Текст книги "Адские чары"

Глава шестая

Замок Керведек был построен в XVI веке. Часть его была перестроена во времена Людовика XVI. Неподалеку, на холме, находились развалины древнего замка, от которого осталась лишь одна, ежеминутно готовая рухнуть башня.

За несколько часов до прибытия господ в замок приехали горничная с камердинером, и первое, что им доложили, это о том, что для маркизы доставлен букет из белых лилий и камелий.

– Да вы, должно быть, встретили этого господина. Он был верхом на чудном коне, а у самого рожа прескверная, точно у покойника. Да и цветы его воняют – должно быть, он их модными духами вспрыснул, – пояснила Жаклин, экономка.

– Ох, сам у нас такие штуки выделывает, что волосы дыбом встают, – сказал Клавдий.

Прислуга пришла в ужас, услыхав про странные, таинственные явления в Париже. Не испугался один Пьер, сын экономки, служивший в замке садовником.

Это был молодой человек, крепко сложенный, бретонец. Он смело заявил, что желал бы повстречаться с чертом и всадить ему пулю в брюхо за подлое преследование женщины.

– Если это не просто какой-нибудь плут, а вы по глупости поверили в небылицы, – прибавил он.

– Сам ты дурак! – гневно крикнула на него Жаклин. – Еще сегодня ночью были разные скверные приметы. Пастух Гильо слышал зловещий шум в развалинах: уж мы знаем, что это значит! А Мадлена, идя ночью в село, слыхала в старом склепе стоны и плач.

Люди были подавлены услышанным и разошлись в удрученном состоянии.

Когда экипаж с молодой четой въехал в тенистую дубовую аллею, которая вела к замку, чувство гнетущей тоски и смутного страха объяло Керведека, ему даже показалось, что порыв холодного ветра пахнул в лицо.

В этот миг Кира схватила мужа за руку.

– Смотри, это он, – тихо прошептала она.

Повинуясь точно какому-то магическому действию, маркиз поднял голову и заметил в густой зеленой листве сероватый шар. И из него на них смотрели два блестящих глаза, которые затем погасли.

– Это галлюцинация, – пробормотал шутливо маркиз.

Но голос его прозвучал фальшиво. Жена грустно поникла головой, и он замолчал.

Доклад прислуги о появлении неизвестного всадника со злополучным букетом совсем испортил маркизу настроение. В мятежной, неверующей душе повесы происходил целый переворот.

Крайний материалист, не признававший Бога и не допускавший даже существования души, он никогда ни о чем ином не думал, как о наслаждении жизнью. «Надо наслаждаться как можно более и полнее, пока не поглотит небытие» – было его житейским правилом. И вдруг он натолкнулся на потусторонний мир, населенный живыми якобы существами. Эти существа были обуреваемы ненавистью, ревностью и жаждой мщения, эти существа оказывались неуловимыми, но грозно преграждали ему путь к законному счастью… Все нагроможденные им «удобные» убеждения и верования рушились, он оказался сбитым с толку и беспомощно метался из стороны в сторону – как корабль, потерявший руль и снасти…

Киру он нашел в будуаре. Она сменила дорожный костюм на темный шелковый пеньюар, который еще резче оттенял ее смертельную бледность. Ни разу еще он не видел ее такой расстроенной и охваченной необычным волнением.

Увидав мужа, она жестом указала ему место рядом с собою на диванчике, ее бледные щеки вспыхивали лихорадочным румянцем. Она попробовала заговорить, но дрожащие губы не повиновались. Наконец она превозмогла свое волнение и чуть слышно сказала:

– Ввиду неумолимой ненависти, с которой преследует меня Алексей, я считаю, что обязана принести мое покаяние, унизительное для меня, но…

– Да что же, наконец, надо его проклятой душе? – яростно вырвалось у маркиза.

– Отомстить за себя, и это – его право. Неосторожно, безумно, может быть, я накликала на себя беду, и теперь адские чары требуют расплаты.

Она описала свое посещение Малейнен, происшедшую тогда у колдуньи страшную сцену и указала на злополучные последствия, обрушившиеся на Настю и на нее. Про свою вторичную поездку на Волково она, однако, умолчала.

– Разумеется, я не предполагала ничего подобного и в колдовство даже не верила, а старуха тогда врасплох поймала меня. Все равно договор с дьяволом нерушим, и я чувствую, что проклята. Но сознание, что я могу навлечь на тебя адское мщение, подвергнуть тебя смертельной опасности, мучает меня день и ночь…

Ее душили слезы, и она смолкла.

– Я не противна тебе, милый? Скажи, ты не боишься меня, проклятой, связанной с дьяволом? Но если уж я погибла, то хочу, чтобы ты был спасен, потому что люблю тебя больше жизни. Я… возвращаю тебе свободу и умоляю начать развод. Ведь я не жена тебе и никогда ею быть не смогу, нас разделяет ад. Я вернусь в Россию и постригусь в монахини. Может быть, храм оградит меня от ужасного преследования Алексея, а мои мучения после потери любимого человека его удовлетворят.

Маркиз был бледен и слушал ее в смущении. Рассудок его не мог допустить что-либо подобное, а между тем действительность подтверждала слова жены.

Но он искренне любил Киру, а ее отчаяние возбудило в нем жалость и чувство, несравненно более чистое и глубокое, чем та чувственность, которую она ему прежде внушала.

Он привлек к себе жену и поцеловал ее дрожащие губки.

– Не плачь, дорогая! Я не боюсь тебя и никогда – слышишь ли, никогда! – тебя не покину. Я не осуждаю тебя за ребячество и легковерие, которое повлекло тебя к колдунье. Я не знаю, какие злополучные силы пустила в ход эта чухонская ведьма, но, во всяком случае, готов оспаривать тебя у самого дьявола, потому что любовь моя не отступит ни перед какой борьбой и, я уверен, выйдет победительницей.

Звонкий, глумливый смех, исходивший словно из камина, прервал его. Кира, обнимавшая и благодарившая его за любовь, задрожала и вырвалась из его объятий. Взбешенный маркиз вскочил и гневно сжал кулаки:

– Проклятый призрак! Ну, выходи и говори, что тебе нужно, а не нападай из-за угла, мерзавец, мучающий женщину, которая и согрешила-то лишь по неопытности. Выходи, говорю, подлое исчадие ада, или убирайся в свою могилу, а не то я тебя заставлю. И призову на помощь силу церкви. Увидим, кто восторжествует: дьявольское копыто или святой животворящий крест Господень.

На эти слова, столь неожиданные в устах атеиста, раздался зловещий треск и послышалось странное шуршание, словно какая-то тяжелая масса тащилась по трубе камина.

На дворе бурный порыв ветра потряс вековые деревья сада. Кира в эту минуту схватилась руками за голову, вскрикнула и упала без чувств.

Маркиз поспешил закрыть окно, так как, по-видимому, надвигалась гроза, затем он перенес жену в спальню и позвонил Жюльетте.

Горничная прибежала вместе с экономкой, и обе стали приводить в чувство Киру, лежавшую без движения.

Снаружи между тем буря усиливалась, небо быстро затянулось темно-зелеными тучами, рассекаемыми поминутно яркой молнией, неистово свистел и выл ветер, а в комнате все продолжал раздаваться зловещий треск. Старая Жаклин побледнела и с трепетом прислушивалась к этим звукам. Вдруг она проворно ушла из комнаты и затем вернулась с древним серебряным распятием и хрустальным медальоном, заключавшим священную остию. Перекрестившись, она положила их на грудь Киры.

В этот миг оглушительный раскат грома, точно пушечный выстрел, потряс стены замка, стекла в окнах разлетелись вдребезги, и в комнату влетела шаровидная молния, которая покружилась несколько раз над головой Киры, а затем поплыла к камину, где и исчезла.

Минут через десять гроза прошла, тучи разогнало, и яркое солнце засияло на голубоватом небе. И не будь разбитых стекол да вырванного с корнем столетнего дуба у окна, можно было усомниться, что чудная погода нарушалась.

Новое происшествие возбудило в людской бесконечные пересуды; только и разговоров было, что про дьявола, прицепившегося к молодой барыне. Но относительно причин такого наваждения мнения разделились: одни видели в этом наказание за явное безверие маркизы, другие считали его следствием какого-нибудь тайного греха, совершенного Кирой, а третьи приписывали тому, что она схизматичка и носит варварское имя, не имеющее святой покровительницы.

Жаклин взяла барыню под свою защиту, доказывая, что та хоть и схизматичка, а добрая, ласковая, что она очень ее жалеет и посоветует маркизу обратиться к тетке Лебретт, чтобы та изгнала из нее беса.

Решившись на такой шаг, экономка в тот же вечер отправилась к маркизу, сидевшему в кабинете, и высказала свое мнение.

– Очень вам благодарен, добрая Жаклин, и непременно последую вашему совету. А кто же она такая, эта женщина? – спросил Керведек, с трудом удерживаясь от смеха при мысли, что он будет советоваться с деревенской колдуньей.

– Ноэми Лебретт, или тетка Лебретт, как ее у нас зовут, вдова старого пастуха. Она очень стара, но силой обладает большой. Она чудесно исцеляет от болезней, тушит пожары, очищает неспокойные дома и вызывает усопших в долине дольменов. Но беда тому, кто ее обидит и на кого она напустит. Такой человек на всю жизнь остается испорченным. Только она, по-моему, и может вам помочь.

Маркиз еще раньше решил обратиться к оккультистам, чтобы они отрешили от него и Киры преследовавшую их нечисть. Тем лучше, если в этом деле ему поможет бретонская колдунья.

Тетка Лебретт жила в соседней общине, а так как у Керведека неподалеку от села был хутор, служивший пристанищем во время охоты, то он решил провести там несколько дней.

Дачка очень понравилась Кире. После бури она страдала тупой головной болью, словно от сильного удара в темя, и теперь ей казалось, что на вольном воздухе она лучше себя будет чувствовать, чем за массивными стенами замка.

Переезд был назначен на следующий день. Супруги решили пожить там с неделю, а тем временем маркиз посетит тетку Лебретт и постреляет дичь.

Как только это известие дошло до людской, Пьер заявил, что немедленно отправляется на хутор.

– Умираю от любопытства, такая охота повидать вблизи беса! А если он вздумает заявиться завтра со своим протухлым букетом, так я ему пулю всажу, – со смехом говорил он.

– Не делай этого, Пьер. Ты ведь тоже из тех, которые ни во что не верят. А между тем ясно, что тут замешан дьявол, – испугалась Жаклин.

– Там увидим, – ответил смелый бретонец. – Во всяком случае, я не упущу случая поглядеть на заправского черта, явившегося прямо из ада. А если я его прогоню, так он еще, может быть, оставит мне на память свои рога, копыта и хвост.

Храбрость Пьера имела и другую подкладку, кроме любопытства.

Он был влюблен в хорошенькую дочку фермера Нанон и рассчитывал, не без основания, что если удастся избавить господ от беса, в котором он подозревал просто какого-нибудь негодяя, то маркиз даст ему средств, чтобы жениться и устроиться.

Переговорив с Нанон, он посвятил ее в свои планы, и влюбленные решили с зари сторожить у дома, откуда была видна далеко дорога, так что никто не прошел бы незамеченным.

Было около семи часов утра, когда Нанон, чистившей горох, показалось, будто на дороге вдали появился всадник на вороном коне.

– Не забудь наставлений, Нанон. Если это тот мерзавец, который дурачит господ, и если он опять будет передавать тебе букет из белых лилий и камелий, ты крикни и беги во двор. А я здесь спрячусь, за дверью, и как только ты крикнешь, выскочу и выстрелю в него из револьвера.

Едва парень скрылся за дверью, как из соседних кустов появился какой-то господин с большим букетом белых цветов в руках. При первом взгляде на бескровное лицо незнакомца и блестевшие глаза безумный ужас овладел девушкой. Она дико крикнула и, опрокинув миску с горохом, со всех ног бросилась бежать.

Пьер мигом выскочил и дал выстрел по человеку, который с криком отскочил в сторону.

– Да что вы все, ослепли или взбесились? Ты меня чуть не убил! Пуля на палец от головы прошла. А эта недотрога Нанон бежит, словно от дьявола, – кричал здоровый крестьянин в бретонском наряде, сопровождая свой оклик отборной руганью.

Бледный Пьер ошалел, глядя на стоявшего перед ним рабочего с фермы. На скамейке, у опрокинутой миски, он увидел злополучный букет.

– Прости, Иван, я тебя не хотел убивать, а вот того подлого… черта, который преследует нашу молодую барыню…

Он кратко рассказал, в чем дело, и, указывая на букет, добавил:

– Вот, гляди, дьявольские цветы… Он мне глаза отвел, чтобы на убийство натолкнуть.

Иван, суеверный, как истинный бретонец, бухнулся на скамью; со страху у него подкашивались ноги, и он с отвращением сбросил букет на землю.

– Видать, что он из преисподней: от него мертвечиной так и разит. Надо бы его сжечь на можжевельнике да святой водой окропить.

Глава седьмая

Выстрел привлек фермера с женой, а Нанон кликнула несколько рабочих и работниц.

Сожжение было решено единогласно. Фермерша принесла жаровню, ладан и пузырек со святой водой из Лулда, а Пьер взял щипцами букет и положил на жаровню, обсыпав сверху ладаном.

– Вот, если он не от дьявола, так святая вода и ладан его не потревожат.

Но каково же было всеобщее изумление, когда букет поднялся и вьюном завертелся над жаровней.

Все отшатнулись в ужасе. Один Пьер держал себя храбро: громко прочел молитву Богородице Скоропослушнице и облил цветы священной водой. Букет тотчас же полетел на землю, окутался черным паром и затем лопнул с пистолетным выстрелом, исчезнув в дыму без следа. Все перекрестились, испуганно глядя на жаровню; чувствовавшаяся в воздухе вонь доказала, что все это было наяву.

Через несколько часов прибыли маркиз и маркиза. Кира ничего не узнала о происшествии, но маркизу фермерша доложила обо всем подробно, и он молча выслушал ее, покручивая ус. Он уже перестал чему-либо удивляться.

Первые дни, проведенные на ферме, прошли спокойно. Если не считать головной боли, Кира чувствовала себя в общем сносно. А так как ничто, по-видимому, не напоминало ей о страшном преследователе, то она даже немного успокоилась. Да и маркиз, со своей стороны, снова стал надеяться, что дух-мститель оставил их наконец в покое.

Удачная охота и движение на чистом воздухе вернули ему отчасти обычное настроение, и однажды вечером он шутя предложил жене совершить поездку.

– Это развлечет тебя, мой бедный друг. А место, которое я намерен тебе показать, сродни до некоторой степени нашему дьявольскому приключению. В свое время черт наделал там тоже много разных гадостей…

– О, нет, нет! Я не хочу видеть такого, что так или иначе касалось бы черта, – с дрожью в голосе ответила Кира, бледнея.

– Ведь это же старая история, дорогая моя. Ей больше четырехсот лет, и происходила она в XV столетии. Поэтому, разумеется, дьявол уже давно не посещает развалин замка Тиффож. Тем не менее замок все-таки крайне интересен. Он связан с именем одного из выдающихся людей своего века. То был полководец, ученый, артист и вместе с тем лютый убийца, который когда-либо существовал.

– Тиффож?! Замок грозного маршала Жиля де Ретц[1]1
  Жиль де Ретц, барон де Ретц (1404–1440) – французский маршал. Отличился в войне с англичанами. Под Орлеаном сражался с Жанной д’Арк. Был сожжен за то, что погубил, вследствие колдовства и противоестественных пороков, множество людей. – Прим. автора.


[Закрыть]. Правда, я бы хотела его увидеть, – оживилась Кира.

– В таком случае решено. Завтра на заре мы выедем в автомобиле. Около двух или трех часов будем на месте и осмотрим развалины. А в случае если запоздаем, переночуем в гостинице и затем вернемся сюда.

Решившись на поездку, Кира занялась приготовлением, в корзину положила провизию с вином. Легли спать они пораньше и на следующий день утром тронулись в путь.

По дороге маркиз рассказывал о жизни маршала, подробности которой Кире были малоизвестны. Маркиз всегда крайне интересовался личностью этого человека, бывшего сначала соратником Жанны д’Арк, благочестивым и храбрым воином, а кончившего жизнь на костре, будучи уличенным в сношениях с дьяволом и избиении детей.

– Меня всегда манило желание разгадать тайну этой великой личности, – прибавил маркиз. – Какое таинственное сплетение обстоятельств, оставшихся до сего времени неясными, побудило этого красавца, молодого человека, богатейшего из французских баронов, маршала Франции, в двадцать шесть лет замкнуться в этой крепости Тиффож и уйти в неслыханный, безумный разгул. Не менее любопытно, что личность Жиля де Ретц, по прозвищу Синяя борода, жива в народной памяти, и до сих пор никто не пройдет под стенами замка, не перекрестившись. По вечерам рассказывается его история, и уверяют даже, что в развалинах слышатся стоны и рыдания.

– А не преувеличены ли его грехи и преступления? Легенды частенько раздувают события жизни своих героев, – заметила Кира.

– О нет, к сожалению. Акты процесса приводят сотни имен похищенных и задушенных детей. Я несколько лет тому назад присутствовал при раскопках в замке со знакомым профессором, и мы нашли в одном из подвалов массу черепов и костей – наглядные следы злодеяния Жиля де Ретц и его сообщника Франциска Прелати.

Должен тебе сказать, что, заинтересовавшись этой историей, я очень тщательно прочел заметки моего приятеля, профессора, о процессе маршала; а он это дело изучал по подлинным документам. Там я натолкнулся на факт, который в то время счел за мистификацию, несмотря на достоверные показания. Ну а теперь, после всего, что мы сами испытали, история эта представляется в другом свете.

Я имею в виду два высказывания о дьяволе: одно – сделанное колдуном, имя которого осталось неизвестным, а другое – самим Прелати. В обоих случаях запиравшиеся наглухо в комнате заклинатели были изранены, избиты и даже чуть не убиты вызванным демоном. В течение нескольких месяцев они были при смерти, и сам Жиль де Ретц за ними ухаживал. При таком историческом факте разговора не может быть галлюцинации; раны, синяки – доказательства неопровержимые, а между тем в нас вбито такое неверие и сомнение, что я не поверил бы и смеялся, если бы у меня самого не было бесспорных данных о таинственном вмешательстве загробного мира в судьбы людей.

Ты, пожалуйста, не падай духом и не приходи в отчаяние, Кира. Я убежден, что от всякого зла существует свое средство спасения, и с помощью руки Божьей мы восторжествуем над адом…

Появление изящного автомобиля в бедном селении, расположенном у «подошвы» древнего замка, вызвало некоторое волнение.

Хозяин сельского трактира почтительно принял гостей, отвел им лучшую комнату у себя и, узнав, что они желают осмотреть развалины, послал немедленно предупредить огородника, служившего обыкновенно проводником и проживавшего в домике на бывшем «почетном дворе» замка.

Позавтракав, Керведек с женой отправились осматривать развалины, а хозяин гостиницы предупредил, что они будут не одни и что целая компания в десять человек прибыла из Нанта с той же целью.

Местность кругом была маложивописна, но древняя крепость, даже развалившаяся, хранила и поныне свой внушительный вид. Средневековые архитекторы строили на века; замок был почти в целости, и сохранилась даже крепостная стена – с обвалившимися, однако, башнями по бокам.

С интересом, подернутым чувством гордости, поглядывала Кира на зубчатые массивные башни этого средневекового сооружения, один двор которого вместил в себя целый огород. Домик огородника, длинные гряды капусты и других овощей казались ей глумлением – настолько барственный замок сберег былое величие.

У левого крыла здания они наткнулись на туристов, про которых им говорил хозяин гостиницы. То были студенты со своими профессорами и несколько художников, собравшихся писать этюды. Один из художников, знавший маркиза по Парижу, представил ему и жене спутников, и было решено совместно производить осмотр.

Последовательно, с остановками шли они по громадным стрельчатым залам и коридорам – то узким, то широким. Все было опустошено. Обнаженные гранитные стены производили невыразимо тоскливое впечатление; тем не менее Кира была очарована.

Но ей хотелось бы одной бродить здесь. Мечтать о том будущем, про которое ей рассказывал муж. А громкие голоса, смех да остроты студентов по поводу Жиля де Ретц и его связи с дьяволом, который все-таки не спас его от казни, ее раздражали. И она невольно отстала.

Ее неудержимо тянуло в коридор, в глубине которого была сводчатая дверь.

Ей пришло в голову, что, может быть, она откроет тайник, где найдет какое-либо обстоятельное воспоминание о страшном владельце Тиффожа.

Без страха прошла она по коридору и очутилась в просторной комнате с готическим окном; но плющ, покрывавший теперь снаружи стены, затянул окно точно завесой, и в комнате стоял зеленоватый полусвет. Над большим камином высечен был щит с гербом маршала, а внутри замечались следы производившейся некогда топки. Небольшая дверь, прежде, вероятно, скрытая чем-нибудь, вела в темный чулан, откуда лестница, проделанная в толще стены, спускалась куда-то вглубь.

Кира с любопытством нагнулась и взглянула вниз; но в этот миг порыв холодного воздуха ударил ей в лицо, а сердце тоскливо сжалось. В первую минуту она подумала, что открытая лестница выведет ее в какой-нибудь тайник, а там она найдет что-либо принадлежавшее загадочному злодею, который возбудил в ней любопытство и непонятный страх.

Но когда ледяной зловонный ветер пахнул на нее, смутный страх сменился ужасом, который сковал ее. Она окаменела, и сердце замерло в груди, когда до нее ясно донесся шум приближающихся шагов.

По каменным ступеням слышалась гулкая поступь обутых словно в железную обувь ног, затем в двух шагах от нее появилась темная тень, и под надвинутым капюшоном обрисовалось смертельно бледное лицо Басаргина, с дьявольской усмешкой глядевшего на нее.

У Киры стала кружиться голова, и ей начинало казаться, что она валится в мрачную бездну. Но отчаянным усилием она постаралась оправиться, бросилась бежать и, спотыкаясь, влетела в соседнюю комнату.

Что перечувствовала она в эту минуту, не поддается описанию. Ей казалось, что у нее связаны руки, рот чем-то заткнут, чтобы помешать кричать, и что кто-то ее тащит насильно. Когда она вбежала, то очутилась как будто не в той комнате, которую видела только перед тем – с обнаженными, почерневшими от времени стенами.

Теперь она стояла в роскошной зале, пол которой был устлан черными и белыми плитами, а стены отделаны дубом. Огромный буфет с тонкой, как кружево, резьбой, с раскрашенными и вызолоченными фигурами был полон дорогой хрустальный и серебряной посуды.

Подле окна, на высоте одной ступеньки, стояло под балдахином кресло с высокой спинкой, называвшееся в старину «кафедрой». Вдоль стен были длинные деревянные рундуки с набросанными сверху вышитыми подушками.

Посреди комнаты, у стола, на котором стояли позолоченный графин и кубки, сидели трое мужчин: двое на складных стульях, а третий – в кресле, на спинке которого был вышит герб.

Сколь ни удивительна была эта перемена декораций, она не произвела почему-то на Киру никакого впечатления. Все ее внимание сосредоточилось на господине, сидевшем в кресле.

Это был молодой человек высокого роста и крепко сложенный, с красивым, умным лицом, обрамленным иссиня-черной бородкой; его большие, черные и жестокие глаза сурово и презрительно взглянули на нее.

На нем было темного цвета трико и зеленый с серебряным шитьем парчовый камзол, стянутый в талии богато отделанным поясом, на котором висел кинжал; низ камзола, в виде короткой юбки, был весь в складках и оторочен мехом.

Второй из сидевших за столом был молодой человек итальянского типа, одетый в длинный, широкий балахон; третий был тоже, по-видимому, вельможа, но очень сумрачного вида.

Но затем внимание Киры обратил на себя человек, который на ее глазах поднялся по лестнице и в эту минуту подошел к столу.

То был Басаргин, а вместе с тем как будто и не совсем он.

Когда человек этот бросил на землю свой длинный черный плащ с капюшоном, то она увидела, что на нем надет колет из оленьей кожи, а ноги обтягивает тонкая кольчуга. Под плащом он принес ребенка, мальчугана лет шести или пяти, розового, белокурого и прекрасного, как херувим; у того платком был завязан рот, и он казался в обмороке.

– Гляди, Жиль, какую я тебе принес славную добычу, – сказал вошедший, бросая ребенка на колени тому, который сидел в кресле. – А это, – он показал на Киру, – мать этого бутуза. Она тоже может пригодиться на что-нибудь.

– Пожива хорошая. Спасибо, Роже, не то мы сегодня сидели бы с пустыми руками, – ответил тот.

Наполнив вином свой бокал, он подал его пришедшему, который осушил его залпом.

Затем он встал и сказал:

– Идемте, друзья, и приступим сейчас же к делу. Ты, Франциск, снеси ребенка, да прежде приведи его в чувство. Ты, Саллэ, поди зажги лампады и все приготовь, а ты, кузен Бриквилль, отведи даму. Она нам понадобится, когда мы покончим с мальчишкой.

Тот, кого назвали Бриквиллем, схватил Киру и потащил. Несомненно, это был Басаргин. Его мертвенное лицо склонилось над ней, зловонное дыхание душило ее, костлявые пальцы впивались в ее тело как железные когти, а хорошо знакомый голос злорадно шептал:

– Наконец-то ты в моих руках, убийца. Здесь, где погибло столько несчастных, где еще все дрожит от предсмертных воплей убитых, где стены пропитаны кровью и оживают ужасы адского шабаша, здесь-то я и замучаю тебя, чтобы твоя смерть пресекла наконец соединяющую нас связь. Тогда и ты отправишься со мной на мучения в ад.

Кира безумно отбивалась от него. В эту минуту она невыразимо страдала от изумительной, непонятной двойственности своего существа.

Она точно раскололась, сознавая себя в одно и то же время Кирой и кем-то другим – иной женщиной, имя которой от нее ускользало, – подобно тому, как Алексей одновременно казался и Басаргиным, и тем неизвестным, которого только что называли Роже де Бриквилль.

Пока эти мысли проносились ураганом в ее возбужденном, усталом мозге, ее все куда-то тащили. И вдруг она очутилась в круглой зале с голыми стенами и каменным полом. В громадном очаге пылал целый костер, а вся обстановка залы состояла из длинного стола и нескольких стульев.

Налицо оказались те же люди, которых она видела раньше. Только теперь человек в зеленом камзоле был совершенно нагим, а у прочих были только кожаные передники; она же, крепко привязанная к стулу, не могла пошевельнуться и с ужасом глядела на ребенка, который уже пришел в себя и выбивался с криком из рук раздевавшего его Франциска.

Наконец мальчугану заткнули рот, накинули веревку на шею и повесили на стенной крюк. Кира видит, как синеет лицо ребенка, и сердце ее разрывается на части, но освободиться она не в силах. По знаку чернобородого ребенка сняли и подали ему.

Тот нежно снимает с его шеи веревку, вынимает у него изо рта закладку, вливает в рот вино и мало-помалу приводит в чувство.

– Не бойся, дружок, – успокаивает он мальчугана. – Я тебе зла не сделаю и верну матери.

Радостная улыбка озаряет прелестное лицо мальчугана. Он протягивает ручонки к Кире и кричит:

– Мама, мама, возьми меня скорее!

Он попытался кинуться к матери, но его не пускают.

– Поцелуй меня раньше, скажи спасибо.

Ребенок, не задумываясь, обнимает бородатого за шею и подставляет ему свои розовые губки.

Кира облегченно вздыхает.

Но в эту минуту в руке дьявола в человеческом образе блеснул кинжал и вонзился в спину ребенка. Как подкошенный цветок, склоняется полуотрубленная кудрявая головка, а брызнувшая кровь потоками заливает палача и пол…

Что происходит далее, Кира видит уже сквозь кровавую дымку.

Новый удар ножа рассекает грудь ребенка, откуда вырывается трепещущее сердце, а внутренности вываливаются на пол.

Наконец, розовые ручки и ножки малютки поочередно отсекаются и кидаются в раскаленную печь, а преступник, опьяненный развратом и кровью, покрывает поцелуями мертвое личико убитого и швыряет затем кудрявую головку в огонь.

– Теперь давайте женщину, – кричит Жиль де Ретц.

Верные помощники хватают Киру, кладут ее на скамейку и раздевают, а Басаргин схватывает веревку от висящего на углу колокола и начинает неистово звонить.

От резких звуков у Киры дрожит всякий нерв, и она испытывает физическое мучение. В этот миг она видит, как страшный хозяин замка заносит над ней окровавленный кинжал, и в ее затуманенной голове еле пробивается одна мысль, один отчаянный призыв: «Иисус, спаси меня!..»

Раздается взрыв адского хохота, от которого дрожат стены замка. Костлявые руки Басаргина подхватывают ее и отбрасывают далеко в сторону, а сам он расплывается в какую-то зеленоватую безобразную массу.

Кира ощущает острую боль в голове и теряет сознание…

Занятый разговором с профессором, маркиз не сразу обратил внимание на отсутствие жены, но, заметив, что ее нет, встревожился и объявил, что отправляется на розыски, прося спутников продолжить осмотр. Однако и все остальные изъявили желание его сопровождать.

– Напрасно барыня отделилась от нас, – сказал огородник, показывавший туристам замок. – В этой путанице комнат, коридоров и ходов легко заблудиться, а не то и просто свалиться куда-нибудь в подвал.

Тщетно вся компания бегала по залам и коридорам, обшаривая всякий укромный уголок и громко зовя Киру; та не откликалась, и кругом было тихо.

Маркиза бросило в пот, когда он увидел многочисленные колодцы и провалы, темные и узкие проходы, которые вели в подземный лабиринт. Горько упрекал он себя, что не заметил исчезновения Киры.

Уже с час, как длились поиски. Пришлось даже зажечь факелы, потому что погода испортилась, небо затянулось тучами и в развалинах стемнело. Все стали приходить в отчаяние, как вдруг один из студентов, войдя в отдаленную, примыкавшую к башне залу, увидал лежавшую на полу темную массу. На его зов прибежали прочие спутники с маркизом во главе.

Это была Кира, но в обмороке, и, к всеобщему ужасу, она лежала на краю открытого провала так близко, что могла ежеминутно при малейшем движении полететь вниз.

Ее вынесли во двор. К этому времени небо прояснилось, и солнце золотило своими последними лучами башни и стены мрачного замка.

Среди профессоров нашелся врач, который занялся приведением в чувство Киры, а во время ее осмотра заметил, что какой-то металлический предмет запутался в складках кружевного, надетого на шею шарфа.

Осторожно вытащив его, доктор с удивлением увидел кинжал с ржавым лезвием, покрытым черными пятнами. Потемневшая и покрытая плесенью золотая рукоять была усыпана рубинами и украшена выпуклым гербом.

– Боже! Герб Жиля де Ретц: крест на золотом поле?! – удивленно воскликнул другой профессор, археолог. – Но каким чудом очутилось тут это оружие?

– Ничего не понимаю и вижу его впервые. Вероятно, жена его нашла, – ответил маркиз.

– Во всяком случае, господа, прошу вас не упоминать о нем, когда она придет в себя или пока она сама не заговорит о своей находке.

На свежем воздухе Кира скоро очнулась, но была так слаба, что настояла на возвращении.

По приезде в гостиницу она сказала, что не желает ни за что ночевать здесь, и им тотчас же подан был автомобиль. Всю дорогу Кира молчала, судорожно пожимая руку мужа, и только когда они очутились одни в их уютном гнездышке на ферме, она со слезами рассказала свое непонятное приключение.