Текст книги "Человек мира. Раздвигая горизонты"

Чтобы не терять времени даром, Вэллд сразу выложил хозяину таверны – мрачному седому типу внушительной комплекции, что вскоре сюда, к нему, заявятся заказчики, чтобы нанять команду моряков для работы в Северных землях. Дальше Вэллд рассказал хозяину пространную, но довольно правдоподобную историю о том, что у него в Северных землях имеется ценный груз, который надо переправить на больших посудинах по реке Барез, но там на месте хороших моряков не найти, и он отправился в Великие равнины, чтобы нанять команду. Подходящих моряков Вэллд якобы нашёл, однако оказалось, что оплатить и жалование, и дорогу до Северных земель ему не по карману, а тут – вот удача – появились люди из Северных земель, которым тоже нужна команда моряков. Если приезжие северяне наймут его людей, то Вэллд сможет сэкономить на дороге до Северных земель, а там – на месте воспользуется услугами моряков, когда они освободятся. Хозяин таверны, само собой, в накладе не останется, получив и солидное вознаграждение от Вэллда, и комиссионные от заказчиков с севера.

Узнав размер вознаграждения, хозяин таверны тут же согласился, а Вэллд, усевшись с бутылкой вина за самый дальний стол в углу, стал дожидаться визита людей лорда Боуэла.

После захода солнца, когда таверна была под завязку набита шумной корабельной публикой, в заведении появился Рэндел. Вэллд вздохнул с облегчением – бывший рыбак был один, секретарь лорда Боуэла в таверну не пришёл. Вэллду удалась его довольно-таки рискованная выходка. В гостинице он с помощью нехитрого трюка с денежной бумажкой подменил кувшин с разбавленным водой вином, заказанный юношей, другим, в который он добавил слабительный порошок, купленный в аптеке. Теперь Вэллду можно было не опасаться того, что его узнают.

Рэндел между тем перекинулся несколькими словами с хозяином таверны, и, как и следовало ожидать, его проводили в отдельную комнату, расположенную за стойкой. Первым на переговоры к заказчику отправился лохматый звероподобный моряк в поношенной суконной куртке и громадных стоптанных сапогах. Пробыл он в комнате с Рэнделом где-то с полчаса, после чего сразу ушёл прочь из таверны. Вторым желающим получить работу для своей команды оказался опрятно одетый в форменный флотский китель молодой человек. Этот претендент беседовал с заказчиком из Северных земель всего несколько минут. Как потом узнал Вэллд, этих людей подсунул Рэнделу хозяин таверны для большей убедительности. Первый предводитель несуществующей артели моряков заверил подручного лорда Боуэла в том, что его люди могут отбуксировать полузатопленный пароход куда требуется, но вот отправиться в Северные земли его артель сможет только через пару-тройку месяцев, когда закончит работу здесь – в Стентоне. Молодой человек в кителе готов был отправиться со своими людьми на север хоть завтра, но запросил за работу совершенно фантастическую сумму, да ещё и потребовал деньги вперёд. В общем условия обоих претендентов оказались для Рэндела неприемлемыми, на что и рассчитывал ушлый хозяин таверны.

Теперь настал черёд Вэллда. Для пущей убедительности он за пару монет одолжил у какого-то моряка, сидящего за соседним столом, суконную куртку и широкополую шляпу – обычную одежду матросов в Великих равнинах. Войдя в знакомую ему по прошлому посещению таверны комнату, Вэллд снял шляпу и учтиво поздоровался. Бывший рыбак Рэндел, хоть и был одет в приличный костюм, обладал достаточно отталкивающей внешностью. Его багровое лицо, поросшее седой щетиной, имело грубые черты и носило навсегда застывшую на нем гримасу крайнего недовольства.

– С чем пожаловал? – спросил человек лорда Боуэла громким и одновременно скрипучим голосом, не поздоровавшись и не предложив ожидаемому посетителю сесть за стол.

– Слышал, вы нанимаете матросов на работу в Северных землях, – как ни в чем не бывало ответил Вэллд и, без приглашения усевшись напротив Рэндела, придвинул к себе кружку с вином.

Заказчик исподлобья посмотрел на нахального типа в поношенной моряцкой куртке и уточнил:

– Работёнка не простая… Не всякому под силу. Мне нужно, чтобы…

– Да знаю я! – бесцеремонно перебил нанимателя Вэллд. – Тебе надо оттащить поднятый со дна пароход в док для ремонта.

– Вот именно! Дело трудное, пароход-то не маленький!

– Я с моими ребятами такие барки по здешним рекам и каналам таскал – тебе и не снилось.

– Одно дело каналы, а совсем другое – океан.

– У меня в артели есть пара рыбаков из Стентона, они в океанских водах, как у себя дома!

Рэндел замолчал, что-то соображая, а Вэллд, видя, что выбранная им нагловато-развязная манера разговора отлично работает, когда имеешь дело с людьми подобного сорта, поспешил закрепить впечатление, произведённое на доверенное лицо лорда Боуэла.

– Лучше меня и моих ребят тебе всё равно не найти во всём Стентоне, – сказал он, – да и возьму я за нашу работу недорого.

– Так уж и не найти? – переспросил Рэндел, по голосу которого было понятно, что он уже практически готов согласиться.

– А ты разве не заметил, что другие подходящие для твоего дела моряки к тебе сюда толпой не ломятся?

– Ладно, договорились! – сдался Рэндел. – Только смотри, держи язык за зубами! Чтобы никому ни слова о том, для чего мне нужны моряки в Северных землях.

«Не узнаю моего бывшего соратника Боуэла, – с удивлением подумал Вэллд. – Странно, что при всей его проницательности бывалый интриган выбрал для столь важного дела такого редкостного болвана, как этот Рэндел. О том, для чего в Северных землях понадобились опытные моряки, уже не только вся таверна, а пол-Стентона в курсе!».

Ударив по рукам с Рэнделом и получив от него аванс, Вэллд помчался в столицу Великих равнин город Доерстон, где жил его давний знакомец – профессиональный наёмник Вернер Боб. Вместе они быстро собрали отряд подходящих парней, отдавая предпочтение тем, кто имел хоть какое-то представление об управлении лодками. Подождав, пока люди лорда Боуэла уберутся восвояси, «артель моряков» отправилась в Северные земли.

– Вот вкратце и вся история, – закончил Вэллд рассказ о своих похождениях, который он не без удовольствия поведал Вернеру Бобу и Кэлвину Лоду, сидя за столиком неприметной таверны, расположенной на отшибе города Мэн.

– Да, ловко вы это провернули, Вильям, – сказал Лод, – но как же вам всё-таки удалось утащить корабль прямо из-под носа у Рэндела?

– Это оказалось довольно просто, Кэлвин! Когда для подъёма судна всё было готово и все ждали следующего утра, Вернер вместе с парой наших ребят ночью, во время отлива пробрались в бухту и вставили пробки в бочки. Потом они выбрались на берег, разожгли два костра с обеих сторон пролива, соединяющего бухту с океаном. Когда начался утренний прилив и вода стала прибывать, корабль всплыл; в бухту вошли грузовые лодки, выведенные накануне нашими людьми в океан, и ещё затемно вытащили судно в открытое море.

– Но ведь полузатопленное судно с грудой привязанных бочек на весельных лодках далеко не утащишь, – заметил Кэлвин Лод, – утром его бы наверняка увидели с берега. Почему же ни Рэндел, ни кто-нибудь из гребцов или инженеров не обнаружили всплывший корабль в океане и не подняли тревогу?

– Этот момент я тоже предусмотрел, – самодовольно улыбнулся Вэллд. – Ночью в океане нас поджидал пароход, зафрахтованный компанией Эштона Ордона. Этот силач с двумя паровыми машинами взял наше судно на буксир и мигом утащил его на юг.

– И куда же отправился наш диковинный корабль? – поинтересовался Лод.

– Эштон Ордон построил где-то на океанском побережье Великих равнин специальный док для его ремонта, – ответил Вэллд.

– Я только одного не могу понять, – сказал Вернер Боб, – откуда появились гребцы на лодках? Ведь изначально на вёслах были люди, которых нанял Рэндел в городе Мэн, а вот в ту ночь они как раз были на берегу.

– Это мои… так сказать… подопечные, – ответил Кэлвин Лод. – Я, по заданию Вильяма, купил грузовую лодку и обучил мужчин из горной долины, где я руководил религиозной общиной, этой лодкой управлять. В нужный момент они сели за весла посудин Рэндела и в лучшем виде отбуксировали наш кораблик в океан.

– Подождите, Кэлвин, – удивился Вэллд. – Вы сказали «руководил»? Значит, вы покинули этих наивных, но в общем-то милых людей, хотя и малость повёрнутых на религиозной почве?

– Да, как ни жаль было с ними расставаться. Однако нас ждут более важные дела! – ответил Лод.

– Верно, – согласился Вэллд, – теперь есть дела поважнее.

– Значит, мы возвращаемся в Великие равнины? – спросил Вернер Боб.

– Вы – да, а я – нет, – ответил Вэллд, – мне ещё надо кое-что выяснить, так что я на некоторое время задержусь в городе Мэн.

Навязчивое счастье

Мишель возвращался на правый берег реки Солва в отвратительном настроении. Уже светало, и он отчётливо видел в невысоком песчаном берегу прямоугольное отверстие траншеи, по которой они пробирались ночью. Повод для того, чтобы сорвать на ком-нибудь злость тут же нашёлся. Мишель не отличался особой смелостью и, отправляясь в одиночестве в пустыню на встречу с представителями всесильного Купеческого союза, испытывал некоторый страх, поэтому он велел Этьену поднимать тревогу, если он не вернётся с этой встречи через два часа. Сейчас, когда он подгребал на утлой лодочке к правому берегу реки, прошло уже не меньше трёх с половиной часов, а Этьен даже не подумал побеспокоиться. Пограничник, который сопровождал их во время перехода по охраняемой территории, мирно дремал, пристроившись на песке у самой воды, а Этьен, усевшись на край хода сообщения, спокойно ждал возвращения своего соратника, прихлёбывая время от времени из пузатой фляжки.

– Ты на часы смотрел?! – сходу принялся отчитывать Этьена вернувшийся в дурном настроении Стержень нации. – Уже почти четыре часа прошло, а ты сидишь и в ус не дуешь!

Впрочем, прогулка по пустыне и освежающее плавание по реке несколько охладили пыл Мишеля, он успел успокоиться, и охватившее его чувство досады после разговора с Байроном Герделем постепенно сходило на нет.

– Да всё же в порядке вроде, – легкомысленно ответил соратник, с трудом спуская своё обширное тело с дощатой стенки траншеи. – Не сердись. На вот, хлебни лучше, – Этьен протянул Мишелю фляжку. – Согрейся, а то я тут замёрз совсем, пока тебя ждал.

Алкоголь в Нулонде был под запретом, как и многое другое, но Мишель, вымотанный тяжёлой и неприятной беседой с главой Купеческого союза, не нашёл в себе сил отчитывать Этьена, прекрасно зная, что пристрастие к спиртному далеко не самый большой грех его друга детства. Безвольно взяв флягу, Стержень нации сделал несколько глотков и молча махнул рукой в сторону севера.

Этьена, естественно, распирало любопытство – всё-таки на кону стояли его личные доходы. Он бросил беспокойный взгляд на дремавшего проводника и, не в силах сдержаться, спросил:

– Ну что? Как поговорили?

– Прекрасно, – сквозь зубы ответил Мишель и шагнул в сторону хода сообщения.

– По поводу пушнины и моржового зуба договорились? – допытывался Этьен, преградив Стержню нации дорогу.

Отступившая было злость вновь накатила на Мишеля.

– Вот ты скажи мне, Этьен, это была твоя идея – брать оплату за пушнину предметами роскоши, – спросил Мишель, свирепо уставившись на соратника, – или это Жонет придумал?!

– Ну что ты кипятишься из-за ерунды? Какая разница – я или Жонет? – заплывшие жиром глазки Этьена беспокойно забегали. – Мы с ним подумали… В общем нам-то какой смысл что-то другое у торговцев заказывать?

– Да у нас в Нулонде тёплой одежды и обуви днём с огнём не сыщешь! Лекарств и тех не хватает! Вы о людях-то думаете хоть иногда?!

– Так им вечно чего-то не хватает. На всех не напасёшься!

– Какая же ты всё-таки скотина! – с чувством сказал Мишель, с трудом удержавшись от того, чтобы не ударить Этьена по жирной физиономии.

– Давай без оскорблений, – с нахальным видом сказал Этьен. – Сам знаешь – если не возобновим торговлю с Купеческим союзом, только хуже будет! – в голосе соратника послышались угрожающие нотки. – Ну что? Открываем торговлю или как?

– Открывай! Черт с тобой! – сдался Мишель, в который уже раз поддавшись унизительному чувству страха и бессилия. – Только чтобы не меньше, чем на половину выручки, приобретались товары первой необходимости! Так и передай Жонету!

– Ладно. Как скажешь, – согласился носитель Народной воли.

Стержень нации решительно отодвинул Этьена плечом и зашагал по ходу сообщения. Этьен поспешил за ним, предварительно отвесив оплеуху крепко спящему пограничнику. Проводник мигом вскочил на ноги и с выпученными спросонья глазами засеменил вслед удаляющимся властителям Нулонда.

Мишель шёл быстро, не оборачиваясь, испытывая мстительную радость от того, что грузный Этьен, задыхаясь и кряхтя, еле поспевал за ним. «Как могло получиться, что друзья детства: Этьен и Жонет с Ланой, – с которыми я делил последние куски, был неразлучен много лет и доверял им, как себе самому, превратились в таких мерзавцев? – недоумевал Стержень нации. – Мы же все вместе, в одной повозке пересекли пустыню во время Великого пути; они так же, как и я, потеряли своих родителей в ходе трагических событий тех лет».

События, о которых вспоминал Мишель, потрясли весь континент. В то время как либеральные круги интеллигенции Перикона неспешно, хотя и довольно бурно – с горячими дебатами и долгими спорами, обсуждали планы построения справедливого общества на неизведанных равнинах севера, а ставший их идейным предводителем исследователь Эмильен Вид уже потерял всяческую надежду на то, что колонизация северной части континента когда-нибудь состоится, на человечество обрушилась беда. На континенте появилась невиданная ранее смертельная зараза. Началась эпидемия где-то на границе полярных земель Саронара и потом быстро распространилась на весь юг континента. Болезнь поражала людей с такой скоростью, что никакие карантинные меры не помогали. Не прошло и года, как болезнь появилась повсюду и пожаловала в самые дальние уголки континента. Крупные города и маленькие деревушки стали практически вымирать. Особенностью новой инфекции было то, что она не щадила никого: ни стариков, ни детей, включая новорождённых младенцев, но и у тех, и у других она протекала в довольно лёгкой форме, всего лишь укладывая в кровать на несколько дней. Однако здоровых и полных сил взрослых людей, не достигших преклонного возраста, болезнь за те же несколько дней укладывала в могилу. Также выяснилось, что женщины болеют не в пример легче, чем мужчины, и в большинстве случаев всё-таки выздоравливают, а вот у молодых, крепких и здоровых мужчин шансов остаться в живых практически не было.

В то время, когда на континент обрушилась эпидемия, медицинская наука ещё толком не знала причин таких болезней и механизмов их распространения. Считалось, что инфекция передаётся по воздуху, через воду и прочими механическими путями, хотя и высказывались предположения о заражении людьми друг друга при близком контакте.

Как бы то ни было, Эмильен Вид поистине гениально воспользовался эпидемией и весьма кстати выдвинул идею спасения лучших людей Перикона на севере континента в открытых им землях, где воздух, земля и вода не отравлены инфекцией. Среди царившего в Периконе ужаса перед страшной болезнью предложение Эмильена Вида восприняли чуть ли ни как чудесный способ избавления от смертельной опасности, тем более что сама идея переселения образованной части общества Перикона на северные равнины давно обсуждалась. Теперь же, при сложившихся обстоятельствах дебаты прекратились, и началась подготовка к великому переселению.

Надо сказать, что население Перикона в целом не слишком разделяло энтузиазм «прогрессивных сил», предлагавших уйти с насиженных мест в неизвестность. Толчком к началу переселения послужило то, что на решение некоторых людей уйти на север повлияли несколько наложившихся друг на друга причин: невостребованностъ такого количества образованных людей гуманитарных профессий, отсутствие у них более или менее ценного имущества, способного удержать их на месте, и, наконец, бушевавшая на континенте эпидемия.

Итак, Великий путь начался. Очень скоро переселенцы, поначалу с энтузиазмом ввязавшиеся в авантюру, задуманную Эмильеном Видом, столкнулись с несколькими пренеприятными сюрпризами. Прежде всего оказалось, что инфекция, от которой пытались уйти переселенцы, не пожелала остаться в Периконе и отправилась вместе с ними на север, а поскольку в походе карантинных мер, естественно, никто не соблюдал, вскоре болезнь выкосила половину, если не больше, отправившихся через пустыню людей. В итоге до заветных северных равнин добрались только женщины с кучей детей возрастом от пелёнок до десяти лет и некоторое количество стариков, выдержавших тяжёлый путь через пустыню. Великий исследователь и предводитель переселенцев Эмильен Вид, хоть и был к тому времени в преклонных летах, переход через пустыню осилил и перенёс настигшую его по пути болезнь достаточно легко. Очутившись с огромным количеством женщин и детей на плодородных равнинах по правую сторону от реки Солва, он оказался в почти безвыходном положении. Всё надо было начинать с нуля: строить дома, распахивать пашни, прокладывать дороги. Конечно, люди, покинувшие Перикон, были по большей части образованные, и они взяли с собой множество необходимых инструментов и оборудования, но навыков строительства, обработки земли и ремесленного производства у них не было совсем.

Поначалу выручило то, что до будущего государства Нулонд дошли многочисленные стада животных, правда, содержать такое количество скота силами имеющихся женщин и детей было невозможно, многие животные разбежались по бескрайним равнинам и вскоре одичали на радость кормившимся охотой аборигенам.

Эмилъен Вид питал некоторую надежду на привлечение к процессу освоения новых территорий обитающих здесь племён коренных жителей. Однако не слишком многочисленный народ, ведущий первобытный образ жизни и занимавшийся охотой и собирательством, приобщаться к цивилизации не пожелал. Агрессии к пришельцам они не проявляли, но менять образ жизни не хотели ни в какую. Постоянных жилищ аборигены не строили, сельским хозяйством (даже примитивным) не занимались, так что земли, активно занимаемые чужаками, с их точки зрения, ценности не представляли (вокруг ведь сколько угодно такой же земли). Охотники и собиратели уходили от переселенцев всё дальше и дальше на север. Позже, когда население Нулонда увеличилось и заняло почти все плодородные равнины в северной половине континента, коренной народ, к тому времени сильно сократившийся, стал ютиться в непроходимых лесах на границах с полярными областями континента и со временем грозил совсем исчезнуть.

Впрочем, своеобразную лепту в дело становления вновь образованного государства Нулонд коренные обитатели этих земель всё же внесли. Через некоторое время после окончания Великого пути сильно поредевшее и потерявшее почти всех мужчин, умерших от новой болезни по дороге через пустыню, население Нулонда вдруг стало стремительно пополняться, а родившееся на вновь обретённой родине поколение носило заметные черты, присущие аборигенам: смуглую кожу, вытянутые лица, раскосые глаза и жёсткие кучерявые волосы, чёрные как смоль.

Обустраиваясь на новом месте, бывшие жители Перикона вынуждены были осваивать совершенно незнакомые им профессии. Когда переселенцы отправлялись в путь на север, многие адвокаты, учителя, врачи, торговцы, прекрасно понимая, что их профессиональные навыки на вновь обретённой родине вряд ли скоро понадобятся, поспешно осваивали другие науки: геологию, металлургию, металлообработку, химию и сельское хозяйство. Новые знания у несколько наивных строителей справедливого общества были в основном теоретическими, но с собой они взяли горы специальной литературы и горели желанием строить не только прогрессивное, но и технически развитое государство. Реальность оказалась иной. Все усилия уцелевших в походе женщин сводились к одному: вырастить хоть что-нибудь, чтобы прокормиться и любым способом дожить до следующего урожая.

Поначалу, кроме как сельским хозяйством, заниматься ничем не удавалось: не было ни времени, ни сил. У переселенцев оставалась одна надежда – на подрастающее поколение. Детей было много (значительно больше, чем взрослых), и в скором времени они должны были сменить женщин в нелёгком деле освоения новых территорий.

Чтобы прокормиться, переселенцы вынуждены были расселяться достаточно широко сравнительно небольшими общинами. Крупные города возникли значительно позже, когда появились некоторые излишки продовольствия, достаточные, чтобы прокормить городское население.

В общинах, где их жители совместно обрабатывали землю и разводили домашних животных, сложились довольно элементарные отношения, основанные на общем труде и общих же правах на его результаты. Отношения собственности практически отсутствовали за неимением таковой. Подрастающее поколение разделили между общинами, не сильно заботясь о родственных связях, тем более что большинство детей потеряли своих родителей во время похода. Воспитанием детей и их образованием особо никто не занимался – главное было их прокормить, но всё же переселенцы, как люди в основном образованные, постарались организовать для них хотя бы начальное обучение.

Другое дело отношения внутри детских коллективов – многочисленных и разновозрастных. Строить отношения между собой детей никто не учил – некому было, да и некогда – все силы женщин уходили на добычу пропитания. В суровых условиях полуголодного существования молодые граждане Перикона не на словах, а на деле учились выживать, рассчитывая только на себя и свои силы. Нравы среди детей царили воистину беспощадные и строились исключительно на основе права сильного. Жестокие драки, подчинение более слабых, объединение в группы для подавления сопротивления – всё это стало реальностью для детей в первые годы становления государства Нулонд.

Время шло, переселенцы старели, их предводитель Эмильен Вид умер, но подрастало поколение рождённых в Периконе детей, и они, в отличие от их матерей, практически не знали другой жизни, кроме суровой борьбы за существование на плодородных, но необжитых равнинах. Специфическое воспитание в общинах среди жестокости, со скудным питанием, общими вещами, занятиями и досугом, тяжёлая работа, к которой дети привлекались с малолетства, – всё это наложило отпечаток на молодых людей, которые, повзрослев, принялись строить государство Нулонд железной рукой по образу и подобию общин, в которых они жили.

Несмотря на довольно агрессивную среду, сформировавшуюся среди молодёжи сельскохозяйственных общин, особенной борьбы за власть в Нулонде не получилось. Общины, поначалу существовавшие обособленно, по мере развития стали укрупняться и объединяться. Мишель в то время верховодил спаянной шайкой молодых людей, державших в своих железных руках население одной из самых преуспевающих и крупных общин страны. Будучи не самым старшим среди молодёжи общины и не обладая особенной физической силой, Мишель имел железную волю и несомненный лидерский талант. Его слушались и вокруг него объединялись. Вместе со своим другом и двоюродным братом – здоровяком Этьеном, и хитрым и изворотливым Жонетом он повёл дело так, что другие общины Нулонда стали объединяться вокруг них. Процесс объединения страны занял около десяти лет, и проводил его Мишель со своими единомышленниками методом кнута и пряника, в числе которых преобладал кнут. В итоге он собрал все общины Нулонд в единое государство, в связи с чем Мишель и стал Стержнем нации – неформальным, но фактическим лидером страны.

Но одно дело силой и хитростью захватить власть в стране, а вот успешно ей руководить – совсем другое. По сути дела, подрастающему поколению Нулонда пришлось самостоятельно приобретать знания, навыки, умения и заново открывать технологии, которые остальные страны континента уже давно освоили. Правда, у них имелась для этого вся техническая литература, поэтому Нулонд прошёл по пути прогресса в достаточно короткие сроки, но всё же технологическую отсталость преодолеть всё никак не удавалось, да и наладить более или менее прогрессивное производство тоже пока не получалось. Тут уже сказывались специфические черты бесклассового, а потому безликого общества, где все способности и таланты отдельных людей безнадёжно тонули в общей людской массе. Стимулов для проявления инициативы не было никаких, скорее наоборот: всячески культивировалась идея социального равенства людей, умело подменяемая власть предержащими риторикой о единомыслии.

Под предлогом социальной справедливости всё, что производилось и выращивалось в Нулонде, изымалось в пользу государственной машины распределения и, в прямом смысле слова, выдавалось гражданам так, чтобы «у всех всё было». Естественно, «всего на всех» не хватало, да к тому же люди не видели связи между своим трудом и получением материальных благ.

Такие, мягко говоря, далёкие от справедливости правила надо было как-то обосновывать, и вместо естественных механизмов развития общества людям преподносилась жуткая смесь идеологических штампов, правил поведения с нескончаемым списком запретов и ограничений, страхов перед изменениями и навязчивых убеждений в том, что это общество и есть самое лучшее на континенте.

Со временем хозяйственные проблемы Нулонда только усугублялись, государственная идеология стала совсем уж примитивной и свелась к старой как мир аксиоме, что обитатели благословенного Нулонда живут хоть и скудно, но счастливо, а экономические трудности – дело временное. Однако по мере того как из понятия счастливой жизни гражданина Нулонда исчезали самые обычные продукты и товары, это понятие становилось все более и более абстрактным, и источники государственной пропаганды выворачивались наизнанку, чтобы как-то объяснить жителям, в чём же заключается их личное счастье и почему люди из других стран, такого счастья не имея, страдают из-за этого неимоверно.

Собственно дефекты сформировавшегося общественного строя Нулонда были под стать дефектам воспитания молодых политиков, выдвинувшихся в лидеры, связанным с отсутствием у них понятия семейных ценностей и нравами, среди которых они выросли в сельскохозяйственных общинах. В конструкцию государственной идеи всеобщего равенства и справедливости, принесённой ещё переселенцами из Перикона, новоявленные лидеры заложили непреодолимое противоречие. Основным приоритетом объявлялось всеобщее благо, где доволен и счастлив каждый конкретный человек, но в то же время для достижения этого самого всеобщего блага процветанием отдельных индивидуумов можно и пренебречь. В итоге второе было налицо, а вот с первым всё никак не получалось.

Год от года трудностей у той части «детей Перикона», которые сосредоточили в своих руках государственную власть в Нулонде, становилось всё больше. Население увеличивалось, а вот производство товаров и продуктов за ним явно не успевало. Сам Стержень нации, как и многие в его окружении, понимал, что экономическое отставание напрямую связано с политическим устройством страны. Эксперимент по построению общества всеобщего равенства провалился, причём давно – сразу после окончания Великого пути. Но что-либо поменять в обществе властители Нулонда уже не могли, да и не умели. Они прекрасно понимали, что в другом обществе места им уже не найдётся. Оставалось только сплотиться вокруг Стержня нации и его незыблемой веры в идеи, привезённые переселенцами из Перикона. Веру эту Мишель свято хранил, старательно отгоняя возникавшие в его голове сомнения.

Но не тут-то было. Удар по собственным убеждениям Мишель получил откуда не ожидал, как нож в спину. Его же верные товарищи, дорвавшись до власти, принялись обогащаться так, как будто им осталось жить на этом свете максимум неделю. Но противнее всего в этой разнузданной жадности его соратников было то, что они не просто присваивали себе всё, до чего могли дотянуться их загребущие руки, но и постоянно устраивали между собой свары, ревниво следя, чтобы кому-нибудь из них не досталось чуть больше материальных благ. Дети Великого пути уже и стесняться перестали, выставляя на показ свою роскошь. Простые люди это видели, роптали, но получая скудный рацион продуктов, кое-какую одежду и нужные в быту вещи от распределительной системы, во главе которой стоял Стержень нации со своими друзьями, до поры до времени терпели. Правда, не все.

Во времена, о которых идёт речь, в активный возраст вошло новое поколение, рождённое в Нулонде в более сытые годы и воспитанное в значительно более комфортных условиях. Потомки женщин, преодолевших Великий путь, рождённые в основном от коренных жителей севера континента, эти люди оказались совсем не похожими на «детей Перикона», как внешне, так и по складу характера. Сложившаяся государственная структура пришлась им совсем не по вкусу, главным образом потому, что места в ней новому поколению не нашлось. Все ключевые посты и должности в Нулонде были прочно заняты их предшественниками во главе с Мишелем, отнюдь не собиравшимися сдавать свои позиции. Если бы взамен двусмысленных лозунгов и набивших оскомину идеологических штампов молодым людям предложили бы материальные блага в более или менее достаточных количествах и хоть какие-то социальные лифты, то, возможно, они бы и примирились с существующей системой, но власти Нулонда могли предложить им только лозунги. Недовольство среди нового поколения росло, однако унаследовав от своих предков-аборигенов врождённое миролюбие, на открытое сопротивление большинство из них оказалось неспособно, и закономерным ответом на существующие порядки стало стремление «детей Нулонда» любой ценой покинуть государство всеобщего счастья.

Ответ власть предержащих на неистребимое желание простых людей убежать прочь из Нулонда с его своеобразной счастливой жизнью был предсказуем. Государственная пропаганда на все лады распиналась о невыносимых условиях существования в других странах, а граница Нулонда вдоль правого берега реки Солва была превращена в хорошо охраняемую неприступную местность, через которую ни один беглец не смог бы пройти незамеченным.

Вот через эту самую приграничную местность и пробирались Мишель с Этьеном, возвращаясь после встречи Стержня нации с главой попечительского совета Купеческого союза. Стало светло, и путь обратно соратники проделали намного быстрее, чем тот, которым они прошли ночью, а уже к вечеру следующего дня они благополучно возвратились в столицу Нулонда город Виден, названный в честь великого исследователя Эмильена Вида, памятник которому красовался на главной городской площади. Пару лет назад некоторые особо прыткие члены Совета представителей Воли народа в порыве искреннего лизоблюдства предложили переименовать столицу в честь Мишеля в город Огюстен, но Стержень нации это предложение благоразумно отверг, тем более что в попытках построить в Нулонде общество всеобщего равенства фамилии граждан были упразднены, как пережитки ненавистных порядков Перикона.