Текст книги "SWRRF. 20??"

А осенью, когда я уже учился на первом курсе «топа», к нам приехал Глава правительства. В Развлекательном Центре завода организовали встречу с ним тщательно отобранных «представителей трудового коллектива», в числе которых оказались и мои родители. Остальные – практически весь наш микрорайон, начиная от восьми-десятилетних пацанов, – собрались на площади перед Центром и наблюдали за встречей по установленному на его фасаде огромному монитору. Я, понятное дело, тоже был там, на площади. Глава правительства всех всячески успокаивал. Говорил, что новые магистрали – это неизбежность, если мы не хотим, чтобы «наша страна оказалась на обочине мирового развития». Что эти магистрали составляют лишь около двадцати процентов железнодорожных линий. А на остальных линиях ещё будут использовать наши локомотивы. Но нашему заводу тоже пора подумать о будущем и начать срочную модернизацию…

И через несколько месяцев после его визита «модернизация» началась. Первым делом закупили новое оборудование для ИВЦ. Две трети его сотрудников – в том числе мою маму, – сократили. Правда, её направили на какую-то переподготовку и выплачивали половину зарплаты. Большую часть времени он стала проводить дома, пыталась ещё как-то скрывать видимо уже охватывавшее её чувство обречённости, загружая себя домашними делами. Но всё валилось из рук. Она всё чаще из-за каких-то мелочей «срывалась на мне». Я почти перестал бывать дома. А когда бывал, всё чаще слышал уже не скрываемые от меня разговоры, что «надо уезжать». Нас держало только то, что родители считали необходимым, чтобы я закончил «топ».

А ещё через несколько месяцев остановили завод. Высвободившихся локомотивов с новых скоростных линий с лихвой хватало на пополнение и обновление парка старых. Да и те постоянно закрывались, потому, что целые регионы стали стремительно приходить в упадок и пустеть: некого и нечего стало возить. Половину цехов просто закрыли. В остальных ещё некоторое время многие продолжали работать, демонтируя старое оборудование. А в конце следующей зимы – когда я уже домучивался на втором курсе «топа», – завезли, под строжайшей охраной, линии промышленных роботов, которые, как говорили, будут практически полностью автоматизированные и для управления ими и их обслуживания нужно будет всего несколько десятков человек. А пока оставили с пару сотен рабочих, которые помогали приехавшему десятку специалистов монтировать эти линии. Среди этих двух сотен был и мой отец. И тут началось самое неприятное…

Уже давно в ходу были «потребительские модули», зашитые в регистрационные чипы коммуникаторов (и нашим любимым «хакерством» были попытки «обмануть» эти модули, изменив лимит, установленный родителями, когда они посылали тебя в магазин). Что такое очереди у «касс», все давно забыли: проехал с покупками мимо выходного терминала, он считал с чипов покупок их стоимость, списал её с твоего потребительского модуля – всё. Но тут вдруг на выходе из магазинов стали образовываться очереди. Оказалось, что у всех уволенных отключили в потребительских модулях кредитную опцию и установили «порог суточных расходов». Люди брали привычный набор продуктов и вещей, но контрольный модуль на выходе их не пропускал, потому, что они превысили «суточный лимит». Люди терялись, начинали судорожно решать от чего же отказаться… И тогда – как всегда, видимо, из благих побуждений, чтобы облегчить «правильный выбор» и не создавать заторов на выходе, – в магазинах выделили специальные отсеки для «лимитчиков», с продуктами и вещами, которые они могли себе позволить. Всё прочее разместили в «спецовках», специальных отделах для «избранных». Надо было видеть, как смотрели на тех, кто входил в эти «спецовки» и, особенно, когда выходил с нагружённой тележкой… смотрели соседи, совсем ещё недавние товарищи по работе… Впрочем, отделы эти в основном пустовали: людей, которые могли себе позволить туда заходить, было не много, а приходить они старались в малопосещаемое время. Мы могли себе позволить «отовариваться в спецовках», поскольку отец продолжал работать. Но делал он это только сам, очень редко, обычно поздно вечером, как будто воруя. Приходил всегда с покупками сумрачный и злой. Только один раз, в самом начале после разделения магазинов на «лимитки» и «спецовки», я сходил вместе с отцом в магазин. … Мы загружали тележку в общем-то обычными покупками, вдруг я почувствовал что-то неладное, повернулся от стеллажа с товарами – мой отец замер, как загипнотизированный и смотрел в стеллажный проём, отделяющий зону «лимитки». Я посмотрел туда – там стоял дядя Женя. Я его знал всё свою сознательную жизнь. Когда-то он помогал мне делать первые «донки» и учил их правильно забрасывать. С отцом они работали в одной бригаде не меньше десяти лет. Он просто стоял и смотрел на нас. Отец, будто очнувшись от гипноза, резко бросил мне: «Пошли!», – я взялся было катить тележку. «Оставь!» – крикнул он, и мы стремительно, чуть ли не бегом вышли из магазина, так ничего и не взяв с собой.

Отец всё чаще стал говорить, что надо увольняться и уезжать, что хорошего здесь уже ничего не будет. Мама соглашалась, но говорила, что надо потерпеть, пока я закончу «топ». Она всё ещё планировала, что я буду учиться дальше и это «обеспечит мою жизнь».

Постепенно в нашем микрорайоне начали происходить изменения, давно знакомые мне по городу. Квартиры в домах стали пустеть, подъезды, улицы и дворы становились всё более неряшливыми. На них стали происходить различные неприятные эксцессы, с которыми пока Служба Безопасности завода справлялась…

Всё решилось, когда у нас стали внедрять идентификационные чипы. Необходимость такой меры, как обычно, объясняли «заботой о безопасности граждан». В случае утраты коммуникатора, вмонтированный в него чип безопасности надо было восстанавливать. А это была довольно муторная процедура. Конечно, сами коммуникаторы давно никто не воровал: они были уже тогда крайне дёшевы, а их защита была уже достаточно высока, так что затраты на «взлом» себя не оправдывали. Но были нападения из других соображений, были аварии и прочее. Почти все, правда, использовали дублирующие чипы, которые обычно зашивали в какой-то элемент одежды. Очень многие – в нижнее бельё, и бывало немало курьёзных случаев, когда некоторые неудачливые любовники и любовницы, спасаясь бегством, не успевали забрать не только свои коммуникаторы, но и те элементы нижнего белья, куда были зашиты дублирующие чипы. В общем, мера казалась вполне оправданной, тем более, что обещанные быстрота и безболезненность оказались правдой: человек приходил в специально оборудованные для этой цели «медицинские кабинеты» в управлениях безопасности, только успевал сесть в нечто наподобие кресла стоматолога и повернуть голову, как медицинский робот вживлял нейрочип в полторы сотни нанометров, не было даже обещанного «ощущения укуса комара». Уверяли также, что они абсолютно безопасны, периодически излучаемые ими импульсы крайне слабы, безопасны для организма и предназначались для взаимодействия на очень ограниченном расстоянии с чипом безопасности коммуникатора. В случае длительного («длительность» устанавливалась «пользователем» в зависимости от конкретной ситуации) отсутствия импульса от идентификационного чипа, чип безопасности коммуникатора посылал сигнал опасности в Центр Слежения Службы Безопасности и начинались «поисковые мероприятия». В общем-то нормальная схема. В принципе эту же схему сейчас используем и мы, хотя и на другой «элементной базе». Но, как обычно, Служба безопасности, кое-что не договаривала. В эти идентификационные чипы уже были внедрены модули контроля сознания. Ещё очень примитивные, они контролировали не столько сознание, сколько ограниченный набор эмоциональных состояний, и предназначались, очевидно, для того чтобы блокировать агрессивность, «эффект толпы» и тому подобное. Сделано это было тогда ещё достаточно топорно. Многие, согласившиеся в первое время на вживление идентификационных чипов добровольно, стали жаловаться на неприятные ощущения, боли. Во время ссор, других стрессовых ситуациях, которые тогда возникали сплошь да рядом, люди часто просто теряли сознание. От планировавшейся в начале добровольности этой процедуры пришлось отказаться.

Первых обязали внедрять идентификационные чипы тех, кто продолжал работать на заводе. Однажды моего отца вызвали в Службу Безопасности Завода и сказали, что, если он хочет продолжить работу после пуска новых линий – до этого момента тогда оставалось месяца три, – он и вся наша семья должны к этому времени иметь идентификационные чипы. Отец сказал, что подумает. Месяц судорожно занимался какими-то приготовлениями. А потом написал заявление на увольнение с завода. Ему сказали, что он дурак, потому что после пуска завода идентификационные чипы в обязательном порядке начнут вживлять всем жителям заводского микрорайона, а у тех, кто будет отказываться, будут блокировать потребительские модули. Но нам было уже всё равно. Мы готовились к отъезду. Мама какое-то время тихо «попиливала» отца, за то, что он рано уволился, можно было ещё хотя бы месяц поработать и лучше подготовиться к отъезду. Но вскоре произошло событие, после которого мама сказала, что это решение отца ему «подсказал ангел-хранитель».

У нас все уже давно судачили о том, что устанавливаемые на заводе линии предназначены для выпуска морально устаревших локомотивов, которые во всём мире давно сняты с производства. В новостях – ничего, конечно, не говоря о самих этих слухах, – постоянно твердили о программе госзакупок новых локомотивов нашего завода, которую вот-вот примет правительство. Все – даже те, кто не работал на заводе, – с нетерпением ждали, чем же всё это кончится. Вдруг, действительно «дело выгорит». Завод «развернётся». И все будут обеспечены хотя бы приличными пособиями. Но в день пуска завода произошло… Что произошло так точно никто и не понял. Одни говорили, что кто-то тайно проник на завод и вывел из строя несколько главных модулей роботов. Другие говорили, что, хотя была оплачена стоимость новых роботов, поставили не доукомплектованные и «бэушные» … Но завод так и не запустили. Служба безопасности свирепствовала. Отца, а вместе с ним и нас, спасло то, что он уже больше двух месяцев на заводе не работал. Хотя поначалу именно к этому и хотели «прицепиться»: мол, что-то там напортил и уволился, чтобы замести следы. Но была целая кипа актов проверок техотдела Службы Безопасности того участка, который монтировал отец. И они никаких, даже малейших, нарушений не зафиксировали. Во всех актах стояла отметка отличного качества работ. Потрепав нервы несколько дней, с отца сняли подписку о невыезде. И на следующий день мы навсегда уехали из Восточной Префектуры, «города моего детства».

Когда-то мы очень часто ездили в Центральную Префектуру или просто «Центр». На спектакли, концерты, в гости, «просто погулять». Дорога – каких-то сорок километров, – занимала не больше двадцати минут. Выехав из нашего микрорайона, мы оказывались на скоростной эстакаде, перекинутой через широкую балку с поймой реки, не доезжая до центра «нашего города» сворачивали на эстакаду Северного объезда, выскакивали с неё на highway – и вот мы в «Центре». Но последние годы – лет шесть или семь, – мы перестали туда ездить. Первое время я донимал родителей вопросами, когда мы поедем в «Центр»? Мне отвечали, что «скоро». Но мы всё не ехали, и я перестал приставать со своими вопросами, поняв их бессмысленность.

На этот раз дорога заняла гораздо больше времени. Выехали мы рано утром, с рассветом, потому что отец считал это самым безопасным временем. Нам надо было проехать полутора километровый участок, отделявший охраняемую территорию заводского района от эстакады, которая тогда тоже ещё охранялась. Обычно никто не проезжал этот участок в одиночку. Собирались «караванами», иногда скидывались на оплату Службе Безопасности за «сопровождение». Но и это не всегда спасало. Нападения на машины на этом участке были постоянными.

Мы ехали на огромном бронированном пикапе, давно подготовленном и снаряжённым отцом. На максимально возможной скорости по подобию дороги, по краям которой на глубину несколько сот метров стояли обугленные развалины домов и обгоревшие каркасы машин, мы благополучно проскочили этот опасный участок, выехали на эстакаду и тут началось…

У «развязки», где мы должны были свернуть на Северный объезд, нас остановили на оказавшимся там блокпосте. Причём это была не городская полиция, а внутренние войска. Какой-то молодой лейтенантик ещё на подходе небрежно просканировал наши чипы безопасности и, заставив отца открыть боковое стекло, спросил: «Что там?», – кивком головы указав на глухую массивную бронированную «будку» нашего пикапа. Отец протянул ему небольшую электронную карту, которую как я позже узнал «свояла» моя мама. В ней говорилось, что груз, который мы везём, является собственностью завода с очень высоким доступом секретности и кроме его непосредственного получателя он может быть открыт только по решению суда или по специальному запросу Федеральной службы безопасности. Лейтенантик криво улыбаясь просканировал карту, вернул её отцу и сказал: «Засунь эту карту себе в задницу, вылезай из машины и открывай свой короб». Отец молча вышел. Остальное я наблюдал через видеокамеру заднего обзора. Отец достал лазерный ключ. На задней стенке «будки» открылась панель управления доступа. Отец достал второй ключ, отдал его лейтенантику и сказал: «Дальше ребята сами. Только подождите несколько минут. Я отведу свою семью подальше». Лейтенантик почитал текст на дисплее, хотел было «почесать репу», – не получилось: голова до шеи была в защитном шлеме. Отдал отцу ключ и зло сказал: «Проваливай!» Потом я полюбопытствовал, что же он прочитал на том дисплее. Там была обычная инструкция последовательности действий при открытии «будки»: надо было одновременно приложить к сенсорной панели две ладони (это тогда ещё считалось достаточно надёжной защитой), затем так же одновременно включить два лазерных ключа, а в завершении произнести «ключевую фразу», причём это не рекомендовалось делать «в состоянии простуды» (поскольку тогдашние бытовые распознаватели голоса были не очень надёжными). В примечании рекомендовалось делать это всё тщательно и без суеты, иначе сработает система самоликвидации, машину со всем её содержимым разнесёт в клочья. Отец потом рассказал, что всё это было блефом. Но блеф сработал.

Потом та же сцена повторилась на блокпостах у развязок перед highway^’ем, на пересечении с федеральной трассой на север, у огромного, когда-то оживлённого, а теперь совершенно запустевшего и запущенного района супермаркетов, у самого въезда в «Центр» и ещё на трёх-четырёх промежуточных по трассе.

Но самое тягостное впечатление производило то, что творилось вдоль трассы. В период рассвета этого мегаполиса, когда «наш город» и «Центр», разрастаясь, «сращивались» в одно целое, – хватило ума не трогать широкие лесные полосы, которые тянулись вдоль дороги, соединявшей два города. Их превратили в паковые зоны. Сейчас – очевидно, в целях безопасности, – они были полностью вырублены. Сравнены с землёй были дома, слишком близко подходившие к трассе. Те, что виднелись в отдалении были облезло-запущенные, частью уже разрушенные, со следами пожаров. Несколько раз мы чётко видели там вспышки выстрелов. Один раз тогда, когда проходили проверку на одном из блокпостов. Стреляли совсем рядом. И, даже были отчётливо слышны звуки выстрелов. Но никто на блокпосте, кроме нас, даже не посмотрел в их сторону. Видимо, эти «разборки» были обычным делом и уже никого особенно не волновали, пока они не угрожали трассе….

Когда-то мне очень нравился «Центр». Его многолюдность и яркость. Красочная подсветка фасадов исторического центра. Сияющие громады офисных зданий Сити. Яркая круговерть торговых улиц… Дети падки на подобную мишуру. Но теперь он сразу вызвал у меня отторжение. И вроде мало что изменилось. Всё так же блестел днём и сиял ночью Сити. Так же ослеплял яркий хоровод торговых улиц. Разве что стали они безлюднее и потеряли былую беззаботность. Правда, в историческом центре уже начали возводить это уродливую Башню Корпорации. Под её строительство снесли почти половину исторического центра. Оставшиеся несколько улиц со старинными зданиями выглядели убогими сиротками. Казалось, даже их подсветка и краска фасадов потускнели. Но, главное, эти районы теперь казались умирающими инородными вкраплениями, задавливаемые унылой серостью днём и пугающей ночной чернотой, обступивших их «спальных» кварталов. И над всем эти почти физически ощущаемая настороженная враждебность…

Мы её почувствовали сразу на последнем блокпосте, у самого въезда в «Центр». Дежурный офицер на этот раз внимательно и несколько раз просканировал наши Чипы Безопасности. Потом ещё более внимательно «сляпанную» мамой карту. Она его, видимо, ещё больше озадачила. Он, наверно, и не подозревал, что рядом есть ещё какой-то работающий завод, да ещё, поставляющий какую-то «засекреченную» продукцию в Город. Он отошёл в сторонку и долго общался со своим Информационным Центром. Это общение явно ничего не прояснило. В том межведомственном бардаке, который, как я понимаю, был тогда, это было не удивительно. Наконец, он вызвал начальника поста. Когда тот подошёл, спросил: «В Отстойник?». Отец, видимо уже знал, что это такое и просительно возмутился: «Командир, какой «Отстойник», – я же в командировке!» – «И потому привёз всю свою семью?» – «Но, командир, ты ж понимаешь, сейчас тяжёлые времена. Проблемы со снабжением. Привязалась: надо мол, сделать закупки, раз такой случай подвернулся. Женщины, что с ними сделаешь. Я бы и сам хотел приехать один – отвязаться…» – «Ладно, где планируете остановиться?» – «Понятное дело, в гостинице рядом с представительством завода» – После паузы, во время которой он проверял, действительно ли существует такое представительство, «командир» сказал: «Думаю трёх дней вам хватит, чтобы «затариться» – «Командир, ну хотя бы недельку. Когда ещё вырвемся» – «Ладно, – отец, видно, чем-то понравился «командиру» – но если задержитесь больше недели, – сразу в Отстойник!»

Пришлось свернуть на право, в сторону Сити, где было представительство завода, хотя делать нам там было нечего. По полупустынной наглухо зашитой заградительными щитами объездной дороге мы за несколько минут домчались до Сити. Он, казалось, совсем не изменился: сияющие солнечными бликами зеркальных стен офисные высотки с переливающимися огромными логотипами компаний, мельтешение ярких дорогих машин, людская суета на тротуарах… Мы проскочили его, почти не сбавляя скорости, по одной из крайних более свободных улиц и свернули на широкий проспект, который вёл в старый город. Проспект оказался неожиданно пустынным, по его шести полосам в это время дня в былые времена полностью заполненных машинами, сейчас в обе стороны ехало не больше полусотни машин. Но ещё больше поразило зрелище по его сторонам. Справа был когда-то огромный старый парк, слева – всегда многолюдный, с вечно забитыми парковками большой спортивный комплекс. Комплекс стоял заброшенный, пустынный и полуразвалившийся, а парк был почти мёртвым: высохшие голые деревья – лишь где-то в глубине виднелись остатки листвы, – грязно-жёлтые, выжженные солнцем газоны, остатки клумб, засыпанные мусором…

На южной окраине парка в полукилометре от проспекта лет двадцать—двадцать пять назад были возведены несколько огромных жилых комплексов: соединённых вместе кирпичных коробок разной – от десяти до тридцати этажей, – высоты. Когда-то они считались «элитными». А сам район был очень многолюдным и оживлённым. Но сейчас он поражал своей пустынностью, хотя дома и территория выглядели ухоженными. Почти не сбавляя скорости, мы проскочили будку въездного контроля у шлагбаума, закрывавшего въезд в район этих жилых комплексов, робот-охранник едва успел дистанционно считать код допуска и поднять шлагбаум. Меня сразу неприятно удивил характерный купол, венчавший въездную будку робота-охранника. Такие несколько месяцев назад установили на ограде нашего завода. Под куполом скрывались три-четыре пулемёта. «В случае чего» купол поднимался и эти пулемёты обеспечивали «круговую оборону». Такой же купол красовался и на check-point^’е, контролирующем въезд жилого комплекса, где мы, очевидно, намеревались жить. Отец взял с выскочившего из недр будочки пластикового «блюдца» наши карточки арендаторов с зашитыми в них «ключами», взяв только заранее приготовленные сумки с самым необходимым, мы оставили машину на попечение роботам обслуги и направились в дом. Бегущие указатели, дублируемые приятным женским голосом – «на лево, прямо, сейчас на право, пожалуйста, – в лифт…», – быстро привели нас в нашу новую квартиру. За всё это время мы не встретили ни одного живого человека. Это тоже как-то настораживало… Но об этом уже не было сил думать. Бессонная ночь сборов к отъезду, усталость от оказавшейся такой долгой дороги, нервное напряжение – всё это сразу навалилось, едва мы переступили порог своей новой квартиры. Я тут же ушёл в отведённую мне комнату и не раздеваясь рухнул на кровать.

Проснулся я, когда солнце уже начало клониться к закату. Вышел в гостиную. Родители – тоже ещё заспанные, – тупо смотрели новости. И вот тогда я впервые увидел твоего деда. Хотя, если быть совсем точным, может и не самый первый, несколько раз какая-то информация о его «клубах выживания» проскакивала в новостях, но меня она никак не интересовала и я её всю «пропускал мимо ушей». А тут он на неделю стал главным «героем» всех местных новостей…