Текст книги "«Мустанг» против «Коломбины», или Провинциальная мафийка"

9

Преступники оказались куда глупее, чем полагал Мельников: они «заявили о себе» па шестой день после ограбления таксиста.

Позвонили из ювелирной скупки:

– Товарищ Мельников? Это вы интересовались золотым обручальным кольцом? Сегодня принесли одно, по приметам подходит. Кто принес? Черняхина Галина Ивановна, адрес записан с ее паспорта. Да, мы приняли и оплатили по существующим на сегодня расценкам. Обручальное, гладкое, 583-й пробы, маркировка «6 ЛЮ». Значит, изготовлено в 1986 году на Ленинградской ювелирной фабрике. Особые приметы: на внутренней поверхности выцарапана цифра «3». Или, может быть, буква «3». Скупленные у населения изделия мы отправляем в Москву дважды в месяц. Очередная отправка завтра. Придете сегодня? Хорошо, ждем.

Мельников и Хромов поехали в золотоскупку. Папка с уголовным делом об ограблении гражданина Зворыкина стала быстро заполняться документами: протокол опознания потерпевшим обручального кольца в фондах скупочного отдела ювелирторга; постановление следователя Хромова об изъятии кольца; протокол допроса гражданки Черняхиной Галины Ивановны, уборщицы столовой номер 13, проживающей в городе Шиханске, улица Учительская, дом 286, квартира 18; протокол опознания ее потерпевшим Зворыкиным; протокол допроса ее брата Черняхина Вячеслава…

Мельников, конечно, нравом далеко не ангел, но он работник уголовного розыска, поэтому должен иметь терпение прочнее ангельского. Но и его измотали допросы Черняхиных. Заторможенность Гали Черняхиной могла довести до белого каления, но ее братец Славик был еще тупее, даже от вопроса: «Как тебя зовут?» – впадал в раздумье, потом переспрашивал: «Кого, меня?» – и опять задумывался, глядя в окно. Мельникова брала досада. И жалость. Жалость к этим ленивым на все путное, податливым на все пакостное взрослым несмышленышам. Кто в этом виноват? Они? Судьба?

Отца не знали, видеть не довелось, каков он. Что ж, много есть полусемей, имеющих одну заботливую мать, где ребятишки не ощущают себя обделенными судьбой. Но у Черняхиных сын и дочь, зачатые во хмелю, рожденные по оплошности, мешали молодой тогда маме искать по свету чего-то неведомого, но хорошего, на что каждый имеет право. Хорошее не далось ей, оно на грязной дороге не валяется. Захотела поискать в дальних краях. Деток спровадила в детдом и умчалась на Дальний Восток, где, по слухам, зашибают тыщи.

Может, детдом и дал бы ребятам образование, довел бы их до ума. Но мама, не найдя добычливого мужа, воротилась в Шиханск устраивать жизнь как уж бог даст. Для начала потребовались дети. Слезами и криками о материнских правах увела их из детдома, стала таскать за собой в райсовет, в горсовет, в женсоветы, слезами и показным раскаяньем добывала жилплощадь.

Настырность вознаграждается скорее и полнее, нежели скромность: отодвинув очередников, предоставили бедной матери двухкомнатную квартиру в доме номер 286 по улице Учительской. Грешница перестала каяться и плакать, стала веселиться. И все хорошее в детях, что получили они в детдоме, погибло в табачном дыму, порушилось в хмельной круговерти. А когда брат и сестра созрели к взрослой жизни хотя бы возрастом, тут обозначилась личная жизнь и у мамы: заворожила бойкая бабенка немолодого вдовца, ушла в его квартиру жить. А что, не имеет права? Дети устроены: дочь в столовой сама сыта и брата накормит задарма, сын учится в ПТУ на сантехника, – кто посмеет упрекнуть заботливую мать?

Когда юное существо сыто, устроено, не утомлено трудами, не озабочено проблемами, оно желает развлекаться. Стали захаживать развязные подростки к Славке, татуированные парняги к Гальке. Соседи жаловались в милицию: в подъезде шумно, матерно, от шпаны прохода нет, хотим жить спокойно! В милиции жалобщикам отвечали стандартной фразой: в каждый подъезд милиционера не поставишь. Однако, поскольку была подана коллективная письменная жалоба, поручили участковому разобраться.

Мельников знал того участкового, младшего лейтенанта, недавнего выпускника Нижнетагильской школы милиции. Его не замотала еще рутина, и нормальное молодое самолюбие подталкивало доводить до результата любое, даже самое бесперспективное дело. Попробуй-ка собери материалы, что брат с сестрой устроили в квартире притон. Но младший лейтенант решил попробовать.

В первый вечер на его стук никто не отозвался, хотя слышались за дверью шорохи. Во второй его заход из квартиры явственно доносились шумы скандала. На настойчивые стуки участкового вышла Галька. При его появлении скандал присмирел. Сидели тут два парня, малость захмелевшие. На вопрос, кто они такие, заявили, что имеют право посылать всех известно куда, потому что Галька совершеннолетняя, и милиция не имеет права вмешиваться в ее личную жизнь. Только и оставалось участковому, что попросить Галькиных гостей не шуметь и не выражаться. «А кто шумит? Кто выражается? Это какая сука мильтонам накапала?!» Документов у гостей не имелось: «Мы чо, должны хоть в сортир с паспортами ходить?» О себе ничего рассказать не пожелали: «Мы не на следствии у тебя, начальник. Зашли к знакомой пивка выпить, ну на, сажай нас! Чо, не имеешь права? Ну и канай отсюда, не мешай отдыхать». Особенно был языкаст один, круглорожий, большеротый. Другой помалкивал, курил, на участкового и глянуть брезговал. Обидно было младшему лейтенанту понимать, что нетрезвые подозрительные молодчики просто куражатся над ним, а что поделаешь? Так и ушел ни с чем.

Все же участковый через соседей установил личность Галькиных приятелей. Языкастый – Киряков Виктор, дважды судим, недавно вернулся из колонии, живет с отцом в квартале от Черняхиных, временно не работающий. Второй – Гусаков Владимир, тоже судимый, проживает где-то неподалеку, работает грузчиком на тарном складе.

Дело об ограблении пошло ходко: протоколы опознания, постановление о взятии под стражу, об обыске в квартире Черняхиных и изъятии магнитофона «Аэлита» и женского плаща, принадлежащих гражданке Сахарковой, протокол опознания этих вещей, протоколы очных ставок.

Брат с сестрой Черняхины признали на первом же допросе свое соучастие в ограблении таксиста и краже у Сахарковых. Киряков, по кличке Гиря, выслушав перечень веских улик, изволил снисходительно ухмыльнуться:

– Ну, признаю. Ну, полностью. Хотели выпить, а денег нету, тут таксист… А чо они, бомбежники, тоже, можно сказать, грабят трудящий народ!

– Ишь ты, Робин Гуд нашелся.

– Чо обзываешься! Не имеешь права всяко обзывать.

– Зачем на кладбище-то вас понесло?

– По дурости. Выпимши были.

Гусаков подтвердил показания подельника. Молено бы передавать дело в суд и докладывать о быстром раскрытии.

– Ну и передавайте, – посоветовал Калитин. – Раскрываемость у нас, как доходчиво объясняет Репеев, оставляет желать. Доложите, что раскрутили дело в кратчайшие сроки.

– Сроки расследования еще позволяют покопаться, – ответил Мельников. – Ты, Костя, по-видимому, был прав, без водки не обошлось: Киряков и Гусаков уверяют, что отобрали и выпили две бутылки. Но Зворыкин стреляный воробей, у него авторитетный свидетель – тесть, завотделом в райисполкоме. Саша Хромов дважды этого свидетеля вызывал повесткой, но тот по телефону отговаривался от явки уважительными причинами. Пришлось мне к нему в райисполком ехать. Он подтвердил, что просил зятя купить две бутылки водки ко дню рождения. Паспорт мне совал, и действительно родился он в мае. Но вид у него был при этом!.. Лицо напряженное, на меня глаз не подымет. Удивительно, что среди аппаратчиков как-то сохранились совестливые мужики.

– Порядочные люди везде есть, только они негромкие.

– Знаю, Костик, знаю. А вот наглядишься всякой гнуси… Да, кстати, я теперь разделяю твои подозрения. Какие? Что это не просто так себе грабежчик по пьянке, от нечего делать. За этим кто-то стоит, по-моему. Ограбление получилось несколько громоздкое, правда? Как будто хотели хорошенько напугать, а водку и деньги забрали в качестве премиальных. Ночная поездка через весь город – ради чего риск? Нагнетание ужасов – просто блатная бравада? Для Гири такое годится, но подельник его Гусаков если не умнее, так осторожнее. Мы с Хромовым решили покопать еще, пока сроки позволяют.

– Если найдете для меня интересное ископаемое, с меня бутылка… напитка «Байкал», ладно?

10

– Алло, алло! Мельников? Это я, Мамедов Асхат, из автомата звоню, от «России». Слушай, те телки опять здесь пасутся! Алло!

– Слышу я, слышу. Они тебя заметили?

– Нет. Алло, старлей, ты можешь быстро приехать?

Черт бы тебя побрал, Асхат Мамедов. До чего ж не хотелось на исходе рабочего дня бежать, спешить, ждать автобуса, снова спешить, а девицы тем временем уйдут, и вся суета окажется впустую. Но Асхат там надеется, горячится, жжет его недавняя обида.

– Сейчас еду, Асхат. Где тебя найду? Хорошо, у газетного киоска жди.

Обещал Зинаиде прийти сегодня вовремя, добеливать кухню, потому что в воскресенье пришлось побелку прервать и мчаться на происшествие…

– Алло! Будьте добры, пригласите, пожалуйста, к телефону Зинаиду Владимировну. Благодарю вас.

Из трубки отдаленно донеслось:

– Мельникова, тебя! Супруга твоего всегда узнаю. Наверное, во всей милиции он один такой вежливый.

Так же отдаленно:

– Кого у них знаю, все такие. (Молодец Зинуля!) Алё, Миша!

– Зинуля, понимаешь…

– Можешь не продолжать. И надолго? Известку не разводить?

– Известку? М-м… Давай отложим до завтра, Зина. Не вздумай сама белить потолок. Я завтра сделаю, хорошо?

– Но завтра мы собирались навестить маму, ей все еще нездоровится. Уж давай отложим побелку до другого воскресенья.

– Прекрасно.

Ничего прекрасного в этом, конечно, нет. А что Зина не ворчит, как некоторые милицейские жены, вот это действительно великолепно! Теперь еще один звонок… Что поделаешь, надо.

– Костя, привет! Как дела в ОБХСС?

– Примерно так же, как в угрозыске.

– Н-да, не блестяще. А какие у тебя планы на вечер?

– Иными словами, у тебя опять в плане моя «Коломбина»? Как говорят в Одессе, что я буду с этого иметь?

– Как отвечают в Одессе, а что бы вы хотели?

– Если бы мы поехали в ресторан, то я с аппетитом поужинал бы за твой счет.

– Мы поедем в кинотеатр, не в сам, но около. Звонил Мамедов, помнишь его историю? У «России» сейчас гуляют две его знакомые пиковые дамы, они тебя не привлекают?

– Нет. Потому что их нельзя привлечь за спекуляцию, нет улик. Но так и быть, спускайся во двор, отвезу тебя на свидание с девицами, возьму грех на душу.

На пятачке перед «Россией» – обычная толпа ожидающих сеанса, благо вечер погожий. На автостоянке тоже обычный ряд машин, ожидающий неизвестно кого. Спросить об этом у водителей – обругают, пожалуй; предъявить им милицейское удостоверение – скажут, что ждут жену, любимую тещу, черта лысого или кто им на ум придет.

К стеклам серых «Жигулей» склонились две молодые женщины – их имел в виду Мамедов? Сели, уехали. Должно быть, не они. Где же Асхат? Возле газетного киоска его не видно. Впрочем, издалека в толпе трудно разглядеть, а ближе подъехать – «Коломбину» бомбежники знают «в лицо».

Вот и Асхат появился из двора, сел в машину.

– Здравия желаю! Поехали! Там они, уже час их пасу. Ждут кого или так балдеют, не знаю. Сейчас налево. Вон они, у фонаря! После того как меня били, в первый раз эти девки у «России».

– Что за парни с ними?

– Так, сопляки, всегда здесь толкутся, к женщинам липнут.

– «Жигуля», в котором тебя везли в лес, не видел?

– Нет, старлей. Каждый вечер сюда хожу, как на работу, нету того «Жигуля». Да я его не очень разглядывал тогда. Девок, старлей, бери, допроси, пожалуйста! Они с бомбежниками связаны, у них тут целая мафия, клянусь!

Вот и Мамедов, бывший участковый милиционер, подозревает организованную преступную группу. Только забыл Мамедов законы: «бери, допроси» – на каком основании? Спекулируют водкой, присутствовали при избиении? Все это они будут отрицать, и свидетельств против них нет, кроме показаний Асхата.

Так что же, поглядеть на них и уехать? Незачем было и «Коломбину» мучить.

– Слушай, старлей, брать их надо! Слушай, месяц я ходил, смотрел!

– Спокойно, Асхат. Выходи. Увидишь, что сажаем их в машину, беги к автобусной остановке, езжай в райотдел, жди. Костя, я иду знакомиться с дамами.

Два юных ковбоя – судя по пестрым нашлепкам на куртках и штанах, явившихся в Шиханск прямо из вестерна – ловеласничали с интересующими Мельникова женщинами. Которая повыше ростом, в мешковатом балахоне и клетчатых брюках, с высокой сизой прической, поддерживала беседу, обнадеживала игривым взглядом, отчего юнцы пуще пыжились. Подруга ее оказалась миловиднее и одета была скромнее: длинные каштановые волосы из-под красной вязаной шапочки, легкое коричневое пальто. На кавалеров посматривала насмешливо, иронически щурясь. Мельников подошел к ним.

– Добрый вечер. Девушки, можно с вами посекретничать? А вы, ребята, идите погуляйте.

– Чего-о? А ну сам гуляй отсюда, – выпятил челюсть коротко остриженный акселерат.

Чтобы не терять времени, Мельников раскрыл перед ним удостоверение. И «джентльмены» по-английски, не прощаясь, отвалили.

– Я из уголовного розыска, – пояснил Мельников. – Есть к вам, девушки, вопросы.

– В чем дело? – недовольно насупилась сизоголовая. – Нам некогда… сейчас кино начинается.

– У вас билеты куплены?

– Допустим, есть билеты.

– Допустим или есть?

– Ну, сейчас купим.

– Не купите, еще днем все проданы, так что спешить вам некуда. Документы при себе?

– Зачем в кино документы? Видно же, что шестнадцать нам исполнилось, все кина смотреть разрешается. Дома паспорта есть, конечно, не в Америке живем.

– Дома? Придется съездить.

– А если мы не хотим домой? – с вызовом спросила сизоголовая.

– Тогда приводом доставим в райотдел.

– Еще чего! В чем мы виноваты, вы можете сказать?

– Вас опознал потерпевший как соучастниц преступления.

– Господи, какая чепуха! – хохотнула сизая. Но в серых глазах промелькнула тревога. Ее подруга растерянно моргала на Мельникова. – Мы вот возьмем и не пойдем, тогда как? Руки нам крутить будете?

– Потребуется – скрутим. Но лучше для вас не оказывать сопротивления работнику милиции, а спокойно помочь разобраться, справедливы ли показания потерпевшего.

– Не знаем мы никаких ваших потерпевших! – дернула плечом сизоголовая. Но Мельников ненавязчиво взял ее под руку, и она пошла, ворча и хмыкая. Следом потянулась и Красная Шапочка, держась за рукав подруги.

Подъехал на «Коломбине» Калитин. Мельников пропустил на заднее сиденье Сизую, забрался сам, жестом пригласил Красную Шапочку. Та села беспрекословно, так и не произнеся ни слова.

– Куда мы едем? – спросил Калитин у женщин. – Прошу ваш адрес. Или сразу в райотдел?

– Чего мы там забыли? – взъелась Сизая. – Везите домой, раз вам так надо. Улица Курганная… Везите, мы хотя пятак за автобус сэкономим.

Да, женщина с норовом, но в крутых переделках не бывала, с милицией неприятностей не имела, иначе так легко не согласилась бы сесть в машину. Тонкие губы кривит презрительно, от Мельникова острый птичий нос воротит, но пальцы нервно бегают по сумочке-косметичке. Красная Шапочка косится на Мельникова, как на серого волка. У нее узкое, довольно миловидное лицо, рот великоват, полуоткрыт, как бы левит слова собеседников, а в карих глазах застыл вопрос, словно чего-то не поняла она в окружающем мире. Эта характером явно слабее подруги, вся под ее влиянием. Когда первый испуг минует, обе настрочат заявления, и начальство призовет Мельникова на ковер за нарушение законности. Но ведь надо же найти хулиганов, избивших Мамедова!

– Вот ваша Курганная. А номер?

– Тридцать первый. Прямо перед соседями совестно: милиция домой привела, как какую-нибудь…

– На нас не написано, что мы из милиции, мы же не в форме. И мужчины к вам иногда заходят, верно?

– А вот это не ваше дело.

– Не наше. Мы по уголовным делам. Приехали, выходите. Приглашайте в гости.

– Век бы таких гостей не видать, – фыркнула Сизая и пошла в подъезд.

Поднялись на второй этаж. По коридору направо. Дом гостиничного типа, какие строили при Хрущеве, – двери с обеих сторон длинного коридора. Навстречу, как будто ждали, две пожилые соседки. Осмотрели пристально мужчин, переглянулись, головами закачали. Красная Шапочка чуть поклонилась им с постной улыбкой: «Здрассьте». Сизая прошипела-прорычала: «Эр-рс-с». Вслед шепоток явственный:

– Опять новых привели, гос-споди батюшка, что творится ноне…

– У меня не убрано, вынести вам документы? – остановилась сизоголовая.

– Мы зайдем, если не возражаете, – дружелюбно улыбнулся Калитин.

– Хм! – прозвучало в ответ. При желании это «хм» можно принять за согласие.

Квартирка – однокомнатная келья. Крохотная прихожая, слева вешалка, справа две двери – в санузел и на кухню, прямо – комната. Для одиночки жилплощадь – вполне. На вешалке забыта мужская фуражка – не так уж и одиноко жиличке этой кельи. В комнате даме ко-холостяцкий уют: диван-кровать, зеркало с подзеркальной тумбочкой, кресло, стулья, стол. На столе фигурная пепельница с окурками.

Хозяйка достала из подзеркальной тумбочки паспорт, резко протянула Мельникову.

– Нате! Глядите, и привет. Надеюсь больше не встречаться.

Так, Вепрева Наталья Леонидовна, 26 лет. Прописка: Шихане к, Курганная, 31, квартира 28. Все в порядке.

– Где работаете, Наталья Леонидовна?

Та, нервно закуривая сигарету, процедила, что работает в парикмахерской «Гармония», в мужском салоне. Очевидно, и тут все в порядке, никакой зацепки.

– А ваши документы? – обратился Мельников к Красной Шапочке.

– У меня нету… – пролепетала она. – Нет, вообще-то есть, только дома. Я не здесь прописана, в гости пришла…

– Где работаете?

– Я… только устраиваюсь.

– Давайте поподробнее. Наталья Леонидовна, надеюсь, пригласит нас сесть? Спасибо.

– Хм! – отозвалась Вепрева и первая села в единственное кресло, дымя сигаретой.

– Итак, ваша фамилия, имя, адрес.

Фамилия ее Жукова, зовут Светлана Дмитриевна. Прописана у родителей, но с ними немножко поссорилась, временно живет у подруги Наташи. Устраивается официанткой в ресторан, даже направление выписали на собеседование, но еще не ходила. Когда выписали? В прошлом… ой, нет, в позапрошлом месяце, завтра обязательно пойдет, честное слово…

– Плохо, Жукова. Документов не имеется, не работаете, на что существуете, неизвестно. Придется нам продлить знакомство, девушки. Поедете с нами в райотдел.

– С какой стати?! – вскипела Вепрева. – Врываются, хватают, везут, как… как гестаповцы! Мы ограбили кого, зарезали?

– Потерпевший показал, что вы обе присутствовали при хулиганских действиях.

– Никаких действий не видели, ничего не знаем!

– Тем более в ваших интересах все выяснить без огласки, без вызова с места работы, не так ли?

Вепрева ткнула сигарету в пепельницу, встала.

– Ладно, Светка, съездим в ихнюю милицию, а то начнут таскать, мороки больше будет.

В коридоре райотдела расхаживал Мамедов. При виде его Жукова приостановилась на миг, Вепрева прошла, не повернув головы.

Как и следовало ожидать, знакомство с Мамедовым они отрицали. Вепрева припомнила, что где-то в феврале или в марте этот тип в нетрезвом состоянии приставал к ним возле кинотеатра «Россия», звал в ресторан, но они не связываются с первым встречным, они ушли от него, вот и все. Водкой никогда не спекулировали, откуда у них водка, не пойдут же они стоять в очереди у винного отдела, там и мужикам ребра ломают. Все это Вепрева повторила на очной ставке с Мамедовым. Жукова подтвердила ее показания.

– Слушай, совесть иметь нужно! – пылал негодованием Асхат.

Но он был один против двоих, тут уж ничего не поделаешь. Все-таки Мельников взял на себя ответственность: Вепреву отпустил домой, а Жукову отправил в изолятор временного содержания – до выяснения личности.

– Не имеете права! – шипела Вепрева.

Мельников и сам знал, что тут его право сомнительно.

Следовало навести справки через адресный стол, в конце концов поехать по адресу, названному Жуковой, отвезти ее к родителям. Тем более что она и сама родительница, имеет пятилетнего ребенка, по которому соскучилась, похоже, только теперь.

– Больше недели жили у подруги, о сыне не вспоминали? – сказал ей Мельников. – Одну-то ночь перебьетесь. Подумайте лучше, как дальше жить при родителях и при сыне.

Мельников шел домой пешком, любуясь прозрачными весенними сумерками. Опять рабочий день в сумерках закончился. Еще повезло, что не ночью. Хотя как знать, что еще произойдет до утра. А если ничего такого не стрясется, то утром, почти нормально отдохнувший, он выслушает на оперативке разнос за незаконное задержание гражданки Жуковой. А вчера ему было высказано недовольство за низкую раскрываемость. Хотя она по крайней мере не ниже, чем в других службах и других райотделах. Что ж, Мельников извинится перед Красной Шапочкой. Только бы она проговорилась, где бродит Серый Волк, организовавший избиение в лесу потерпевшего Мамедова. Может быть, существует и стая волков?..

Утром, до оперативки, Мельников зашел в комнату участковых инспекторов, спросил лейтенанта Брусевича, что он знает о Светлане Жуковой, жительнице его участка.

– Знаю такую. Несчастная, в сущности, бабенка. Красивую жизнь сильно любит, поэтому по уши в грязи.

– В общем – ясно. А в частности, поподробнее можешь?

– Поподробнее? На участке таких знаешь сколько? Эта дурочка сама-то подробностей о себе, наверное, не знает.

– Кто же знает?

– Та шобла, которая ею вертит как хочет. Но что я сделаю? Они же скользкие, а у меня ежовых рукавиц нету. Двоих поймал на грабеже, оба Жучкины дружки… Жучка – кличка Светки Жуковой. Ихний заводила Гришка Хомяк, она по его делу проходила свидетельницей. Что еще? Алкоголичка, любит гульнуть в ресторанах. Раз или два попадала в вытрезвитель. Работать не любит, с полгода тунеядствует.

– Я ее задержал вчера.

– Ну? А за что?

– До выяснения личности.

– Миша, ее надо хорошенько раскрутить, через нее можем выйти кое на кого.

– Не успеем. Сейчас на оперативке мне самому накрутят хвоста за незаконное задержание.

– Вот видишь! Работаем со связанными руками. Нет, уйду я из милиции. Какой из меня защитник униженных и оскорбленных, когда мне в глаза подонки смеются, кроют как хотят, а я что ни сделаю, все нарушением считается!

– Теряй, лейтенант, генералом будешь, и уж тогда…

– Не дотерпеть мне до генерала. Ты, Миша, прежде чем перед Жучкой расшаркаться, разизвиняться, все же допроси. Другой такой случай когда еще представится.

На оперативке Мельников, когда настал его черед, доложил среди прочего и о задержании Светланы Жуковой, вероятной соучастницы или по крайней мере свидетельницы хулиганских действий неустановленных лиц.

– Мне уже доложили об очередном вашем незаконном задержании. Жукову немедленно освободить!

– Товарищ полковник, у нее нет документов, потерпевший прямо указал на ее присутствие при избиении, на спекуляцию водкой…

– Свидетель и соучастник – вы не уясняете разницу? Если мы будем свидетелей сажать в камеру, нас самих упекут за превышение служебных полномочий. Без того люди избегают давать свидетельские показания. Повторяю, Жукову освободить» немедленно. Впредь законность соблюдать неукоснительно, иначе придется сделать выводы.

– Товарищ полковник, разрешите от вас позвонить в ИВС?

Мельников набрал номер изолятора временного содержания и попросил сейчас же привести к нему в кабинет задержанную Жукову. Полковнику такая исполнительность понравилась.

– Знаю, Мельников, знаю, что вы стараетесь для пользы дела, но закон превыше всего.

– Так точно, товарищ полковник.

Поднявшись после оперативки к себе на второй этаж, он увидел в коридоре Мамедова.

– Здравствуй, Асхат. Молодец, что пришел.

– Как договорились. Отпросился у мастера на часок, после смены отработаю. Девку отпустил?

– Нет. Но сейчас отпущу. Ты сиди тут, чтобы она тебя увидела.

– Я поздороваюсь, скажу ей…

– Ничего не говори, пожалуйста. Только поздоровайся. Если будет темнить, я тебя позову.

Привели Жукову. За ночь в камере она осунулась, глаза стали жалобные, губы с остатками помады скоробно изогнулись уголками вниз. Поздоровалась тихонечко, еле слышно. Села, ручки на коленях сложила покорно: вот я, мученица, пожалейте бедную девочку.

Мельников, давая ей время оглядеться и прочувствовать важность предстоящего допроса, вынул из стола и положил перед собой бланк протокола, стал заполнять графы общих сведений: фамилия, имя, отчество, год рождения, семейное положение, адрес… Жукова отвечала с готовностью, глядя в глаза: видишь, дескать, какая я честная, какая послушная, ни в чем не виноватая, вся как на ладошечке. Рольку свою играет вполне правдоподобно, недаром участковый Брусевич пожалел: несчастная бабенка. Хитренькая она, вот что. Признать, что несчастна из-за себя же, не хватает совести и ума, значит, и изменить образ жизни добровольно она не способна.

Мельников отложил шариковую ручку. Повел беседу непротокольную. И вновь услышал голубую исповедь о сокровенной мечте Светланы поскорее возвратиться под отчий кров к бесконечно ею уважаемым родителям, к горячо любимому сыночку, устроиться на работу… Куда устроиться? Хотелось бы в ресторан официанткой. Призвание у нее такое. В какой ресторан? В «Кедр». Н-нет, еще не оформилась. Сперва пообещали, потом сказали, что нет свободных мест. Но завтра же она пойдет устраиваться в какой-нибудь другой ресторан. Или в кафе. И сегодня же вернется домой… если ее отпустят. Ой, у нее прямо вся душа изболелась, как там мамочка, как сыночек!.. И ведь слезы на глазах. Плохо ее дело. Изолгалась.

– Если вы говорите искренне, Светлана…

– Ну вот честное слово!

– …и намерены вернуться в семью, поступить на работу, то можно вас отпустить. В трудоустройстве мы вам поможем. Не официанткой, конечно, рестораны вам противопоказаны.

– Ну почему…

– Сами знаете почему. Из «Кедра» вас в вытрезвитель увозили?

– Меня? Когда?

– Сейчас уточним, – потянулся Мельников к телефону.

– Ой, вспомнила! Случайно это, я в норме была…

– А в другой раз? Тоже в норме?

– В другой? Так ведь тогда не из ресторана. И вообще… Я сама устроюсь, не надо помогать, у вас и так дел, наверно… Завтра же пойду, честное ело…

– С кем вы бываете в ресторанах?

– Я? С кем? Муж пригласил… бывший. Еще? Знакомые. Фамилия? Чья? Знакомого? Я не знаю.

– Вот так знакомый – фамилию не знаете! А кличку?

– Как это – кличку? – невинно захлопала ресницами.

– На ваших глазах жестоко избивали ни в чем не повинного человека, пинали ногами. Когда? Седьмого апреля. Помните, Светлана, все вы помните. Потерпевший Мамедов вас опознал, сейчас его позову.

– Ой, не надо его! Я его боюсь, они мстительные, кавказцы.

– Рассказывайте тогда сами. Вы продавали ему водку?

– Один только раз, честное слово! Хотели пойти к подруге на день рождения, взяли с собой бутылку. А в «России» кино шло интересное… Денег у нас не было, даже на хлеб не было. Мы и продали бутылку эту…

– Как фамилия, имя подруги, у которой был день рождения?

– Валя. Или Вера. Она не моя, она Наташкина подруга.

– Кого вы знаете из тех, кто бил Мамедова?

– Какого Мамедова? А, того… – Пауза.

– Светлана, я знаю, что вы и Вепрева сидели в машине, смотрели, как трое хулиганов избивают человека. Возбуждено уголовное дело. Только что вы обещали изменить образ жизни, вернуться к семье, а сами продолжаете лгать. Оказывается, нельзя вам верить. Сейчас вас отведут обратно в камеру, подумайте…

– Ой, не надо в камеру! Вы же обещали отпустить!

– Так говорите честно обо всем, что видели там, в лесу. Кого из хулиганов знаете по именам, по кличкам?

– Ну, одного называли Гиря. Больше никого, честное слово!

Вот как! Гиря и тут наследил. Не подвела интуиция!

– Вы с Вепревой сидели во второй машине, так?

– А? Во второй? Ага, кажется, во второй.

– Машина серого цвета?

– Нет. Я забыла, какой цвет.

– Кто был за рулем этой машины? Кто? Говорите правду.

– Ну, Игорь.

– Правильно, Игорь. Как его фамилия?

– Вы же знаете сами.

– Мы много чего знаем. А вы отвечайте на вопрос.

– Ну, Корнев.

– Он инициатор избиения?

– Как – инициатор? Ой нет, что вы! Он вообще никого не трогал, стоял возле машины.

– Расскажите все по порядку. Я жду.

Было, по словам Жуковой, так. Света и Наташа отправились в кино. Да, в «Россию». Повстречали знакомого, Игоря. У него машина. Какая? Светлана в них не разбирается, машина, и все. Предложил покататься. Они сели…

Пауза.

– Вы сели. Дальше.

Дальше у нее получалось не очень правдоподобно. Будто бы подбежали два незнакомых парня… Внешность? Обыкновенная, нормальная. Как называли друг друга? Кто-то назвал одного Гирей. Нет, не Игорь, а другой парень так назвал. Парни сели в мд-шину, один рядом с Игорем, другой с девушками, и говорят: гони вон за той «Жигой». Игорь поехал. Почему поехал? Наверно, испугался тех парней, они выпивши… Приехали в лес…

Пауза.

– Приехали. Дальше. Светлана, вы ведь домой торопились?

Дальше… По голосу, по выговору девушки узнали того кавказца, его часто у «России» видели, как-то раз с ним разговаривали… ну да, когда бутылку ему… Гиря и тот, другой, стали его бить. Игорь не бил, Игорь их отговаривал: хватит, мол.

– Его и не сильно, так, несколько раз, стукнули, и все.

Совсем плохо ее дело. «Несколько раз стукнули, и все…» Нет в женщине сострадания к чужой боли, обиде, есть в ней лишь презрение к жертве. Усвоила подоночную психологию.

– За что же все-таки били?

– Я не знаю.

– Куда вы потом поехали?

– Обратно к «России».

– И вторая машина?

– Те не знаю куда.

– Где вышли двое хулиганов?

– У «России».

– Деньги заплатили Корневу?

– Нет.

– Как Корнев объяснил вам эту поездку?

– Никак. Он же ни при чем, он случайно, он их совсем и не знает, первый раз видел.

Больше ничего путного от нее Мельников не добился. Пора было закругляться и докладывать полковнику, что незаконно задержанная отпущена. Он записал показания, дал Жуковой прочитать и подписать.

– Идите, Светлана. Подумайте, на что размениваете молодость!

– Ой, я все поняла, все будет нормально! Честное слово!

Мамедов стоял в коридоре – обошла его по стеночке и застучала часто каблучками к выходу.

– Я думал, ты меня вызовешь, – разочарованно сказал Мамедов.

– Не было такой крайности, Асхат. Но ты и в коридоре пригодился. В понедельник как работаешь?

– С четырех моя смена. Что хочешь?

– Надо бы тебя. Для опознания нападавших.

– Слушай, ты их нашел?

– Они в СИЗО. В следственном изоляторе.

– Ай молодец! Когда в понедельник прийти? К десяти? Обязательно приду! Ты молодец, старлей, честное слово.

У всех честные слова. А честность разная.

Итак, Гиря-Киряков здесь тоже фигурирует. Надо полагать, вместе с напарником Гусаковым – два сапога пара. Нет ли у них хозяина, давшего задание напугать таксиста Зворыкина, избить Мамедова? Кто такой Игорь Корнев? Он тут в самом деле случайно или своя у него роль? Это еще надо выяснить. А вот дело об избиении Мамедова раскрыто – в обмен на втык от полковника. Игра стоит свеч?