Текст книги "Красноармеец. Фронтовик"

Хм, и зенитного прикрытия нет. Опасно, тут мало дорог, зато есть авианаблюдатели, что наводят Люфтваффе на таких обнаглевших. Я опытный, знаю. Ехали по лесной дороге, бомбили тут часто, немало разбитых машин и обозов видел. Уже доехали до места, где я прошлой жизни танкиста обнаружил авианаблюдателей, и пусто. Там я двадцать четвёртого проезжал на тяже, а сейчас полдень двадцать второго, видимо ещё не прибыли. Впрочем, мы проехали ещё километров десять, и прячась от налёта в лесу, я обнаружил кого искал. Хотя это другая группа, в нашей форме, с рацией. И было их четверо. И я обнаружил еще кое-что интересное, стоявший на опушке леса «И-16», а рядом лётчик лежал, в крови. Живой, пошевелился. Сразу узнал его, командир моей эскадрильи. Не вернулся из боя, информация пришла незадолго, как мы аэродром покинули. Я тут же встал, откинул тент, и застучал по крыше кабины грузовика.

Машина остановилась, и обе двери распахнулись. Врач меня предупреждал, раненому лётчику будет плохо, звать его, вот и спросил сразу:

– Больному плохо?

– Нет, тут двое детей на дорогу выбежали, крикнули, что там, у опушки наш истребитель стоит, и раненый лётчик лежит. Еле расслышал их в шуме мотора.

– Да? Далеко?

– Не знаю. Доехать думаю можно.

Врач кивнул, хотя по званию он старший военфельдшер, скорее медик, чем полноценный врач, и велел водителю ехать к опушке. Наша санитарная машина, красные кресты на тенте имеются, свернула с дороги, и покатила аккуратно по целине, качаясь на кочках. Остальные машины, постояв, двинули вперёд, нагоняя колонну. Как я отметил через «Глаз», за нами свернула «эмка» из штабной колонны полка. Ну, точно, комиссар едет за нами, заинтересовался что происходит. Мы метров триста проехали, и те, кто в кабине сидел, уже сами рассмотрели самолёт и повернули к нему. Капитан Иволгин отползти успел метров на двадцать и там его силы оставили. Мы подъехали, и, покинув машину, подбежали к нему. Тут ревя мотором и «эмка» подкатила. Судя по мрачному лицу врача, Иволгин плох, стал останавливать кровотечение, как закончил, мы совместно подняли его в кузов, комиссар помогал. Я в это время изучал истребитель. Целый, чуть пулями побит, но ничего важного не задето. Здорово помог амулет-сканера. Узнал, что и боезапаса всего половина осталось, и топлива где-то треть. Группа Иволгина сопровождала бомбардировщики. Из трёх машин никто не вернулся, наш комполка почему-то на вылеты малыми группами отправляет, от этого и большие потери в полку. На них просто наваливались большими силами.

– Что с истребителем? – спросил комиссар, когда мы с погрузкой раненого закончили.

К слову, я диагностом его проверил и немного лекарским амулетом поработал. До полного исчерпания заряда накопителя, теперь выживет, главное до госпиталя довести.

– Порядок, треть топлива в баке есть.

– Ясно, смотри сюда, взлетаешь и перегоняешь машину вот на этот аэродром. Всё понял?

Я изучил карту на планшетке, причём, планшетка Иволгина, и кивнул. Топлива хватит. Дальше мне помогли накинуть ремни парашюта, у крыла лежал окровавленный, шлемофон с очками тоже с Иволгина, и чуть позже запустив движок, я после недолго разгона, мне хвост держали чтобы мощности успел набрать, а поле так себе, штормило пока разгонялся, всё же смог подняться и начал накручивать круги, набирая скорость и высоту. А я помнил о наблюдателях, те перемещались к нам, всего в двухстах метрах от места где мы Иволгина нашли, находились, так что набрав метров триста, я бросил машину в пике. Комиссар удивлённо застыл, показалось тому, что их группа моя цель, но нет снаряды ушли выше и подрубая молодые деревца опушки леса, достали троих из четырёх наблюдателей. Я резко вверх ушёл, едва не зацепив винтом верхушки деревьев, снова набрал высоту, и повторная штурмовка. Четвёртый убегал, но «Глаз отслеживал, и я его достал. После этого пролетев над нашими, приветливо покачав крыльями, я стал экстренно набирать высоту. А «Глаз» показал, как тройка «Лаптёжников» подходит, как раз готовились штурмовать нашу колонну, артиллеристов каких-то, вот я с километровой высоты, выше не успел подняться, и атаковал. Они видели меня, сами подготовку к штурмовке бросили, и встали в боевой круг. А я снизу срезал ведущего, и тут же с разворотом достал второго. Случайно в кабину попал, убив лётчика, на удачу бил, благо машина и в этот раз мне пушечная досталась. Везёт мне на них. При этом отметил, что комиссар со своим водителем к опушке идёт, с оружием в руках. Им явно было интересно, по кому я ударил.

Я же смог зайти в хвост третьему штурмовику, как тот отчаянно не маневрировал, а его стрелок не бил по мне, три раза это сделал. Кстати, я стрелка убил, и уже безнаказанно заходил в хвост штурмовику. Остаток снарядов выпустил, видно, как хвост лохматится повреждениями, крылья, разбитый колпак, а тот продолжал активно маневрировать, явно повреждения не критичные. Какой живучий. А у меня всё, до железки выпустил, подошёл и срубил винтом хвост, и тот крутясь пошёл вниз, а я перевернул машину, двигатель вдруг после тарана вспыхнул, зачадил, и отстегнув ремни, просто выпал, сразу дёрнув кольцо, высота пятьсот метров, а горевший «ишачок» улетал, оставляя шлейф дыма. Упал через два километра, а я опускался вниз. Кстати, дёрнуло куполом сильно, но ничего, терпимо. И опустился на траву поля всего в километре от обеих машин. На одной я приехал. Собрав купол парашюта, комком забил в парашютную сумку, на плечо его и побежал к автомобилям. Почему они не уехали, так врач на месте проводил с Иволгиным лечебные мероприятия, он серьёзно опасался, что не довезёт. По сути, операция в кузове шла. Ну и комиссар от опушки шёл. Я бросил парашют у задних колёс санитарного «газика» и подбежав, доложившись о трёх сбитых.

– Видел, – отмахнулся тот. – Таран тоже. Снова боеприпас закончился?

– Да, товарищ батальонный комиссар. Там и было немного.

– Почему ударил по тем трём, что на опушке были?

– Так немцы переодетые, думаю авианаблюдатели, наводят на наши колонны. Видел, как они в вас целятся, и успел провести штурмовку.

– Да? Ясно. А потом по кому бил в лесу?

– Их четверо было, сверху видно, достал и четвёртого. Он убегал.

– Понятно.

Тут к нам подъехали два грузовика полных бойцов, санитарная машина, и «эмка» с подполковником в ней. Они видели бой, то, что я сбит, и на парашюте опускался, тоже, и ехали оказать помощь, вдруг ранен? Так что подполковник меня даже поблагодарил, обняв. Это его тяжёлый гаубичный полк немцы готовились штурмовать. Медики пригодились, стали помогать с Иволгиным. Комиссар узнал, сколько врачу работать, и мы направились к убитым наблюдателям. Артиллеристы уехали, только их медики пока остались. Нагонят потом. Трофеи собрали, и тело четвёртого нашли, разорванного снарядом. То, что диверсанты, комиссар уже сам видел, много документов на разные имена. Трофеи и рацию, она на удивление цела, в машину, и вскоре покатили обратно к дороге. Да, комиссар лично вписал в мою лётную учётную книжицу информацию по трём сбитым, велев потом в штаб зайти, печать поставят в каждой строке. Он имел право вносить такую информацию. Да и свидетелем был воздушного боя. Нашу колонну мы так и не догнали, и поздним вечером, в восемь часов, доехали до нового аэродрома. Туда куда ехали ранее, уже не надо было, полк снова перебазировался. По пути передали раненых санитарной автоколонне, что шла на Минск, что сразу ускорило наше движение по забитым дорогам.

Аэродром тут так себе, много чего не было, да и наземные службы практически потеряны были, немцы с воздуха по ним ударили, большие потери. Так что меня разместили, при медсанчасти, это в палатке, врач до сих пор меня изучал, но два удачно проведённых воздушных боя даже его убедили, что я всё же себя лучше чувствую. Обещал завтра сообщить, какое решение примет. В штабе я побывал, печати поставил, комиссар тут же находился, ругался с комполка, он подтвердил сбитых. О, газета вышла, свежая, и обо мне очерк был, в одном бою троих сбил. Я две себе заначил, на память. Темнеть начало, спать не хотелось, поэтому пробежался до речки, решил искупаться, а то пропотел за день хорошо. Отлично искупался, даже форму постирал, потом свой автодом вызвал, и в сушилке высушил, да и погладил, приятно в чистой форме ходить. Подумав, время есть, вряд ли меня быстро хватятся, я на вертолёте направился в сторону границы. А вернулся на свой аэродром у Белостока. Раз есть возможность, стоит пополнить свои закрома. Взял тонну бензина. НЗ мой. Лётные пайки нашёл, комбинезоны, шлемофон и парашют. Боезапас к пушкам и пулемётам советских самолётов, всего три тонны. Мой личный запас. Изучил брошенные стоянки. Вы удивитесь, но в одном капонире нашёл самолёт. «И-16», да ещё красного цвета. Две крыльевые пушки, мотор мощный, запустил, всё проверил, рабочее, хоть сейчас на взлёт и в бой. Убрал в личное хранилище, он немного не дотягивал до двух тонн. Потом в город на склады, там увёл тушёнки две тонны, сухарей, разных припасов. Общее количество пять тонн. Из них две ушло в браслет, заполнив его до остатка. Посетил молочную ферму, она штатно работала, хотя уже немцы там командовали, увёл молока, сметаны, сливочного масла, и другое интересное. На десять тонн. Да, у меня не было свободного места столько, но было семь тонн хорошей взрывчатки. Готовился к одному делу в прошлой жизни. Я эти семь тонн просто взорвал. На железнодорожном мосту, немцы его целым захватили. Разнесло его в клочья. Потом облетел другие советские военные аэродромы, часть уже захваченных немцами, я глянул на карты в штабе полка, они отмечены были, а «Глаз», пока я подлетал, проводил разведку, стоящее там что есть, или нет? В общем, я прибрал в хранилище новенькие «МиГ-3» и «Як-1». Боеприпасы к ним и немного топлива. Вот и всё, полные хранилища, и я на вертолёте полетел назад. Вернулся обратно, и вскоре уснул. Койки нет, на шинели спал в палатке. Да так многие делали.

Утром проснулся от близкой бомбёжки. Разнесли часть наших повреждённых машин, открыто стояли, других, замаскированных не нашли. Кормили с армейской полевой кухни, завтрак неплох был, похвалил девчат, лавки и столы под навесами, на открытом воздухе питались, после чего вопрос с наградами решался. Меня вызвали в штаб, наградные написали, но когда ещё их получишь? Однако, своими силами меня повысили в звании. Старший сержант я теперь. Так что внесли информацию в документы, и даже выдали голубые треугольники, у кого-то в запасе были, я прикрутил их к петлицам, соответствуя новому званию. И врач меня отпустил, сообщил что медицинская помощь мне уже не нужна, и я вошёл в состав безлошадных лётчиков.

Бои двадцать третьего июня шли жаркие, полк активно стачивался. Рапорт о втором воздушном бое я ещё вчера написал, поэтому в этот день, как и другие безлошадные лётчики, помогал механикам приводить в порядок те машины, что ещё «живы» были. Зато узнал многое по «мигарям». У нас только они остались, меньше десятка. Лётчиков хватало, но в тыл нас не отправляли, так и работали технарями. Хоть чем-то занимались. Ещё дважды нас бомбили, прятались в противовоздушных щелях. Зениток на аэродроме не было. В полдень я сбегал к речке, нас пока не перебазировали, и там наткнулся на пять девчат. Одна другой меньше. Я как раз окунулся, уже оделся, пилотку на голову, когда те вышли, какие-то потерянные, испуганные, без вещей. Увидев меня, я форму под ремнём поправлял, на шее висело сырое полотенце, сразу обрадовано поспешили на встречу.

– Товарищ военный, скажите, тут немцев нет? – спросила бойкая на вид дивчина, лет семнадцати, старшая в группе, остальные младше. Самой младшей лет восемь.

Осмотрев их, я вдруг понял, что они родственники, сёстры. Все голубоглазые блондинки.

– Да, немцев тут нет. До них километров пятьдесят было. Час назад.

– Товарищ старший сержант, – девушка явно разбиралась в званиях. – Не подскажите где тут дорога? Нам уехать надо. Мы с автоколонны, семьи командиров вывозили, разбомбили вчера вечером.

– А куда вам надо? – уточнил я.

– В Минск.

– Не советую. Я военный, ситуацию вижу, немцы Минск возьмут, числу так к тридцатому. Ну, окружат точно. Вам дальше надо.

– А куда?

– В Москве кто есть?

– Да, бабушка в пригороде живёт.

– Вот туда. Кстати, могу на самолёте отвезти, но за оплату, – За поцелуй.

Та краснела и бледнела, не знала о чём подумать, а такая оплата её явно порадовала.

– Хорошо.

– Я ночной лётчик, ночью вылетаем, как стемнеет. Тут ожидайте. Кстати, вы как, голодные?

Судя по бурчанию в животах, что сразу раздались, вызвав покраснения на лицах и смешки, голодные. Я сходил к кустам и вернулся с вещмешком. Там тушёнка, хлеба три буханки, котелок и заварка. Спички и нож, разберутся. Велел дождаться меня, а сам направился в часть. Там до вечера вели боевую работу, а как стемнело, я поспешил к речке. Девчата неплохо устроились, с чайком, воду на костре вскипятили, бутерброды с тушёнкой делали. Я стороне достал свой гидросамолёт, там два турбовинтовых мотора, потом сходил за ними, но сначала потребовал аванс. Правда он почему-то затянулся, почти на три минуты, да и ноги у девушки ослабли, потом к самолёту. Пусть тот четырёхместный, но был грузовой отсек. Да и пассажирки весу небольшого, все разместились, даже на сиденьях, на трёх впятером, и после взлёта потянул в сторону Москвы. Скорость четыреста километров в час, вполне неплохо, за два часа добрался. Там совершил посадку на воду Москвы-реки, приткнувшись к берегу острым носом. Потом помог покинуть кабину. Указал где Москва, куда идти, и вернулся в расположение полка, а там спешно к отъезду готовились. Хорошо вовремя вышел, не потеряли. Узнал, что у девчат фамилия Лазаревы, они сёстры и отец у них генерал. Мы с Ольгой, той девушкой, что расплачивалась за доставку, обменялись адресами. Я свою почту военную дал. А почему и нет? Мне Ольга очень понравилась. Кстати, вовремя полёта в самолёте те с интересом косились на сенсорные экраны панели приборов, и на красивую подсветку. Явно ничего подобного не видели. Хорошо не разбирались, на что и был расчёт. Машина две тысячи сорок шестого года выпуска.

Приказ на выдвижение так и не поступил, и мы остались на аэродроме. А вот двадцать пятого нас уже перебазировали на аэродром под Могилёв. Безлошадных лётчиков с наземными службами на автомашинах. Это был ещё тот трэш. Ничего, доехали, пусть и с одним сюрпризом. Мы остановились на обед, старшим в колонне начальник штаба полка был, но тут и комиссар наш. Я подошёл к ним. Обед уже закончился, вполне сытный, полевая кухня при нас, её комиссар где-то тиснул.

– Товарищ комиссар, разрешите обратиться?

– Обращайтесь.

Они общались, тоже поесть успели, как раз собирались отдать приказ начать движение, когда я подошёл. Я же сказал главному политработнику полка:

– Товарищ батальонный комиссар. Помните после второго боя, я написал в рапорте что видел, как некто в нашей форме захватили на дороге грузовик, убив шофёра, и уехали на нём?

– Да, было такое, – подтвердил тот.

Это действительно так. Подумав, решил внести информацию в рапорт, если вдруг где каких диверсантов опознаю, чтобы было на что списать это узнавание. И гляди, пригодилось. Узнал знакомцев, что в окрестностях Минска не раз встречал.

– Вон на дороге грузовик, «полуторка» крытая, подпирает трактор, что разбитую крупнокалиберную зенитку тянет. Они это. Машина другая, видимо сменили, а рожа у командира в кабине знакомая. Я его запомнил.

Обе командира, и ещё двое, что присутствовали при разговоре, посмотрели в ту сторону.

– Ты уверен?

– Да.

– Ясно. Я ими займусь, – решил комиссар.

Он приказал начштабу дальше вести автоколонну, а диверсантами сам займётся. В общем, мы погрузились и двинули дальше. «Эмка» комиссарская чуть позже свернула в сторону, следом за диверсантами. Ну, скорее всего сам тот их брать не будет, а наведёт охрану тыла, пока же просто проследить, чтобы не ушли. Они уехали за дальность работы «Глаза», и чем всё закончилось, я так и не узнал. А до нового аэродрома мы добирались два дня. Всё из-за разрушенного моста, что спешно чинили, большая пробка собралась, а объезд далеко. Мост нас и задержал. Поэтому, когда прибыли на место, наш комиссар уже был там. И особист. Они сразу выдернули меня и велели писать рапорт по диверсантам. По обмолвкам комиссара стало ясно, что их удачно взяли, уже работают спецы, но самому комиссару нужен зачем-то мой рапорт. Ничего, написал под диктовку особиста, как увидел диверсантов, и потом опознал их на дороге, он его скопировал, завизировал, и куда-то ушёл. А меня обратно в эскадрилью. От нашей эскадрильи осталось шесть лётчиков, и ни одного самолёта. К слову, перед уходом я сказал комиссару, что отлично стал видеть в темноте. Готов для ночных полётов. От меня ночные бомбардировщики не скроются, я их издалека увижу. Тот меня услышал, кивнул, так что надеюсь, что будет отдача. Да скучно на земле, может дело, какое найдётся? Тем более шесть сбитых, это самый большой счёт в полку за эту войну, отчего я имел немалую среди лётчиков популярность. До авторитетных пилотов я пока ещё не дорос. Хотя один из лётчиков второй эскадрильи, сам я из первой, с двадцать второго четыре сбитых имеет на счету. Но недавно не вернулся из вылета. Надеюсь, жив, и выбирается к своим.

Дожили до двадцать седьмого июня. К нам в полк неожиданно прислали двенадцать «МиГ-3» и при распределении про меня не забыли, я получил одну из машин. Да обычный истребитель, два пулемёта винтовочного калибра и один крупнокалиберный, для таких машин вооружение откровенно слабое, вот что я скажу. Избалованный пушками на «ишачках», я с сомнением поглядывал на машину, принимая её со своим механиком. Конечно, приятно, что дали машину, мне ещё четыре сбитых и законно получаю Золотую Звезду Героя. Пока её за десять сбитых дают. Потом планка повысится, но это будет потом. И ещё, машины распределили, но я оказался в отдельном подразделении. Из лётчиков, что знали эти машины, всего один лейтенант нашёлся, которого готовили как ночника. Были ещё, но или погибли, или ранеными оказались. Мы с ним и образовали пару ночных истребителей. А то немцы через нас повадились летать к Смоленску, и даже к Москве. Этим же днём наша пара поднялась в небо, обучали меня летать на этом типе машин. Действительно сложная, серьёзнее чем «ишачок», но я освоился быстро, и даже тренировочный бой провели, в результате которого я дважды заходил в хвост к ведущему своей пары. После посадки, он вылез весь мокрый от пота, гимнастёрку хоть выжимай, удивлённо обнаружив, что я подхожу совершенно сухой. Даже подмышками пятен нет. Амулет климат-контроля, в автоматическом режиме – это вещь. Мне не жарко было. Одного тренировочного вылета хватило, чтобы признать меня вполне освоившим эту машину, что довольно редко. Не простая, всё же, но у меня огромный опыт пилотирования, хватило и одного. Так что нас включили в ночное дежурство и отправили спать, а механики готовили технику.

* * *

Уверенно управляя объятым огнём истребителем, я направил машину точно в самолёт противника, сверху обрушившись на хвост «Ю-88», в центр фюзеляжа бить, не стал. Тут и у меня шансы погибнуть немалые, а так шанс выжить довольно высок. И действительно от удара истребитель стал разваливаться, я выбил колпак, и вывалился из обломков, вскоре открыв парашют. Сбил меня тяжёлый двухмоторный истребитель «Ме-110». Четверо на меня, и одного я завалил, остальные из меня сделали дуршлаг. Остальное следствие. И всё происходило над родным аэродромом, который летело бомбить двенадцать «Юнкерсов», под прикрытием четвёрки тяжёлых истребителей. У них дальность высокая.

Вообще сегодня третье июля, как лётчик-ночник я состоялся, и это отметили. Каждую ночь вылет, бывало и дважды. Сбил троих, вообще пять, но двоих так и не смогли подтвердить. Не нашли обломки или сбитых лётчиков. Поэтому в моей лётной книжице отмечено девять сбитых. А сегодня, мы с напарником отсыпались после ночи, два вылета было, но нас срочно подняли, и приказом на задание особой важности. Срочно нужно было разбомбить мост, наскребли одиннадцать бомбардировщиков, и нужно воздушное прикрытие, а из свободных только наша пара, вот нас и направили. Это с отчаянья, все это понимали. Ну, некого больше было отправить. Знаете, я впервые с ведущим летел. Ночные полёты дело особое, там, по одиночке работают, а вот так парой, да и днём, это у нас впервые. Мы в заданном квадрате встретили бомбардировщики «СБ», и сопровождали их. И чем ближе к цели, тем больше «мессеров» на нас наскакивали. Мой ведущий не старался сбить их, только отбить атаки и дать бомберам работать. До моста дошло девять машин, мы дрались как львы, лейтенант сбил двоих, ещё двое с дымами уходили, но большую часть атак мы отбили. Именно над мостом я и потерял ведущего. Нет, сам я только и защищал его, не давая зайти в хвост, отчего он спокойно работал, не боясь за тылы, но от зенитных снарядов такая защита не спасла. Снаряд рванул у крепления крыла, и оно разлетелось. Самолёт вошёл в штопор. У лётчика никаких шансов выпрыгнуть не было. А мост разнесли, это железнодорожный мост, по которому немцы гнали массу наземных войск, использовали вместо автомобильного. Мост это позволял, там деревянный настил был.

Когда возвращались, немцы уже не так активно наскакивали, но я всё равно отбивался как мог, не давал прорваться к бомбардировщикам, но те иногда прорывались, я не разорвусь один. Пятеро их вернулось. Я имитировал попытки таранов, немцы их боялись, отходили, но одного подловил, срезал, тот оставляя дымный след ушёл вниз, врезавшись в землю, а потом отстали, ушли. Попрощавшись с бомберами, покачав измочаленными пулями крыльями, и потянул на свой аэродром. Это был невыполнимый приказ, но мы выполнили и даже кто-то смог вернутся, что считай чудо. У меня топлива едва-едва должно было хватить. А там налёт обнаружил, бомбардировщики работали, да ещё под прикрытием истребителей. Меня засекли, я попытался к «Юнкерсам» прорваться, но «мессеры» встали стеной. Я прорвался, сбив одного, последние патроны потратил, но сам, превратившись в огненный комок, уже мало что мог сделать. Хорошо один крайний бомбер был подо мной, отчего чуть довернул и разнёс ему хвост. И всё финиш, без хвостов самолёты не летают, так что он тоже устремился к земле. Я опускался, покачиваясь на шёлковых стропах, готовясь к посадке. Амулет-защиты в ноль разряжен. Пока спускался, поставил свежий, так что защита работала. Немцы мстить не стали, уходили. Земля жёстко ударила по ногам, я как мог, смягчил, даже перекатился, и ничего не поломал себе. Подхватывая стропы, собрал купол и начал пихать его в сумку, шагая к своим. Оттуда толпа бежала, кто-то тушил пожары, а остальные ко мне, ну и обнимать. Так что получается двенадцать у меня на счету, если бомбер подтвердят, они видели, как я его срезал. Сбитых, к слову, сразу в штабе полка подтвердили и начали оформлять наградной лист за Звезду Героя, это они быстро, молодцы. Ну и подтвердили двенадцатый сбитый, его мне в книжицу истребителя записали. А вообще поблагодарили за качественную защиту. Я сначала доложился как вылет прошёл, ведущий погиб, дальше писал рапорты. Вот я снова безлошадный, но вполне неплохо повоевал. Да и машина моя погибла правильно, как настоящий воздушный воин.

На следующий день мне дали орден «Красной Звезды», моя первая награда, а это ещё за три сбитых бомбардировщика во время ночных боевых вылетов, и дали звание старшины. Я был самым результативным лётчиком полка по количеству сбитых. Вообще приказ пришёл отправлять безлошадных в тыл, на пополнение новых формируемых авиачастей, но меня это не касалось, командование полка отпускать меня не собиралось, первый Герой, и я должен получить награду как лётчик полка, потому и числился пока в его составе. Мне обещали найти машину, но ничего не было, три дня я был занят при штабе. То штурманские карты рисовал, то политуправлению помогал с боевыми листками. В общем, занимали, как могли, чтобы не скучал. А десятого июля, ко мне в полуземлянку, я после ужина дремал, заглянул лично комиссар полка, осмотрелся, я уже вскочил и скомандовал остальным:

– Смирно.

Лётчики вскакивали, но комиссар махнул рукой.

– Вольно. Соколов, выйди.

Быстро собравшись, в основном сапоги натянул, и пилотку подхватил, да ремень, и на ходу опоясываясь, сгоняя складки назад, выбежал на улицу. Комиссара заставлять ждать не стоит. Он вообще в штабе дивизии должен быть, ещё утром убыл. Видать вернулся.

– Ты же хорошо ночью видишь?

– Да.

– Отлично. Тут операция одна готовится, ночь как по заказу тёмная, нужно найти и вывезти одного нашего генерала из немецкого тыла. В минский котёл попал. Самолёт отправляли, не нашли, вот я про тебя и вспомнил. Полетишь штурманом, я за тебя поручился.

– Есть.

– Самолёт связной уже ждёт. Вылетаешь немедленно в транспортную эскадрилью, там объяснят, что делать.

«У-2» действительно ждал, и скорее всего комиссар на нём и прилетел, и мы ещё при свете вечера поднявшись в небо, направились куда-то на юг. Недалеко. Километров семьдесят и пошли на посадку, под деревьями я рассмотрел несколько транспортных машин, две из них были «ПС-84», прототипы «Дугласов». Ну, или будущие «Ли-2». Уже стемнело, народ торопился, так что мне описали суть задания, выдали что нужно, планшет с маршрутом, и уже через пятнадцать минут мы под рёв моторов поднимались в ночное небо. Я даже с экипажем едва успел познакомиться, только запомнил, что пилот, командир борта, капитан Киреев, пожилой, лет пятьдесят ему, и всё. Самолёт был как раз «ПС-84». Сам полёт проходил без проблем, вёл я его точно, и подтвердил, что наблюдаю костры, те самые сигнальные. Потом две ракеты взлетело, белые.

– Сигнал верен, – пробормотал командир борта, изучая луг внизу, все мы были на связи, и слышали его. – Идём на посадку.

Тот сделал полукруг и, включив посадочный прожектор, стал заходить на посадку. Я же присмотрелся, привстав в кресле, для чего ремни откинул, и тут же заорал:

– Немцы! Это засада! Уходим!

Капитан поступил правильно, заложил резкий вираж, дав гари движкам. Даже прожектор успел отключить, но маскировочные сети упали с малокалиберных двуствольных зениток, включился наземный прожектор, что нас нашарил, и дробно прошлись снаряды по борту и крылу.

– Горим, – удивительно спокойным голосом известил всех командир борта.

– Все целы? – спросил я.

– Все, – подтвердил экипаж.

Я посмотрел в окно со своей стороны, левый мотор полыхал, уже остановившись. Высота и скорость небольшая, не потушить. Шансы вернутся на этой машине к своим, быстро опускались к нулю.

– Вижу луг, заливной, можно на живот сесть. Болотистое место. Чуть левее… – сообщил я капитану, и тот довернул. – Ага, нормально, как раз идём. Дистанция два километра.

Самолёт быстро опускался, ударив по верхушкам деревьев носом, мы заскользили по лугу, тряска серьёзная, но сели благополучно, оставив позади рытвину, последствия такой посадки. Совместным ударом, выбив дверцу, самолёт ярко полыхал, из пробоин хлестал огненный бензин, и мы побежали прочь. Да и засада близко, километров семь до неё, по прямой. Четверо нас, кроме меня и командира борта, был борт-стрелок лет двадцати, и борттехник около тридцати лет, оба простые красноармейцы. А «Глаз» показал засаду, и главное, такая восхитительная маскировка, если бы двое зенитчиков не вылезли наружу, рассматривая нас, я бы сразу и не понял. Как будто на меня охота идёт. Глупость конечно говорю, но ради простого транспортного борта такие силы задействовали? Да нет, я вообще тут случайно, не успели бы об этом узнать и подготовится. Что-то тут не так. Мы уже ушли за дальность освещенной огнём территории, ночь, действительно тёмная, вот и предложил.

– Идём цепочкой. Один держится за мой ремень, третий за второго, и четвёртый за третьего.

Возражать не стали, капитан за мной встал, и двинули цепочкой. Я обходил ямы, кустарник, и шли к лесу. С километр прошли. Тут я замер, ощутив толчок компаньонов, они от меня этого не ожидали, чуть не попадали, и капитан спросил:

– Старшина, что увидел?

– Мне кажется, глаза меня обманывают. На опушке вижу людей в нашей форме, два десятка. И один в генеральской форме. Глядят на наш сгорающий самолёт.

– Может это те, кого мы должны были эвакуировать? Немцев не видишь рядом?

– Пока нет.

– Давай, веди к ним, – решил капитан.

Мы и двинули, молча, я же решил нарушить тишину.

– Есть информация к размышлению.

– Говори, – разрешил капитан.

– Мы пока сюда летали, круги наматывали, выискивая нужное место для посадки, я поглядывал по сторонам. Видел много разбитых самолётов, но три на вид целые, явно сами сели. Места глухие, немцев там нет. Есть шансы, что один из аппаратов цел.

– Хм, какие машины, и что ближе?

– Ближе «СБ», причём левый мотор и крыло сильно задымлены. До него, по прямой, десять километров, на север.

– Ха, как нам по левому вдарили, – послышалось сзади, я не понял от кого, то ли механика, то ли стрелка.

– Если бомб нет и баки не пустые, на одном можно долететь. Вот подняться будет сложно, – размышляя вслух, сказал капитан. – Остальное что?

– Истребители, «мессер», причём тяжёлый, двухмоторный, сто десятая модель. На вид цел. Ну и «ишачок». До «мессера», километров двадцать, по прямой, а до «ишачка» все сорок будет.

– Выбор небольшой, нужно глянуть. Старшина, на чём летал?

– «Ишачки» и «мигари».

– Так это истребители?! – удивился капитан. – Ты не штурман?

– Нет. Вижу в темноте хорошо, а машину потерял несколько дней назад, вот к вам с шефской помощью и выслали. А так двенадцать сбитых у меня на счету, с начала войны. В первый день шестерых завалил у Белостока, потом долго машины не было, и вот в разные дни ещё шесть. В основном я ночник, охочусь на бомбардировщики, что к нам в тыл летают. Троих так перехватил, они обычно на восьмикилометровой высоте идут.

– Что-то мало троих. Я так понял, тебя не видят, подходишь и бьёшь, – вслух прикинул капитан.

– Вы вооружение видели у «МиГ-три»? Пушек нет, три пулемёта. Там хоть весь боеприпас выпусти, поди, сбей. Сейчас я уже опытный, подхожу и или по кабине, или по мотору, пока не загорится, потом по второму. Раньше подходил и выпускал всё до железки. Тупая идея была. Ещё и стрелки отвечают на вспышки выстрелов.

– Так за десять сбитых Героя дают? – снова спросили сзади, теперь видел кто, замыкающий, стрелок.

– Наградные написали, жду.

– А орден за что?

– За трёх сбитых ночью бомбардировщиков. И старшину вот дали.

Разговаривали, ускорив ход, а то, наши у опушки, собрались уходить. Я достал фонарик из кармана и подал сигнал, они это увидели и насторожились.