Текст книги "От Второго Иерусалима к Третьему Риму. Символы Священного Царства. Генезис идеократической парадигмы русской культуры в XI–XIII веках."

Безусловно, судьба Северной Руси и превращение ее в единое, монолитное православное царство, а затем и в империю связано с историческим выбором князя Александра, который и его современникам не казался простым и однозначным. Отбивая натиск с Запада, найдя приемлемый вариант взаимоотношений с Ордой, князь до конца был верен православию и первым прозрел в униженной и разграбленной Руси первые ростки того царства, которому при его правнуках суждено стать действительно Третьим Римом.

Оценку его деятельности и его жизненного подвига современниками князя мы находим в его Житии, которое выходит за обычные рамки агиографического произведения. «Житие Александра Невского – “Повесть о житии и храбрости благоверного и великаго князя Александра” – находится в самой сердцевине русского мифологического комплекса, лежащего в основе национального самосознания»[113]113
  Резников К.Ю. Русская история: мифы и факты. М.: Вече, 2012. С. 150.


[Закрыть] [113]. Уже при жизни князь сам становится знаковой символической фигурой в центре того комплекса идей, которые сформировали парадигму «последнего царства».

В своем гениальном труде «Россия и Европа» Н.Я. Данилевский приводит важнейшую мысль, которая, по сути, описывает судьбы всего православного мира в эпоху противостояния внешней агрессии. Речь идет о Византии, в частности. И вот что Данилевский замечает: «Как сатана-соблазнитель, говорил Рим одряхлевшей Византии: видишь ли царство сие? Пади и поклонися мне, и все будет твое. Ввиду грозы Магомета собирает он Флорентийский собор и соглашается протянуть руку помощи погибавшему не иначе как под условием отречения от православия. Дряхлая Византия показала миру невиданный пример духовного героизма. Она предпочла политическую смерть и все ужасы варварского ига измене вере, ценой которой предлагалось спасение»[114]114
  Данилевский Н. Я. Указ. соч. С. 672.


[Закрыть] [114]. Но справедливости ради скажем, что прежде этого духовного подвига были в Византии колебания.

И во время Флорентийского собора далеко не все православные архиереи были единодушны в своем стремлении до конца стоять в истине. Был момент, когда знаменем непоколебимой верности остался один Марк Ефесский. Совсем иного рода пример являет нам Русь времен Александра Ярославича. Страна, действительно стоявшая на краю гибели, страна, понесшая невиданные утраты и колоссальные людские потери, единодушно, до последнего смерда оставалась нерушимо предана православной вере. Знаменосцем этой нерушимой верности выступил князь Александр. Принципиально важно отметить, что при жизни великого князя Александра Ярославича Невского на Руси начинают складываться те фундаментальные основы и институты, которые через несколько поколений создадут феномен единодержавного Русского Царствия, законного преемника власти Первого и Второго Рима.

Осмысляя тему перехода царского титула христианским государям после падения Константинополя и «раздробления» некогда единой и универсальной имперской власти византийских императоров, нельзя не упомянуть и тот несомненный факт, что после восстановления власти византийских императоров в Константинополе в 1261 г. при Палеологах византийские светские и церковные власти прикладывали определенные усилия, чтобы восстановить авторитет власти императора, вернув в политический оборот воззрение на его власть в Константинополе как единственную, универсальную и легитимную императорскую власть. В этой связи очень показательно послание цареградского патриарха московскому великому князю Василию Дмитриевичу с разъяснением роли императора Царьграда как высшего светского сюзерена всех православных государей. Но время безропотного восприятия этой идеологии прошло. Православный мир вступил в эпоху раздробления этой власти, ее «передела» в пользу иных могущественных государей православного мира. Но и этот этап можно рассматривать как подготовительный, промежуточный между безусловным признанием императора Второго Рима в качестве высшего светского владыки всех православных народов если не де-факто, то де-юре, с определенными оговорками и осознанием московскими великими князьями того неоспоримого и исторически обусловленного факта, что Москва является единственным легитимным преемником императоров Византии именно в смысле наследия верховной власти над православным миром в силу тех трагических причин, по которым только Великороссия оставалась единственным независимым православным царством и по высшей исторической необходимости последним оплотом истинной веры – Православия.

В многочисленных фактах, приведенных выше, мы видим осознанные политические шаги древнерусских князей в закреплении статуса «последнего истинного православного царства» за Русскими землями. И вдохновителем этих первых шагов на пути осознания себя Третьим Римом мы можем назвать митрополита Кирилла, соратника Даниила Галицкого, на начальном этапе своей политической и пастырской деятельности и князя Александра Невского в момент своего пастырского служения в качестве первоиерарха Русской церкви. Именно фигура Кирилла позволяет нам увидеть, что взаимовлияние и обмен политическими идеями между Галицкой и Суздальской ветвями потомков Мономаха в действительности имели место, и их непосредственным участником, а может быть, и инициатором был сам митрополит Кирилл, чью роль в становлении новой государственной парадигмы русской государственности нам предстоит оценить по достоинству. Апостолу Иоанну на острове Патмос около 90 г. был открыт Апокалипсис. Предсказания Спасителя касаются в основном трех эпох, символически обозначенных церквями Асийскими: Ефесской, Смирнской (мученической) и последней – Лаодикийской. Четвертая эпоха символизирована Фиатирской церковью. «Фиатирская эпоха вызывает высокие похвалы Божии. “Знаю, – сказано ей, – твои дела, и любовь, и служение, и веру, и терпение твое, и то, что последние дела твои больше первых (Откр. 2:19)… В Фиатирскую эпоху явилась и Россия как христианская страна, принявши очень деятельное участие в пасении язычников “жезлом железным”»[115]115
  Кривошеев Ю.В., Соколов Р.А. Александр Невский. Эпоха и память. СПб.: Изд-во СПбГУ, 2009. С. 12.


[Закрыть] [115].

И в этой связи совершенно невозможно обойти вниманием и еще одно деяние Александра, которое не нашло отражения в его Житии, которое не упоминается в летописных сводах, но от этого не становится маловажным. Одним из первых на этот факт биографии Невского, который реконструируется из сопоставления археологического материала и анализа политического противостояния Немецкого ордена и Новгорода, обратил в свое время внимание известный отечественный историк и археолог Е.А. Рябинин.

В середине XIII века средневековое финское племя водь, населявшее Новгородско-Ливонское пограничье на правом берегу реки Наровы, ранее рассыпавшее кремированные останки усопших на поверхности земли, переходит довольно резко к захоронению несожженных трупов в могильных ямах. Ранее могилы води отличались незначительной глубиной и слегка присыпались грунтом. Столь резкая перемена погребального обряда никак не могла возникнуть из внутренних причин. Здесь явно просматривается внешнее воздействие. При исследовании курганных кладбищ, сопоставляя найденные материалы с данными письменных источников, посвященных более поздним сведениям о погостах и христианских кладбищах, Рябинин четко определил время ускоренной христианизации води в 30–40-х гг. XIII века. Напомним, что, когда Александр Ярославич в 1241 г. отбил у немцев крепость Копорье, он повесил «переветников» вожан и чудцю. Речь может идти не только о политическом предательстве подданных, но и об отпадении части крещеных угро-финнов из православия в латинство. Из ливонских хроник нам хорошо известно, что крестоносная экспансия в Прибалтике сопровождалась насильственным крещением финнов и балтов в католическую веру. Этому процессу надо было дать «симметричный» ответ, особенно когда обрисовалась новая тенденция в рядах финской и балтской аристократии – по своей воле, без внешнего понуждения креститься у латинян и переходить под юрисдикцию рижского епископа в ожидании политических и экономических дивидендов.

Безусловно, и это важно отметить, мирное крещение корел отцом Александра Невского, князем Ярославом, незамедлительно принесло свои положительные плоды. Корелы оставались верными русской государственности и Церкви на протяжении всей своей истории. Неслучайно именно этот путь был избран Александром Ярославичем Невским на землях финских племен ижора и водь. Необходимо отметить, что крещение Ярославом корел в 1227 году остановило крестоносную экспансию шведов на западной границе этого племени. «Князь Ярослав Всеволодовичь пославъ крести множество корелъ, мало не все люди», – сообщает русская летопись. Крещение води и ижоры при Александре Невском на века определило границу Руси с Ливонией и Эстляндией. Конечно, православие не могло сразу и коренным образом изменить языческое мировоззрение финнов. Но определенные успехи христианизации, причем мирной, видны из смены погребального обряда, подчеркнем – важнейшего обряда, в религиозной жизни и религиозных взглядах народов. Роль Александра в крещении Северо-Западного края еще ждет своего исследования. Однако сам акт крещения и возведения из тьмы язычества к свету христианской веры финских народов есть с религиозной точки зрения деяние, сопоставимое с равноапостольской просветительской деятельностью, и достаточно странно, почему этот факт не нашел должного отражения в Житии князя Александра. Первое, что приходит на ум для оправдания нашего древнего агиографа, – это мысль, что для конца XIII века этот акт крещения, возможно, еще не выглядел необратимым, тем более что финские народы показали свою малую восприимчивость к христианской проповеди и демонстрировали свою стойкую приверженность примитивной магии и язычеству. Однако время показало, что и это деяние князя Александра Ярославича осталось незыблемым памятником его политической воли и очертило границы «Русского мира», не изменившиеся с того времени. Учитывая этот поразительный факт биографии князя, мы не можем не сказать здесь и о той уникальной роли рода Рюриковичей в крещении Руси, из которого происходит святой князь Александр Ярославич. Эту роль князей Рюриковичей невозможно переоценить. Именно инициатива князей, их последовательная политика в этом направлении в кратчайший срок сделали огромное Русское государство христианским.

Безусловно, нельзя говорить о единовременном крещении всей Руси. Процесс этот растянулся в некоторых местах до XII столетия. Но факт остается фактом: уже в XI веке Русь стала достойной наследницей Византии и самым культурным государством Европы после своей крестной матери – Ромейской империи греков.

Наверное, уместно отметить и еще один важный момент, который ускользает от внимания современников. Дело в том, что христианство на Руси изначально было по своей социальной составляющей «аристократическим» явлением. Своеобразный «аристократизм» православия связан и с его первыми носителями, коими были князья и их дружинники. Именно аристократия Древней Руси дала нам первых монахов и летописцев, первых строителей храмов и проповедников. И долго, но поступательно христианство спускалось в «народную толщу», в итоге поглотив и ее. Важно, что Былинный эпос, явно находящийся вне сферы церковного или государственного контроля, являет пример полной христианизации народного самосознания уже в домонгольский период времени. Мы не должны забывать того важнейшего факта нашей истории, что вхождение Руси в Церковь состоялось всецело государственно. Иными словами, государство целиком, как институт власти в лице великого князя, его дружины вошли в Церковь, сделав само государство на Руси церковным. Так родился феномен Святой Руси, где четкие границы между Церковью, социумом и государством невозможно определить.

Рюриковичи со времен князя Владимира стали не только политическим стержнем Древнерусского государства, но и, что не менее важно, духовным стержнем Святой Руси. Рядом с князьями, их духовными собеседниками и наставниками встают святые монахи-подвижники: Антоний и Феодосий Печерские, Сергий Радонежский – украшение Русской и Вселенской церквей.

Оценив «механизм» воздействия верховной княжеской власти на племена, которые в реторте истории переплавляются в народ, мы поймем поистине выдающуюся роль Александра в этногенезе великорусского племени. Мы отдадим должное его заслугам, которые заложили нерушимый фундамент нашей этнической консолидации как великоруссов. Его верность православию укрепила и обновила верность народу династии Рюрика и Мономаха, которая еще со времен Владимира Крестителя воспринималась как главный проводник разрозненных славянских племен не только к истинному Богу, но и к национальному единству, которому династия Рюрика была верным гарантом. Династия оказалась навечно сопряжена с духовным и этническим лицом древнерусского этноса, вывела его из кризиса после ордынского нашествия и политической зависимости и дала народу новый духовный импульс, предопределенный деяниями и выбором духовного и политического пути князем Александром. «…Потомки Рюрика в глазах населения имели некоторые сакральные свойства. Во всяком случае, мысли выбрать князя из среды своих собратьев у простых вечников никогда не возникало. (Единственное исключение имело место в Галиче, но “узурпировавший” княжеские права боярин Владислав не смог долго удержать власть.)»[116]116
  Прохоров Г.М. Древняя Русь как культурный феномен. СПб.: Изд-во Олега Абышко, 2010. С. 98–99.


[Закрыть] [116]. Христианизация Руси князьями Рюриковичами заложила основы ее самобытного «цивилизационного кода». «Христианизация эффективно способствовала распаду родовых общин и образованию на их месте древнерусской народности. Сразу после крещения страны, когда появилась здесь письменность со свитой искусств и пошло связанное с этим изменение “надсознания”… инициатор христианизации страны, княжеский род, принадлежность к которому давала право на власть, в наибольшей мере сумел связать культ Вечности со своим языческим родовым культом. Процесс слияния родов и племен в один народ не коснулся этого рода, княжеского, правящего, – того самого, от которого исходила инициатива христианизации и принадлежность к которому давала право на власть. Подвластность этому роду была тем началом, по отношению к которому христианская вера оказалась дополнительным принципом этнической интеграции. Признать власть рода русских князей и верить в Христа-Бога и означало теперь быть “русьским”.

Так что отданным Владимиром учиться грамоте молодым людям было гораздо труднее, нежели князьям, оставаться членами своего рода-племени, становясь богоспасаемыми индивидуумами. Для рода-племени они умирали, потому матери и оплакивали их как покойников. Но умирали племена – рождался народ.

Как писал апостол Петр принявшим христианство людям о них самих: “Некогда не народ, а ныне народ Божий, некогда непомилованные, а ныне помилованы” (1 Петр., 2:10). Начавшееся с христианизацией чудо этногенеза – в истории очень нечастое (как, впрочем, и христианизация целой страны)! – было прекрасно видно его современникам, в том числе пишущим, – и митрополиту Илариону, вознесшему около середины XI в. “молитву къ Богу от всея земля нашеа”, подразумевая под “землей” народ, “стадо, еже ново начать пасти”, и киевскому летописцу, задавшемуся вопросом: “Откуду есть пошла Руская земля… и откуду Руская земля стала есть”. Будучи утверждено в многоплеменной стране, христианство воздвигло здесь новое, вертикальное, как мачта, общественное духовное измерение – вектор, указывающий на непреходящее Царствие Небесное, вводящее ум “въ обновление пакибытия, въ жизнь вечную”. Если прежде человек был здесь, на земле будущей Руси, продолжателем рода, крови предков, Прошлым-в-настоящем, то теперь он обретал новое качество, становясь, следом за Богочеловеком Христом, также Вечностью-в-настоящем, земным гражданином Царствия Небесного. Именно “вечностная” культура в рамках одной княжеской власти, как в котле, сварила множество племен и родов в русский народ. Вполне уверенно можно сказать, что русские – народ, порожденный “Новым Договором” – Новым Заветом с Богом, подобно тому как евреи – народ, порожденный “Старым Договором” с Богом – Ветхим Заветом»[117]117
  Прохоров Г.М. Указ. соч. С. 99–100.


[Закрыть] [117].

Подтверждение этого договора русского народа в верности Истине главного представителя той династии, которой он оставался исторически верен, Александра Ярославича Невского, позволило этому народу пережить ордынский разгром и вступить в новую фазу своей исторической миссии – народа Божия, в фазу великорусской политической истории, ставшей островком и одновременно очагом нового расцвета единой русской православной государственности, вновь объединившей под одной династической и государственной «крышей» три ветви русского народа: великорусской, малорусской и белорусской.

«Конечно, это обозначает богоизбранность русских, но – в отличие от евреев – не исключительную, не по крови, потому что точно таким же, в принципе, был, насколько мы можем себе представить, этногенез англичан, французов, болгар, поляков, – всех народов, родившихся вследствие христианизации их стран. Здесь опять можно воспользоваться словами митрополита Илариона: “Христианыихъ же спасение благо и щедро, простираяся на вся края земленыа (…) Вера бо благодетъная по всей земли простреся и до нашего языка рукааго доиде. (…) И уже не идолослужителе зовемся, нъ христиании, не еще безнадежници, нъ уповающее въ жизнь вечную”. Войдя в духовный мир страны как ориентир культуры, Вечность и в этом случае, как и во всех ему подобных, принялась сплавлять пестрейший конгломерат “неслиянных” племен воедино. В таких случаях, несомненно, происходит то, что Л.Н. Гумилев назвал пассионарным толчком – энергетическим импульсом, “приводящим к возникновению новых этнических систем”»[118]118
  Прохоров Г.М. Указ. соч. С. 101.


[Закрыть][118].

«Сутью содержания всех богослужебных книг и находящихся в них произведений при всем их жанровом разнообразии всегда является Вечность-в-настоящем. Но что заслуживает внимания в богослужебных произведениях, написанных на Руси в XI–XII вв., это хорошо различимая в них “прошлостная” составляющая: наряду с культивируемой Вечностью там присутствует, хотя и на втором плане, культивируемое Прошлое. Это мы видим и в первой известной нам русской церковной проповеди – в уже цитированном “Слове о законе и благодати” митрополита Илариона: наряду с историософией – разъяснением того, что иудейский Закон и славянское язычество уступили на Руси место христианской благодати, – особое внимание Иларион сосредоточивает на ипостаси-личности Иисуса Христа, показывая, что в ней – как и доказывал, борясь с монофелитством, преп. Максим Исповедник, – сочетаются “Божество и человечество”, Вечность и настоящее: “…яко человекъ възлеже въ яслехъ, и яко Богъ от вълхвъ дары и поклонение приятъ; яко человекъ бежааша въ Египетъ, и яко Богу рукотворениа египетъскаа поклонишася; (…) яко человекъ по Лазари прослезися, и яко Богъ въскреси и от мертвыихъ; (…) яко человекъ распятъ бысть и яко Богъ своею властию съпропятааго с Нимъ въпусти въ рай…” Историософия и богословие, “горизонтальная” и “вертикальная” оси проповеди мудрого Илариона, типичны и общи для христианской мысли всех стран и Церквей. Типологически общим представляется и прославление равноапостольного инициатора крещения страны, князя Владимира, обращаясь к которому Иларион называет его: “Подобниче великааго Коньстантина, равноумне, равнохристолюбче”. А вот теперь обратим внимание на особенную, русскую, “составляющую” мышления Илариона – на объяснение того, почему князь Владимир смог совершить такое великое дело: “Похвалимъ же и мы по силе нашей малыими похвалами велика и дивнаа сътворшааго нашего учителя и наставника, великааго кагана нашеа земли Володимера, вънука старааго Игоря, сына же славнааго Святослава, иже въ своа лета владычествующее, мужествомъ же и храборъством прослуша въ странахъ многах, и победами и крепостию поминаются ныне и словут. Не в худе бо и неведомее земли владычьствоваша, нъ въ Руське, яже ведома и слышима есть всеми четырьми конци земли. Сий славный от славныихъ рожься, благороденъ от благородныих, каганъ нашь Влодимер…” Это – объясняющая величие Владимира похвала его роду, роду княжескому. В церковной проповеди, какой является “Слово” митр. Илариона, она занимает относительно небольшое место, но хорошо заметна и очень важна. К вертикальной доминанте, направленной на Вечность, мы должны мысленно добавить вектор второго порядка, направленный на Прошлое; и равнодействующая стрелка Сознание окажется слегка отклонившейся в его сторону»[119]119
  Прохоров Г.М. Указ. соч. С. 103.


[Закрыть] [119].

«Смелый нарушитель родовых норм, монах Феодосий, говорит князю как о законе о необходимости подчинения младшего брата старшему как отцу! В том же духе была сделана запись об этом событии в летописи: “А Святославъ седее в Киеве, прогнавъ брата своего, преступивъ заповедь отьню, паче же Божию”. Так сама “растворительница родов”, Церковь, стала, как видим, прилагать усилия, чтобы оградить правящий род от общей эрозии родовых устоев. Канонизацией в качестве святых мучеников князей-братьев Бориса и Глеба, отказавшихся от сопротивления их старшему брату и убийце Святополку (1015 г.), она освятила безусловное подчинение старшему в княжеском роде, даже если этот старший – злодей: образцовая для христиан кротость совпала в их поведении с самоотверженной верностью родовой этике. С этой канонизацией связано появление целого ряда литературных произведений, в которых влияния поэтики устной словесности вовсе не заметно, но хорошо видно стремление новыми средствами поддержать в княжеской среде старые нормы. Монах Нестор в Киево-Печерском монастыре преп. Феодосия написал “Чтение” о Борисе и Глебе, где, как отмечает Д.С. Лихачев, в его интерпретации эти княжичи-мученики “подали своей смертью всем русским князьям пример братской любви и покорности. Их устами провозглашен принцип старшинства: “Не отъиду, ни отбежю от места сего, ни паки супротивлюся брату своему, старейшему сущю”, – говорит Борис; “Ни пакы смею противитися ста-рейшому брату”, – вновь и вновь повторяет Борис”. И в летописи Борис на предложение дружины сесть в Киеве на освободившемся отцовском столе отвечает: “Не буди то мне вьзняти рукы на брата на старейша-го. Аще отець ми умре, то сей ми будетъ въ отца место”; и в Житии, носящем название “Сказание, и страсть, и похвала святую мученику Бориса и Глеба”, Борис говорит: “Се да иду къ брату моему и реку: Ты ми буди отьць, ти ми братъ и старей чьто ми велиши, господине мой?”

Естественным образом всю историю Древней Руси, покуда не прервется род правителей-Рюриковичей, святые братья-княжичи Борис и Глеб пребудут радетелями этого своего княжеского рода, помощниками своим родным: именно как “сродникам”, борющимся с иноплеменниками, они помогут свыше и Александру Невскому в битве на Неве со шведами, и Дмитрию Донскому в битве на Куликовом поле с Мамаем, и Иоанну Грозному при взятии Казани. Значит, даже в глазах авангарда в деле переориентации страны на Вечность верность Прошлому в сфере княжеского права осталась священным законом»[120]120
  Прохоров Г.М. Указ. соч. С. 109.


[Закрыть] [120].

И теперь настало время привести свидетельство, которое ставит на прочный фундамент нами постулированную мысль о том, что идея «Третьего Рима» зародилась на Русской земле задолго до ее официальной письменной фиксации в посланиях Мисюря Мунехина великому князю Василию Иоанновичу.

«Сознание временности “временных” лет проявляется и в схожем названии Новгородской 1-й летописи (младшего извода): «Временник, еже нарицается летописание князей и земля Руския, и како избра Богъ страну нашу на последнее время…»[121]121
  Там же. С. 116.


[Закрыть] [121]. Идея избранности уже прозвучала! И прозвучала как соборное сознание всего русского народа, а не домысел книжника-одиночки.

«Как эпос по большей части – собственность всего кровно-культурно-родственного коллектива, так и летопись – собственность вероисповедно-родственного, одну княжескую или царскую кровь чтущего народа»[122]122
  Цит. по: Г.М. Прохоров. Указ. соч. С. 122.


[Закрыть] [122].

Эта же идея воплощалась в домонгольской Руси и в памятниках зодчества. Мы об этом говорили выше. Здесь еще раз напомним важный факт становления единодержавной идеологии, в памятниках белокаменного зодчества Суздальской Руси.

Казалось бы, после ордынского нашествия такие воззрения должны были кануть в Лету за отсутствием исторической перспективы действительно воплотить имперские чаяния на Руси в жизнь. Русь лежала в развалинах и потеряла полноценную государственную самостоятельность.

«В XIII веке княжеская Русь подверглась почти одновременному нападению с двух сторон: с Запада и с Востока. Через три года после взятия крестоносцами Константинополя, в 1207 г., папа Иннокентий III направил русским князьям послание, где говорилось: “Так как страна греков и их Церковь почти полностью вернулась к признанию апостольского престола и подчиняются распоряжением его, представляется заблуждением, что часть не соглашается с целым и что частное откололось от общего”»[123]123
  Пашуто В.Т. Указ. соч. С. 160.


[Закрыть] [123].

Крайне важно и еще одно свидетельство, которое позволяет еще раз оценить «по достоинству» ставку Даниила Галицкого на Европу в его борьбе с Ордой.

После падения Царьграда «…папа потребовал, чтобы Польша, Орден, Швеция и Норвегия блокировали Русь и препятствовали ввозу в нее железа и любого оружия»[124]124
  Головко А.Б. Славяне Восточной Европы и крестовые походы // ROSSICA ANTIQUE: Исслед. и матер. СПб.: Изд-во СПбГУ, 2006. С. 320.


[Закрыть] [124].

Агрессия с Запада носила планомерный и поступательный характер, который вряд ли мог укрыться от современников. Речь шла о долгосрочной войне против православного Востока.

«Это была не локальная, а вполне континентальная война: избиение латинян в Константинополе в 1182 г., последующий погром норманнами Фессалоник, захват крестоносцами Константинополя и образование на месте Византии Латинской империи, немецкие крестовые походы XIII в. на языческую Литву и на северные русские земли, нападения на них же шведов – все эти и подобные локальные столкновения западно– и восточноевропейцев оказались прелюдией к тому, что вскоре Европу с севера на юг – от Скандинавии до о. Крит – разрезала хорошо видимая линия фронта, над которой реяли католические знамена. Началось время борьбы с восточноевропейскими язычниками и “схизматиками”: “…именно с этого времени начинается новая волна крестоносного движения… идеологом ее, естественно, была римская курия, которая фактически возглавила широкомасштабное наступление против народов восточноевропейского региона от полярного круга до Босфора”»[125]125
  Там же. С. 330.


[Закрыть] [125].

В апреле 1257 г. римская курия инициировала подготовку крестового похода против Руси, обещая его участникам отпущение грехов. «25 января 1260 г. папа Александр VI призвал рыцарей Тевтонского ордена к походу против монголов и передал им в подчинение все русские земли, которые они во время похода завоюют. 21 марта и 8 апреля того же года папа повторил этот призыв в письмах к магистру Гартмуду фон Грюнбаху»[126]126
  Прохоров Г.М. Указ. соч. С. 130.


[Закрыть] [126]. Мог ли не знать об этом князь Даниил Галицкий, который планировал опереться на помощь пап в своей антиордынской политике? «Политический и военный нажим шел рука об руку с экономическим проникновением на Восток: на южных морях – Венеции и Генуи, на севере – Ганзы. Проникновение это имело, как видно на примере Византии, Крыма и в какой-то мере Новгорода, и политические результаты. Не папская курия, конечно, была виновницей войны, но идеологическим центром и вдохновителем нападающей стороны она стала. Идеологическим центром защищающейся стороны оказался монашеский Афон и Константинопольский “Вселенский” патриархат, в чьем ведении была Восточная Европа. Когда Батый увел основную часть своих войск обратно на Восток, на Руси могла существовать альтернатива из двух зол – татар или литовцев и немцев. Русские города и земли, не вошедшие непосредственно в состав Монгольской империи, – Новгород, Псков, Волынь, Галич, Киев и распространившаяся и усилившаяся за счет ослабления Руси Литва – стали буфером между агрессивной католической Европой и северо-восточными русскими княжествами, теперь прикрытыми монгольской центральной властью и армией, сформированной монгольскими военачальниками. Но Псков был слаб, да и Новгород, раздираемый борьбой боярских группировок, терял сферы своего влияния и сдавал торговые позиции ганзейским городам; за галицко-волынское наследство скоро начнут борьбу Польша и Литва, причем последняя, воюя и с поляками, и с немцами, и с русскими, сама была полем борьбы за влияние между католиками и православными, а разгромленный татарами Киев сохранял свое значение лишь номинально – в названии митрополии “Киевская и всея Руси”. И хотя эти земли и амортизировали западный нажим, они делали это не ради Великой Руси, Владимира и Москвы. Наряду с внешними бедствиями и, конечно же, в связи с ними в трагическом XIII столетии происходят очень важные внутренние перемены в духовном строе Руси, потому что один из объектов этнообразующего культа, русский княжеский род, не сумевший дружно противостать завоевателям, оказался позорно разбит и унижен восточными завоевателями до рабского состояния»[127]127
  Библиотека литературы Древней Руси. СПб.: Наука, 1997. Т. 5. XIII век. С. 376.


[Закрыть] [127].

Казалось бы, мечтам о самодержавной русской государственности не удалось сбыться. Нет самой государственности. Потенциальные носители царской харизмы вынуждены ездить на поклон к ханам в Орду. Естественным образом большая нагрузка в этическом самосознании легла на христианскую православную веру, при всем том, что потери Церкви были тогда неисчислимы: «Разрушены божественныя церкви, осквернены быша ссуди священии и святые кресты и святые книги, потоптана быша святая места, святители мечю во ядь быша, плоти преподобныхъмнихъ птицамъ на снедь повержени быша, кровь и отець и братья нашея, аки вода многа, землю напои», – говорит в своем скорбном Поучении 80-х гг. XIII века Серапион Владимирский и продолжает: «…князий нашихъ воеводъ крепость ищезе, храбрии наша, страха наполъньшася, бежаша…»[128]128
  Прохоров Г.М. Указ. соч. С. 130.


[Закрыть] [128]. С чего же пришлось начинать собирать державу князю Александру, с какого исходного пункта?

«Не уберегшие свою страну князья, несомненно, потеряли уважение своих не защищенных ими подданных, и культ их рода, Прошлого-в-настоящем, естественным образом не мог не утратить часть своих прав в культуре, а приобрести их, значит, должна была Вечность-в-настоящем. Но главное, пропасть между ними, едва не исчезнувшая, расширилась и углубилась. Она так и осталась свойством русского надсознания, русской самоочевидности, вплоть до Нового, если не Новейшего времени: фольклор ведь так и не был допущен народом в материалы письма. В то время как в Скандинавии процесс записи песен скальдов и саг достиг своего апогея, на Руси всяческая культурная жизнь оказалась сильно заторможена. В существовании на Руси богатого фольклора и до этого, и после сомневаться не приходится. И некоторое его влияние на письменность продолжалось в XIV–XV вв. Но его влияние уже несколько иного, нежели прежде, характера. Вместе с окончанием XIII в. ушла из жизни значительная часть языческих традиций, имевших наибольшее отражение в письменной литературе, – традиций княжеского рода»[129]129
  Комарович. В.Л. Культ рода и земли в княжеской среде XI–XIII вв. // Труды Отдела древнерусской литературы. М., Л.: Изд-во АН СССР, 1960. Т. XVI. С. 97.


[Закрыть] [129]. Начинать пришлось с чистого листа.