Текст книги "Страшная правда о Великой Отечественной. Партизаны без грифа «Секретно»"

Шофер Володя

Лобовиков Вадим Николаевич

Все, что связано с Симферопольским подпольем, – это одна из самых мифологизированных страниц нашей истории. Миф самый главный и изначальный – это то, что подполье создавалось Крымским обкомом ВКП (б). Уже как следствие этого мифа более чем полувековое замалчивание участия в сопротивлении оккупантам крымских татар. А в тех случаях, когда отрицать было просто невозможно, подобно тому, как это было с Шамилем Семирхановым, то его имя было окутано пеленой оговорок, инсинуаций, грязных намеков.

В последние годы, наконец, заговорили и об участии в подполье Мустафы Дагджи, но и тут наблюдается определенный перекос: и Рефик Музафаров, и Андрей Мальгин представляют его организацию как состоящую преимущественно из одних крымских татар. Хотя она, как и все остальные подпольные организации, – интернациональна по своему составу.

Я хочу рассказать о еще одной неизвестной странице Крымского подполья и предложить вниманию общественности незаслуженно забытые имена: Вадима Лобовикова, Сергея Архипова, Шевкета Мустафаева.

Всех троих объединяло то, что еще с тридцатых годов они были крымскими водителями. С началом войны участвовали в завозке продуктов на будущие партизанские базы, а затем Шевкет Мустафаев выехал в Севастополь и принял участие в его обороне. На Херсонесе попал в плен, в Симферополе оказался в концлагере «Картофельный городок», из которого жене удалось его выкупить.

Вадим Лобовиков в последние часы перед сдачей города участвовал в подрыве городской электростанции, а затем то ли не смог уехать, то ли не захотел и таким образом остался в оккупированном городе.

Надо было как-то жить, кормить семью, и тогда вместе со своим другом и сокурсником еще по автодорожному техникуму Сергеем Архиповым они поступают на «Завод лесозаготовок» – водителями. После падения Севастополя и удачного избавления из плена к ним присоединился и Шевкет Мустафаев.

С октября 1942 года они входят в подпольную патриотическую группу, созданную мастером мясокомбината Григорием Литвиненко, которая в свою очередь входила в подпольную организацию Якова (Ходячего) Усачева.

Очень скоро все три водителя становятся ключевыми фигурами в подпольной организации, так как они регулярно выезжали в лес. С установлением связей подпольщиков с партизанами эти рейсы стали своеобразной «Дорогой жизни». В лес везли продукты, сообщения разведчиков, переправляли бежавших из плена военнослужащих, подпольщиков, которым грозила опасность. Не лишне вспомнить, что в организации Ходячего была группа подпольщиков, работавших в «хлебных местах»: в пекарне, на мясокомбинате…

Каждый рейс в лес можно было сравнить с хождением по лезвию бритвы. Однажды машины были обстреляны партизанами, и водитель одной из них Сергей Архипов был убит. Хоронили его вместе с немецкими солдатами на немецком кладбище. С тех пор на его имя навсегда легло несмываемое, незаслуженное обвинение в измене Родине.

На первом этапе водителям удавалось скрывать от жен свое участие в подполье, но вскоре отлучки из дома, поздние возвращения становятся столь частыми, что жена Лобовикова Мария Петровна устраивает скандал, и тогда Вадим признается ей, что связан с партизанами. В начале осени сорок третьего года он роняет фразу о возможном уходе в лес и просит жену уехать куда-нибудь к родственникам.

«Когда придут наши, ищи меня через группу Литвиненко», – предупредил он. Сам же Литвиненко к этому времени уже был в лесу. Буквально накануне на мясокомбинат приехали гестаповцы, но кто-то успел его предупредить о грядущем аресте. Через задний двор, прячась в стаде баранов, Литвиненко прошел на бойню и оттуда выбрался в город. Идти домой было нельзя, так как там уже побывало гестапо и арестовало его жену. Первую ночь он скрывался у одной женщины – крымской татарки, а потом за ним приехал «шофер Володя» – Вадим Лобовиков.

На выезде из города их не выпустили, так как у Лобовикова недоставало каких-то документов. Решили перенести поездку на следующий день. Поехали назад на конспиративную квартиру, но оказалось, что там уже побывали немцы. Квартирная хозяйка лежала убитой прямо во дворе.

Володя спрятал Литвиненко в машине и загнал ее в гараж лесхоза, который находился в самом центре города на улице Пушкинской. Там под охраной немцев подпольщик пролежал всю ночь, а наутро Володя отвез его в лес. Как вспоминал Г. С. Литвиненко, среди встречавших партизан оказался Володин крестник, человек, которого он вывез в лес ранее.

Через несколько дней гестаповцы пришли в квартиру Лобовикова на бульвар Ленина. По-видимому, они не вполне знали, кого они ищут. Ворвавшись в дом, спросили: «Где живет шофер Володя?» Вадим отреагировал моментально и сказал, что это в конце улицы, и он может показать. Уходя, он незаметно кивнул жене, и она поняла, что это означало: «Уходи немедленно». Схватив сына, она тут же бросилась за дверь. Как потом рассказывали соседи, уже через несколько минут гестаповцы вернулись в дом, приведя с собой уже избитого Лобовикова. Обычно они арестовывали и семьи подпольщиков, но в этот раз благодаря находчивости Вадима семье удалось спастись.

В тот же день был арестован и Шевкет Мустафаев, которому интуиция помогла спасти семью – накануне вечером он отправил ее к родственникам.

Уже в наши дни, работая в архиве, я увидел список «группы Литвиненко», который полностью привожу в настоящей статье. Имена расстрелянных подпольщиков выделены жирным шрифтом:

«Павлов» – Литвиненко Г. С., Андрющенко А. Д., Гаврилов А. П., Жиров В. А., Жиров П. В., Лобовиков В. Н., Мустафаев Шевкет, Радюков Г. Ф., Соколов В. Н [43, с. 1].

В далеком 1971 году я, молодой механик симферопольского автобусного парка, по своей инициативе стал собирать информацию о водителях, погибших в годы войны. Кто-то из ветеранов рассказал о погибших в оккупации Вадиме Лобовикове и Сергее Архипове. Вскоре я разыскал жену Архипова. Жила она на улице Пушкинской, прямо напротив кинотеатра «Спартак». Встретила меня доброжелательно, но как только я сказал, что хочу поговорить о ее муже, выражение лица ее моментально изменилось и, сославшись на недомогание, она отказалась со мной беседовать. В ту пору я еще ничего не знал о деятельности подпольщиков, об обстоятельствах гибели Архипова и был поражен такому приему.

9 мая 1973 г. Симферополь.

Мария Лобовикова и Владимир Поляков у стенда в сквере Победы.

Наконец состоялась встреча с женой Вадима Лобовикова. Сразу же после освобождения Симферополя Мария Петровна пошла в обком партии. Ее направили к Ивану Козлову. Она стала рассказывать то немногое, что знала о деятельности мужа, как вдруг сидящий за соседним столом мужчина прервал ее:

– Так это же шофер Володя. Он входил в мою организацию.

Марии Петровне тут же выписали документ, который я приведу полностью: «Комиссия обкома по делам подпольных организаций.

N 60 27.08.44. Находясь на оккупированной территории гор. Симферополя, состоял членом подпольной организации с IV. 1942 по X. 1943 и выполнял специальные задания по линии партийного подполья.

29 сентября 1943 года арестован гестапо и расстрелян».

Подпись: Иван Козлов.

Фотографию Вадима Лобовикова и краткий рассказ о нем мы поместили на стенд «Они погибли за Родину», который 9 мая 1973 года выставили в парке Победы. У стенда постоянно находились дежурные: либо я, либо Шурик Алдушин, либо Толя Иванов. К кому-то из них подошла женщина и рассказала, что Лобовиков был расстрелян вместе с ее мужем.

Нахожу эту женщину. Оказалось, что в апреле 1944 года Александра Степановна Радюкова участвовала в работе комиссии по расследованию злодеяний фашистов на крымской земле, была при раскопках захоронений расстрелянных и опознавании их останков. На моем «Запорожце» едем в Курцовскую балку. Находится она за современными корпусами НПО «Пневматика». Сегодня уже ничего не напоминает о страшном прошлом. Кругом гаражи, различные служебные постройки. Александра Степановна даже ориентировочно не смогла указать место, где покоится ее муж и десятки других патриотов. Да, изменилось все, наверное, очень сильно. И лишь как незаживающая рана – сама балка.

Эта необычная история имела и еще одно продолжение. Моя мама Полина Александровна Полякова в ту пору работала секретарем заочного отделения Симферопольского техникума пищевой промышленности. Принимая документы у очередного абитуриента, обратила внимание на довольно редкую фамилию – Лобовиков. Прочитав отчество, вздрогнула. Вадима Лобовикова – студента профтехшколы, а потом автодорожного техникума хорошо знали и она, и мой папа, который учился с ним в одной группе. Ничего не сказав, мама взяла над сыном погибшего друга негласное покровительство, которое продолжалось от первого приемного экзамена и до защиты диплома. Лобовиков-младший, видимо, что-то чувствовал и неоправданно часто заходил в заочное отделение просто так: посидеть, рассказать о своем житье-бытье. Я помню, как каждый раз мама рассказывала отцу о встречах с сыном Вадима, но когда в 1971 году я искал родных водителя Лобовикова, мне и в голову не приходило, что это один и тот же человек. Все прояснилось только после того, как мои родители увидели фотографии Архипова и Лобовикова.

Причина провала группы Литвиненко неизвестна до сих пор. В отличие от других подпольных групп она не была канонизирована и не причислена «к лику святых». Никто из подпольщиков даже посмертно не был награжден, их именами не названы улицы. Возможно, одна из причин такого отношения кроется в том, что в свое время в опалу попал руководитель организации Я. П. Усачев (Ходячий).

В августе 1944 года Н. Д. Луговой обращается к И. Я. Бабичеву с просьбой дать положительную характеристику на Я. П. Усачева, которого, по словам его жены, обвиняют в политических преступлениях.

Ответ И. Я. Бабичева: «Николай Дмитриевич, ведь я сейчас не имею права выдавать характеристику, у нас при обкоме ВКП(б) специально ведет эту работу т. Козлов. Все материалы у него имеются. С приветом Бабичев. 31.08.44» [43, с. 2].

В учетной карточке Я. П. Усачева сообщалось: «Арестован управлением «СМЕРШ» отдельной Приморской армии».

Уже после войны на несколько лет был осужден и Г. С. Литвиненко. Впрочем, тут не было никакой политики. При работе на мясокомбинате «от тюрьмы и сумы не зарекайся».

Очень мало мне известно о Шевкете Мустафаеве. Вот краткая выписка из архива: «Родился в 1916 году в д. Байдары. Образование – семилетка. Член ВКП(б). Работал до войны в санатории «Меллас» шофером. Участвовал в завозе продуктов партизанам на Ай-Петри. Защищал Севастополь. После побега из плена работал в оккупированном Симферополе шофером на заводе лесозаготовок. С ноября 1942 г. входит в подпольную группу Литвиненко, при мясокомбинате. Арестован, расстрелян. Жена успела скрыться вместе с ребенком. Жена – Штода А. Я. вышла за него замуж в 1939 году. Домашний адрес: Симферополь, ул. Карла Либкнехта, 5, кв. 22» [43, с. 159].

Вадим Лобовиков, Сергей Архипов, Шевкет Мустафаев никогда не были героями в официальном понимании этого слова. В меру возможностей они приближали победу. К ним не идут высокие слова. Может быть, и хорошо, что пропагандистская машина обошла их своим вниманием, сохранив память о них только в сердцах тех, кто их знал и любил.

Судьба православной церкви в годы оккупации Крыма

Судьба православной церкви в годы оккупации практически до сих пор остается «белым пятном». Причин тому много, и прежде всего это нежелание властей обнародовать правду о том, что действительно происходило в этой важнейшей сфере жизни нашего народа в одну из самых драматических страниц его истории. Прежде чем приступить непосредственно к событиям 1941–1944 годов, т. е периоду немецко-румынской оккупации Крымского полуострова, мы должны сделать небольшой экскурс в историю, без которого многое будет просто не понятно читателю.

Напомним, что в 1917 году на Крымском полуострове функционировало:

9 монастырей, 197 церквей, 732 мечети, 24 синагоги, 6 кенасс [1].

Часть священнослужителей, включая некоторых иерархов, особенно во время «красного террора», попала под репрессии. По архивным данным, в 1918 году было расстреляно 827 священнослужителей, в 1919 году – 19 чел. [2].

С установлением в ноябре 1920 года советской власти уже через три месяца официально ставится вопрос о закрытии Георгиевского женского монастыря (февраль 1921); Топловского монастыря (март 1921); Кизилташского монастыря (апрель 1921)…

Первый и почти смертельный удар по российскому православию был нанесен в 1921 году, когда под предлогом помощи голодающим из храмов изымалось практически все ценное, а здания передавались на поругание.

В силу ряда причин уничтожение православных храмов в Крыму не носило одновременный характер. Это была неспешная методическая работа, которая растянулась практически на полтора десятилетия. Властям было совершенно безразлично: построено ли здание в самом начале XX века или это памятник мирового значения подобно храму Иоанна Предтечи в Керчи, который был открыт в 757 году (!!!), но, тем не менее, в 1921 году одним из первых был превращен в музей атеизма.

В 1925 году та же участь постигла Херсонесский храм Святого Владимира и Корсунской Божьей Матери – храмы уникальные, символизирующие истоки православия на Руси!

В 1933 году был закрыт и осквернен Владимирский собор в Севастополе – усыпальница прославленных русских адмиралов Корнилова, Нахимова, Истомина, Шмидта, останки которых были изъяты из усыпальниц и преданы поруганию.

Что уж говорить о многочисленных сельских храмах, которые до этого были едва ли не в каждом селе. Увы! Были!

А вот динамика этих страшных событий в моем родном Симферополе. До революции в городе было 24 православных церкви.

Уничтожены полностью:

Собор Александра Невского; часовня на вокзале; архиерейская церковь на улице Почтовой; церковь духовного училища; старокладбищенская Преображенская церковь (уничтожена вместе со старым кладбищем); Спасская церковь в Новом городе; церковь Пензенского женского монастыря; церковь при приюте Фабра; тюремная церковь.

Превращены в детские учреждения и амбулатории: Благовещенская церковь Космо-Дамиановского женского монастыря; церковь при бывшей Тарановской больнице; Скорбященская церковь в Богоугодном заведении.

Переделана в музей: Церковь при приюте графини Адлерберг.

В клубы: церковь Епархиального училища; церковь при свечном заводе; церковь при женской гимназии.

В архив – храма Трех Святителей.

В пекарню и сушилку для сухарей – Святотроицкая греческая церковь.

В военный склад – Петропавловский собор.

В спортивный зал – Николаевская военная церковь.

В военкомат – Констанино-Еленинская церковь.

В радиоузел – подворье Бахчисарайского монастыря.

В мастерскую инвалидов – церковь мужской гимназии.

Оставалась только одна действующая церковь – на новом русском кладбище, да и у нее были сняты колокола [3].

1 ноября 1941 немецко-румынские войска вошли в Симферополь. За исключением Севастополя, Балаклавы, Инкермана гражданская власть перешла к новым хозяевам.

И вот тут, прежде чем приступить к рассказу о том, что стало происходить на полуострове, мы должны вспомнить о том, как нацистская Германия, ее фюрер Адольф Гитлер строили свои отношения с институтом церкви хотя бы в своей собственной стране.

Вопрос этот для большинства населения нашей страны совершенно не известный, так как всегда замалчивался нашими «историками от КПСС».

В своей программной книге «Моя борьба» Гитлер четко выражал свое пожелание не вмешиваться в религиозные споры, так как понимал, что среди его избирателей большинство людей либо католики, либо протестанты.

Одновременно, как и все диктаторы, он оспаривал право церкви «вмешиваться в преходящие дела», т. е. в политику. Его официальной целью была «деконфессионализация общественной жизни». Религиозная жизнь оттеснялась, таким образом, в частную сферу. Из армии был изъят институт военных священников, который был в старом рейхсвере. Наряду с этим идеологи нацизма оказались довольно в щекотливом положении в связи с тем, что Иисус – этнический еврей. В связи с этим была выбрана тактика подмены христианских праздников – языческими. При этом был учтен опыт Советского Союза, где вместо Рождества стали праздновать Новый год, вместо Пасхи – 1 Мая. Долговременная, рассчитанная на десятилетия программа нацистов предусматривала переход рейха на новую, приспособленную к требованиям их идеологии религию.

На оккупированных территориях Восточной Европы оккупационные власти на первых порах в вопросах, связанных с исповедуемыми подконтрольным населением религиями, первоначально заняли нейтральное отношение.

Несколько по-иному вопросы религии решались в Румынии. Нас очень интересует этот сателлит Германии потому, что в силу ряда причин наш полуостров в большей степени был занят румынскими войсками. Не случайно советские газеты тех лет писали о «немецко-румынских оккупантах». Впоследствии с созданием социалистической республики Румыния это выражение было признано «неполиткорректным» и от него отказались. Румыния – одно из немногих государств Восточной Европы, в котором сохранилась православная вера. Несмотря на приход к власти режима Антонеску, позиции православной церкви оставались достаточно сильными.

С началом оккупации Крыма события, связанные с духовной жизнью православного населения, развиваются совершенно непредсказуемо для советского руководства.

25.12. 1941 года в Алуште открыт храм Святого Федора Стратилата, построенный еще в 1845 году и закрытый большевиками. В этот же год, буквально сразу же после прихода оккупантов открываются: Николаевская церковь в Карасубазаре, Николаевская церковь в Зуе, Александро-Невская в Старом Крыму, Успенская в Феодосии, Екатерининская в Сарыголь (Феодосийский р-н).

В 1942 году: церковь Архангела Михаила в Алупке; церковь в Бахчисарае; Успенский монастырь в его пригороде; Петропавловская в д. Саблы (Партизанское Симферопольского р-на); Покровская в д. Бешарань (Семенное, Нижнегорского р-на); Покровская в д. Айбары (Войково, Первомайский р-н); Предтеченская в д. Очевели-Орка (Джанкойский р-н, не локализован), Петропавловская в д. Таганаш (Соленое Озеро, Джанкойский р-н) и Свято-Покровская в самом Джанкое; Казанский собор в Курман-Кемельчи (Красногвардейское) и в д. Адаргин (Мускатное) этого же района;

Вознесенская в д. Фрайдорф (Новоселовка); Иоанна Богослова в Ново-Ивановке и Николаевская в Ново-Царицыно (Садовое, Нижнегорский р-н); Благовещенская и Всех Святых в Симферополе;

Николаевская в Биюк-Онлар (Октябрьское, Красногвардейский р-н) и церковь в Ана-Эли (Загорское), в Сарайлы-Кият (Каховское), Николаевская в Мазанке, Троицкая в Ново-Александровке, Святогеоргиевская в д. Рассвет (не локализовано, вероятно, «Рассвет» название колхоза, а не населенного пункта) – все Симферопольского района;

Александро-Невская в п. Ички (Советское); Михайловская в с. Емельяновка; Георгиевская в с. Желябовка; Иоанна Богослова в с. Ново-Ивановка – все на территории современного Советского района;

Покровская в Судаке; Всех Святых и Казанский собор в Феодосии; Александро-Невская в с. Байгоджа (Шубино, Кировский р-н) и церковь в честь Введения в храм Пресвятой Богородицы в поселке Ленино.

1943 год: церковь Великомученицы Параскевы в бывшем Топловском монастыре; Святого Серафима в селе Найда (Джанкойский р-н, не локализовано); Покровский собор в Севастополе; безымянная церковь в с. Колай (пгт. Азовское); Знаменская церковь в с. Салы (с. Грушевка, Старокрымский р-н); храм Федора Тиронского близ Ореанды [4].

Таким образом, за два месяца 1941 года было открыто шесть храмов; в 1942 году двадцать восемь; в 1943 году только три – всего сорок [2].

Подобное происходило и по всей Украине. В Киевской епархии в 1942 году было открыто 8 монастырей и 318 храмов, в которых служили 434 священника.

Факты открытия церквей воспринимались партизанским руководством как шаг откровенно недружественный по отношению к советской власти. В непосредственной близости к лесу, то есть в зоне действия партизан, их было немного: в с. Мазанка, в с. Салы (Грушевка) и в с. Саблы (Партизанское). Как рассказывал мне Николай Дмитриевич Луговой, командир партизанской бригады в 1943 году, по его приказу была предпринята попытка взорвать мазанскую церковь. В связи с тем, что с толом были в ту пору проблемы, партизаны заложили слишком маленький заряд, и потому взрыв не принес зданию почти никакого вреда.

Вопросами религии в оккупированном Симферополе первоначально занимался церковный подотдел при городской управе, а уже с 1944 года Благочинический совет православных церквей Крыма. В состав совета духовенством и мирянами города были избраны: настоятель Всесвятской кладбищенской церкви протоиерей Ковальский о. Евгений (председатель), протоиерей церкви трех Святителей Милославов о. Иоанн и мирянин А.Д.Семенов (секретарь) [5].

Несмотря на то что в Москве представители Русской православной церкви заявляли о духовной поддержке советского народа, тем не менее обращение к верующим Патриаршего местоблюстителя митрополита Сергия, сделанное в первый же день войны, впервые было напечатано только в 1943 году, когда стало меняться отношение к православной церкви высшего партийного руководства СССР.

Перемена отношения к православию была связана с тем, что стало очевидным, что очень скоро Красная Армия войдет в Европу. Имидж страны воинствующих атеистов мог принести дополнительные, ненужные проблемы.

4 сентября 1943 года митрополиты Сергий, Алексий и Николай были приглашены в Кремль для встречи с И.В.Сталиным. Состоялась беседа, в которой принял участие и В.М. Молотов, который сказал, что правительство хочет знать нужды Церкви. Услышав о необходимости открытия духовных учебных заведений, так как отсутствуют кадры священнослужителей, Сталин неожиданно спросил: «А почему у вас нет кадров?»

Алексий и Николай смутились, так как всем было известно, что кадры были перебиты в лагерях. Ответил митрополит Сергий: «Кадров у нас нет по разным причинам. Одна из них: мы готовим священника, а он становится Маршалом Советского Союза».

Довольная усмешка тронула уста Сталина, понявшего намек на недавний указ о присвоении этого высшего воинского звания начальнику Генерального штаба Василевскому, который был сыном священника и окончил духовную семинарию. Сталин рассказал о том, что тоже учился в семинарии. Стал вспоминать годы учебы и даже обронил о том, что мать его до самой смерти сожалела, что он не стал священником. Разговор диктатора с митрополитом принял непринужденный характер. Затем после чаепития началась деловая беседа, затянувшаяся до трех часов ночи. В ней помимо Сталина и Молотова участвовали также технические эксперты. Беседу эту можно назвать в полном смысле этого слова исторической… В тот момент, после десятилетий террора, направленного против Церкви, открылась возможность легального существования православия. Архиерейский Собор состоялся четыре дня спустя после беседы в Кремле – 8 сентября 1943 года. В деяниях Собора, проходившего в здании Патриархии, участвовало 19 архиереев, некоторые из них доставлены были в Москву из лагерей и ссылок.

В советской печати практически прекратилась антирелигиозная пропаганда. Журналы, издаваемые «Союзом воинствующих безбожников», перестали выходить якобы из-за недостатка бумаги, и даже сам союз прекратил свое существование без его официального роспуска. Были закрыты и некоторые антирелигиозные музеи [6].

Почувствовав происходящие в стране перемены, оккупационные власти отреагировали незамедлительно.

«Голос Крыма». 18.02.44. «Молитва за Сталина».

«Красноармейская газета «За честь Родины» в № 252 сообщает, что по поручению Верховного Совета СССР вручены медали «За оборону Ленинграда» митрополиту Алексию и группе служителей русской, читай советской православной церкви. Они, по словам газеты, помогали укреплению обороноспособности Ленинграда и собрали на сооружение танковой колонны «Дмитрий Донской» 6 млн. рублей.

Принимая медаль, митрополит Алексий заявил: «Я заверяю правительство, что и впредь священнослужители будут возносить молитвы за здоровье народного вождя Сталина».

Издевательство над православной церковью в СССР продолжается» [7].

Выступил в печати и протоиерей Святотроицкой церкви М.Василькиоти. По сегодняшним меркам в его обращении нет для нас ничего нового, а тем более в нем нет ни слова лжи, но публикация его незадолго до падения режима оккупантов – это, безусловно, самоубийство!

«23 года Русская православная церковь терпела гонения от большевиков. В борьбе за веру погибли наши лучшие архипастыри, пастыри и истинно верующие русские люди, а святые храмы повсеместно были разорены и осквернены. Никогда за всю свою историю русская земля не подвергалась такому позору и унижению, как в темную годину большевизма.

Сейчас, несмотря на тяжелые условия жизни, связанные с хозяйственным разгромом, учиненным большевизмом и войной, для нас снова загорелась заря жизни. Снова восстанавливаются православные храмы, и в них после многолетнего молчания возобновились богослужения. Сердца наши исполняются духовной радостью» [8].

Наряду с этим хотелось бы отметить и деятельность православных священников в оккупированном Крыму как истинных праведников мира, то есть лиц, которые ценой собственной жизни спасали евреев. В Феодосии именно за это был казнен священнослужитель Никаноров, в Симферополе – Шевцов. К сожалению, мы пока очень мало знаем об этих людях, но как говорится: «Поиск продолжается».

На пасхальные праздники 1944 года в Симферополе было совершено богослужение во всех шести действовавших православных храмах. В стадии открытия находился и седьмой – Петропавловский.

2 апреля 1944 года публикуется обращение ко всем верующим помочь в восстановлении Петропавловской церкви. Через неделю в соборе был дан концерт духовной музыки. Отец Иоанн провел молебен. Был произведен «тарелочный сбор», который дал 25 600 руб. – деньги очень немалые и вполне достаточные для завершения работ. К сожалению, открыть церковь не успели, и ее забвение продлилось еще на полвека.

Судьба возрожденных в период оккупации храмов сложилась по-разному.

Было под Симферополем село Сарайлы-Кият (Каховское), сегодня это практически городская черта. Вот что сообщают в официальном письме на имя уполномоченного по делам религии: «Здание церкви одноэтажное, каменное, сняты купола и колокольня. Закрыта она в 1932 году. В ней были мастерские совхоза «Красный», а с 1941 году общежитие. С приходом немецких оккупантов румыны ее опять открыли, и действовала она до 1944 года.

С приходом Красной Армии была передана под клуб воинской части. После ухода военных в ней пункт приема фруктов. 31.04.46» [9].

Какие-то храмы вновь были закрыты, но некоторые, как Николаевская церковь в Мазанке или Свято-Троицкая в Симферополе, продолжили свою жизнь.

Если в период оккупации было открыто 82 церкви и молитвенных дома, то сразу же после освобождения 12 было закрыто. На 1945 год уже числится всего 58 приходов, в которых 1 епископ, 59 священников, 6 диаконов. Примечательно, что основная масса священнослужителей – 53 человека – были людьми преклонного возраста [10]. Возвращается на родину в Крым, но уже в качестве главы Крымской и Симферопольской епархии о. Лука – профессор медицины Войно-Ясинецкий. В жизни православной церкви начинается новый, хотя и кратковременный этап. В 1948 году И.В.Сталин вновь охладевает к церкви. Не коснулись ее перемены к лучшему и после его смерти. Слабым лучом несбывшихся надежд оказалась быстро прошедшая «оттепель». Затем новый всплеск воинствующего атеизма, уже инспирированный лично Генеральным секретарем ЦК КПСС Н.С. Хрущевым, который обещал всему миру «показать последнего попа». В ходе этой антирелигиозной кампании вновь сотнями закрывались и уничтожались храмы, в том числе и в Симферополе, когда была закрыта Монашеская церковь на ул. Пролетарской.

Использованная литература и источники

1. ГААК. – Ф. 2647. – Оп. 1.– Д. 2. – Л. 54.

2. Мгарский колокол. / Владислав Цыпин. Православная церковь на Украине в годы немецкой оккупации (1941–1944). Полтава.

3. «Голос Крыма». – 1942. – 26 августа.

4. Крымский Государственный Архив.

5. «Голос Крыма». – 1944. – 1 марта.

6. История православия.

7. «Голос Крыма». – 1944. – 18 февраля.

8. «Голос Крыма». – 1944. – 3 января.

9. ГААК. – Ф. 2647, – Оп. 5.– Д. 17.– Л. 22.

10. Канталинская Ж.В. Положение русского православного духовенства в Крыму в 1943–1963 годы. // Культура народов Причерноморья. 21. Симферополь. – 2001. – С. 91–96.