Текст книги "Страшная правда о Великой Отечественной. Партизаны без грифа «Секретно»"

А мы вновь вернемся к И.Е.Петрову. Начав войну в Одессе командиром дивизии, он покинул Крым командующим армией и впоследствии командовал уже фронтами. В 1948 году, уже после войны, когда он командовал Туркестанским военным округом, то прибыл на смотр одной из вверенных ему частей. Командующий выслушал доклад, а потом неожиданно обратился к застывшим в строю: «Кто воевал под моим командованием, три шага вперед».

Младший лейтенант Петр Осиюк, который еще молодым бойцом защищал Перекоп, а затем Севастополь, прошел плен, там же в Крыму бежал, сделал три шага.

По всей линии строя вышло всего восемь человек. Командующий подходил к каждому, что-то спрашивал. Как оказалось, практически все воевали на 2-м Украинском фронте. С каждым из них Петров здоровался за руку. Наконец, он подошел к нему. Волнуясь, но тем не менее громко и четко доложил: «Младший лейтенант Осиюк. Севастополь. 514-й стрелковый полк, 172-я дивизия». Генерал армии улыбнулся: «Дивизия Ласкина», – и обнял офицера.

172-я стрелковая дивизия, снискавшая себе славу обороной Могилева, Севастополя, вошла в историю Великой Отечественной войны. Ее имя было присвоено вновь сформированному соединению. И уже под Сталинградом, на Украине, в Белоруссии, Польше, Германии и Чехословакии сражались все те же 514, 747, 383-й полки 172-й стрелковой дивизии. Она получила название «Павлоградская». Была награждена орденами Суворова и Красного Знамени. Восемь раз упоминалась в приказах Главнокомандующего.

Но среди всех ее почетных титулов и наград нет самого для нас дорогого – «Симферопольская»!

Падение Севастополя, который был разрекламирован как неприступная крепость, было болезненно воспринято в массовом сознании. В это время академик Е. В. Тарле выступает со своим научным трудом «Крымская война» и впервые проводит открытую параллель между двумя оборонами. Именно он вводит в оборот ставшее крылатым словосочетание «Севастополь – город русской славы!». До сих пор Крымская война, оборона Севастополя, а также и связанные с ней действующие лица в оценках советских историков представлялись крайне негативно. Сразу после революции были снесены многие памятники героям обороны, из собора были выброшены останки В. А. Корнилова, П. С. Нахимова, В. И. Истомина…

22 декабря 1942 года были учреждены медали «За оборону Ленинграда», «За оборону Одессы», «За оборону Севастополя», «За оборону Сталинграда» – это были первые награды, появившиеся в годы войны.

Срочно снимаются кинофильмы «Адмирал Нахимов» и «Малахов курган».

Много позднее, уже в самом конце войны, вводится официальное понятие «город-герой».

1 мая 1945 в приказе Верховного Главнокомандующего впервые так названы: Ленинград, Сталинград, Севастополь и Одесса. Положение о звании города-героя появилось только 8 мая 1965 года.

Падение Севастополя и пленение восьмидесяти тысяч его защитников тем не менее не повлекло за собой никаких оргвыводов. Ни в отношении командующего Приморской армией И. Е. Петрова, который даже стал командующим фронтом, ни в отношении командующего Черноморским флотом Ф.С. Октябрьского.

С защитой Севастополя связаны два широко известных мифа. Один с первым днем обороны, второй – с последним.

За основу первого мифа была взята заметка, опубликованная в газете «Красный Черноморец» 12.05.42 за подписью М. Когут «Подвиг пяти черноморцев», автором которой был известный в ту пору писатель Маркиш Перец. В статье сообщалось, что 7 ноября 1941 года пятерка матросов, обвязавшись гранатами у села Дуванкой, бросились под танки и остановили продвижение противника. Статья была фальшивкой от начала до конца, но примеры массового героизма были столь необходимы, а тут еще такая экзотика: «обвязавшись гранатами, бросились под танки». Указом от 17.11.43 названным в статье политруку Н. Д. Фильченкову, краснофлотцам Д. С. Одинцову, Ю. К. Паршину, И. М. Красносельскому и В. Ф. Цибулько было присвоено звание Героев Советского Союза, и «подвиг матросов-севастопольцев» стал одним из самых распространенных мифов Великой Отечественной войны.

Собирая материал об истории одного из домов Симферополя – «Дом памяти 1905 года», я познакомился с одним из его жильцов Николаем Сергеевичем Королевым. Оказалось, что в составе 18-го батальона морской пехоты он встретил немцев под Дуванкоем. В этом бою был ранен осколком снаряда, а на другой день отправлен в госпиталь. Год спустя из газет, радио он узнал о том, что именно под Дуванкоем пятеро матросов, обвязавшись гранатами, бросились под танки. И хотя никаких танков он не видел, но подумал: «Чего не бывает!» Лично у него винтовка была учебная, с просверленным стволом. Аналогичное вооружение было в тот день и у всех остальных его товарищей.

О том, что во всей этой истории не все чисто, впервые написал севастопольский краевед Е. В. Веникеев, но миф легче создать, чем развенчать.

Вторая история связана с последним днем обороны, а точнее с известной песней «Заветный камень». Автор текста, популярный до войны комсомольский поэт Александр Жаров, честно писал: «Долго не могли отыскать центрального кульминационного эпизода». И вот наконец он найден – это трагический момент оставления города. Надо сказать, что для того насквозь лживого времени песня по-своему была прогрессивна, так как рассказывала не только о том, как лихо мы бьем фашистов, но и о горьких днях поражений, об оставлении наших городов. «Заветный камень» к тому же впервые имел конкретный адрес – Севастополь. Наверное, поэтому этот мужественный шаг авторов песни и нашел отклик в сердцах людей.

Первоначально Борисом Мокроусовым была написана музыка. Повествование развертывалось словно на фоне морского прибоя. Аккомпанемент как бы имитировал плеск волн, набегающих на скалы. Уже потом под нее поэт подгонял текст. В основу была положена опубликованная во флотской газете статья Леонида Соловьева, автора целого цикла рассказов «Севастопольский камень», но более известного как автор «Похождения Ходжи Насреддина», о том, что в море подобрали самодельный плотик, на котором умирающий матрос крепко держал в руках камень из Севастополя. Александр Жаров еще более поэтизировал эту легенду.

На переломе

Если бы события на Крымском фронте развивались по благоприятному сценарию и армии генерала Козлова освободили бы Крымский полуостров, то вероятнее всего дальнейшие события развивались бы по принципу: «Победителей не судят», но у поражения другие законы. Наряду с командованием фронта виновным в катастрофе было признано и партизанское руководство Крыма.

Вот что писал маршал Буденный на имя Главкома Сталина: «Стремление отсидеться в лесу до прихода Красной Армии наложило отпечаток на всю деятельность партизанского руководства. Боевые задания Крымского фронта не выполнялись.

Руководство боевой деятельностью партизанских отрядов со стороны руководителей партизан отсутствует. Отряды бездействуют, ограничивают свою деятельность мелочами. В период наступления немцев на Керченском направлении (8 мая 1942) Военным советом фронта была поставлена партизанам задача – немедленно активизировать свою деятельность по тылам и коммуникациям противника, нарушать связь, громить штабы, уничтожать живую силу и технику противника в момент продвижения по горным дорогам Крыма, т. е. по району действия партизан.

Как сейчас выяснилось, руководство партизан не только не приняло никаких мер к выполнению этих указаний, но и затормозило инициативу некоторых отрядов, которые немедленно хотели выйти на дорогу и приступить к диверсиям. В результате такой бездеятельности главного руководства партизан за время Керченской операции уничтожили всего несколько штук машин, и только. Стремление отсидеться в лесу до прихода частей Красной Армии продолжает сковывать партизанские отряды по рукам и ногам. Этим объясняется, что люди пухли от голода, ели трупы, а не вышли на дороги и не отбили у противника продовольствия, которое непрерывно перебрасывалось по дорогам Симферополь – Алушта, Симферополь – Феодосия и т. д.» [2, с. 9].

6 июля 1942 года С. М. Буденный отзывает А. В. Мокроусова и С. В. Мартынова на Большую землю и отстраняет их от занимаемых должностей.

Такова была истинная причина его отставки, но для широких масс нужна была официальная версия, и, как всегда, ее подготовил Крымский обком ВКП(б).

Между обкомом и А. В. Мокроусовым отношения не сложились практически сразу. Во-первых, это была не их кандидатура, а навязанная военными. Затем «избиение партийных кадров». После трагедии Крымского фронта волна «оргвыводов» затронула и крымских партизан. Поскольку обком нес непосредственную ответственность за все, что происходило в Крыму, то понадобился «стрелочник», которым и стал А. В. Мокроусов. Надо сказать, что в значительно большей степени, нежели А. В. Мокроусов, татарофобские позиции занимал уже упоминавшийся полковой комиссар Е. А. Попов, но как только А. В. Мокроусов был отстранен от командования, то сразу же появилось постановление Крымского обкома ВКП(б) «Об ошибках, допущенных в оценке поведения крымских татар в отношении партизан, и мерах ликвидации этих ошибок и усилении политической работы среди татарского населения» [84, с. 179]. Производится полный перевод стрелок. В обвинении нет ни слова о конфликте с военными, о пассивности в ходе боевых действий, а на первый план выходят ошибки по отношению к крымским татарам.

Отставка грозила А. В. Мокроусову самыми трагическими последствиями. Вот что писал в своих воспоминаниях об этом бывший партизанский комбриг Ф. И. Федоренко, специально посетивший по этому вопросу бывшего начальника Центрального штаба партизанского движения СССР П. К. Пономаренко:

«В худших традициях эпохи расследование сосредоточилось «вокруг политических убеждений балтийского матроса с эсминца «Прыткий». Верно ли, что небезызвестный Махно имел виды на Мокроусова? Почему, вернувшись в Россию, десять с лишним лет решал, вступать или не вступать в партию большевиков?

К тому же в разное время непосредственными командирами Мокроусова были И. Ф. Федько, П. Е. Дыбенко, И. Э. Якир и другие «враги народа» [75, с. 77].

Ф.И. Федоренко взял слова «враги народа» в кавычки, но в 1942 году они таковыми и считались, и потому ситуация вокруг «дела Мокроусова» была чрезвычайно опасная.

«Отвести от вашего крымского командующего большую беду здорово помог Иван Дмитриевич Папанин. Он тоже был опрошен по «делу» как близко знавший Мокроусова более двадцати лет. Папанин горой встал за боевого товарища, поставил его в один ряд с Григорием Котовским, Анатолием Железняковым, Павлом Виноградовым, которые в годы революции и Гражданской войны в партии большевиков не состояли, но всю революционную энергию отдавали делу Ленина. «Ручаюсь за него головой!» – горячо подытожил свои показания Иван Дмитриевич. Говорили, что заявление Папанина дошло до Сталина, и он якобы велел партийное расследование по «докладной» Буденного прекратить» [75, с. 78].

От себя добавлю, что благополучный исход «дела Мокроусова» – редкое исключение. Как показала наша печальная история, поведение знаменитого полярника И. Д. Папанина, который «ручался за него головой», – пример удивительного мужества и порядочности, столь нетипичный для того времени. Как правило, в подобной ситуации от «потенциального врага народа» отмежевывались не только друзья, но в большинстве случаев даже близкие родственники.

Только в конце войны, осенью 1944 года, А. В. Мокроусов вновь оказывается в армии, на фронте, где в звании подполковника в достаточно скромной для него должности заместителя командира 32-го стрелкового полка завершает войну.

Оказавшись на Большой земле в штабе С. М. Буденного, Е. А. Попову удается убедить его в своем видении дальнейшей партизанской борьбы в Крыму.

Определяется новая структура руководства:

«Командующим партизанскими отрядами Крыма назначается полковник М. Т. Лобов, комиссаром партизанских отрядов – полковой комиссар Е. А. Попов, начальником штаба центра – майор И. И. Юрьев. Штаб центра подчиняется Военному совету СКФ.

Все отряды разбить на три района:

1-й район – командир майор Исаев, комиссар – батальонный комиссар Фурик. Границы района – Старый Крым, Отузы, Судак, Капсихор, Айлянма.

2-й район – командир подполковник Щетинин, комиссар – батальонный комиссар Полянский. Границы района – Баксан, Алушта, Капсихор.

3-й район – командир Северский, комиссар – Никаноров. Границы района – Бешуй, Коуш, Ялта» [2, с. 26]. Впрочем, все это осталось только на бумаге.

Сам Е. А. Попов, счастливо избежавший расстрела по приказу А. В. Мокроусова и вывезенный в тыл по приказу С. М. Буденного, не хочет возвращаться назад в лес. Он разворачивает бурную деятельность по созданию партизанского представительства при штабе фронта, как будто Крымского обкома ВКП(б) было недостаточно.

С ликвидацией севастопольского очага сопротивления из Крыма уходит 11-я армия, которая перебрасывается на Ленинградское направление.

К осени 1942 в Крыму остается 42-й немецкий армейский корпус и 3-й румынский горнострелковый корпус (на 1 сентября – 9 дивизий), которые обороняли побережье и готовились к переброске через Керченский пролив на Кавказ. В состав корпусов входят следующие дивизии: 50-я пд; 132-я пд; 10-я пд; 18-я пд; 419-я пд; 1-я гсд; 3-я гсд; 4-я гсд; 8-я кд.

В июле – первой половине сентября эти части участвовали в карательной операции против партизан. Было задействовано до 20 тысяч немецких и румынских войск, полицейских батальонов,

Первый удар каратели нанесли по партизанам в западной части гор от Севастополя до дороги Симферополь– Алушта; затем они перенесли действие в зуйско-карасубазарские леса и в последнюю очередь – на восточный участок.

За поимку рядового партизана объявлялась награда 5 тыс. руб и корова. За поимку командира – 10 тыс. руб., дом и корова.

К 14 июля 1942 г. противник окружил район Севастополь – Симферополь – Алушта и начал сжимать кольцо, обследуя каждое ущелье, каждую пещеру. За первой цепью через 2–3 км шла вторая, а иногда и третья. Но партизаны просачивались сквозь них.

19–20 июля каратели покинули западную часть гор.

24–29 июля был нанесен удар по второму партизанскому району. Командир района И. Г. Кураков применил иную тактику, нежели в 3-м районе. На каждой опушке принимали бой и отходили. Противник нес ощутимые потери, которые достигли 1200 человек.

Особенностью «Большого прочеса» явилось то, что противник нанес свой удар по партизанскому аэродрому. Захватив его, он лишил партизан возможности вывозить раненых. Помощь же поступала только путем сбрасывания грузовых парашютов. Это были самые тяжелые для крымских партизан дни, но время тем не менее работало на них. Крымские дивизии были нужны вермахту на фронте, и, наконец, их отзывают. С октября 1942 и по май 1943 года в Крыму находится только три дивизии: 50-я пехотная немецкая, 1-я и 4-я стрелковые дивизии румынские [42, с. 210].

Фронт переместился далеко к Волге, достиг Главного Кавказского хребта. Крым становится глубоким тылом.

Надо отдать должное германскому командованию в Крыму, оно не занималось самообманом и было вынуждено признать факт существования партизан и после проведения «Большого прочеса». Примечательны выработанные ими наставления по борьбе с партизанами:

«Партизанская борьба ведется коварно и вероломно. Ей можно успешно противостоять только таким же образом.

Прочесывание гор бесцельно и безуспешно.

В Крыму также завершаются с высокими потерями наших войск действия малых групп и разведывательных подразделений. Только крупные операции с целенаправленным наступлением на заранее разведанные органами абвера, СД (V.-Leute) и татарами основные опорные пункты (казармы, пещеры, склады припасов и палатки) здесь имеют успех.

Крупная операция в горах должна начинаться следующим образом:

а) Выдвинуться к цели таким образом, чтобы суметь внезапно атаковать основные опорные пункты в ранние утренние часы, по возможности, еще в туман, чтобы воспрепятствовать преждевременному раскрытию акции и последующему рассредоточению врага.

Здесь также преимуществом является внезапность.

b) Мероприятия продолжительностью в 2 суток и более на небольшом пространстве неприменимы из-за возможного предательства. С наступлением темноты мероприятие необходимо прерывать. Особо опасные партизанские районы нужно атаковать два и более раз.

с) Войска должны сопровождаться саперами с взрывчаткой, чтобы взрывать все укрытия и нетранспортируемое тяжелое оружие. Для действенной атаки обнаруженных скальных укрытий желательны горно-артиллерийские и минометные подразделения.

Оставлять в отдалении от подлежащего атаке опорного пункта сторожевые посты нецелесообразно, так как их могут захватить и соответственно уничтожить скрытые партизанские передовые посты. При крупных мероприятиях достаточной боевой силой, чтобы в случае необходимости пробить себе обратный путь, обладает батальон.

Лыжники в изрезанных расщелинами крымских горах будут только обузой.

Предложения:

1) Местности вокруг партизанских районов занять войсками.

2) Направляемые войска информировать, что их солдаты должны передвигаться по путям сообщения только вооруженными, по меньшей мере, по двое или в колонне. Оружие солдат должен держать в руках готовым к стрельбе, за нерадивость (винтовка и ручные гранаты в кабине или багажнике) – строгое наказание.

3) При нападении сразу же отвести транспортное средство в укрытие, оставить его и открыть огонь в направлении нападающих, даже если цель невозможно распознать и поразить, – это по большей части вызывает отход партизан.

4) При использовании татарских стрелковых рот, которые хотя и показали себя неустрашимыми и умелыми борцами против партизан, их все же следует применять там, где партизаны угрожают их собственной местности. Только татар-военнопленных можно смело применять в Крыму, так как они имеют военную подготовку, привыкли к повсеместному использованию и, будучи включенными в германский вермахт, приобрели лучшее положение» [81, с. 18].

Хочу пояснить пункт 4 настоящего наставления, в части применения татарских стрелковых рот «там, где партизаны угрожают их собственной местности». Дело в том, что снятие А. В. Мокроусова имело широкий положительный резонанс в крымскотатарских селах. Зеки Ибрагимов, в ту пору доброволец Коушской роты, рассказывал, с какой надеждой было встречено это известие. Надо признать и тот факт, что с принятием постановления бюро Крымского обкома ВКП(б) «Об ошибках, допущенных в оценке поведения крымских татар по отношению к партизанам, о мерах по ликвидации этих ошибок и усилении политической работы среди татарского населения» 18.11.1942 было действительно сделано много позитивного. В значительной степени прекратился грабеж окрестных сел. Теперь если партизан и брал что-либо из продовольствия у местных жителей, то запасался распиской, что все это передано добровольно. Впрочем, как отмечал Ф. И. Федоренко: «Многие командиры, в том числе и я, сомневались тогда в справедливости приказа о соблюдении законности по отношению к тем жителям, которые не были прислужниками врага, но проявляли полное безразличие к судьбе партизан, не оказывали им помощь в критические для них моменты и в то же время безропотно отдают оккупантам все, что они потребуют» [75, с.124]. Сказано достаточно честно.

Впрочем, надо признать, что партизаны были поставлены в чрезвычайно сложное положение. С одной стороны, член Военного совета фронта, видный партийный деятель товарищ Каганович искренне недоумевал о том, как это «люди с оружием не могут достать себе продуктов», и потому отказывал им в продовольственной помощи. С другой стороны, умирающий от голода партизан мог попасть под трибунал, если бы силой оружия забрал продовольствие у местного жителя без его добровольного согласия.

В Крыму начиналась постмокроусовская эпоха. По воспоминаниям едва ли не всех, кто пережил этот период, «идея эвакуации овладела массами». То, что руководство фронтом сделало однозначную ставку на оказавшихся в лесу кадровых военных и полностью игнорировало «партийную гвардию», очень скоро стало сказываться самыми негативными последствиями. Примечательно, что первыми тревогу забили сами военные. Вот подлинное донесение «наверх» человека, который весь период был противником А. В. Мокроусова, но вот что он пишет уже после того, как А. В. Мокроусова в лесу не стало.

Этот человек Касьянов Николай Ефимович, начальник особого отдела 2-го района:

«1. Селихов не проявляет инициативы в вопросах активизации борьбы партизанских отрядов. Когда поступила телеграмма В.С.Ф. о том, что «противник перешел в наступление, требуем активных действий», когда ежедневно буквально на виду у нас проходили по Феодосийской дороге до 1000 машин…Я знаю, что предлагалось выслать 3–5 отрядов с таким расчетом, чтобы закрыть дорогу противнику, помешать ему, принять часть удара на себя. Но это не сделали, объясняя объективными причинами, абсолютно не заслуживающими внимания. Актив района за эти горячие дни: всего одна сбитая машина и срезано 500 м кабеля.

2. Селихов, а также его комиссар Бускадзе (об этом вообще ничего хорошего сказать нельзя, разве только десяток анекдотов на досуге) абсолютно оторвались от партизанских отрядов, не бывают в них, хотя отряды расположены в 500 метрах от райштаба. Они даже не были в отряде, который организовали на базе полка, где они являлись руководителями» [2, с. 79].

Образовавшийся в лесу политический вакуум и всеобщая апатия выдвигают Н. Д. Лугового первоначально на должность исполняющего обязанности, а затем и комиссара всех партизанских отрядов. Новый командующий Лобов живет мыслями о максимальном сворачивании партизанского движения и оставлении в лесу только небольших маневренных разведывательно-диверсионных групп. Комиссар Луговой ратует о сохранении масштабного партизанского движения и болезненно воспринимает уход из леса каждого толкового партизана.

Прежде чем привести пространную цитату из дневников Н. Д. Лугового, мне хочется в качестве своеобразного эпиграфа привести строки известного советского поэта, написанные пусть по другому поводу, но которые, на мой взгляд, очень характерны для рассматриваемого времени:

«Сильных и то – шатало, слабых – просто валило с ног».

«27 августа 1942 года.

Михаил Чуб, командир отрядов 1-го района.

Просит нас поставить вопрос перед Военным советом о его замене и эвакуации.

Иван Кураков, командир отрядов 2-го района.

Когда закончился его доклад командующему, я позвал гостя к своей палатке, усадив рядом, завел доверительный дружеский разговор о людях Зуйского отряда, а он мне:

– А почему вы с командующим не спрашиваете, сколько дней я голодаю? Почему? Поч… – и разрыдался…

Георгий Северский, командир отрядов 3-го района.

Запросился к нам на доклад. Пришел. Доложил. Боевые дела отрядов радуют. А перспективы? Когда он принялся «выяснять перспективы», стало ясно: пришел он не ради доклада.

– Признаюсь, товарищи. – сказал он откровенно. – Едва-едва дотянул ноги. И как дойду обратно? Как шагать в дальнейшем? Подам, товарищи, в отставку!!! Сработался.

А ведь он, пожалуй, самый молодой из нас. Самый здоровый!» [4, с. 294].

«Вопреки приказу к командующему не явились руководители 2-го района – И. Г. Кураков, Щетинин и Фельдман. «Ходить не можем, нет сил – истощены», – сообщили они запиской. Фельдман, уполномоченный особого отдела района, ежедневно присылает рапорты, просит освободить его от должности; вне очереди эвакуировать самолетом на Большую землю. Слег и вообще не поднимается комиссар района И. С. Бедин. Щетинин передал заявление: если вы считаете, что я, полковник Щетинин, не нужен Красной Армии, и откажетесь эвакуировать меня, то я найду еще силы застрелиться!

Собрали совещание командного состава. Лобов призвал не опускать руки, не проситься на эвакуацию.

Полковник Щетинин сидел, повесив голову, глядя только в землю. Он явно показывал, что любое слово – не ему.

Рядом с ним Фельдман. Отрешенным лицом и поникшей фигурой он выражал состояние полной обреченности. Комиссар И. С. Бедин даже сидеть отказался – лежал на спине с закрытыми глазами, осталось лишь сложить руки на груди… Никто здесь и не пытался скрыть настроение безнадежности. Ни слова командующего, ни проникновенный тон, каким он пытался повлиять, по всему видно, не действовали» [56, с. 312].

Летчик прилетевшего «У-2» вручил М. Т. Лобову срочный пакет. В распоряжение партизан направлялись катера, подводная лодка, три самолета – эвакуация!

В ночь на 24 августа 1942 подводная лодка подойдет к берегу в районе Сотера. Ее должны ждать партизаны 2-го района. Утром 23-го отряд партизан 2-го района двинулся к морю. В нем – раненые бойцы Зуйского отряда, спецгруппа НКВД, группа истощенных командиров и комиссаров (А. И. Иванов, Курсеит Муратов, Т. Г. Каплун, К. Р. Тютерев). С ними ушел и отряд прикрытия. Людей много – почти две сотни.

Группа Г. Л. Северского должна была выйти на пляж алупкинского санатория «Золотой дождик». В назначенное время тридцать пять раненых и двадцать бойцов прикрытия вышли к цели. Подавали световые сигналы, но катеров нет. Партизаны ушли на дневку в горы. Дежурили на берегу и вторую ночь! И третью! Катеров не было. Четвертая ночь оказалась роковой: партизан обнаружили немцы, дважды окружали. Долго преследовали. Потеряв восемнадцать человек убитыми, без сил вернулись в лес.

Не лучше обстояли дела и в Сотере. 24-го разведчики вышли к месту вероятной встречи с подводной лодкой. В ночь 25 и 26-го подавали сигналы. Никого нет. Потеряв четырех человек, вернулись в горы. Первая попытка эвакуации сорвалась. Походами к морю силы партизан были измотаны окончательно. Отвлеченные от добычи продовольствия, они вновь были свалены с ног голодовкой. Помощи же с Большой земли – ни сухарика вот уже больше месяца.

Вся надежда оставалась на маленькие безотказные «кукурузники», которые, совершая по одному рейсу в ночь, вывозят по два человека.

Вот что рассказывал Николай Дементьев: «На Большой аэродром я попал только один раз, когда провожали Северского на Большую землю. Прощаясь, он твердо обещал вывезти ближайшими днями и нас.

Стали ждать вызова. Настроение у моряков «дембельное». Ждали, ждали, как вдруг приходит депеша: «Продолжать воевать с врагом в рядах партизан» [35, с. 6].

Массовый исход из леса фактически был приостановлен только благодаря тому, что Н. Д. Луговой в своих письмах в Крымский обком предельно обострил эту проблему и выразил несогласие с тем, как проводится эвакуация. Многие командиры и политработники бывшей 48-й окд после года пребывания в лесу стали прекрасными партизанскими командирами. Они уже знали местность, освоили партизанскую тактику. И вот теперь их всех отзывали на Большую землю, с тем чтобы отправить на фронт. Н.Д. Луговой встречается едва ли не с каждым кадровым военным и с радостью узнает, что Ф. И. Федоренко и М. М. Егоров, оказывается, тоже его убежденные сторонники.

В этот период в августе 1942 года немцы имели реальный шанс уничтожить партизан, но сработал принцип биоценоза, широко известный как взаимозависимость количества волков и оленей. Смысл сравнения в следующем. На каком-то заданном пространстве много волков, но мало оленей. Пищи всем не хватает, и старые и больные волки не могут себя прокормить. Число волков резко уменьшается, но стало расти число оленей. Избыток корма приводит к тому, что уже и старые волки могут найти себе пищу: число волков растет – оленей уменьшается и так до бесконечности.

Так же и с партизанами. Когда они проявляют активность и становятся головной болью оккупационных властей, наступает момент, когда те вынуждены снимать с фронта войска и обрушиваться на партизан всеми своими силами. Загнанные далеко в горы партизаны никого не беспокоят, и соответственно противник не трогает их. Они снова собираются с силами, и начинается все сначала.

Так, в августе 1942 партизаны оказались без продовольствия, боезапаса, фронт отошел за сотни километров на восток. Самое же страшное заключается в том, что в силу геополитических причин ни Крым, ни крымские партизаны совершенно не были нужны командованию Северо-Кавказского фронта и его разведуправлению.

Эвакуационный период подходил к своему завершению. Наконец успешно закончилась вымотавшая всех попытка эвакуировать часть людей морем. 78 партизан и среди них командиры отрядов М. А. Македонский, Х. К. Чусси, комиссар отряда В. И. Черный на двух строжевых катерах погрузились близ Симеиза и успешно прибыли в Туапсе.

Первый секретарь Крымского обкома ВКП(б) В. С. Булатов бросается в Москву, где постановлением ГКО № 1837-сс на двенадцатом месяце войны – 30 мая 1942 г. был создан Центральный штаб партизанского движения при ставке ВГК.

В. С. Булатов просит у возглавившего ЦШПД П. К. Пономаренко продовольствие, зимнее обмундирование и самое главное – большегрузные самолеты для доставки грузов и вывозки раненых. П. К. Пономаренко отнесся в целом доброжелательно, но, что называется, открытым текстом попросил В. С. Булатова, чтобы крымские партизаны сделали что-нибудь значимое. Захватили какой-нибудь город или, в крайнем случае, село, о котором можно было бы дать сообщение в сводках Совинформбюро, а уже под результат можно и оказывать помощь.

В. С. Булатов прекрасно понимал, что в условиях голода, отсутствия боеприпасов задача захвата, даже на короткий срок, какого-нибудь села не реальна. Ему удалось связаться с Г. М. Маленковым – фактически первым лицом в ВКП(б) той поры, так как сам И. В. Сталин делами партии уже не занимался. На просьбу о выделении самолетов для эвакуации раненых тот отрубил: «Военных из Крыма вывезли, там остались только ваши пастухи» [54, с. 260].

Вот где аукнулось то, что И. Г. Генов был когда-то чабаном. Вся надежда оставалась на начальника Центрального штаба партизанского движения, и он не обманул его ожидания. П. К. Пономаренко подчинил себе партизанское движение Крыма, назначил В. С. Булатова своим представителем и даже выделил три самолета из Московской авиационной группы особого назначения. При этом опять напомнил о необходимости «громкой операции», чтобы показать, что в Крыму воюют «не пастухи».

Длительное отсутствие авиатранспорта поставило партизан в предельно тяжелое положение. За этот период пропало без вести и дезертировало 96 человек, погибло в бою 33, умерло от голода 59 партизан [54, с. 285].

Успешная посадка и взлет крупного самолета открывали блестящие переспективы, теперь все дело было за наличием самолетов, и вот тут хорошо проявил себя бывший начальник разведки Зуйского отряда И. В. Харченко, который, перебравшись в Сочи, лоббировал интересы партизан. Однажды на аэродроме Адлер он увидел самолет «Ли-2», который раньше возил командующего Закавказским фронтом Тюленева, а теперь обслуживал Военный совет фронта. И. В. Харченко добился разрешения на несколько вылетов «Ли-2» к партизанам.