Текст книги "Московские легенды. По заветной дороге российской истории"

В центральной своей части новое здание включило в себя Константино-Еленинскую церковь и часовню Святителя Николая, над ними возвышалась колокольня, увенчанная луковичной главой с крестом. Сейчас лишенная главы колокольня выглядит декоративной беседкой.

В начале XX века Никольский монастырь был уже не столько монастырем (в нем в это время жило, включая архимандрита, всего шесть монахов), сколько монастырским подворьем с гостиничными и торгово-конторскими помещениями, для увеличения которых и был выстроен новый корпус.

Собственно монастырские обители находились во дворе, отгороженные этим корпусом от улицы. Но и там от древних построек монастыря ничего не сохранилось. Частично они были в конце XIX – начале XX века заменены новыми, остававшиеся снесены в 1930-е годы.

В 1711 году Петр I пожаловал землю возле Никольского монастыря молдавскому господарю князю Дмитрию Кантемиру, союзнику царя, вынужденному после неудачного Прутского похода бежать с родины в Россию. Князья Кантемиры, став прихожанами и вкладчиками Никольского монастыря, выстроили посреди монастырского двора собор Николая Чудотворца, церковь Константина и Елены при братских кельях, перестроили и расширили часовню Святителя Николая, выходившую на улицу. В соборном храме находилась усыпальница Кантемиров, в которой были похоронены господарь Дмитрий Кантемир и его сын князь Антиох Кантемир.

В начале 1920-х годов монастырь был закрыт, его здания переданы различным учреждениям. В 1935 году собор взорвали. Перед этим правительство Румынии перенесло останки господаря Дмитрия Кантемира в Яссы, захоронение же Антиоха Кантемира было уничтожено при разрушении собора.

Сохранившиеся корпуса монастыря – дома 11 и 13 – поставлены на государственную охрану как памятники истории.

С Николаевским греческим монастырем связано распространение в России обычая пить кофе.

В своем «Обозрении Москвы» архивист и историк начала XIX века А.Ф. Малиновский, основываясь на воспоминаниях деда и отца, учившихся в Славяно-греко-латинской академии, пишет: «Первый кофейный дом открыт был неподалеку от Греческого монастыря на левой руке, по дороге к Кремлю, в узком переулке. Сыны еллинов после обедни в праздничные дни и по вечерам собирались в построенных там для них двуэтажных храминах и, совещаясь о купеческих делах, пили гретое вино, кофе и курили табак, между тем как одноземный содержатель дома изготавливал съестные блюда, на вкус им привычные. Сборище сие греки называли Еститорион, т. е. местом пирования, но русские скоро исказили иностранное название и начали называть как сию естиаторию, так и другие подобные сему гостиницы истериями, а потом австериями».

В Петербурге подобное заведение открылось позже, но судьба рассудила, что, несмотря на это, кофе стало любимым напитком не москвичей, а петербуржцев, москвичи же предпочитали чай. Это различие нашло свое отражение в поэзии.

Поэт-петербуржец Гаврила Романович Державин писал:

 
А я, проспавши до полудни,
Курю табак и кофий пью.
 

Москвич же Петр Андреевич Вяземский воспевал:

 
Час дружеских бесед у чайного стола!
Хозяйке молодой и честь и похвала!
По-православному, не на манер немецкий,
Не жидкий, как вода или напиток детский,
Но Русью веющий, но сочный, но густой,
Душистый льется чай янтарною струей.
Прекрасно!..
 

К владениям князя Кантемира примыкал Печатный двор – древнейшая московская типография. Когда-то он действительно представлял собой обширный двор с различными постройками на его территории. Сейчас по всей длине бывшего Печатного двора стоит выходящее фасадом на Никольскую здание, в котором располагается Историко-архивный институт.

На здании института укреплена мемориальная гранитная доска, на которой шрифтом, стилизованным под старославянский, написано: «На этом месте находился Печатный двор, где в 1564 году Иван Федоров напечатал первую русскую книгу».

Об основании в Москве типографии рассказал сам Иван Федоров в послесловии к «Апостолу» – первой напечатанной в ней книге. В нем говорится, что после завоевания Казанского ханства царь Иван Грозный повелел для открываемых в нем церквей покупать на торгу святые книги, но «из них мало оказалось годных», потому что многие были «искажены несведущими и неразумными переписчиками». Тогда царь сказал, что надо эти книги печатать, как делается это «у греков и в Венеции, и в Италии». Его идею поддержал и благословил московский митрополит Макарий, муж ученый и знающий. После этого «царь повелел устроить на средства своей царской казны дом, где производить печатное дело, и, не жалея, давал от своих царских сокровищ делателям – диакону церкви Николы Чудотворца Гостунского Ивану Федорову да Петру Тимофееву Мстиславцу на устройство печатного дела».

В биографии Ивана Федорова много белых пятен, неизвестно, как он стал «делателем печатного дела». История же создания Печатного двора в Москве, в которой говорится, что как только пришла царю мысль печатать книги, сразу же нашлись в Москве мастера-печатники, позволяет предположить, что эта мысль была подсказана ими царю или лично, или через митрополита Макария.

Место для Печатного двора было отведено на Никольской улице. Территория двора была огорожена забором со въездными воротами с улицы, в глубине двора построено каменное здание типографии. Надстроенное и перестроенное, но дошедшее до нашего времени, оно в нижней, сейчас оказавшейся под землей части, сохраняет остатки типографии Ивана Федорова.

Книжный знак Ивана Федорова

В годы опричнины Иван Федоров с его помощником Петром Мстиславцем был обвинен, как рассказывал он сам, «от многих начальников и духовных властей» в ереси и изгнан из России. Печатный двор был разорен.

Восстановлен Печатный двор был лишь после Смуты, уже при царе новой династии Михаиле Федоровиче Романове, в 1640-е годы. «И повеле царь, – повествуется в рукописном сказании XVII века о создании книг печатного дела, – собрати тех хитрых людей, иже разбегошася от тех супостат, искусни быша к тому печатному делу… И повеле царь дом печатный в ново состроити в царствующем сем граде Москве на древнем сем месте».

На фундаменте прежней типографии было построено двухэтажное здание – Правильная палата, в которой находилась сама типография и работали правщики, то есть корректоры. По улице выстроены также двухэтажные каменные палаты с каменными же воротами-башней посредине. Башню строили подмастерье Иван Неверов и англичанин, известный часовщик и строитель Христофор Галовей, который установил первые часы на Спасской башне Московского Кремля. Ворота с центральным проездом и двумя боковыми проходами венчались шпилем таким же, какие в это время устанавливались на кремлевских башнях. Фасадную часть украшали резные каменные колонны, над центральным проездом были помещены изображения единорогов и двуглавого орла. Кроме того, над каждым из боковых проходов укреплены солнечные часы, «служившие поверкою для боевых городских часов».

Впоследствии в боковых проходах устроили лавки «для учинения книжной продажи».

Сначала на Печатном дворе печатали лишь духовные книги, при Петре I начали печатать и светскую литературу. В январе 1703 года здесь была напечатана первая русская газета «Ведомости», среди выпущенных Печатным двором светских книг было и знаменитое руководство – «Приклады, како пишутся комплименты».

При Екатерине II к палатам вдоль Никольской улицы была сделана пристройка, в 1811 году Александр I подписал распоряжение о сносе обветшавшего здания, построенного при Михаиле Федоровиче, и постройке нового, что и было осуществлено в 1814 году.

В петровские времена Печатный двор стал называться Духовной типографией Святейшего Синода, впоследствии название, упростившись, преобразовалось в Синодальную типографию.

Вид Синодальной типографии на Никольской улице. Литография 1820-х гг.

Здание Синодальной типографии, построенное в 1814 году архитектором И.Л. Мироновским, практически осталось до настоящего времени неизменным. Совершенно очевидно, что Мироновский поставил перед собой задачу сохранить образ старинной постройки и вообще историческую память о Печатном дворе, и это ему удалось.

Новое здание Синодальной типографии у современников вызывало восхищение. «Вот главный фасад сего здания, – писал один из них, – поистине красивейшего не только на Никольской улице, но и по всей Москве… Посмотрите на одни ворота, и вы принуждены будете сознаться, что едва ли где есть подобное!»

Однако как художники XIX века, рисовавшие Никольскую улицу, так и в наше время фотографы, снимающие ее, чаще всего выбирают своим объектом Синодальную типографию. Она действительно выделяется среди окружающей застройки своей необычностью, декоративностью и яркостью покраски.

В послереволюционное время во внешнем облике здания произошли небольшие изменения: фасад Синодальной типографии лишился орла на фронтоне (вместо него – герб СССР) и «вензелевого имени» Александра I (вензель просто сбит).

Когда в конце XIX века проводили конкурс на памятник Ивану Федорову, один из конкурсантов предложил установить фигуру первопечатника не на улице или площади, а на кронштейне, прикрепленном к фасаду Синодальной типографии.

В 1920-е годы богатейшая библиотека и архив Синодальной типографии были переданы в государственные музеи и архивы; ее помещения заняты различными учреждениями, в том числе Центральным архивным управлением, при котором в 1930 году был открыт Институт архивоведения. Этот институт, называющийся сейчас Историко-архивным, занимает их до сих пор.

Время от времени у руководства института возникает идея организовать в одном из старинных помещений музей Ивана Федорова, но, к сожалению, осуществить эту идею никак не удается.

Здание Правильной палаты в 1870-е годы было отреставрировано, надстроено и декорировано в «русском стиле». Тогда же оно получило название «Теремок». «Теремок» сохранился и находится во внутреннем дворе Историко-архивного института.

Нельзя, идя по одной стороне улицы, не смотреть на другую, а поскольку наш рассказ касался левой стороны Никольской, теперь поговорим о правой.

Квартал от Ветошного переулка до Богоявленского начинается старинным, в основе своей допожарным (то есть построенным до пожара 1812 года), много раз переделанным и перестроенным зданием, сдававшимся в аренду под лавки. Затем идет щеголеватый, облицованный глазурованными плитками дом 6, построенный в 1910 году (архитектор Н.И. Благовещенский). Это здание предназначалось для конторских помещений.

На углу Богоявленского переулка – бросающийся в глаза странный среди плотной застройки улицы пустырь, на котором сейчас стоят торговые палатки и павильоны. Этот пустырь появился во время Великой Отечественной войны: на стоявший здесь трехэтажный дом в 1941 году рухнул сбитый немецкий бомбардировщик, дом был разрушен, позже его разобрали.

В переулке, за палатками, видно советское административное здание с дежурной казенной колоннадой. Строился дом для НКВД, еще при Берии.

За административным зданием виден собор Богоявленского монастыря. Раньше перед ним, на углу Никольской и Богоявленского переулка находилась часовня, принадлежавшая монастырю. Ее снесли в 1920-е годы.

Богоявленский монастырь, древнейший в Москве, был основан первым московским князем Даниилом Александровичем в конце XIII века. В XV веке игуменом в нем был старший брат Сергия Радонежского Стефан. Нынешний собор построен в XVII–XVIII веках.

В очерке 1917 года «Улица просвещения старой Москвы», посвященном Никольской и помещенном в известном путеводителе «По Москве» издания Сабашниковых, автор (очерк анонимен, но, видимо, им является редактор путеводителя профессор Н.А. Гейнике) описывает вид на Богоявленский собор с Никольской:

«…Храм этот – один из совершеннейших типов московского барокко. Он весь покрыт каменной «резью», так что, стоя на монастырском дворе и любуясь на это создание московских зодчих, получаешь впечатление, что все наличники над окнами и фронтоны как бы покрыты кружевной отделкой.

Это один из самых красивых храмов Китай-города; его изящный верх как бы царит над окружающими, по большей части заурядными зданиями».

После реставрации Богоявленский собор вновь «царит» над окружающими зданиями. Причем если прежде с ним могли соперничать, отвлекая внимание, другие церкви и колокольни Никольской, то сейчас они почти все снесены.

Богоявленский стал одним из первых московских соборов, в который была вселена советская организация. Этой организацией оказалась обосновавшаяся в монастыре в начале 1920-х годов Ассоциация художников революционной России – АХРР, ядро будущего Союза художников СССР.

«Я занял комнату, похожую на склеп, в трапезной церкви Богоявленского монастыря на Никольской улице, – рассказывает один из основателей АХРРа П.А. Радимов в книге воспоминаний «О родном и близком». – Рядом была большая комната, где три художника-ахрровца – я, Н. Котов и Карев – поставили свои холсты. В другой комнате в три аршина жил скульптор Сергеев, ему с женой тоже негде было приткнуться в Москве. За комнаты мы никому ничего не платили, помещение числилось за АХРРом… Здесь же проводились наши первые собрания, и здесь же был клуб АХРРа. Через год это помещение пополнилось молодыми художниками-беспризорниками, и, поставив двадцать коек в ряд, мы прожили там четыре года.

В моей комнате никто жить не решался, были сырость и затхлый запах, шедший снизу из склепа, где лежали кости сына Меншикова и князя Голицына, министра просвещения при Александре I. Через церковную дверь была комната, где четыре года жил первопечатник Иван Федоров, а еще раньше, при Иване Калите, двадцать семь лет провел иноком митрополит Алексей, столп зачинавшегося великого Московского княжества.

И.Н. Павлов. Павел Радимов. Гравюра конца 1920-х гг.

За стеной моей комнаты была еще церковь, там совершалась служба; засыпая, я слушал распевы тропарей и кафизмы. В церкви были две скульптуры Гудона. На дверях трапезной мы повесили плакат: «Студия АХРРа». Рядом в комнате жил иеромонах отец Иван, большой, полный, одутловатый. Он ходил с ключами и сумрачным взглядом окидывал нас, художников, которые разогревали на железной печке чай, и иногда сибиряк Котов на мраморном полу неподражаемо изображал танец сибирского шамана. Впрочем, мы плясали в церкви не потому, что боролись с религиозными предрассудками, а потому, что на мраморном полу в большой комнате зимой нам было здорово холодно.

Через год умер монах Иван. Хоронили его все московские архиереи и патриарх Тихон. Человек тридцать духовенства ходили перед алтарем в византийских мантиях, они кланялись друг другу по чину, пели древними напевами и все были похожи на странных ночных птиц, которые не в меру суетятся перед рассветом. В церкви было десять старух и пять стариков. И эта пышность обряда была похожа на багряный закат над черным вспаханным полем.

Иногда в нашу мастерскую по нечаянности забегали богомольные старушки, они даже не охали, а молча пятились в дверь, увидя на наших картинах не крылатых ангелов, а суконные шлемы красноармейцев».

Рассказ П.А. Радимова интересен тем, что наряду с яркими бытовыми зарисовками он пересказывает легендарные предания, например, о пребывании Ивана Федорова в Богоявленском монастыре. Возможно, автор слышал их от последнего монаха монастыря Ивана, – так как Радимов, происходивший из семьи священника и сам окончивший семинарию, мог найти с ним общий язык.

В 1930-е годы Богоявленский собор сменил немало арендаторов, он побывал клубом, общежитием, производственным цехом, репетиционным помещением хора, но при этом стоял на государственной охране как памятник архитектуры. И как памятник архитектуры находился под наблюдением реставраторов, и время от времени на нем велись реставрационные работы, начавшиеся впервые послевоенные годы и продолжавшиеся до 1990-х. В 1991 году, еще до окончания реставрации, храм был возвращен церкви, освящен и в нем началась регулярная служба.

В мае 2007 года перед входом в собор в Богоявленском переулке установлен памятник греческим ученым монахам братьям Иоиникию и Софроиию Лихудам, которые в 1685 году по рекомендации иерусалимского патриарха прибыли в Россию на преподавательскую работу. Они преподавали в школе Богоявленского монастыря, в Славяно-греко-латинской академии. Лихуды действительно обладали обширными и глубокими познаниями, преподавали греческий и латинский языки, грамматику, пиитику, риторику, логику, математику, физику; создали ряд учебников, оказывали дипломатические услуги (Ионникий три года был русским послом в Венеции), но при этом они участвовали в интригах, за что были выгнаны из Москвы в Ипатьевский монастырь: их подозревали в шпионстве.

Памятник является подарком Москве правительства Греции. Авторы памятника скульптор Вячеслав Клыков и архитектор Виктор Пасенко.

На самой Никольской улице в лавках, с лотков и вразнос шла бойкая ярмарочная и красочная розничная торговля, иной вид имели внутренние дворы, также отданные торговле. Сейчас многочисленные мрачноватые торговые здания конца XIX – начала XX века, которыми эти дворы застроены, заняты бесчисленными конторами и учреждениями. Но в этих ныне малолюдных дворах, образующих сложный лабиринт, еще витает дух российского дореволюционного купеческого капитала, известного по мемуарам и произведениям писателей начала века, ставшими уже классикой.

«Тут ворочают огромными капиталами в сотни миллионов рублей, – описывает внутренние дворы Никольской П.И. Богатырев, – это центр всероссийской торговой силы. Здесь каждый торговый угол носит свое название: Мещаниново подворье, Суздальское подворье, Чижовское подворье и много других. На дворах этих подворий и находятся лавки и амбары, где происходит эта громадная торговля. Здесь мелкого покупателя нет, здесь «оптовик», который наезжает в Москву сам редко, а требования свои выражает или письменно, или «эстафетой», оттого здесь покупателя мало и видно. Но зато суета здесь большая: с утра до вечера рабочие, русские и татары запаковывают и распаковывают товары, кладут на воза «гужевых» извозчиков, которые своими возами застанавливали, бывало, все подворья. Товары привозились и отвозились, грузились и разгружались, и жизнь кипела, как смола в котле. Тогда на этих подворьях такого простора, за исключением немногих, уж очень больших, и удобств не было, все было грязновато и темновато, особенно осенью и зимой».

За Богоявленским переулком вдоль Никольской тянется длинный трехэтажный дом со сплошными магазинами на первом этаже, с несколькими въездными воротами, через которые видны дворы, застроенные складскими и конторскими корпусами. Это так называемое Чижовское подворье, построенное в 1852 году банкирской конторой почетных граждан купцов братьев Ивана и Андрея Гавриловичей Чижовых. Тогда этот комплекс зданий, соединявший в себе торговые помещения – лавки, склады, конторы, гостиницы, был одним из самых крупных в Москве и внушал удивление своими размерами.

Как наглядный пример роста русского капитала привел его М.Е. Салтыков-Щедрин. Герой одного из его рассказов, приехав в Москву в 1850-е годы, после долгого отсутствия отмечает: «Я понял, что Москва уже не прежняя. На Никольской появилось Чижовское подворье…»

Чижовское подворье не значится в числе памятников архитектуры, хотя, наверное, напрасно: уж не говоря о том, что оно – безусловный памятник истории, свидетель экономического взлета России в середине прошлого века, это характерная постройка Китай-города того времени, каких осталось совсем мало. Да и вообще, если не ограничиться двумя-тремя беглыми взглядами на витрины, проходя мимо, а приостановиться и посмотреть не спеша на окна, карнизы, на скромную отделку фасадов, то окажется, что у дома есть свое лицо и он вовсе не скучен, хотя и совершенно справедливо его относят к так называемой «рядовой застройке».

Во двор Чижовского подворья (без двора подворье – не подворье) лучше зайти через вторые от Богоявленского переулка ворота.

Направо – отреставрированная небольшая церковь Успения Божией Матери. В XVII веке здесь была усадьба Салтыковых, на их средства и построен в 1691 году храм. В XVIII веке церковь была открыта со стороны улицы, возле нее было кладбище.

В середине XVIII века домовладение переходит к князьям Долгоруким, в конце века оно снова меняет владельцев: ими становятся граф Мусин-Пушкин, генерал-поручик Потемкин и наконец надворный советник Петр Алексеевич Кусовников. В 1812 году дом Кусовникова не горел, потому что в нем во время пребывания в Москве французов квартировал гражданский губернатор Москвы генерал-интендант Жан Батист Лессепс. В 1820-е годы в доме Кусовникова находились книжная лавка книготорговцев и издателей братьев Силаевых и типография Бажуковой, печатавшая малыми тиражами свадебные и похоронные билеты, визитные карточки, афиши и иную мелочь.

В 1842 году владение приобрели Чижовы и в 1844–1854 годах обстроили его по периметру трехэтажными зданиями, отгородили церковь от улицы.

В начале XX века кроме складских помещений, располагавшихся внутри подворья, в его здании помещались гостиница, различные лавки, в том числе парфюмерная торговля фирмы «Ралле и К°», книжный магазин Кушнерева.

После революции в 1918 году подворье заняли служащие переведенного из Петербурга Наркомата путей сообщения. В 1920-х годах здесь же разместился 3-й дом Реввоенсовета, в котором жили крупные военачальники Красной Армии М.Н. Тухачевский, К.К. Рокоссовский, В.К. Блюхер, С.К. Тимошенко, И.С. Кутяков и другие. Между прочим, из двора Чижовского подворья был выход в Богоявленский переулок.

Богоявленский переулок в 1930 году был переименован в Блюхеровский – в честь героя Гражданской войны маршала В. К. Блюхера. После ареста и расстрела Блюхера в 1938 году переулок был снова переименован (в честь видного деятеля коммунистической партии В.В. Куйбышева). Историческое название возвращено в 1992 году.

В левом дальнем углу двора много лет висела небольшая вывеска: «Русское географическое общество (основано в 1845 году). Московское отделение». В этом здании на заседании Топонимической комиссии Общества в 1952 году в докладе известного московского краеведа А.Ф. Родина впервые официально был поднят вопрос о возвращении исторических названий переименованным улицам Москвы. Борьба за возвращение названий, которые улицы носили по 300–500 лет и одним росчерком пера были заменены на «революционные», растянулась на сорок лет. Только в начале 1990-х годов Никольская стала вновь называться Никольской, а не улицей 25-го Октября – цифровым монстром, чуждым русскому языку и русской топонимической традиции.

К Чижовскому подворью примыкает обширное Шереметевское подворье, состоящее из многих разнообразных зданий по Никольской улице и во дворах. Все они – постройки второй половины XIX и начала XX века и были приспособлены под лавки, конторы, гостиницы, склады, сдаваемые владельцем внаем.

Шереметевы были старинными обитателями Никольской. Земли рядом с Печатным двором им были пожалованы еще Иваном Грозным, владение же, занимаемое Шереметевским подворьем, перешло к ним в 1740-е годы как приданое за княжной Варварой Алексеевной Черкасской, на которой женился граф Петр Борисович Шереметев.

Два вельможи Петра I – князь Алексей Михайлович Черкасский (память о том, что здесь находились его владения, сохраняют названия Большого и Малого Черкасских переулков) и граф Борис Петрович Шереметев – генерал-фельдмаршал, командующий русскими войсками в Полтавской битве, дружили семьями.

В 1730 году дом князя Алексея Михайловича Черкасского на Никольской стал главным центром государственных политических событий, где решалась судьба будущего государственного устройства России.

В 1730 году умер малолетний царь Петр II, вельможи, входившие в Верховный совет – Долгорукие, Голицыны, Остерман и Головин – призвали на царство дочь царя Ивана – Анну Иоанновну, но ограничили ее жесткими условиями, то есть самодержавная монархия должна была стать конституционной. Но в Москве еще живы были воспоминания о Семибоярщине – правлении бояр в Смутные времена. Их правление принесло России много бед, и о нем осталась пословица «У семи нянек дитя без глазу». Поэтому, как только стало известно об условиях «верховников», благодаря которым фактическими правителями становились они сами, среди дворянства возник заговор против них. Во главе заговора встали соратники Петра I – Феофан Прокопович, князь Черкасский, Василий Татищев, граф Матвеев, Мусин-Пушкин, Федор Апраксин. В заговоре участвовал и Антиох Кантемир, причем его роль была одной из главных: он составлял челобитную, на основании которой Анна Иоанновна должна была порвать договор с «верховниками» и принять власть самодержавную. Совещания заговорщиков проходили у Черкасского на Никольской. Заговор удался, страна была избавлена – то ли от боярской олигархии, то ли от конституционной монархии. Правда, царствование Анны Иоанновны не принесло добра, но, к сожалению, не всегда, избавляясь от явной беды, можно предвидеть скрытую. Заговорщики получили награды, однако Кантемир – к тому времени уже автор сатир на невежд, на «дворян злонравных», на чиновников-взяточников, мотов, пустых щеголей и щеголих – в общем, персонажей, в которых узнавали себя те, кто входил во власть при новом царствовании, – пришелся явно не ко двору и получил награду, благодаря которой они от него просто избавлялись: его отправили полномочным послом в Англию.

С отъездом Кантемира за границу для него разрешилась еще одна проблема – проблема личного плана. Князь Черкасский прочил отдать за него свою дочь Варвару, однако Кантемир не был склонен жениться на ней. Княжна Варвара Черкасская отличалась веселым и легким характером, с юных лет она участвовала в развлечениях при дворе, танцевала на ассамблеях, скакала верхом, играла в домашних спектаклях – одним словом, была в полной мере девушкой галантной и кокетливой, полным воплощением петровского ассамблейного просвещения. Кантемир изобразил ее в одной из своих сатир:

 
Сильвия круглую грудь редко покрывает,
Смешком сладким всякому льстит, очком мигает,
Белится, румянится, мушек с двадцать носит;
Сильвия легко дает, кто чего ни просит,
Бояся досадного в отказе ответа…
 

Впрочем, стихи эти были написаны десять лет спустя после того, как они расстались.

Княжна Варвара Черкасская вышла замуж за сына отцовского друга Петра Борисовича Шереметева, такого же, как и она, любителя светских развлечений и театра.

В их доме на Никольской улице, называвшемся Китайским, так как он находился в Китай-городе, бывшей усадьбе Черкасских (нынешнее домовладение № 10, дом не сохранился) был устроен театр. Труппа из крепостных актеров разыгрывала сложные пьесы, иногда устраивались любительские спектакли, в которых участвовали «знатные персоны», был также крепостной оркестр. В числе крепостных Шереметева и Черкасского было немало талантливых людей: художник И.П. Аргунов, написавший портреты А.М. Черкасского и В.А. Шереметевой, композитор С.А. Дегтярев, писатель и переводчик В.Г. Вороблевский и другие.

Сын П.Б.Шереметева и Варвары Алексеевны Николай Петрович, получивший великолепное образование в России и за границей, унаследовал их любовь к театру и музыке, но у него она превратилась в страсть. Его театр на Никольской, в котором играли крепостные, считался лучшим в Москве. На его сцене впервые сыграла свою знаменитую роль Элианы в героической опере А. Гретри «Браки самнитян» легендарная Параша Жемчугова, именно в этой роли она обратила на себя внимание графа Н.П. Шереметева.

Но два десятилетия спустя и Шереметевы уезжают с Никольской, сдавая (но не продавая) участок арендаторам, и он превращается в типичное подворье. В 1860-е годы строится по красной линии улицы гостиница, возводятся большие доходные здания с помещениями под магазины и конторы. После революции их занимают многочисленные учреждения, в том числе издательства, гостиница оборудуется под швейную фабрику «Красная швея».

В 2001 году начинается реконструкция Шереметевского подворья под современный торговый центр, который был открыт в 2007 году.