Текст книги "Интегративная танцевально-двигательная терапия"

Подробно рассматривая развитие танца на Западе, мы наглядно видим, что танцевально-двигательная терапия зародилась и получила свое развитие там. Но сегодня в современной российской психотерапевтической и психокоррекционной работе мы сталкиваемся с сильным влиянием Востока, его традиций и многочисленных направлений духовного развития человека. Синтез западных и восточных практик очевиден и в современном развитии танцевально-двигательных методов в России. Поэтому рассмотрение истории развития танца на Востоке даст полноценную картину современного использования танца как средства психологического воздействия.

И начнем мы с Индии. В соответствии с индуистской легендой, мир был создан танцующим богом Шивой. Своим божественным танцем Шива уничтожил враждебных ему демонов, и с тех пор боги всегда танцевали. Танец рассматривался как явление божественное, дар богов человечеству. Примерно в V в. н. э. мудрец Бхарата в трактате «Натьяшастра» сформулировал художественные принципы танца и систему обучения, а также запечатлел строгие правила языка жестов.

В санскрите «танец» и «драма» обозначаются одним и тем же словом – «натья», что отражает неразрывность этих понятий. Бхарата говорит о «нритье» – выразительном танце-пантомиме, который излагает целую историю, и о «нритте» – чистом танце ради танца, в котором танцующий полностью отдается стихии ритмов.

Как и все восточные танцы, индийский традиционный танец связан главным образом с верхней частью туловища. Существуют правила, касающиеся позиций ступней – на полу и в воздухе – и разных приемов исполнения движений ногами. Индийский танцовщик обучается также спиралевидным движениям и прыжкам. Язык кистей рук – мудра – прекрасен в своем многогранном символизме. Есть правила (хаста), которые определяют также движения, связанные с туловищем, плечами, предплечьями, шеей. Существует 24 типа движений одной кистью, 13 типов движений двух кистей рук в 10 движений руки целиком, 5 типов движений для грудной клетки и по 5 типов для торса, живота и бедер. Далее, есть типы движений для шеи и для бровей, а также 36 типов взглядов, выражающих разные эмоциональные состояния.

Традиционный танец в Индии культивировался главным образом девадаси – храмовыми танцовщицами, которые, особенно на юге страны, поддерживали жизнь классического танца бхарата натья. Натья – по происхождению своему храмовый танец, часть религиозного обряда, и считается, что системы хаста и мудра были созданы для сопровождения пения священных гимнов Ригведы. В репертуар исполнителей бхарата натья, кроме лирических и пантомимических танцев, входит также науч – песня-танец.

Катхакали – стиль, культивируемый главным образом на западном побережье юга страны, – может быть охарактеризован как мистерия индуистской традиции. Этот танец, сочетающий в себе элементы пантомимы и драмы, берет начало в древнеиндийских эпосах Рамаяна и Махабхарата. Исполняют его обычно мальчики и молодые люди; они играют и женские роли, гримируясь и облачаясь в фантастические одежды.

Сильно стилизованные танцы бхарата натья и катхакали во многом отличаются от двух других классических стилей танца, зародившихся в Северной Индии. Катхак – это танец жрецов-браминов, которые излагали с помощью танца и пантомимы историю своего вероучения. Мусульманские завоеватели, не признававшие никаких изображений божества, запрещали все религиозные танцевальные обряды и стремились сделать из «катхака» простое увеселение. Катхак – очень ритмичный танец со стремительными поворотами. Притопывание ногами в ритм аккомпанирующих барабанов постепенно убыстряется; мимика танцующего – естественная, а не подчиненная канону.

Стиль северо-востока Индии – это манипури, близкий общему духу танцев Восточной Азии. Некоторые виды манипури исполняются очень энергично, вплоть до применения акробатических приемов; для других видов типичны скромное достоинство и изящные раскачивающиеся движения, как в народных танцах. Индийский мыслитель и поэт XX в. Р. Тагор выбрал именно стиль манипури для занятий танцем в созданном им университете в Шантиникетоне (недалеко от Калькутты). Деятельность Тагора сильно повлияла на возрождение традиции классического индийского танца. Знакомя с искусством танца, индийский учитель (гуру) одновременно обучает философии жизни.

Наши знания о классическом китайском танце почерпнуты в основном из труда актера XX в. Мэй Лань-фана, где сведены воедино отрывочные сведения из документов предшествующих эпох. Опера и драма в Китае имеют сильно стилизованную, полную условностей форму; пение, игра на инструментах и сценическое движение – неразрывные составляющие мастерства китайского актера. В китайском драматическом театре сохраняются многочисленные приемы классического национального танца, хотя сам танец в чистой форме находится здесь в подчиненном положении. Поскольку в китайском театре почти нет декораций, движение и жест несут большую смысловую нагрузку. Столь же важны аксессуары: каждый из них, будь то кресло, стол, шест, кораблик, зонт или веер, являет собой доступный для зрителей символ. Например, свеча в вытянутой руке обозначает, что действие происходит в темноте, хотя при этом сцена может быть залита ярким светом.

Приемы женского и мужского танцев в корне различны. Для мужского танца характерны расставленные колени и растопыренные пальцы рук. В женском танце существует семь типов, каждый со своей жестикуляцией и своим костюмом. Обращают на себя внимание прямая спина и семенящие, почти незаметные шажки танцовщицы; при всей скромности поведения всегда выразительны движения головы. Манипулирование «подобными струящейся воде» рукавами – они шьются из кусков белого шелка длиной в 90 см – представляет собой один из самых изящных и самых трудных элементов техники танца.

Влияние индийской и китайской культур на народы Юго-Восточной Азии во многом определило бытование в этом регионе соответствующих танцевальных стилей и приемов.

Танцевальная драма Бирмы берет свои истоки в древних языческих культах. Их следы до сих пор очевидны в бирманских буддистских церемониях с ритуальными танцами, исполняющимися танцовщицами в состоянии, подобном трансу. Цель этого ритуала – нат-пве – заклинание 37 змееобразных богов добуддистской эры.

В XVIII в., когда Бирма завоевала Сиам, бирманские исполнители попали под воздействие строго регламентированных традиций сиамского театра и драмы. При этом танец – до сих пор излюбленный вид искусства в Бирме. Обычно профессионалами являются мужчины, их танцевальные приемы основываются на старинном танце нат-пве, который в древности исполнялся женщинами.

Характерная позиция бирманского танца – наклоненная вперед спина и согнутые колени. Лица танцоров застывают в стереотипной улыбке. Движения кистей подчинены старинным правилам и соответствуют установленным позам, язык жестов отличается утонченностью.

Исторически регион Индокитая, включающий современные Лаос, Камбоджу и Вьетнам, являлся местом, где смешивались влияния Индии и Китая. Индийское влияние ощутимо в танце как таковом, в то время как воздействие Китая очевидно прежде всего в нарядах танцоров. Специальные остроконечные украшения на плечах сообщают человеческим фигурам очертания, напоминающие пагоды. Костюмы унизаны полудрагоценными камнями и расшиты золотой нитью. Как и в Мьянме, в странах Индокитая редко применяются маски (исключение составляют отрицательные персонажи в танцевальных драмах). В течение многих веков танец в Индокитае находился под строгим наблюдением королевских дворов. Танцовщики жили и воспитывались во дворцах, где и исполнялись спектакли.

Неторопливые, размеренные танцы Камбоджи отличаются изяществом, танцующие движутся как бы во власти мечты. Уникален язык жестов. Как и для других восточных культур, для камбоджийского танца типичны выпрямленный корпус, согнутые колени и разведенные носки. Наиболее выразительны руки, кисти и особым образом выгнутые, точно вывернутые из суставов пальцы. Руки и пальцы камбоджийских танцоров в результате постоянных упражнений (расширяющих сочленения костей и растягивающих сухожилия) способны выполнять самые удивительные движения. В результате того, что такая работа проводится с детства над всеми суставами, танец приобретает несколько конвульсивный характер, и танцоры становятся отчасти похожими на кукол-марионеток.

Индусы вторглись на остров Ява во II в. н. э. и принесли с собой театр теней «чайа-натака». Он был сразу принят и ассимилирован яванцами и до сих пор остается здесь самой популярной формой театрального искусства. Сначала фигуры для театра теней вырезались из пальмовых листьев. Потом этих марионеток, демонстрируемых только в профильном положении, стали изготавливать из кожи, еще позже – из дерева. Даланг-кукловод одновременно излагает содержание напевным речитативом и руководит музыкантами. Из театра теней развился «топенг» – театр, в котором ведущий представление рассказывает, а актеры в масках танцуют.

Из обоих описанных видов театра сформировался «ваянг», в котором выступает актер-танцор без маски. Ваянг, руководствующийся строгими правилами относительно движений и мимики, является самой известной формой яванской танцевальной драмы. Стиль танца ваянг во многом определяется влиянием марионеточного представления, что со всей очевидностью выражается в неподвижности торса и легких, отрывистых движениях коленей и локтей. Представления ваянга длятся многие часы, даже дни; яванский танец славится ровным потоком медленных движений, которые оставляют умиротворяющее, завораживающее впечатление. Звучание гамелана – оркестра ударных инструментов разной высотности и тембров – усиливает эффект.

Непосредственность и непринужденная веселость, свойственные характеру балийцев, сделали танец существенной частью их повседневной жизни. Подобно тому как стремительная и громкая балийская музыка отличается от мягкой и спокойной яванской, так и балийский танец отличается от яванского энергией, силой и духом соревнования. Это художественный танец, танец для зрителей, насыщенный быстрыми, сложными движениями и требующий длительной подготовки.

Среди танцев Бали наиболее известен легонг. Этот пантомимический танец, при котором в движение приходит все тело, исполняется обычно двумя юными девушками в украшенных цветами пышных одеждах, в изящных головных уборах, с веерами. В настоящее время модернизированный вариант легонга – джогед – становится общественным танцем: танцовщица стиля легонг исполняет танец с партнерами.

Известностью пользуется тибетская мистерия «Танец Дьявола в обличье Красного тигра». Происхождение ее, возможно, связано с обычаем изгнания злых духов старого года и призывания добрых духов наступающего года. Танец духов, исполняемый на канате, требует исключительного мастерства и едва ли не акробатического искусства. Исполнители демонических танцев, подобно дервишам, кружатся до потери сознания. Как у всех горцев, у тибетцев есть танцы с мечами. Не защищенные ничем, даже одеждой, танцоры двигаются среди обнаженных мечей и копий с большой ловкостью и изяществом.

До конца Второй мировой войны известность японских придворных танцев ограничивалась стенами императорского дворца. Танец бугаку, в котором заметны индийское, китайское и корейское влияние, был излюбленной формой придворных увеселений. Величественный и мужественный, этот танец являлся обобщенным изображением итога какой-либо истории. Движения ног в нем представлены обильно, как ни в одном другом японском танце. Этому стилю предшествовали кагура – форма, заимствованная из Китая, и гигаку – танец в масках, ставший частью буддистского ритуала.

Первым национальным японским танцем стал саругаку, берущий начало в древних синтоистских и буддистских празднествах. К XV в. танец бугаку стал неотъемлемой частью японского театра но. Но – вид представления, основанный на целой системе условностей и символов. Это изысканная форма, законченное, совершенное по форме зрелище. В диалогах и пении зрителю объясняется основная коллизия пьесы, танец же используется как высшая форма выражения драмы. Для разрядки в традиционном представлении театра «но» играется также кегэн – одноактная комедия. В ту же эпоху появляется сельский по происхождению, более подвижный танец дэнгаку – танцоры в забавных костюмах с барабанами, висящими на шее, двигаются под звуки флейт, ударных и инструментов типа кастаньет. Дэнгаку – это популярный танец для развлечения, в то время как театр но оставался эзотерической формой искусства для образованного общества.

До XVII в. в Японии не имелось общенародной танцевальной драмы. Этот пробел был заполнен кабуки – простонародным вариантом но. Отходя от строгих правил но, театр кабуки отличается большей свободой и динамичностью – в принципах постановки, в игре актеров и в танцах. В отличие от недосказанности, свойственной но, кабуки полон всяких преувеличений. Вместо строгих деревянных масок «но» здесь употребляется причудливый грим. Однако актер кабуки применяет технику но, что проявляется в изысканности и острой выразительности его поз, особенно когда актер застывает в этих позах в кульминационные моменты драмы. Женские роли в кабуки, как и в но, исполняются мужчинами. Достигаемое ими стилизованное воплощение женских образов есть результат как тщательного изучения театральной традиции, так и глубокого проникновения в женскую психологию.

Если в театральных представлениях но и кабуки все актеры – мужчины, то женщины-танцовщицы – гейши – выступают для развлечения собравшихся на пирах и собраниях. Они обучаются с детства приемам национального танца, обычно связанным с театром кабуки, и обходятся без декораций и особых костюмов.

Буто – авангардистская форма танца, возникшая в Японии. Она получила восторженные отзывы. Некоторые видят в необычных телодвижениях влияние но и кабуки, другие рассматривают буто в контексте современной глобальной танцевальной революции.

Появившись в конце 50-х гг., буто была совершенно новой формой танца. Вдохновителями ее возникновения были Оно Кадзуо, Касай Акира и особенно Хидзиката Тацуми, из числа художников, создавших группу анкоку буто. В то время молодые японские художники находились под сильным влиянием европейского сюрреализма и американского авангардизма, снова и снова возвращавшихся к художественным «хэппингам» и «событиям». Экспрессионистские танцевальные формы танца довоенной Германии также оказывали сильное влияние на японских танцоров. Таким образом, буто в своем развитии шла по тому же пути, что и другие художественные новации и выразительные средства того времени. Буто прямо не связана с такими традиционными видами японского исполнительского искусства, как но или кабуки, хотя ей свойственны неоспоримо японские выразительные условности.

Особенно на Западе танцем считалось движение человеческого тела. Танец, от балета XVII в. до большинства форм современного танца, полагался и полагается на движение. Техника исполнения телодвижений – вот и всё, что менялось за это время.

Но Хидзиката произвел революционный переворот в таком представлении, сделав особый акцент не на движении тела, а на теле как таковом. В буто нет прыжков, подскоков, вращений. Подчас вообще нет никаких движений – простое сохранение положения, стойка или присед безо всякого видимого намерения когда-нибудь снова встать. Хидзиката видел в танце конгломерат тела и формы, существования и реальности. На этом основании мы можем заключить, что у буто всё-таки есть что-то общее с традиционными видами японского исполнительского искусства. Танцоры буто не делают прыжков. Они чаще прирастают к земле, не поднимая тело и удерживая его внизу. Эти основные положения несколько напоминают позы но и кабуки. Нет быстрых вращений, а есть такие преднамеренные движения, как медленное поднимание рук. Подобно танцорам мико в храме или актёрам в пьесе но, исполнители буто эффектно используют ма – японское чувство времени, которое пульсирует в таком едва уловимом ритме, что его почти нельзя заметить.

Было бы неправильно сказать, что буто – исключительно японская форма танца. Например, Танц-Театр Пины Бауш, который заявил о себе в 80-е гг. в Германии, представляет танцоров обычными людьми, в обычной одежде. Они не то что танцуют, скорее наслаждаются человеческими переживаниями – крик, плач, объятия, еда и питье. Они подводят нас лицом к нашему существованию, в качестве людей со своей неповторимой личностью. Возникает эффект воплощенной экспрессии, представление тел в их реальной форме существования. Если рассматривать буто как часть этой новой тенденции в танце, нельзя не видеть, что она заняла свое достойное место как осмысленная ветвь современного исполнительского искусства.

Завершая этот обзор истории развития танца, мы бы хотели вновь вернуться к его социально-психологическим функциям и взглянуть на них из точки настоящего времени, начала ХХI в.:

Танец как общение (коммуникативная функция) – танец во все времена помогал найти чувство общности – в паре, в группе, в культуре.

Танец как катарсис (рекреационная функция) – танец как способ разрядки эмоционального и физического напряжения, путь к освобождению от сложных и негативных эмоций.

Танец как выражение (экспрессивная функция) – танец не только выражает эмоции, символы и идеи, но и способен выразить именно целостность человеческого существа в его тотальном проживании своего земного существования.

Танец как культурный знак (идентификационная функция) – танец как возможность указать на то, кто «Я», какой «Я», к какой социальной группе, нации, культуре я принадлежу, в чем мои корни.

Танец как трансценденция (сакральная функция) – танец как потоковое экстатическое переживание, выходящее за пределы «эго», танец как возможность быть очень разным, быть партнером в общем танце космических сил.

Особая ценность и сила танца, его интегративный смысл, состоит в том, что:

– физические, эмоциональные, интеллектуальные и духовные процессы в танце соединяются в единое действие;

– в танце нет посредника для выражения, такого как краски и холст для художника, или музыкальные инструменты для музыкантов; само тело является и инструментом, и создателем.

Танец может:

• Быть способом общения.

• Быть способом самовыражения, позволяющим ощутить танцорам и зрителям чистую радость движения.

• Воплощать весь спектр человеческих чувств.

• Рассказывать истории.

• Усиливать, дисциплинировать, обновлять и питать целостность личности.

• В некоторых культурах – исцелять, спасать душу, давать земное воплощение богам.

• Сохранять и изменять культурные традиции.

• Изменять человека, изменять его/ее самоощущение.

• Изменять состояние, облегчать депрессию; приносить ощущение компетентности и силы.

• Помочь стать другим (а на время – совсем другим).

• Помочь понять другие культуры и благодаря этому – лучше понять свою собственную культуру.

Именно эти возможности делают танец эффективным и естественным, целостным и гармоничным способом психологической работы.

1.3. Появление и развитие танцевально-двигательной терапии за рубежом

Переход танца в терапевтическую модальность чаще всего связывают с именем М. Чейс, которая сначала была преподавателем танца и танцовщицей. Танцовщица, она начала преподавать танец модерн после того, как закончила свою карьеру в компании «Денишоун» в 1930 г. Она заметила на своих классах, что некоторые студенты больше интересовались чувствами, которые выражались в танце (одиночество, испуг, страх и т. д.), и мало интересовались самой техникой танца. И тогда она стала больше обращаться к свободе движения, а не к механике танца. Тем самым она открыла психологические преимущества, которые предлагал танец. Она перенесла акцент с танцевальной техники на выражение индивидуальных потребностей посредством движения.

Сначала Чейс работала с детьми и подростками в специальных школах и клиниках, а также в своей собственной студии. Работа танцовщицы произвела впечатление на психологов, психиатров и людей других профессий в области здравоохранения, и к ней стали посылать пациентов, обращаться за помощью. Эта работа помогла ей понять значимость соотношения тела и эмоциональных проблем. В этот период она начала формулировать многие идеи, которые впоследствии привели ее к работе с эмоциональными расстройствами.

В 1946 г. Чейс пригласили опробовать свои методы с госпитализированными психиатрическими больными. Эту дату считают днем рождения танцевально-двигательной терапии. Спустя годы ее успешная работа с регрессивными, неразговаривающими и психотическими больными в госпитале св. Элизабет получила национальное признание. Пациенты, которые считались безнадежными, смогли на танцетерапевтических сеансах включиться в групповое взаимодействие и выражение чувств. Это установление двигательного диалога с последующим обсуждением, вербализацией чувств, образов, мыслей и воспоминаний на танцетерапевтических сеансах часто становилось для пациентов первым шагом в их способности перейти к более традиционным вербальным видам психотерапии.

М. Чейс оставила очень мало печатных работ, о ней можно узнать из работ ее учеников и последователей. Д. Мак-Нили (1999) пишет, что у М. Чейс был талант контактировать с замкнутыми пациентами и пробуждать их жизненную энергию. Ее ученица Элен Лефко отмечает, что сама М. Чейс была ярким примером того, каким должен быть танцевальный психотерапевт. Основным умением танцевального психотерапевта, как учила М. Чейс, является его инстинктивная радость от движения – только тогда он сможет передать, «заразить» ею клиента.

М. Чейс в своей танцтерапии разработала четыре существенных аспекта: «body action» (действие тела), при котором путем активизации тела и особенно патологически перенапряженных областей подготавливается проработка психических конфликтов; символизм означает, что вовлекаются в терапию и прорабатываются символические движения и положения тела. Кроме того, она разработала понятие кинестетической эмпатии, т. е. терапевт реагирует на невербальные сообщения, перенимает их своим телом и, таким образом, может воспринимать чувства пациента. Еще один существенный пункт – это «ритмическая групповая активность» («rhythmic group activity»). Она поняла значение ритма, который является основной предпосылкой и условием для координации. Совместное ощущение ритма создает чувство солидарности и общности. М. Чейз не ориентируется на психоаналитическое или психологическое направление, но во время работы ставит в центр внимания пациента.

Профессиональная танцовщица из Европы, переехавшая в США, Труди Шуп сосредоточила свою психотерапевтическую работу на спонтанном, катарсическом высвобождении сдерживаемых чувств в танце и исследовании скрытых конфликтов, которые были источниками психического и физического напряжения. Она утверждала: любой внутренний опыт находит полную реализацию в теле, и любое телесное переживание влияет на внутреннее самоощущение. Замечательная книга Труди Шуп «Потанцуй со мной» немало способствовала распространению информации и популяризации ТДТ.

Мэри Уайтхаус под влиянием работ К. Юнга начинает работать с бессознательным, используя технику «активного воображения» и понятие «аутентичного движения». Она считала, что танец – это путь к бессознательным переживаниям личности; выраженные в танце, они становятся доступными для катарсического высвобождения и анализа. Целью терапевта является помощь клиенту в поисках «подлинного движения», которое есть проявление Самости (по К. Юнгу, самость – регулирующий центр психики и в то же время целое психики. Самость никогда не может быть полностью схвачена сознанием. Опыт самости и непрерывный процесс самореализации являются целью индивидуации).

Она разработала процесс, который назвала «movementin-depth» (движение-в-глубину), который воплощал ее понимание танца, движения и глубинной психологии. Ее подход помог создать современную практику движения, называемую аутентичным движением. В этом виде движения, базирующемся на принципах юнгианского анализа, пациенты протанцовывают свое ощущение внутренних образов, что помогает лучше помочь движущие силы прошлого и настоящего. Одна из учениц Уайтхауз, Джанет Адлер, развивала аутентичное движение и в 1981 г. основала Институт Мэри Старкс Уайтхауз.

Первые танцевальные психотерапевты М. Чейс, Т. Шоуп, М. Уайтхаус и др. использовали танец как способ лечения психиатрических больных с так называемым «военным неврозом», сосредоточившись преимущественно на психофизиологических функциях танца. Значительно позже танцевальная психотерапия стала применяться при работе с нормальными и невротичными клиентами. Так как первыми танцевальными психотерапевтами были профессиональные танцоры, это явилось причиной того, что зачатки теории танцевальной психотерапии стали появляться только в конце 1950-х гг. Путь, по которому шел каждый танцевальный психотерапевт к теоретическому обоснованию своей работы, был отличным от других, и это является причиной эклектичности в теории танцевальной психотерапии. Эта же причина объясняет и недостаточное развитие исследовательской практики в современной танцевальной терапии.

Теория К. Юнга оказалась очень продуктивной для танцевальной психотерапии. Ее взяли на вооружение такие танцевальные психотерапевты «второй волны», как Пенни Ле-вис (1984), Кэролин Грант Фэй (1987), Джоан Чодороу (1984). Д. Мак-Нили объясняет такую легкую адаптацию теории Юнга к танцевальной психотерапии тем, что она «не антителесная, она является проводником к телу» (1999, с. 47). Кроме того, сам Юнг использовал танец как прямое выражение бессознательного в активном воображении и как «танец по сновидениям».

Л. Эспенак строит теорию своей танцевальной психотерапии под влиянием индивидуальной психологии А. Адлера. Е. Сейгел в работе опирается на теорию психосексуального развития З. Фрейда (М. Berger, 1988).

Только в конце 1950-х гг. в США были созданы первые обучающие программы, разработанные М. Чейс, Б. Эван, Т. Шоуп, М. Уайтхаус, Л. Эспенак. В 1966 г. была учреждена Американская ассоциация танцевальной психотерапии (ADTA), и эту дату принято считать началом развития танцевальной психотерапии как самостоятельной дисциплины.

Значительное развитие в танцевально-двигательной терапии получило психодинамическое направление. Это связано с тем, что многие танцевальные терапевты получили начальную подготовку в психоаналитических традициях. Сказалось также и влияние телесной психотерапии, основоположником которой считается известный психоаналитик, правда, отлученный от классического психоанализа, Вильгельм Райх.

Появились понятия «катарсис», «эго»; двигательные паттерны участников групп интерпретировались с психоаналитической точки зрения (представители – Д. Сэлкин, А. Пессо, П. Бернштейн). Во фрейдистской технике танцевальный терапевт работает с пациентом, чтобы раскрыть чувства, скрытые глубоко в бессознательном, через выражение этих чувств в танце. П. Бернштейн, используя танцевальный ритуал, теорию Юнга и гештальт-подход, в безопасной обстановке создает критические ситуации, дающие личности опыт преодоления, борьбы, координации с другими и противопоставления себя другим. В то же время понятие катарсиса используется и в тех подходах в танцевальной психотерапии, которые выходят за пределы психоаналитического наследия.

Наиболее известными представителями непсиходинамического направления являются Джери Сэлкин, автор метода «тело-эго», Альберт Пессо, разработавший психомоторный тренинг, и Пэнни Бернштейн (подробно об этих методах – К. Рудестам, 1998). Первые два автора представляют пограничные (между телесной и танцевальной терапией) направления. П. Бернштейн использует танцевальный ритуал, а также теорию Юнга и гештальт-подход для помощи клиентам в преодолении кризиса возрастного развития. Опираясь на функции первобытного ритуала, в первую очередь на функцию индивидуации, в безопасной обстановке группы П. Бернштейн создает критические ситуации, дающие личности опыт преодоления, борьбы, координации с другими и противопоставления себя другим.

В технике объектных отношений терапевт помогает пациенту исследовать основные проблемы его жизни, обращаясь к первичным отношениям с родителями. Эмоции выражаются конкретным, физическим образом. Например, пациент может работать со своим страхом потери, приближаясь к терапевту и отдаляясь от него в танце.

Танцевальные терапевты часто используют вместе с танцем другие виды терапии, такие как арт-терапия и драма. Терапевты также обсуждают с пациентом, что произошло во время танцевальной сессии, используя обычную «разговорную терапию». Также они используют во время сессий визуализации. Например, терапевт может предложить пациентам представить, что они танцуют на прекрасном берегу моря.

В одной часто используемой технике терапевт зеркально отражает движения пациента, когда тот выражает важные чувства. Это работает особенно сильно во время индивидуальной сессии. Считается, что эта техника обеспечивает чувство безопасности и помогает проверить истинность чувств пациента.

Между разными направлениями много общего. Все они используют танец как средство самовыражения и общения, и в любом подходе apriori считается, что манера и характер движений отражают личностные особенности человека. Отличие этих подходов – в интерпретациях и в расстановке акцентов. Если в психодинамическом направлении основная работа сосредоточена на отреагировании подавленных чувств и отношений, на повторном переживании последовательных этапов развития и т. д., то в других подходах акцент ставится либо на развитии экспрессивного репертуара, либо на свободном выражении чувств, в зависимости от теоретических взглядов танцевального терапевта.

С одной стороны, развитие ТДТ шло от практики к теории, от профессионального танца к терапии. Постепенно интуитивно чувствуемые возможности психотерапии с помощью танца «обрастали» теоретическими построениями. Каждый танцевальный терапевт разрабатывал и теоретически обосновывал свою собственную танцевальную терапию. С этим связано многообразие подходов внутри американской психотерапии.

В обзоре исследований в области ТДТ М. Аммон указывается: «по литературным данным, в проводившихся до сих пор исследованиях мало внимания уделялось бессознательному уровню чувств. В основном описываются исследования отдельных случаев заболевания. Часть из этих эмпирических работ по танцтерапии была выполнена в США. Стремясь к большей объективности, авторы используют в качестве основы процесс движения и поведения. Главным образом прибегают к системе «усилие-форма», которую разработал Р. Лабан, а использовала в танцтерапии И. Бартеньефф (1973). При этом «усилие» представляет собой меру и энергию, а «форма» – вид движения в пространстве. Внутреннее самочувствие танцующего не учитывается».