Текст книги "Библия как реальность. Предельные значения библейских картин мира"

Квалификации Иисуса как Сверхъестественного Существа содержатся во всем корпусе текстов Нового завета, однако наиболее осмысленны они в Евангелии от Иоанна и в Посланиях Павла. Следует констатировать общую неопределенность и многосмысленность этих характеристик – даже в одном произведении у одного автора. Вероятно именно эта неопределенность инициировала и инициирует постоянные дискуссии и расколы в христианстве, равно как и аналогичную двусмысленность офоициальной позиции («раздельность и неслиянность»).

Так или иначе, но мы обнаружили четыре основных варианта профилирующих смыслов отношений Иисуса к Саваофу, общего расклада сверхъестественных сил в идеалистической вселенной картины мира Нового завета. Эти смыслы, подчеркиваем, могут соседствовать у одного и того же автора, не вызывая у последнего ни тени смущения по поводу их, казалось бы, формально-логического несоответствия друг другу. Первый вариант интерпретации: Иисус -медиатор (посредник между Богом и людьми), который, однако, не равностатусен Отцу. Такое понимание свойственно было иудеохристианству, то есть промежуточной стадии становления христианства как самостоятельного и отличного от иудаизма учения. Практически все высшие апостолы (так Павел, не имевший контактов с Иисусом в его человеческой ипостаси) и воспринимали Иисуса как «„ачальника и Спасителя“» которого возвысил Бог. Здесь делается акцент на посредничестве от людей к Богу: "един Бог, един и посредник между Богом и человеками, человек Христос Иисус" (1Тим, 2.5). Его функция – "Ходатай пред Отцом (1 Ин, 2.1), "Который, подобно нам, искушен во всем …" (Евр, 4.15) (выделение во всех фрагментах – В.К.).

В "Послании к Евреям" апостол Павел развивает эту тему в концепции Христа – суперсвященника человечества. "Иисус, сделавшись Первосвященником навек по чину Мелхиседека (выделение – В.К.)" (Евр, 6.20), является функциональной инстанцией представления перед Богом интересов человечества, что является Его монополией, платой за вечное искупление.

Для обоснования своей концепции Павел вынужден погружаться в текст Ветхого завета, где он находит некоего Мелхиседека, которому Авраам приносил десятину. Вполне возможно, учитывая специфику адресата послания, апостол Павел искал метафору, доступную для племенного восприятия иудеев – аналогию Иисуса со священниками, приносящими жертвы (тельцов, козлов), где в жертву Себя приносит Сам священник, обеспечивая тем самым себе вселенское первосвященство (за демонстрацию максимума само-отверженности: вспомним схожую сцену проверки Саваофом Авраама на заклание сына – как мы видим, для «Ветхого днями» такие испытания характерны – и Авраам получает сверхнаграду: Завет Бога с его потомстовм).

Медиативность, в котором акцентирована неравностатусная зависимость, зависимость скорее не Сына по крови, а вестника, посредника, функционального божества – широко представлена на страницах Нового завета. Не будем забывать, что квалификация "сын" в древние времена широко использовалась как расхожая метафора, обозначавшая отношения социально-политического вассалитета – "сыном" себя называли более слабые государи по отношению к более сильным. Демонстрация такой неравностатусной зависимости Иисуса от саваофа обнаружима во многих местах Евангелия от Иоанна: "ничего не делаю от Себя"; "Я ничего не могу творить Сам от Себя"; "… Мое учение – не Мое, но Пославшего Меня"; "… если Я свидетельствую Сам о Себе, то свидетельство Мое не есть истинно" (Ин, 8.28; 5.30; 7.16; 5.31). Вероятно, именно эти мотивы послужили затем основанием многочисленных ересей, в которых Иисус трактовался не как равный творцу. Эбиониты (раннехристианская секта) отрицали божественную природу Христа, его предвечность. Они считали его простым человеком, который духовно родился как Мессия в крещении Иоанна: "… в сей день Я породил Тебя (Евангелие эбионитов)" (Апокрифы, с.66). Иисус – духовный Сын Бога. Другие иудеохристиане полагали, что Христос – архангел, своего рода начальник ангельского ведомства (канцлер Господа), сугубо духовная сущность высшего ранга. На Иисуса, земного человека, выбранного Провидением, при крещении сошел Христос (Мессия), а при распятии его покинул. Как Логос, первопринцип вселенной трактовали Иисуса Христа последователи арианства. Это первичная сущность, но с ангельской природой, то есть хотя и Трансцендентное существо, но ниже классом, чем Бог – а, следовательно, тварное, ибо безусловен по-настоящему один лишь Демиург.

Второй вариант интерпретации: Христос равностатусен Отцу, но вторичен по отношению к Нему. Главное в этом варианте: признание предвечности Христа (прежде создания мира), Его рождения от Бога и Его функциональности (ипостасности), но в «составе» СуперБога (Троицы). На предвечность Христа указывает Петр в своем Первом Послании: «… предназначенного еще прежде создания мира, но явившегося в последние времена для вас» (1 Пет, 1.20).

Особо подчеркивается не тварность, а рожденность Христа от Отца – как прямо, по человеческой репродуктивной модели: Он «Единокровный Сын, сущий в недре Отчем…» (Ин, 1.18); так и по некоей гипотетической модели сверхъестественной репродукции (образами?): "… Который (Христос – В.К.) есть образ Бога невидимого, рожденный прежде всякой твари (выделение – В.К.)" (Кол, 1.15). Павел указывает особо на «Первородность» Христа, имеющего явный приоритет перед прочей сверхъестественной живностью, которые «суть служебные духи» (Евр, 1.6; 1.14). Однако и здесь Христос не тождественен так сказать полному объему Богу-Творца и в этом Его вторичность – Он все же рожден, хотя и предвечен. Предвечность Его – потенция, ипостась Отца. Так же, если пользоваться человеческими аналогиями, которые невозбранно и широко используются и в Новом завете, наши дети составляют часть нас – их жизнь ( как и не-жизнь других, не родившихся по каким-либо причинам) есть реализация некоторых из наших многочисленных потенций, ипостасей. В случае же Абсолюта, имеющего дело , надо полагать, не только с одним, нашим человеческим миром, равно как и безграничное количество ипостасей, Его ипостась в отношении «мира человеков» не может не быть «архетипом человека». Иисус в этом отношении есть «образ ипостаси Его (Демиурга вселенных – В.К.)» (Евр, 1.3) в отношении к нашему человеческому миру – то есть Бог-для-нас, где мы есть лишь одна из возможных рас разумных существ. Поэтому «Бог-для-нас» возможен только в форме Theantropos, Богочеловека. Соответственно, предвечность Христа – предвечность матрицы «человека как такового», по которому созданы все люди, но Сам Он – ипостась Демиурга. Демиург вселенных, Абсолют, Сам по Себе, в Своей многогранности, многоипостасности абсолютно непостижим, но постижим в обращении к нам через рабочий изначальный архетип творения. Вполне логично, что установлением диалога Абсолюта с человеческой расой должен заниматься Христос – предвечный человек – единосущный нам (ибо мы – копии Его) и единосущный Отцу (Он – одна из Его ипстасей).

Подобное понимание божественной природы Христа инициирует и представление о его функции (зачем послан). Исконно-медиативное положение Христа как архетипа человека и, одновременно, земной ипостаси Отца, определило главную миссию воплощения в Иисусе – миссию установления понимающей коммуникации, мира между людьми и Богом. Для этого был необходим конкретно-чувственный опыт переживания трансцендентного людьми, что подразумевало опыт веры в Ближнего – поверить в Бога через Богочеловека. Чистоту своих помыслов и любовь к людям Отец (Бог, стремительно теряющий в Новом завете конкретно-личностные черты «Иеговости») предемонстрировал тем, что уже Он принес в жертву Своего Сына людям, а не наоборот, как было обычным ранее – хотя вроде как убеждают (дабы сохранить божественное реноме) в обратном: о Христе-искупителе грехов пред Богом.

Но так или иначе, как утверждал апостол Павел в "Послании к Римлянам": "… оправдавшись верою, мы имеем мир с Богом (а до того была «война»: потоп, египетский, вавилонский плены, напасти, укоризны пророков – В.К.) через Господа нашего Иисуса Христа, через Которого … (выделение – В.К.)" (Рим, 5.1-2).

Другая функция, из которой и вытекает сама возможность миротворчества – функция просвещения. Христос – культуртреггер: «ибо закон дан чрез Моисея; благодать же и истина произошли чрез Иисуса Христа» (Ин, 1. 17). Дать людям истинное представление о сути бытия: идеалистичного в своей основе, о роли индивидуальной веры, о бессмертии души, о вековечной борьбе добра и зла.

Отношения между Сыном и Отцом в этом варианте вполне укладываются в человеческие представления в человеческие представления о должном почитании, пиетете сына к отцу, преемственности и сакральной передачи власти, безусловном авторитете отца. "Отец Мой более Меня … – говорит Иисус, – … Я всегда делаю то, что Ему угодно… не от Меня зависит, но кому уготовано Отцом Моим… Я умолю Отца…" (Ин, 14.28; 8.29; Мф, 20.23; Ин, 14.16). Причем Иисус дает понять о том, что Он вовсе не Единственный и Исключительный у Отца: "… Я умолю Отца, и даст вам другого Утешителя, да пребудет с вами вовек (выделение – В.К.)" (Ин, 14.16). Иисус даже говорит о известной дистанции между Ним и Отцом в решении важных вопросов: так о времени конца земного мира, "о дне же том, или часе, никто не знает, ни Ангелы небесные, ни Сын, но только Отец (выделение – В.К.)" (Мк, 13.32). Третий вариант: единство-тождество Христа и Отца. В нем явственны два акцента: акцент взаимопроникновения как взаимоотождествления (что заставляет предполагать единосущность Отца и Сына и большую условность в их «отделении») и акцент единения по модели «Мы» (духовно едины, но субстанциально отличны). О первом смысле Иисус говорит: «Я и Отец – одно … Я в Отце и Отец во Мне» (Ин, 10.30; 14.11). Во втором, ходатайствуя об апостолах перед Отцом Он просит: о "… тех, которых Ты Мне дал, чтобы они были едино, как и Мы (выделение – В.К.)" (Ин, 17.11). Этот вариант, вероятно, наименее приемлемый для христианства, поскольку вообще обессмысливает фигуру Христа, так как Отец все же устойчиво ассоциируется с Саваофом, как бы это ни хотели деликатно опустить.

Думаю, наиболее оптимален для христианства четвертый вариант трансцендентной сущности Христа, представленный также в основном в Евангелии от Иоанна: концепт суверенности, самодостаточности Христа. Во-первых, Он «от начала Сущий» (Ин, 8.25), то есть не «рожденный» предвечно, а именно Сущий – как отдельный от Отца Субъект, хотя, похоже, вплоть до новозаветных событий – на вторых ролях. Во-вторых, и это главное – Он основатель, демиург нового порядка, новой вселенной, Нового Царства, имеющего нематериальную природу (в отличии от поделок Саваофа). И Иисус утверждает о несомненном приоритете и качественной новизне Своего Царства (идеалистической вселенной) в сравнении с материальным, погрязшим в грехе, мире: "Я победил мир " (Ин, 16.33).

Причем эта победа произошла именно по логике идеалистической вселенной – вполне в духе традиций древнеиндийского религиозного идеализма – посредством беспрецедентного подвига жертвы ради тех, архетипом (и настоящим праотцом) которых он является, людей. Он сделал онтологический выбор в пользу людей, а не Отца (что они в полной мере оценили впоследствии), ибо тем самым Он поднял их статус до статуса самосознающих личностей. И ""еред праздником Пасхи Иисус, зная, что пришел час Его перейти от мира сего к Отцу, явил делом, (курсив – в Новом завете), что возлюбив своих сущих в мире, до конца возлюбил их" (Ин, 13.1). И это дает Ему основание как бы «отправить на пенсию» «Ветхого днями» – ибо пластично подверглась трансформации сама вселенная – посредством, через демиургическую деятельность Иисуса Христа – она приобрела иную природу, иное соотношение основных онтологических факторов: материального и имматериального.

Соответственно, теологическая ситуация в этом варианте такова, что "Отец и не судит никого, но весь суд отдал Сыну" (Ин, 5.22). Функции Иисуса Христа здесь: демиургическая – создание начал новой вселенной в душах людей как преддверия Своего Нового Царства в конце времен (либо даже когда «не пройдет род сей»); нормотворческая – сообщение основных норм и заповедей, ожидаемого от людей; функция воздаяния (суда).

Этот вариант понимания Христа как качественно нового Бога был экстремализован гностиками (2 век до н.э.) Вещественный мир, полагали они, создан неким злым Богом и находится в Его власти. Ветхий завет – книга Творца, то есть злого Бога. Истинный Бог совершенно не связан с материальным творением и известен только из особых духовных откровений.

Итак, можем резюмировать размышления о божественной природе Иисуса Христа на основании разноречивых квалификаций, содержащихся в Новом завете. Здесь явственны следующие имплицитные, но от того не менеее реальные, смыслы. Во-первых, Иисус Христос – новый Бог, реально оттесняющий на задний план фигуру "Отца". Это пример явного разночтения прямых, доминирующих значений, имеющихся в Новом завете, о взаимоотношениях Христа и Отца (вторичность, производность, зависимость первого от второго) и действительной религиозной практики христианства.

Христианство хочет отношений как min «полнейшего равенства» Иисуса с Богом Ветхого завета (Хр-во, т.3, с.349) и приводит в «доказательство» слова из Нового завета о том, что Он – «образ Бога невидимого» (Кол, 1.15) или «образ ипостаси Его» (Евр, 1.3). Но образ всегда производен от оригинала и никогда, пока бытийствует оригинал, не может полнейшим образом быть ему равным. Это вековая дилемма христианства – оно имеет реально нового Бога, однако по священным текстам Он лишь медиатор. Тень Саваофа довлеет над Иисусом и вообще-то христианству следовало бы отказаться от Ветхого завета – но тем самым рухнет вся священная конструкция. В Новом же завете в фигуре «Отца» реально прорисовывается также новый Бог, как и Иисус, -космический Абсолют, обращенный не только к человечеству, но и ко всем возможным разумным расам.

Таким образом, во-вторых, "Отец" в христианстве – это уже нечто совершенно иное, чем племенной Бог иудеев Саваоф, Иегова. Это какая-то большая смысловая лакуна, "икс", символическая фигура. Показательно, что в энциклопедическом словаре "Христианство" отсутствует статья "Отец", а в статье Приложения "Бог" – в качестве "Отца" выводится некая совершено абстрактная фигура, не имеющая никакого отношения к тому реальному Отцу иудейской традиции (Саваофу), которого недвусмысленно и явно имеют в виду и Евангелия и сам Иисус.

Поразительно и то, что церковь внесла изменение в текст молитвы, прелписанной Самим Спасителем. Вообще-то это беспрецедентно для такой консервативной организации, но она решилась на такой шаг именно для нейтрализации общего смыслового перекоса содержания ключевой христианской молитвы в сторону упования не на Христа , а на "Отца", который по священным текстам – однозначно Саваоф, Иегова (племенной еврейский Бог). Заключительное славословие молитвы "Отче наш" по Евангелию таково: "Ибо Твое есть Царство и сила и слава во веки. Аминь." (Мф, 6.13). "Церковь внесла в состав славословия дополнительные слова, повелев произносить ее при общественном богослужении так: "Яко Твое есть царство, и сила, и слава Отца и Сына и Святого Духа", дабы молящиеся устами предстоятеля относили молитву Господню не ко одному первому Лицу Святой Троицы, а ко всем трем" (47, т.2, с.264). Это говорит, в-третьих, о крайней интеллектуальной беспомощности конфессионального разума (чего, разумеется, не скажешь о полагающем религиозном разуме в лице Иисуса, Иоанна, Павла), который напрочь парализован императивами догматизма и иррационализма. Вера и рефлексия оказываются в общем случае несоместимыми («верую … ибо нелепо» Тертулиана), а частные примеры глубокой рефлексии религиозного разума (например Аврелий Августин) имеют своим объектом не тексты Священного Писания, а личностный опыт постижения трансцендентного именно в душе религиозного философа. Каков феноменальный облик Иисуса Христа? Судя по восприятиям очевидцев – это в основном только человеческая форма, хотя и Сверхчеловека – в смысле со сверхъестественными способностями. И это закономерно следует из всего комплекса идей Нового завета. Иисус Христос – Богочеловек, что означает максимализацию человеческого и только человеческого: трансцендентно-человеческого и эмпирически-человеческого.

Трансцендентно-человеческое – извечный архетип человека (характерного разумного существа) в Уме Абсолюта. Иисус Христос, как характеризуют Его во многих местах Нового завета, – образ, ипостась Бога (космического Абсолюта, не Саваофа, конечно же) – в Его отношении к человечеству, сотворенному Им именно через и посредством этой ипостаси (Иисуса Христа). У Абсолютного Разума может быть (иначе он не абсолютен) безграничное количество ипостасей и миров, населенных характерными (то есть ограниченными, но способными к развитию) разумами. Полагание которых и общение с которыми осуществляется именно через Медиаторов, являющихся одновременно и архетипами разумных рас. Фактически они и есть "Абсолюты-для-нас", ибо "настоящий" Абсолют возможен в постижении только через Его Ипостась, обращенную к "этому-вот" творению (данному конкретному разумному миру) – в остальном Он решительно непостижим. Иисус Христос и есть Образ, Ипостась Космического Абсолюта, а на деле – Единственный Бог (по картине мира Нового завета), так как именно по Нему (извечному Образу невидимого Бога) творится род homo sapiens и через Него только и возможна коммуникация с Полнотой Абсолюта. Иисус Христос единосущен Отцу по Божеству – то есть через Него, как Ипостаси Абсолюта, возникают земной мир и люди. В Новом завете недвусмысленно говорится именно о передаче власти, о Царстве Иисуса (не о вселенной в целом) – на земле и для людей. Иисус Христос – Наместник Абсолюта на земле. К этому выводу влекут нас идеи Нового завета.

Однако стать вполне таковым Он мог лишь отделившись вполне от Абсолюта, Отца – соединившись со своей второй, эмпирическо-человеческой составляющей, вочеловечившись в бренную плоть (экспериментальную, судя по всему, – ведь воскресение будет уже в иной, более качественной, плоти – как о том говорит апостол Павел). Поэтому если Христос идеальный архетип человечества, то Иисус Христос – трансцендентное, прошедшее инициацию эмпирическо-человеческим, абстракция, ставшая конкретной универсалией., Богочеловеком. Богочеловек – как максимализация человеческого, Демиург как человек и Человек как демиург – идеальный Бог для людей, ибо это есть предел человеческого в смысле цели и идеала общечеловеческого развития. Это Тот, кто имманентно родственен нам ибо мы от Него, Его вариации, которые Он может в Себе вместить. Пройдя инициацию конкретно человеческой жизнью, ее единократностью (рождение, мужание, общение, борение за идею, смерть) Он понимает людей, ибо был эмпирическим человеком («Он же единосущен нам по человечеству»).

Подобное понимание соотношения божественного (трансцендентно-человеческого) и человеческого (эмпирическо-человеческого) снимает проблему двойственности Иисуса Христа – невозможность логически непротиворечиво мыслить отнесение к одному субъекту противоречащих признаков божественного (безграничность и абсолютность) и человеческого (ограниченность и относительность). Напротив, человеческая форма как таковая (потенции нашего мышления) – беспредельна, а конкретный человек – всегда есть субъективность, ограниченная смертью. Таким образом, как раз в Иисусе Христе, как подобном образом понятом Боге, и возможно непротиворечивое сочетание божественного-для-нас и человеческого.

Такое понимание, однако, теоретически ограничивает Иисуса Христа как Бога, сферу Его компетенции и могущества. Он – наш Бог и для нас, и "божественное" в Нем – человечно (хотя и может быть также для нас непостижимо, как непостижимы maximum интеллекта, воли или эмоций). Эту ситуацию, думаю, интуитивно чувствовали и авторы Нового завета, когда представляли феноменальный облик Иисуса Христа – то есть в восприятиях либо в видениях, но всегда в виде человека. Бог Ветхого завета – универсальный трансформ (принимающий любые формы: метереологические, идеальные, и пр.) Бог-Отец Нового завета – принципиально невидим, что, кстати, и ожидаемо от гипотетического Абсолюта («Бога не видел никто никогда …» Ин, 1.18). Бог Иисус Христос – человеческий трансформ, трансцендентное Существо, принципиально ограниченное человеческой формой, хотя и в бескрайне возможных вариациях. В Новом завете мы мы встречаемся с трансформациями человеческого облика Иисуса, например: «… и преобразился пред ними: и просияло лице Его как солнце, одежды Его сделались белыми как свет» (Мф, 17.2). Вероятно именно подобная ограниченность и послужила основанием для ее фундаментальной проверки – когда "Иисус возведен был Духом в пустыню, для искушения от диавола (выделение – В.К.)" (Мф, 4.1). Бессмысленно искушать Бога человеческими соблазнами, но имеет смысл искушать Богочеловека (как максимализации «человеческого»: трансцендентного и эмпирического) «человеческим, слишком человеческим»: абсолютной властью над людьми, возможностью трансформации материального силой желания и мысли, свободы от пространственно-временного ограничения тела. Собственно говоря, вся земная жизнь Иисуса – сплошная проверка и постоянное доказывание, та жертва, которая и дает онтологическую Силу.

Каков духовный облик Иисуса? Нет нужды говорить об особой важности непредвзятого, не сусально-рождественского взгляда на Иисуса, как то имеет место в многочисленных "Жизнях Иисуса" или в подавляющем большинстве религиозной литературы, носящей нерефлексивный характер (может быть, за исключением протестантской ее части). Образ Иисуса имеет характер колоссальное значение для истории людей и это, очень похоже, конкретно-историческая личность, а потому – золотой фонд человеческого духа.

Исходя из текстов Нового завета, Христа мы воспринимаем прежде всего как Богочеловека – архетип человека, вочеловечившегося в конкретно-эмпирического человека Иисуса. Из этого вытекает, что Иисус Христос, как и любой человек, (даже самый "положительный") имеет черты характера, поведения, которые вызывают наше непонимание, неприятие.

Нет смысла повторять те благостные характеристики, которые стали давным-давно общим местом как в конфессиональной, так и в научной, явно или имплицитно ангажированной, литературе. О Его супергуманизме, милости, кротости и пр., мы не будем говорить – это несомненно есть в Новом завете. Но вряд ли стоит закрывать глаза и на явно негативные человеческие черты Иисуса – кальки с ограниченности людей, полагавших и развивавших основные идеи нового учения (одновременно это и "родимые пятна" Ветхого завета, Иеговы).

Наиболее неприятен эпизод общения Иисуса с Хананеянкой в 15 главе Евангелия от Матфея, где проявляется мощное "ретро" из Ветхого завета – отношение Саваофа к другим народам кроме иудеев, племенное чванство. На просьбу Хананеянки об излечении дочери, Иисус долго не отвечал, а потом сказал в ответ: "… Я послан только к погибшим овцам дома Израилева (выделение – В.К.)" (Мф, 15.24). Другие народы здесь Он прямо отождествляет с «псами» («… нехорошо взаять хлеб у детей (иудеев – В.К.) и бросить псам» (Мф, 15.26). Иисус излечивает дочь Хананеянки только после ее национального унижения, когда она смиренно принимает высокомерное «псы» Иисуса: "…так, Господи! Но и псы едят крохи, которые падают со стола господ их (выделение – В.К.)" (Мф, 15.27). Здесь Иисус однозначно говорит, что послан только к евреям, да и Саваоф (Отец Ветхого завета) не мог Его посылать с другой миссией, зная Его патологическую страсть к «избранному народу»: "Так ты дорог в очах Моих, – говорит Саваоф в Книге Пророка Исайи, – многоценен, и Я возлюбил тебя, то отдам других людей за тебя, и народы за душу твою (Израиля – В.К.; выделение – В.К.)" (Ис, 43.4). И только у Иоанна и у Павла, особенно у последнего, утверждается открыто и подчеркнуто именно общечеловечность миссии Иисуса Христа – как Медиатора Отца-Абсолюта, а не как Посланца, Спасителя от Саваофа-Иеговы. Что и дает основание называть учение о всечеловечности Иисуса Христа «паулинизмом», учением именно апостола Павла. Малопривлекательна нетерпимость Иисуса к

инакомыслию: " … а кто не будет веровать, осужден будет" (Мк, 16.16). Самый тяжкий грех в глазах Иисуса, как кстати и Его ветхозаветной версии Отца – "хула" на имя Бога, а ее произносящих ждут жуткие муки. Такая "ранимость" удивляет, ведь люди гораздо более достойно относятся к этому ("Собака лает – караван идет"). Также удивляет, ибо выступает резким диссонансом с проповедью кротости (подставлением щек), любви и понимания, агрессивное, открыто конфронтирующее поведение Иисуса: "кто не со Мной – тот против Меня", "не мир Я принес, но меч" и т.п. И все лицимерные доводы по поводу "добра с кулаками" здесь вряд ли кого убедят, разве что уж совершенно бездумного человека – кажется уже почти стало аксиомой, что нельзя навязать насилием счасть,. Благо людям. А именно эти фрагменты Нового завета стали идеологическим основанием «церкви воинствующей», «церкви-гонительницы» – думаю черной страницы в ее истории.

Жестокость Иисуса Христа и его учения проявляется и в фрагменте наказания смоковницы и в проповеди радикального отказа от ближних и самого себя. Причем это не просто "метафоры", а совершенно однозначные повеления. Эгоцентризм требования абсолютного подчинения учеников Себе делают Иисуса похожим на десятки других "гуру". На этих людей и распространяется "любовь" – как прежде всего внутриконфессиональный режим существования и, также «манок» для возможных неофитов (вот какие мы хорошие).

Все это есть в описаниях Иисуса Христа в Новом завете и игнорировать данное либо с глубокомысленным видом говорить о непостижимости Божьего Промысла или метафоричности, многослойности смыслов Писания – означает безнадежно лакировать и текст и смысл Нового завета. Для чего это надо? Только разве что для тупой, нерассуждающей, закоснелой веры.

Но может быть чище, лучше и выше вера понимающая? Вера в Богочеловека, жившего в определенную эпоху, имевшего за спиной определенные ценности (как и ветхозаветного "Отца") – Человеческого Духа на Своих вершинах. Но одновременно несущего с Собой и "человеческое, слишком человеческое"? Тем более, что Иисусу, этому мужественному Духу, не занимать действительно достойных восхищения черт. Помимо лубочных, хрестоматийно-гуманистическо-прогрессивных, типа: кротости, милосердия, любви к нищим духом, сострадания и пр., наличествуют и черты, вызывающие уважение, искреннее сопереживание, приятие – и у современных людей (с их уровнем образования, индивидуалистской моралью и духом критицизма). Они следующие.

Иисус – высокорефлексивная личность, стоящая высоко над своим окружением, в том числе и апостолами (кроме Иоанна и Павла). Иисус ясно видит относительность и убогость мышления окружающих Его людей и широко использует притчевый стиль, доводя свои постижения сериями сравнений (хотя, признаться, местами Иисус слишком уж перегибает палку – и более, кажется, запутывает понимание). Он виртуозно владеет техникой спора, искусством двусмысленностей и околичностей, значительных умалчиваний. Блестяще знает традицию и четко представляет черты оригинальности своей концепции мира и нормативной системы. Это великолепный психолог и знаток человеческой природы (Фома Неверующий, трехкратное отречение Петра и пр.) Очень симпатична такая черта Иисуса как понимание, основанная на терпимости (присутствующая наряду с альтернативными – по отношению к тем, кто не принимает Его идей). Блудницы, мытари – те отверженные люди, которым Он возвращает человеческий статус, самоуважение. Следование Своему Долгу также вызывает уважение. Иисус – идеальный кантианец, живущий выполнением Долга. Собственно это Человек Судьбы, Провидения. Равно как и Сам Промысел Божий. Однако, и именно это вызывает в нас сопереживание Иисусу, это и человек, чувствующий неумолимость Предопределения, безжалостный каток, проходящий по Его эмпирическо-конкретной судьбе. А это ведь неотъемлемая часть, ипостась Его. Безмерность давящего Долга переживается Им чисто по-человечски – ужасает и вызывает просьбы к Отцу об изменении Предопределения по отношению к Нему. Именно эти моменты сомнений, колебаний, равно как и их преодоление Иисусом, опредеяют наше понимание Его человечности и мужества.

Волею ситуаций, в которые попадает Иисус, Он часто вынужден говорить околичностями, с красноречивыми умалчиваниями, именно они диктуют Его двусмысленную политику по отношению к официальным властям и идеологическим противникам, обладающим несравненно большим влиянием и возможностями. Однако помимо "политики" Иисус оказывается очень искренним человеком, ненавидящим лицемерие как образ жизни – Его обличения официальных святош, для которых религия и благочестие – работа, профессия, останутся вечной характеристикой того большого слоя людей, который «делает бизнес» на вере, паразитируют на ней. И, наконец, метафизический облик Иисуса Христа. Из предшествующего изложения (параграф второй первой главы – концепция реальности в Новом завете; представления о взаимосвязи веры и силы в данном параграфе) мы убедились в том, что по существу дела Иисус Христос – это новый Бог: со своей концепцией творения мира (начало Евангелия от Иоанна); со Своим Порядком (Царство Небесное, нормативная система Нагорной проповеди); со своим стратегическим планом развития земной вселенной (Откровение Иоанна). Это Бог новой, идеалистической реальности – в отличие от натуралистической реальности Саваофа. Связь между ними скорее традиционно-догматическая, но отнюдь не органично-смысловая, содержательная. Метафизика Нового завета, как мы уже говорили, представлена у Иоанна. Рчеь идет о иоанновой концепции «Бога-Слова», «Бога-Света», «Бога-Любви». Это три ключевые метафоры в описании Христа, который понимается как персонификация, антропоморфизация атрибутов Абсолюта-для-нас – Света. Слова, Любви – важнейших, формообразующих Самого Бога, теофаний: «Бог есть свет и нет в Нем никакой тьмы» (1 Ин, 1.5). В отношении

светоносности и логосоносности Бога Нового завета мы достаточно говорили ранее. Здесь нет особой оригинальности у Иоанна – эти мотивы приписывания трансцендентному атрибутов Логоса и Света постоянно присутствовали еще в древнегреческой философии (Платон, стоики). Самая же впечатляющая и самобытная идея Иоанна – идея о Боге как Любви. Причем в последнем случае речь идет не столько об Иисусе-Медиаторе («ходатай пред Отцом» Ин, 2.1), сколько о всем Боге, в целокупности Отца, Сына и Святого Духа. «Бог есть любовь» (1 Ин, 4.8) – это, несомненно, вершина и Нового завета, и Библии.