что в Англию собираешься ехать в качестве нищей? Там своих девать, наверное, некуда?

У неё на лбу пробились капельки пота, а кожа на худых щеках побледнела. Это было выражение её недовольства, о котором он ещё пока не знал.

– У меня такое ощущение сейчас, будто ты меня отстегал по щекам, Тебе не понравилось моё произношение, и картину забраковал. А она всем понравилась, кому я её показывала.

– Пошли за стол, об искусстве позже поговорим, – сказал он ей.

В прихожей он заметил стопу оригинальных коробок.

– А это что у тебя, – поинтересовался Платон.

– Сковородки, – мой дополнительный паёк. Вбухиваю их от фирмы по всему городу. Клиентам такую пургу про них несу, что они сходу у меня их разбирают. А действительно ли они чудодейственные не знаю. Но твёрдых двести рублей с каждой сковороды я имею.

– Не боишься? – спросил он.

– А чего бояться?

– Что кто ни – будь, тебе этой сковородой по голове пригладит.

– Я знакомым не продаю, предлагаю их по организациям. У самой – то у меня старая чугунка стоит, от матери досталась. На эту прелесть денег всё не хватает.

На кухне Платон стал серьёзен. Горы немытой посуды и почерневшие кастрюли на плите моментально испортили ему настроение. А на мутное окно с обильными подтёками, вообще противно было смотреть. С неопрятной женщиной идти на сближение ему, почему-то уже не очень хотелось.

Она заметила его неодобрительный взгляд на состояние кухни.

– Не обращай внимания на бардак, – оправдывалась она, – со вчерашнего вечера посуду помыть некогда.

– Садись, – поставила она ему табурет с меховой накидкой. – А я сейчас быстро затолкаю ненужные нам продукты в холодильник и мы с тобой гульнём на полную катушку.

Он сел, уперев руки в колени, спокойно и неторопливо заговорил.

– А окно Людмила Ивановна у тебя не чище, чем в кочегарке. Витамин «Д» от солнца через, такое стекло никогда поступать не будет. Вас две женщины в доме, выберете день и займитесь генеральной уборкой.

– Янка это камень в твой огород, – перевела она критику гостя в адрес дочери, – ты всеми днями дома, а я на работе. Неужели трудно привести квартиру в надлежащий вид?

– А, – А, – Я, – Я, – пыталась она, что – то сказать в своё оправдание.

– Не акай, и не якай, а подымай с завтрашнего дня попку от телевизора и принимайся за уборку. А сейчас быстро вымой пять мелких тарелок под закуску и принеси Сергею Сергеевичу пепельницу из зала.

…Пепельницу она принесла, но с горкой окурков.

Людмила Ивановна покосилась на пепельницу и, резко схватив её, выкинула всё содержимое не в мусорное ведро, а в окно, чем ещё больше поразила гостя. Теперь он знал, от чего у неё стекло потеряло прозрачность.

Когда стол был приготовлен, она и Яна сели к столу. Поставив дочке отдельную тарелку с разносолами и лазоревый сироп в графинчике Людмила Ивановна, сказала:

– Яна завтра ты на тренировку не пойдёшь. И ты больше заниматься в Сибири не будешь. Найдём тебе другую базу, но тренер будет всё тот – же Сергей Сергеевич. Мы сегодня с ним окончательно порвали с клубом.

Яна расправлялась с куриными крылышками и, услышав неприятную новость, насупилась:

– Мам я тебя, что – то в последнее время совсем переставала понимать. Где твой богатый новый лист? Где Лондон?

– Яна обстоятельства в жизни бывают сильнее людей, – вступился за мать Сергей Сергеевич, – сегодня они нас частично победили, а завтра, думаю, всё образуется. Мы не проиграли. Будем с тобой заниматься на другой спортивной базе. Вопрос я этот решу.

– И продажа дома у нас обломилась, – огорчила она вновь дочь. – Мой придурочный брат и твой дядя, слышать не желает ни о какой продаже. Хаджа ещё не знает, но вчера Валерка вечером приехал с больницы и прогнал строителей с участка.

– Ой, мама! – вскрикнула Яна, – да ты понимаешь, что строители там уже возвели нулевой цикл и обложили его красным кирпичом. Сейчас Хаджа с тебя деньги будет просить за сделанную работу.

– Знаю я всё, а ты забирай своё корыто и иди к себе. Нам с Сергеем Сергеевичем посекретничать надо.

Яна взяла тарелку и ушла с ней в свою комнату.

– Инжир ему в зубы, – крикнула она дочери в спину, – я его что под автоматом заставляла дом возводить. Куда он спешил, оформил бы бумаги и строил. Пускай теперь долбит бетон. Он ему дороже обойдётся, чем заливать, – захохотала она.

– Что действительно он нулевой цикл сделал? – открыв рот, – спросил Сергей Сергеевич.

– Давай выпьем вначале, а после я тебе расскажу. Вот этот сироп можно добавлять в водку, – постучала она пальцем по графину. – Это эликсир жизни. Нервы успокаивает лучше любых таблеток и убаюкивает хорошо без всяких колыбельных песен.

Она открутила пробку от бутылки и налила по пол стакана водки ему и себе. Они выпили и закусили. Вытерев свои губы замусоленным фартуком, она внезапно расхохоталась.

– Мне с этим домом ужасно везёт. В позапрошлом году, когда умерла мама, брат мой надолго попал в больницу. Я хотела продать его. Пришли покупатели, мы с ними поторговались и они мне дали задаток триста тысяч. Обещали в конце сентября отдать оставшуюся сумму, после того как они соберут окончательную сумму и оформят купчую. Они, значит, жили всё лето в доме, собрали богатый урожай. А в октябре заявились ко мне и потребовали вернуть задаток. Сказали, что передумали покупать дом из – за медведки, которая бесчинствует у меня в саду. А где мне эти деньги было взять. Я же сразу задолженность за квартиру в 150 тысяч заплатила, кредит закрыла и долги раздала. Говорю покупателям, что так не делается. Либо вы берёте дом. Либо задаток я вам не верну по той причине, что на него мы никаких бумаг не оформляли. И закон будет на моей стороне. Они, видишь ли, оказывается, на нашей улице нашли дом свежее и дешевле, – вот и хотели меня обдурить. А отец узнал и прогнал их, – он же по соседству с мамой живёт. Так что эти горе – покупатели помыкались и ушли ни с чем. Только сказали, чтобы мы эти деньги с отцом приберегли на похороны. Вот уже два года прошло, а нас похоронить не могут.

– А что у тебя мать с отцом в разных домах жили? – закурил сигарету Платон.

По соседству они жили последние двадцать лет. Как мать съехала на голову, так отец переселился с братом жить в отчий дом. Но на протяжении всех этих лет мы все общались между собой, только у нас экономическая политика была у каждого своя.

– А что мама голову ушибла сильно? – допытывался подвыпивший Сергей Сергеевич.

– Ушибла, ушибла, да так сильно, что психбольница стала для неё родным домом. А брат у меня в неё пошёл. Даже ещё дурнее матери. Не понимаю, как его в охранную контору взяли работать? Если Хаджа придёт к нему со своими вопросами, то он может и за топор взяться. Для него это самоё популярное оружие. Придурок ещё тот. А жмот неимоверный, – моей Янке ни разу конфетки не купил.

– А отец как?

– Отец золотой человек, на гармошке играл на свадьбах. Сейчас не играет, гармонь порвал, а на новый инструмент денег жалко выкладывать. Ждёт когда я ему куплю. Я, конечно, помню про его желание. И куплю её, если он прекратит мне нотации как с трибуны читать. Он же мне квартиру купил, вот и я ему тили – пили куплю. Пускай молодость вспоминает.

– Да крепко ты наказала Хаджу, – покачал он головой. – Не приведи бог, иметь такого врага как ты. А с виду не скажешь, – посмотрел он на неё оценивающе. – Со своей фотографией ты замуж точно выйдешь. Это я тебе говорю, как знающий толк в женщинах мужчина. Только окна в квартире обязательно вымой.

Она затаила дыхание:

– Да чёрт с ними этими окнами, – махнула она рукой, – а ты пошёл бы за меня, если был одиноким?

– Побежал бы, но в какую сторону, пока не знаю?

Он окинул глазами, стол с закуской, произнёс, – наливай поочередной. Пить так, пить!

– За это стоит выпить, – наполнила она стаканы, – меня завидно оценивают только деревенские увальни. Если ты из меня сейчас огородницу не сплёл, то быть мне скоро женой, любимого мужчины.

Она капнула себе и ему в стакан лазурного цвета сиропу, но ему показалось мало, и добавил ещё граммов пятьдесят.

После этого стакана, у него закружилась голова. Последние слова, которые он услышал.

– Доченька, иди на улицу погуляй, Сергей Сергеевич перенапрягся сегодня. Ему отдохнуть необходимо, – и он провалился в неизвестность.

Он открыл глаза на чужом диване, когда за окнами вечерело. Перед глазами старомодный абажур, лимонного цвета и потолок обклеенный обоями. Не поняв, где находится, повернул голову на стену и, увидав космического попугая, вспомнил. Он тут же принял сидячую позу и встретился глазами с Людмилой Ивановной. Она сидела в кресле и довольно улыбалась.

– Вот мы и познакомились с тобой близко Сергей Сергеевич! Но употребляешь ты мало. Я наравне с тобой выпила и ничего. А ты в улюлю сразу ушёл. Пришлось нам с Яной тебя сюда притащить.

Он пальцами протёр глаза:

– Ничего не помню, но голова, какая – то тяжёлая стала. Ты мне случаем ни капнула в водку сонников?

– Ты сам себе накапал синяка.

– Не понял? – захлопал он глазами.

– А чего тут понимать, – сироп для меня варит отец, из корней и цветков синюхи лазоревой. Ещё её называют греческой валерианой. Она в десять раз сильнее обычной, нашей валерьянки. Её по чайной ложке нужно пить, а ты полстакана её ухнул. Вот тебя и скосило.

Он вспомнил про графин с переливающим лазоревым цветом жидкостью и произнёс:

– Прости, я пошутил. Но этот сироп хорош при бессоннице. Попроси отца, чтобы мне пузырёк сварил? А сейчас покажи мне туалет?

Она проводила его к туалету и включила свет.

В туалете он обнаружил, что у него расстегнут гульфик на джинсах, а на трусах мазок от губной помады. От догадки в груди непонятно ёкнуло. И мгновенно внизу заломило.

«Это она со мной познакомилась, когда я был без чувств. Ну ладно я должным не останусь», – подумал он и вышел из туалета.

Допивать он водку не стал с ней, но обещал на следующий день прикончить остатки.