Текст книги "Полное собрание сочинений. Том 3. Развитие капитализма в России"

VI. Торговый капитал в мелких промыслах

Как известно, мелкие крестьянские промыслы порождают в массе случаев особых скупщиков, специально занятых торговыми операциями по сбыту продуктов и закупке сырья и обыкновенно подчиняющих себе в той или другой форме мелких промышленников. Посмотрим, в какой связи стоит это явление с общим строем мелких крестьянских промыслов и каково его значение.

Основная хозяйственная операция скупщика состоит в покупке товара (продукта или сырья) для перепродажи его. Другими словами, скупщик есть представитель торгового капитала. Исходным пунктом всякого капитала, – как промышленного, так и торгового, – является образование свободных денежных средств в руках отдельных личностей (понимая под свободными – такие денежные средства, которые нет необходимости употребить на личное потребление и пр.). Каким образом происходит эта имущественная дифференциация в нашей деревне, – было подробно показано выше на данных о разложении земледельческого и промыслового крестьянства. Этими данными выяснено одно из условий, вызывающих появление скупщика, именно: раздробленность, изолированность мелких производителей, наличность хозяйственной розни и борьбы между ними. Другое условие относится к характеру тех функций, которые исполняет торговый капитал, т. е. к сбыту изделий и к закупке сырых материалов. При ничтожном развитии товарного производства мелкий производитель ограничивается сбытом изделий на мелком местном рынке, иногда даже сбытом непосредственно в руки потребителя. Это – низшая стадия развития товарного производства, едва выделяющегося от ремесла. По мере расширения рынка такой мелкий раздробленный сбыт (находившийся в полном соответствии с мелким, раздробленным производством) становится невозможным. На крупном рынке сбыт должен быть крупным, массовым. И вот мелкий характер производства оказывается в непримиримом противоречии с необходимостью крупного, оптового сбыта. При данных общественно-хозяйственных условиях, при изолированности мелких производителей и разложении их, это противоречие не могло разрешиться иначе, как тем, что представители зажиточного меньшинства забрали сбыт в свои руки, концентрировали его. Скупая изделия (или сырье) в массовых размерах, скупщики таким образом удешевляли расходы сбыта, превращали сбыт из мелкого, случайного и неправильного в крупный и регулярный, – и это чисто экономическое преимущество крупного сбыта неизбежно повело к тому, что мелкий производитель оказался отрезанным от рынка и беззащитным перед властью торгового капитала. Таким образом, в обстановке товарного хозяйства мелкий производитель неизбежно попадает в зависимость от торгового капитала в силу чисто экономического превосходства крупного, массового сбыта над разрозненным мелким сбытом[335]335
  По вопросу о значении торгового, купеческого капитала в развитии капитализма вообще отсылаем читателя к III тому «Капитала». См особенно III, I, S. 253–254 (русск. пер., 212) о сущности товарно-торгового капитала, S. 259 (русск. пер., 217) об удешевлении сбыта торговым капиталом, S. 278–279 (русск. пер., 233–234) об экономической необходимости того явления, что «концентрация в купеческом предприятии является раньше, чем в промышленной мастерской», S. 308 (русск. пер., 259) и S. 310–311 (русск. пер., 260–261) об исторической роли торгового капитала, как необходимого «условия для развития капиталистического способа производства»{151}151
  К. Маркс. «Капитал», т. III, 1955, стр. 281, 286–287, 306, 336–339.


[Закрыть].


[Закрыть]. Само собою разумеется, что в действительности прибыль скупщиков зачастую далеко не ограничивается разницей между стоимостью массового и стоимостью мелкого сбыта, – точно так же, как прибыль промышленного капиталиста зачастую состоит из вычетов из нормальной заработной платы. Тем не менее для объяснения прибыли промышленного капиталиста мы должны принять, что рабочая сила продается по своей действительной стоимости. Равным образом и для объяснения роли скупщика мы должны принять, что покупка-продажа продуктов совершается им по общим законам товарного обмена. Только эти экономические причины господства торгового капитала могут дать ключ к пониманию тех разнообразных форм, которые он принимает в действительности и среди которых постоянно встречается (это не подлежит никакому сомнению) и самое дюжинное мошенничество. Поступать же наоборот, – как делают обыкновенно народники, – т. е. ограничиваться указанием на разные проделки «кулаков» и на этом основании совершенно отстранять вопрос об экономической природе явления, это значит становиться на точку зрения вульгарной экономии[336]336
  Предвзятая точка зрения народников, – которые идеализировали «кустарные» промыслы и изображали торговый капитал каким-то печальным уклонением, а не необходимой принадлежностью мелкого производства на рынок, – отразилась, к сожалению, и на статистических исследованиях. Так, мы имеем целый ряд подворных переписей кустарей (по Московской, Владимирской, Пермской губ.), которые подвергали точному исследованию хозяйство каждого мелкого промышленника, но опускали вопрос о хозяйстве скупщиков, о том, как складывается его капитал и чем определяется величина этого капитала, какова стоимость сбыта и закупки для скупщика и т. д. Ср. наши «Этюды», стр. 169. (См. Сочинения. 5 изд., том 2, стр. 386–387. Ред.)


[Закрыть].

Чтобы подтвердить наше положение о необходимой причинной связи между мелким производством на рынок и господством торгового капитала, остановимся подробнее на одном из лучших описаний того, как появляются скупщики и какую роль они играют. Мы имеем в виду исследование кружевного промысла в Московской губернии («Пром. Моск. губ.», т. VI, вып. II). Процесс возникновения «торговок» таков. В 1820-х годах, т. е. во время возникновения промысла, и позднее, когда кружевниц было еще мало, – главными покупателями были помещики, «господа». Потребитель был близок к производителю. По мере распространения промысла крестьяне стали отсылать кружева в Москву «с каким-нибудь случаем», напр., через гребенщиков. Неудобство такого примитивного сбыта сказалось очень скоро: «где же мужику, не занимающемуся этим делом, ходить по домам?» Стали поручать сбыт одной из кружевниц, вознаграждая ее за потерянное время. «Она же и привозила материал для плетения кружев». Таким образом, невыгодность изолированного сбыта ведет к выделению торговли в особую функцию, исполняемую одним лицом, собирающим изделия от многих работниц. Патриархальная близость этих работниц друг к другу (родня, соседи, односельчане и пр.) вызывает сначала попытку товарищеской организации сбыта, попытку поручать сбыт одной из мастериц. Но денежное хозяйство немедленно пробивает брешь в старинных патриархальных отношениях, немедленно приводит к тем явлениям, которые мы констатировали выше по массовым данным о разложении крестьянства. Производство продукта для сбыта приучает ценить время на деньги. Становится необходимым вознаградить посредницу за потерянное время и труд; посредница привыкает к своему занятию и начинает обращать его в профессию. «Подобные поездки, повторявшиеся несколько раз, и выработали тип торговки» (1. с., 30). Лицо, ездившее несколько раз в Москву, заводит там постоянные сношения, которые так необходимы для правильного сбыта. «Вырабатывается необходимость и привычка жить заработком от комиссионерства». Кроме платы за комиссию торговка «норовит накинуть на материал, бумагу, нитки», берет себе вырученное за кружева сверх назначенной цены; торговки объявляют, что получили цену ниже назначенной: «хочешь отдавай, хочешь нет». «Торговки начинают доставлять товар из города и пользуются тут значительной прибылью». Комиссионерка превращается, следовательно, в самостоятельную торговку, которая уже начинает монополизировать сбыт и пользоваться своей монополией для полного подчинения себе мастериц. Наряду с операциями торговыми появляются и ростовщические, отдача денег в долг мастерицам, прием товара от мастериц по пониженным ценам и т. д. «Девушки платят за продажу по 10 коп. с рубля, причем очень хорошо понимают, что торговка и кроме того с них берет, продавая кружево за более дорогую цену. Но они положительно не знают, как иначе устроиться. Когда я им говорила, чтобы они по очереди в Москву ездили, – они отвечали, что хуже будет, не знают, кому сбывать, а торговка уже хорошо знает всякие места. Торговка сбывает их готовый товар и привозит заказы, материал, сколки (узоры) и проч.; торговка дает им всегда и деньги вперед, или взаймы, и ей даже прямо можно продать срезку, коли нужда случится. С одной стороны, торговка делается самым нужным, необходимым человеком, – с другой, из нее вырабатывается постепенно личность, сильно эксплуатирующая чужой труд, женщина-кулак» (32). Необходимо добавить к этому, что вырабатываются такие типы из тех же самых мелких производителей: «Сколько ни приходилось расспрашивать, все торговки, оказывалось, прежде сами плели кружева, следовательно, были лицами, знающими самое производство; вышли они из среды этих же кружевниц; они не обладали какими-либо капиталами первоначально, и только мало-помалу принимались торговать и ситцами и другими товарами, по мере того как наживались своим комиссионерством» (31)[337]337
  Это образование скупщиков из среды самих мелких производителей есть общее явление, констатируемое исследователями почти всегда, когда только они касаются данного вопроса. См., напр., то же замечание о «даточницах» в промысле шитья лайковых перчаток («Пром. Моск. Губ.», т. VII, в. II, с. 175–176), о скупщиках павловского промысла (Григорьев, 1. с, 92) и мн. др.


[Закрыть]. Таким образом, не может подлежать сомнению, что в обстановке товарного хозяйства мелкий производитель неизбежно выделяет из своей среды не только более зажиточных промышленников вообще, но и в частности – представителей торгового капитала[338]338
  Еще Корсак («О формах промышленности») отметил совершенно справедливо связь между убыточностью мелкого сбыта (равно и мелкой закупки сырья) и «общим характером мелкого раздробленного производства» (стр. 23 и 239).


[Закрыть]. А раз образовались эти последние, вытеснение мелкого раздробленного сбыта крупным оптовым сбытом становится неизбежным[339]339
  Очень часто те крупные хозяева среди кустарей, о которых мы говорили подробнее выше, являются отчасти и скупщиками. Напр., покупка изделий крупными промышленниками у мелких есть весьма распространенное явление.


[Закрыть]. Вот несколько примеров того, как на деле организуют сбыт более крупные хозяева из «кустарей», являющиеся в то же время и скупщиками. Сбыт торговых счетов кустарями Московской губернии (см. статистические данные о них в нашей таблице; приложение I) производится главным образом на ярмарках по всей России. Чтобы торговать самому на ярмарке, необходимо иметь, во-1-х, значительный капитал, так как торговля на ярмарках ведется только оптовая; во-2-х, необходимо иметь своего человека, который бы скупал изделия на месте и присылал торговцу. Этим условиям удовлетворяет «единственный торговец-крестьянин», он же и «кустарь», имеющий значительный капитал, занимающийся формовкой счетов (т. е. изготовлением их из рамок и косточек) и торговлей ими; «исключительно торговлей занимаются» его 6 сыновей, так что для обработки надела приходится нанимать двоих работников. «Не мудрено, – замечает исследователь, – что он имеет возможность с своими товарами участвовать на всех ярмарках, сравнительно же мелкие торговцы сбывают свой товар обыкновенно поблизости» («Пром. Моск. губ.», VII, в. I, ч. 2, с. 141). В этом случае представитель торгового капитала настолько еще не дифференцировался от общей массы «мужиков-землепашцев», что сохранил даже свое надельное хозяйство и патриархальную большую семью. Очешники Московской губернии находятся в полной зависимости от тех промышленников, которым они сбывают свои изделия (очешные станки). Эти скупщики – в то же время и «кустари», имеющие свои мастерские; они ссужают бедноту сырыми материалами с условием поставки изделий «хозяину» и т. д. Пытались было мелкие промышленники сами сбывать продукт в Москве, но потерпели неудачу: слишком нерасчетливо оказалось сбывать по мелочам, на какие-нибудь 10–15 рублей (ib., 263). В кружевном промысле Рязанской губернии торговки получают барыша 12–50 % к заработку мастериц. «Солидные» торговки установили правильные сношения с центрами сбыта и высылают товар по почте, что сберегает путевые расходы. До какой степени необходим оптовый сбыт, – видно из того, что торговцы считают расходы по сбыту не окупающимися даже при сбыте на 150–200 руб. («Труды куст. ком.», VII, 1184). Организация сбыта белевских кружев следующая. В гор. Белове есть три разряда торговок: 1) «прасольщицы», которые раздают мелкие заказы, сами обходят мастериц и сдают товар крупным торговкам. 2) Торговки-заказчицы производят лично заказы или скупают товар у прасольщиц и возят его в столицы и пр. 3) Крупные торговки (2–3 «фирмы») ведут дело уже с комиссионерами, отправляя им товар и получая крупные заказы. Везти свой товар в большие магазины провинциальным торговкам «почти невозможно»: «магазины предпочитают иметь дела с гуртовыми скупщицами, доставляющими изделия целыми партиями из самых разнообразных плетений»; торговки и должны сбывать этим «поставщицам»; «от них узнают все обстоятельства торговли; они же назначают цены; словом, помимо их – нет спасения» («Труды куст. ком.», X, 2823–2824). Число подобных примеров можно бы увеличить во много раз. Но и приведенных вполне достаточно, чтобы видеть, какой абсолютной невозможностью является мелкий раздробленный сбыт при производстве на крупные рынки. При раздробленности мелких производителей и полном разложении их[340]340
  Г-н В. В. уверяет, что подчиненный торговому капиталу кустарь «несет потери, по существу дела совершенно излишние» («Очерки куст. пром.». 150). Не полагает ли г. В. В, что разложение мелких производителей есть явление «совершенно излишнее» «по существу дела», т. е. по существу того товарного хозяйства, в обстановке которого живет этот мелкий производитель?


[Закрыть], крупный сбыт может быть организован только крупным капиталом, который в силу этого и ставит кустарей в положение полной беспомощности и зависимости. Можно судить поэтому о нелепости ходячих народнических теорий, рекомендующих помочь «кустарю» посредством «организации сбыта». С чисто теоретической стороны, подобные теории относятся к мещанским утопиям, основанным на непонимании неразрывной связи между товарным производством и капиталистическим сбытом[341]341
  «Дело не в кулаке, а в недостатке среди кустарей капиталов» – заявляют пермские народники («Очерк сост. куст. пром. в Пермской губ >, с 8). А что такое кулак, как не кустарь с капиталом? В том-то и беда, что народники не хотят исследовать того процесса разложения мелких производителей, который высачивает из них предпринимателей и «кулаков».


[Закрыть]. Что же касается до данных русской действительности, то они просто игнорируются сочинителями подобных теорий: игнорируется раздробленность мелких товаропроизводителей и полное разложение их; игнорируется тот факт, что из их же среды выходили и продолжают выходить «скупщики»; что в капиталистическом обществе сбыт может быть организован только крупным капиталом. Понятно, что, выкинув со счета все эти черты неприятной, но несомненной действительности, не трудно уже фантазировать in's Blaue hinein[342]342
  В воздух, попусту. Ред.


[Закрыть].[343]343
  К quasi-экономическим (мнимо-экономическим. Ред.) обоснованиям народнических теорий принадлежат рассуждения о незначительности «основного» и «оборотного» капитала, необходимого для «самостоятельного кустаря». Ход этих, чрезвычайно распространенных, рассуждений таков. Кустарные промыслы приносят большую пользу крестьянину и поточу их желательно насаждать. (Мы не останавливаемся на этой забавной идее, будто массе разоряющегося крестьянства можно помочь посредством превращения некоторого числа их в мелких товаропроизводителей) А чтобы насаждать промыслы, надо знать, как велики размеры «капитала», необходимого для кустаря, чтобы вести дело. Вот один из многих расчетов такого рода. Для павловского кустаря – поучает вас г Григорьев – основной «капитал» требуется в размере 3–5 руб., 10–13–15 руб. и т. п., считая стоимость орудий труда, оборотный же «капитал» 6–8 руб., считая мебельный расход на продовольствие и сырые материалы. «Итак, размеры основного и оборотного капитала (sic') в Павловском районе так незначительны, что обзавестись там инструментом и материалом, необходимым для самостоятельного (sic!') производства, очень легко» (1 с, 75). И в самом деле, что может быть «легче» такого рассуждения? Одним почерком пера павловский пролетарий превращен в «капиталиста», – стоило только назвать «капиталом» его недельное содержание и грошовые инструменты. Тот же действительный капитал крупных скупщиков, которые монополизировали сбыт, которые одни только и могут быть de facto (фактически, на деле. Ред.) «самостоятельными» и которые ворочают тысячными капиталами, – этот действительный капитал автор просто абстрагировал' Странные, право, люди эти зажиточные павловцы в течение целых поколений сколачивали они себе всякими неправдами и продолжают сколачивать тысячные капиталы, тогда как по новейшим открытиям оказывается, что достаточно и нескольких десятков рублей «капитала», чтобы быть «самостоятельным»!


[Закрыть]

Мы не имеем возможности вдаваться здесь в описательные подробности относительно того, как именно проявляется торговый капитал в наших «кустарных» промыслах и в какое беспомощное и жалкое положение ставит он мелкого промышленника. Притом в следующей главе нам придется характеризовать господство торгового капитала на высшей стадии развития, когда он (являясь придатком мануфактуры) организует в массовых размерах капиталистическую работу на дому. Здесь же ограничимся указанием тех основных форм, какие принимает торговый капитал в мелких промыслах. Первой и наиболее простой формой является покупка изделий торговцем (или хозяином крупной мастерской) у мелких товаропроизводителей. При слабом развитии скупки или при обилии конкурирующих скупщиков продажа товара торговцу может не отличаться от всякой другой продажи; но в массе случаев местный скупщик является единственным лицом, которому крестьянин может постоянно сбывать изделия, и тогда скупщик пользуется своим монопольным положением для безмерного понижения той цены, которую он платит производителю. Вторая форма торгового капитала состоит в соединении его с ростовщичеством: постоянно нуждающийся в деньгах крестьянин занимает деньги у скупщика и потом отдает за долг свой товар. Сбыт товара в этом случае (имеющем очень широкое распространение) всегда происходит по искусственно пониженным ценам, не оставляющим часто в руках кустаря и того, что мог бы получить наемный рабочий. К тому же отношения кредитора к должнику неизбежно ведут к личной зависимости последнего, к кабале, к тому, что кредитор пользуется особыми случаями нужды должника и т. п. Третьей формой торгового капитала является расплата за изделия товарами, составляющая один из обычных приемов деревенских скупщиков. Особенность этой формы состоит в том, что она свойственна не одним только мелким промыслам, а всем вообще неразвитым стадиям товарного хозяйства и капитализма. Только крупная машинная индустрия, обобществившая труд и радикально порвавшая со всякой патриархальностью, вытеснила эту форму кабалы, вызвав законодательное запрещение ее по отношению к крупным промышленным заведениям. Четвертой формой торгового капитала является расплата торговца теми именно видами товаров, которые необходимы «кустарю» для производства (сырые или вспомогательные материалы и т. п.). Продажа материалов производства мелкому промышленнику может составить и самостоятельную операцию торгового капитала, вполне однородную с операцией скупки изделий. Если же скупщик изделий начинает расплачиваться теми сырыми материалами, которые нужны «кустарю», то это означает очень крупный шаг в развитии капиталистических отношений. Отрезав мелкого промышленника от рынка готовых изделий, скупщик отрезывает его теперь от рынка сырья и тем окончательно подчиняет себе кустаря. От этой формы остается уже один только шаг до той высшей формы торгового капитала, когда скупщик прямо раздает материал «кустарям» на выработку за определенную плату. Кустарь становится de facto наемным рабочим, работающим у себя дома на капиталиста; торговый капитал скупщика переходит здесь в промышленный капитал[344]344
  Чистая форма торгового капитала состоит в покупке товара для продажи с барышом этого же товара. Чистая форма промышленного капитала – покупка товара для продажи его в переработанном виде, следовательно, покупка сырых материалов в пр. в покупка рабочей сипы, подвергающей материал переработке.


[Закрыть]. Создается капиталистическая работа на дому. В мелких промыслах она встречается более или менее спорадически; массовое же применение ее отнесшей к следующей высшей стадии капиталистического развития.

VII. «Промысел и земледелие»

Таково обычное заглавие особых отделов в описаниях крестьянских промыслов. Так как на той первоначальной стадии капитализма, которую мы рассматриваем, промышленник еще почти не дифференцировался от крестьянина, то связь его с землей представляется явлением действительно весьма характерным и требующим особого рассмотрения.

Начнем с данных пашей таблицы (см. приложение I). Для характеристики земледелия «кустарей» здесь приведены, во-1-х, данные о среднем числе лошадей у промышленников каждого разряда. Сводя вместе те 19 промыслов, по которым имеются такого рода данные, получаем, что на одного промышленника (хозяина или хозяйчика) приходится в общем и среднем 1,4 лошади, а по разрядам: I) 1,1; II) 1,5 и III) 2,0. Таким образом, чем выше стоит хозяин по размеру своего промыслового хозяйства, тем выше он как земледелец. Наиболее крупные промышленники почти в 2 раза превосходят мелких по количеству рабочего скота. Но и самые мелкие промышленники (I разряд) стоят выше среднего крестьянства по состоянию своего земледелия, ибо в общем и целом по Московской губернии в 1877 г. приходилось на 1 крестьянский двор по 0,87 лошади[345]345
  См. «Свод стат. материалов об эконом положении сельского населения» Издание к-та м-ров. Прил. I. Данные земских подворных обследований, стр. 372–373.


[Закрыть]. Следовательно, в промышленники-хозяева и хозяйчики попадают только сравнительно зажиточные крестьяне. Крестьянская же беднота поставляет преимущественно не хозяев-промышленников, а рабочих-промышленников (наемные рабочие у «кустарей», отхожие рабочие и пр.). К сожалению, по громадному большинству московских промыслов нет сведений о земледелии наемных рабочих, занятых в мелких промыслах. Исключением является шляпный промысел (см. общие данные о нем в нашей таблице, в прилож. I). Вот чрезвычайно поучительные данные о земледелии хозяев-шляпников и рабочих-шляпников.

* Здесь, по-видимому, опечатка. Следует читать: бездомовых. Ред.

Таким образом промышленники-хозяева принадлежат к очень «исправным» земледельцам, т. е. к представителям крестьянской буржуазии, тогда как наемные рабочие рекрутируются из массы разоренных крестьян[346]346
  Характерно, что автор описания шляпного промысла даже и здесь «не заметил» разложения крестьянства и в земледелии, и в промышленности. Подобно всем народникам, он ограничился в своих выводах совершенно бессодержательной банальностью «промысел не мешает заниматься земледелием» («Пром. Моск. Губ.», VI. I, с 231). Общественно-экономические противоречия и в строе промысла, и в строе земледелия оказались таким образом благополучно обойденными.


[Закрыть]. Еще более важны для характеристики описываемых отношений данные о способе обработки земли хозяевами-промышленниками. Московские исследователи различали три способа обработки земли: 1) посредством личного труда домохозяина; 2) «наймом» – т. е. наймом кого-либо из соседей, который своим инвентарем обрабатывает землю «упалого» хозяина. Этот способ обработки характеризует малосостоятельных, разоряющихся хозяев. Противоположное значение имеет 3-ий способ: обработка «работником», т. е. наем хозяином сельскохозяйственных («земляных») работников; нанимаются эти рабочие обыкновенно на все лето, причем в особенно горячее время хозяин посылает обыкновенно на помощь им и рабочих из мастерской. «Таким образом способ обрабатывания земли посредством «земляного» работника является делом довольно выгодным» («Пром. Моск. губ.», VI, I, 48). В нашей таблице мы свели сведения об этом способе обработки земли по 16 промыслам, из которых в 7 вовсе нет хозяев, нанимающих «земляных работников». По всем этим 16 промыслам процент хозяев-промышленников, нанимающих сельских рабочих, равняется 12 %, а по разрядам: I) 4,5 %; II) 16,7 % и III) 27,3 %. Чем состоятельнее промышленники, тем чаще среди них встречаются сельские предприниматели. Анализ данных о промысловом крестьянстве показывает, следовательно, ту же картину параллельного разложения и в промышленности и в земледелии, которую мы видели во II главе на основании данных о земледельческом крестьянстве.

Наем «земляных работников» «кустарями-хозяевами составляет вообще очень распространенное явление во всех промышленных губерниях. Мы встречаем, напр., указания на наем земледельческих батраков богатыми рогожниками Нижегородской губернии. Скорняки той же губернии нанимают земледельческих работников, приходящих обыкновенно из чисто земледельческих окрестных селений. Занимающиеся сапожным промыслом «крестьяне-общинники Кимрской волости находят выгодным нанимать для обработки своих полей батраков и работниц, приходящих в Кимры во множестве из Тверского уезда и соседних местностей». Красильщики посуды Костромской губ. посылают своих наемных рабочих, в свободное от промысловых занятий время, на полевые работы[347]347
  «Труды куст. ком.», III, 57, 112, VIII. 1354, IX, 1931, 2093. 2185.


[Закрыть]. «Самостоятельные хозяева» (сусальщики Владимирской губ.) «имеют особых полевых работников»; поэтому бывает, что у них хорошо обработаны поля, хотя они сами «сплошь да рядом совсем не умеют ни пахать, ни косить»[348]348
  «Пром. Влад. губ». III, 187, 190.


[Закрыть]. В Московской губернии к найму «земляных работников» прибегают многие промышленники помимо тех, данные о которых приведены в нашей таблице, напр., булавочники, войлочники, игрушечники посылают своих рабочих и на полевые работы; камушники{87}87
  Камушники, работавшие в камушном промысле, изготовляли украшения из разноцветного стекла: бусы, серьги и т. д.


[Закрыть], сусальщики, пуговичники, картузники, медношорники держат земледельческих батраков и т. д.[349]349
  «Пром. Моск. губ..», 1. с.


[Закрыть] Значение этого факта, – найма земледельческих рабочих крестъянатла-промышленниками, – очень велико. Он показывает, что даже в мелких крестьянских промыслах начинает сказываться то явление, которое свойственно всем капиталистическим странам и которое служит подтверждением прогрессивной исторической роли капитализма, именно: повышение жизненного уровня населения, повышение его потребностей. Промышленник начинает смотреть сверху вниз на «серого» земледельца с его патриархальной одичалостью и стремится свалить с себя наиболее тяжелые и хуже оплачиваемые сельскохозяйственные работы. В мелких промыслах, отличающихся наименьшим развитием капитализма, это явление сказывается еще очень слабо; промышленный рабочий только еще начинает дифференцироваться от сельскохозяйственного рабочего. На последующих стадиях развития капиталистической промышленности это явление наблюдается, как увидим, в массовых размерах.

Важность вопроса о «связи земледелия с промыслом» заставляет нас подробнее остановиться на обзоре тех данных, которые относятся к другим губерниям, кроме Московской.

Нижегородская губерния. У массы рогожников земледелие падает, и они бросают землю; «пустырей» около ¹/₃ озимого и ¹/₂ ярового поля. Но для «зажиточных мужиков» «земля уже не злая мачеха, а мать-кормилица»: достаточно скота, есть удобрение, арендуют землю, стараются исключить свои полосы из передела и лучше ухаживают за ними. «Теперь свой брат богатый мужик стал помещиком, а другой мужик – бедняк от него в крепостной зависимости» («Труды куст. ком.», III, 65). Скорняки – «плохие землепашцы», но и здесь необходимо выделить более крупных хозяев, которые «арендуют землю у бедных односельцев» и т. д.; вот итоги типичных бюджетов скорняков разных групп: [см. таблицу на стр. 373. Ред.].

* «Труды куст. ком.», III, 38 и следующие. Указанные цифры определены приблизительно, по данным автора о том, на сколько времени хватает своего хлеба.

Параллельность разложения земледельцев и промышленников выступает здесь с полной очевидностью. О кузнецах исследователь говорит, что «промысел важнее земледелия», с одной стороны, для богачей-хозяев, с другой стороны, для «бобылей»-работников (ib., IV, 168).

В «Промыслах Владимирской губернии» вопрос о соотношении промысла и земледелия разработан несравненно обстоятельнее, чем в каком-либо другом исследовании. По целому ряду промыслов даны точные данные о земледелии не только «кустарей» вообще (подобные «средние» цифры, как явствует из всего вышеизложенного, совершенно фиктивны), а о земледелии различных разрядов и групп «кустарей», как-то: крупных хозяев, мелких хозяев, наемных рабочих; светелочников и ткачей; промышленников-хозяев и остального крестьянства; дворов, занятых местным и отхожим промыслом, и т. п. Общий вывод из этих данных, сделанный г-ном Харизоменовым, гласит, что если разбить «кустарей» на три категории: 1) крупные промышленники; 2) мелкие и средние промышленники; 3) наемные рабочие, то наблюдается ухудшение земледелия от первой категории к третьей, уменьшение количества земли и скота, увеличение процента «упалых» хозяйств и т. д.[350]350
  См. «Юрид. Вести.», 1883, т. XIV. №№ 11 и 12.


[Закрыть] К сожалению, г. Харизоменов взглянул на эти данные слишком узко и односторонне, не приняв во внимание параллельного и самостоятельного процесса разложения крестьян-земледельцев. Поэтому он и не сделал из этих данных неизбежно вытекающего из них вывода, а именно, что крестьянство и в земледелии и в промышленности раскалывается на мелкую буржуазию и сельский пролетариат[351]351
  Как близок был г. Харизоменов к такому выводу, это видно из следующей характеристики пореформенного экономического развития, данной им в описании шелкового промысла: «Крепостное право нивелировало экономический уровень крестьянства, оно связывало руки богатому крестьянину, поддерживало бедняка, препятствовало семейным разделам. Натуральное хозяйство слишком суживало арену для торгово-промышленной деятельности. Местный рынок не давал достаточно широкого простора для предприимчивого духа. Торговец или промышленник-крестьянин сколачивал деньги, правда, без риска, но зато крайне медленно, туго – сколачивал и клал в кубышку. С 60-х годов условия изменяются. Крепостное право прекращается; кредит, железные дороги, создавая обширный и отдаленный рынок, дают простор предприимчивому крестьянину-торговцу и промышленнику. Все, что было выше среднего экономического уровня, быстро становится на ноги, развивает торговлю и промышленность, распространяет количественно и качественно свою эксплуатацию. Все, что было ниже этого уровня, падает, опускается, становится в ряды безземельных, бесхозяйных, безлошадных. Крестьянство распадается на группы кулаков, среднезажиточных и бесхозяйственного пролетариата. Кулацкий элемент крестьянства быстро перенимает все привычки культурной среды; он живет на барскую ногу, из него образуется громадный по численности класс полукультурных слоев русского общества» (III, 20–21).


[Закрыть]. Поэтому в описаниях отдельных промыслов он опускается нередко до традиционных народнических рассуждений о влиянии «промысла» вообще на «земледелие» вообще (см., напр., «Пром. Влад. губ.», II, 288; III, 91), т. е. до игнорирования тех глубоких противоречий в самом строе и промысла и земледелия, которые он сам же должен был констатировать. Другой исследователь промыслов Владимирской губернии, г. В. Пругавин, является типичным представителем народнических воззрений по данному вопросу. Вот образчик его рассуждения. Бумаготкацкий промысел в Покровском уезде «вообще не может быть признан вредным началом (sic!!) в сельскохозяйственной жизни ткачей» (IV, 53). Данные свидетельствуют о плохом земледелии массы ткачей и о том, что у светелочников земледелие стоит гораздо выше общего уровня (см. там же); из таблиц видно, что некоторые светелочники нанимают и сельских рабочих. Вывод: «промысел и земледелие идут рука об руку, обусловливая развитие и процветание друг друга» (60). Один из образчиков тех фраз, посредством которых затушевывается тот факт, что развитие и процветание крестьянской буржуазии идет рука об руку и в промысле и в земледелии[352]352
  Такими же фразами ограничивается по этому вопросу и г. В. В. в VIII главе своих «Очерков куст. пром.». «Хлебопашество поддерживает промысел» (205). «Кустарные промыслы составляют один из надежнейших оплотов земледелия в промышленных губерниях» (219). Доказательства? – сколько угодно, возьмите, напр., хозяев – кожевников, крахмальщиков, маслобойщиков (ib.. 224) и т. д„– и вы увидите, что земледелие у них стоит выше, чем у массы!


[Закрыть].

Данные пермской кустарной переписи 1894/95 года показали те же самые явления: у мелких товаропроизводителей (хозяев и хозяйчиков) земледелие стоит всего выше и встречаются сельские работники; у ремесленников земледелие стоит ниже, а у кустарей, работающих на скупщиков, состояние земледелия наихудшее (о земледелии наемных рабочих и различных групп хозяев данных, к сожалению, не собрано). Перепись обнаружила также, что «кустари»-неземледельцы отличаются сравнительно с земледельцами: 1) более высокой производительностью труда; 2) несравненно более высокими размерами чистых доходов от промысла; 3) более высоким культурным уровнем и грамотностью." Все это – явления, подтверждающие сделанный выше вывод, что даже на первой стадии капитализма наблюдается тенденция промышленности поднимать жизненный уровень населения (см. «Этюды», с. 138 и следующие[353]353
  См. Сочинения, 5 изд., том 2, стр. 349 и следующие. Ред.


[Закрыть]).

Наконец, в связи с вопросом об отношении промысла к земледелию находится следующее обстоятельство. Более крупные заведения имеют обыкновенно более продолжительный рабочий период. Напр., в мебельном промысле Московской губернии в округе белодеревцев рабочий период равен 8 месяцам (средний состав мастерской здесь =1,9 рабочих), в округе кривья – 10 месяцев (2,9 рабочих на 1 заведение), в округе крупной мебели – 11 месяцев (4,2 рабочих на 1 заведение). В башмачном промысле Владимирской губ. рабочий период в 14 мелких мастерских равен 40 неделям, а в 8 крупных (9,5 рабочих на 1 заведение против 2,4 в мелких) – 48 неделям и т. п.[354]354
  Источники названы выше. То же явление обнаруживают подворные переписи корзинщиков, гитарщиков, крахмальщиков в Московской губ Пермская кустарная перепись тоже дала указания на более продолжительный рабочий период крупных мастерских (см «Очерк куст. пром. в Пермской губ.», стр. 78. Точных данных об этом, к сожалению, не приведено).


[Закрыть] Понятно, что это явление находится в связи с большим числом рабочих (семейных, наемных промысловых и наемных земледельческих) в крупных заведениях и что оно выясняет нам большую устойчивость этих последних и их тенденцию специализироваться на промышленной деятельности.

Подведем теперь итоги изложенным данным о «промысле и земледелии». На рассматриваемой нами низшей стадии капитализма промышленник обыкновенно еще почти не дифференцировался от крестьянина. Соединение промысла с земледелием играет весьма важную роль в процессе обострения и углубления крестьянского разложения: зажиточные и состоятельные хозяева открывают мастерские, нанимают рабочих из среды сельского пролетариата, скапливают денежные средства для операций торговых и ростовщических. Наоборот, представители крестьянской бедноты поставляют наемных рабочих, кустарей, работающих на скупщиков, и низшие группы кустарей-хозяйчиков, наиболее подавленных властью торгового капитала. Таким образом, соединение промысла с земледелием упрочивает и развивает капиталистические отношения, распространяя их с промышленности на земледелие и обратно[355]355
  Напр., в шерстяном промысле Владимирской губ. крупные «фабриканты» и мастерки отличаются наиболее высоким уровнем земледелия. «В моменты застоя производства мастерки стараются купить имение, заняться хозяйством, а промысел совсем оставить» («Пром. Влад. губ «, II, 131). Этот пример стоит отметить, так как подобные факты дают иногда повод народникам заключать о том, что «крестьяне снова обращаются к земледелию», что «изгнанники почвы должны быть возвращены земле» (г. В. В. в № 7 «Вести. Евр.» за 1884 г.).


[Закрыть]. Свойственное капиталистическому обществу отделение промышленности от земледелия проявляется на данной стадии еще в самом зачаточном виде, но оно уже проявляется и – что особенно важно – проявляется совершенно не так, как представляют себе дело народники. Говоря о том, что промысел не «вредит» земледелию, народник усматривает этот вред в забрасывании сельского хозяйства из-за выгодного промысла. Но подобное представление о деле есть выдумка (а не вывод из фактов), и выдумка плохая, потому что она игнорирует те противоречия, которые проникают собой весь хозяйственный строй крестьянства. Отделение промышленности от земледелия идет в связи с разложением крестьянства, идет различными путями на обоих полюсах деревни: зажиточное меньшинство заводит промышленные заведения, расширяет их, улучшает земледелие, нанимает для земледелия батраков, посвящает промыслу все большую часть года и – на известной ступени развития промысла – находит более удобным выделить промышленное предприятие от земледельческого, т. е. передать земледелие другим членам семьи или продать постройки, скот и пр., и перевестись в мещане, в купцы[356]356
  «Крестьяне пояснили, что за последнее время некоторые зажиточные хозяева-промышленники переселились в Москву для промысла» «Щеточный пром. по исслед. 1895 г.», стр. 5.


[Закрыть]. Отделению промышленности от земледелия предшествует в этом случае образование предпринимательских отношений в земледелии. На другом полюсе деревни отделение промышленности от земледелия состоит в том, что крестьянская беднота разоряется и превращается в наемных рабочих (промысловых и земледельческих). На этом полюсе деревни не выгодность промысла, а нужда и разорение заставляет бросить землю, и не только землю, но и самостоятельный промысловый труд, процесс отделения промышленности от земледелия состоит здесь в процессе экспроприации мелкого производителя.