Текст книги "Правила игры"

– Приготовиться к отступлению! Приготовиться к отступлению! Держать строй! Держать строй!

Дальнейшего Тогин уже не видел. Через едва приоткрытые высокие створки ворот он вбежал вслед за оруженосцем в подземный коридор и помчался, откалывая от стен кусочки влажного эха. На всякий случай он снял со стены один из висевших здесь факелов, и, как оказалось, не зря. В том отрезке коридора, где вступавшие воины специально затушили пламя светильников, – факел и пригодился.

Первые промежуточные ворота выплыли из тьмы двумя гигантскими щитами, почти сомкнувшимися друг с другом. В щели появились человеческие фигурки, целящиеся в Тогина и оруженосца из арбалетов; позади стояли лучники. Здесь специально оставили две десятки, которым надлежало закрыть ворота при приближении хуминов.

Шрамника с мальчиком приняли за врагов (а даже если б и не приняли, все равно предосторожность не помешает). Отсюда и нацеленные арбалеты.

– А что там творится? – спросил у «счастливчика» мрачный десятник, когда взаимные объяснения были закончены. – Скоро ждать?..

– Скоро, – кивнул Тогин. Потом взглянул на запыхавшегося мальчишку и добавил: – Да вот вместе с вами и подождем.

Десятник кашлянул, тоже зыркнул на оруженосца, а потом кивнул:

– Валяйте. Только под ногами не путайтесь. В это время один из солдат, наблюдавших за коридором, предупредил:

– Бегут.

– Кто?

– Не знаю. Человек двадцать – двадцать пять.

– Арбалеты – товсь! – И – обращаясь к бегущим: – Стоять! Ближе не подходить! Пароль!

– Да поможет нам Ув-Дайгрэйс! – ответили из полутьмы перед воротами.

– Воистину, – облегченно вздохнул десятник. – Сог и Укрин с вами?

– С ними, с ними, – проворчал Костлявый – его голос Тогин сразу узнал. – Впускайте или как? Скоро, между прочим, сюда пожалуют эти дикари, так что…

– Входите, – велел десятник.

А Шрамник подумал, что очень бы неплохо у этих дикарей научиться делать такие штуковины, наподобие той, что сегодня разворотила стену Юго-Восточной, – но благоразумно промолчал.

Укрин заметил его сразу. Кивнул, почти радостно:

– Значит, и ты жив. – Потом перевел взгляд на оруженосца, уминающего остатки хлебца. – Ну что, закрывайте ворота, что ль…

Десятник стал отдавать команды, и створки медленно, но без ожидаемого скрежета, поползли одна к другой.

/смещение – резкий удар по глазам распаренным полотенцем/

Штурм Юго-Восточной закончился. Башня пала.

Брэд Охтанг сидел в своем шатре и выслушивал отчеты офицеров, но мысли его сейчас были далеко и от этого шатра, и от этих отчетов. Он приблизительно знал все то, что могли ему сказать, его занимало другое.

Юго-Восточная – это ведь только четверть задачи, стоящей перед ними. Да, из тылов постоянно прибывают новые подразделения, наскоро формируемые правительством. Да, использование желтых лепестков ша-тсу оказалось весьма и весьма результативным. Да, первая удача обязательно повлечет за собой следующие, и не далек тот день, когда падет и Юго-Западная, а затем…

Вот то-то и оно! «Затем»! А затем у Брэда просто-напросто закончатся люди. Юго-Восточная взята, но какой ценой! Непомерной, слишком дорогой, чересчур кровавой. Он не допустит повторения подобного. Ему еще воевать с северянами, с их проклятой державой, и башни – это не все, далеко не все.

Офицеры закончили отчитываться, и данн жестом дал им понять, что они вольны идти. Откланявшись, те покинули шатер.

Снаружи громыхнуло. Это катапульта обстреливала Юго-Западную. Еще днем Брэд приказал вывести на позиции свежие силы и не ослаблять напора. Он понимал, что этим мало чего добьется, но все же считал, что лучше такое действие, чем бездействие вообще. Пускай враг остается в постоянном напряжении, пускай его люди вздрагивают во сне от тяжелых ударов камней о стены башни, пускай…

Все это чепуха! Чепуха и пустяки, не способные решить проблему, – в этом данн мог признаться самому себе. Мы застреваем здесь, и все требования Берегущего…

В шатер вошел Собеседник. С неким внутренним злорадством Охтанг отметил, что жрец за последние дни здорово осунулся и похудел, въевшаяся пыль придавала коже землистый оттенок, более свойственный покойникам, нежели живым людям. Косица же растрепалась и тоже пропиталась грязью, напоминая теперь дохлую гадюку.

– Люди сегодня неплохо поработали, данн, – заявил Нол Угерол, изображая губами подобие улыбки.

Сейчас он скажет, что этого тем не менее мало.

– Но этого мало, к сожалению. И я отдаю себе отчет в том, что повторно воспользоваться тем же самым приемом мы не сможем – попросту не хватит людей.

– Это точно, – подтвердил Охтанг. – А время, как я понимаю, играет против нас?

– Да. И все-таки еще одну башню, уверен, мы возьмем завтра же. А может быть – сегодня ночью. Вот чертежи. – Он протянул Брэду несколько листов. – Пускай как можно скорее изготовят то, что здесь изображено. И… у тебя ведь есть еще желтые лепестки ша-тсу?

– Есть, – после непродолжительной паузы признался данн. – Но…

– Не беспокойся. Я же сказал, что понимаю: повторно воспользоваться тем же самым приемом мы не сможем. Как только будут готовы конструкции, пускай позовут меня – объясню, что с ними делать.

Жрец вышел. Брэд некоторое время разглядывал чертежи, которые принес Собеседник, а потом позвал раба и велел тому вызвать инженеров.

/смещение – раздуваемый в горне огонь/

Рана неожиданно открылась, и Тогин с досадой перебинтовывал ее. Куртка была безнадежно выпачкана в крови, а ведь она – демоны забери! – почти новая. Разумеется, испорченная куртка – не слишком высокая цена за собственную жизнь, но Шрамник тем не менее испытывал сильное раздражение. Мог ведь догадаться и снять.

В глубине души он понимал, что не мог. Впрочем, там, в той самой «глубине души», он понимал и кое-что другое: причиной раздражения была отнюдь не куртка. Совсем нет. Просто за последние несколько часов он наговорил и сделал много чего такого, о чем не мог думать, не испытывая едкой досады на самого себя.

Как только оказались в Северо-Восточной и сам Шэдцаль лично подошел к вернувшимся с вопросом: «Ну как, все ли в порядке?» – Тогина словно какой-то мелкий демон дернул за язык. «Нет, не в порядке, старэгх! Да и как что-либо может быть в порядке, когда отец мальчика сначала делает его своим оруженосцем, а потом – оставляет в осажденной башне, в то время как…» Тогда Шэддаль велел Тогину помолчать и зайти к нему через час. Мол, там и получит все объяснения на свои вопросы.

Получил, ей-же-ей, получил!…

Следующий час Тогин честно проспал, забравшись в глухой угол, где никому не мешал он и никто не мешал ему. Солдатский организм, привыкший с точностью песочных часов отсчитывать минуты, заставил Шрамника проснуться ровно в срок, и «счастливчик» (если задуматься, теперь – после падения Юго-Восточной – дважды «счастливчик») отправился за объяснениями к Шэддалю. У того, как оказалось, все это время длилось совещание, на котором, среди прочих, присутствовали и Сог с Укрином. Пока Тогин стоял у дверей приемных покоев, он несколько раз слышал знакомые голоса, хотя слов так и не разобрал.

Наконец совещание закончилось и офицеры стали расходиться. Укрин негромко переговаривался с неизвестным «счастливчику» типом, но, заметив Тогина, Клинок оставил собеседника.

– Явись ко мне, как только освободишься, – велел Брат. – Ты ведь у нас теперь десятник без десятки, так?

Шрамник кивнул, поскольку Укрин и сам отлично знал ответ.

– Хорошо. Что-нибудь придумаем.

Вольный Клинок догнал неизвестного типа и продолжал о чем-то говорить.

Тогин же вошел в кабинет к Шэддалю.

Старэгх сидел за массивным каменным столом, уставившись в точку чуть ниже уровня глаз – уставившись так, словно там, в этом невидимом остальным людям центре, скрывается ответ на все вопросы, которые его мучают. Тогин догадывался, что в эти дни Шэддалю приходится очень тяжело – тяжелее, наверное, чем многим из них, потому что на плечах у бывшего сотника, а ныне – старэгха слишком много всего: чужие смерти, чужая боль, чужое поражение. Вернее, даже не так: свои смерти, своя боль, свое поражение. Тогину стало неловко оттого, что он отвлекает этого человека от более важных дел.

Но Шэддаль уже поднял взгляд на вошедшего и указал на стул у стены:

– Садись, десятник.

Тогин опустился на мягкое сиденье, не решаясь откинуться на обитую дорогой материей спинку, чтобы не запачкать ее. Он неловко пошевелился, выпрямляясь, и это было тотчас замечено старэгхом.

– Обернись, – велел он. – Ну же, обернись. Тогин послушно посмотрел через плечо.

– Видишь, материя уже выпачкана. Так что садись так, как тебе удобно, и не смущайся, десятник. В крайнем случае поменяют обивку. После войны, разумеется. Садись как удобно. – Он помолчал и проговорил приглушенно, скорее для себя, нежели для Шрамника: – Ложь, что нет незаменимых людей! Каждый – незаменим. А вот мебели в этом мире всегда будет предостаточно, пока остаются люди. – Старэгх сцепил пальцы в замок и поднял тяжелый, глубокий взгляд на «счастливчика»: – Я благодарю тебя, десятник. За то, что спас мальчика. Если бы Хранитель Хиффлос знал это, думаю, ему было бы легче умирать. Впрочем, я почему-то уверен, что Ув-Дай-грэйс передаст эту радостную весть господину Хранителю. Тогин поднялся:

– Простите, старэгх, я не знал…

– Разумеется, десятник, не знал. Теперь – знаешь. Где сейчас мальчик?

– Спит, наверное. Когда мы пришли, Укрин отправил его на кухню и велел, чтобы его накормили.

– Понятно. Насколько я знаю, весь твой десяток остался в Юго-Восточной?

Тогин склонил голову:

– Да, старэгх. И то, что я здесь…

– … совершенно ни о чем не говорит! – прервал его Шэд-даль. – Будь мудрее, десятник. Это война. То, что ты выжил, не лишает тебя твоей чести, отнюдь. А в том, что ты спас наследника Хранителя, я вижу знак небес. (Пускай даже небеса последнее время редко посылают нам знаки.) Я поручаю тебе заботу о мальчике. Отыщи его и сделай так, чтобы он выжил в круговерти тех событий, которые очень скоро навалятся на нас… Род Хранителей не должен прерваться. Кое-кто твердит, что это просто предубеждения, но я предпочитаю думать по-другому. И потом, зачем рисковать – верно?

– Верно, старэгх.

– Тогда изволь приступить к своим обязанностям, десятник.

– Слушаюсь.

– Ступай.

Вот так вот. А ты уж начал обвинять Хранителя Хиффлоса… Боги, но что мне теперь делать с мальчишкой?!

Тогин по-прежнему считал, что мало подходит на роль наставника. Но оспаривать приказ самого старэгха не собирался. Вот и угодил между двух огней… между трех – остаются еще Укрин с Согом.

Уверенный, что в ближайшее время наследнику Хранителя ничего не угрожает, Шрамник решил навестить Укрина. С подобными неприятными делами он предпочитал не затягивать, развязывая их как можно скорее.

Брата он нашел в кабинете, задумчиво вертящего в руках письменную палочку.

– Значит, так, – начал тот, как только увидел перед собой Тогина. – Поскольку твоя десятка пропала, я выделю тебе новую. Но…

– Но.

– Что? – сбившись, моргнул Укрин.

– Старэгх уже назначил меня. Так что извини.

– Кем?

– Наставником сына почившего Хиффлоса.

– А-а… – Вольный Клинок на мгновение задумался, потом кивнул: – Да, хорошо. В таком случае – удачи, господин наставник.

Поколебавшись, Тогин все же изобразил некое подобие поклона, после чего покинул Брата.

Боги, что же творится с нами?! Клинки играют в странные игры – используя друг друга, становятся сторонниками либо противниками государственной власти! А ведь до этого времени мы никогда не вмешивались в державные дела. Тем более если вставал выбор между Братством и официальными властями. Что же с нами творится?!

Закончив перебинтовывать рану, Шрамник отправился на поиски своего нынешнего подопечного.

Сын Хранителя Юго-Восточной мирно спал на узкой лежанке в кухонной раздевалке. Кто-то заботливо укрыл его теплым одеялом, сложенным вдвое, но во сне мальчику стало жарко и он сбросил его с себя.

Тогин мрачно посмотрел на раскрасневшееся худое лицо, на драную одежду.

Они с Тэссой еще в самом начале решили, что обойдутся без детей. «Может быть, когда-нибудь позже, но не сейчас». Тогин всегда испытывал смешанные чувства при общении с этими созданиями, словно они – некая третья категория людей, не мужчины и не женщины. Слишком искренние, слишком злобные, слишком непосредственные. Разумеется, у богатых все совсем по-другому: няньки и воспитатели делают детей правильными, и родителям не приходится страдать от еженощных воплей младенца или беспокоиться о том, где пропадает мальчишка, когда на дворе уже глубокая ночь. Но это – у богатых, а Тогин чаще сталкивался с другими – с босоногими замурзанными демонятами, шныряющими по рынку; с тощими девочками, торговавшими собой в узких переулках и готовыми в случае необходимости выцарапать «гнилому клиенту» глаза. И он не желал множить ни тех ни других. Может быть, когда-нибудь позже, но не сейчас.

И вот – его назначили наставником. Боги порой выказывают удивительно тонкое чувство юмора.

Мальчик словно ощутил на себе тяжелый взгляд Шрамника. Он вздрогнул и раскрыл глаза.

– А, это ты… – сонно протянул «подопечный». – А мне приснился такой дурацкий сон… – Взгляд мальчика заметался: тот наконец понял, где находится. – Как?.. Почему?..

Он замолчал, кусая кулак и морщась, чтобы не заплакать. Удивительно: его одногодки наверняка бы разревелись. Наверное, сказывается воспитание отца.

– Мы можем уйти отсюда? – сдавленным голосом спросил мальчик. – Куда-нибудь, лишь бы не здесь… Тогин так ничего и не понял, но кивнул:

– Пойдем.

Они вышли из кухни и остановились в коридоре. Только сейчас Шрамник понял, что ему некуда идти, ведь его еще не определили ни в одну из казарм. Ну а мальчику – тем более некуда податься.

Тогин посмотрел на своего маленького спутника. Тот лишь сейчас дал волю слезам – видимо, не мог больше сдерживаться.

– Поплачь, – сказал Клинок. – Иногда помогает. Лучше не сдерживаться.

«Подопечный», рыдая, отмахнулся:

– Не понимаешь! Там – кашевары. Не мог же я при них… Шрамник промолчал.

– О! – воскликнули у него за спиной. – Ну-ка, посмотрим, что тут у нас.

– Господин Дулгин! Вы знаете? про папу?..

Лысый щурящийся мужчина кивнул:

– Слышал, Гайхилл. Мне искренне жаль, что он погиб. Но, может быть, тебя немного утешит то, что он храбро сражался. Твой отец многим дал возможность спастись.

Эх, господин Дулгин, все всегда твердят одно и то же: он храбро сражался. Но я по своему опыту знаю – это совсем не утешает тех, кому говорят подобные слова.

– Спасибо, – сказал Гайхилл. – А что мне делать теперь?

Мужчина сморгнул:

– Пойдем, я устрою тебя в лазарете. Там, правда, тесновато… Но много раненых, и поневоле приходится терпеть.

– Простите, господин Дулгин, но старэгх велел мне заботиться об этом мальчике, – вмешался Шрамник.

– Н-да? Ну что же, тогда мое приглашение распространяется и на вас, господин…

– Тогин.

– Очень приятно. Пойдемте – если, разумеется, у вас не было на этот счет никаких других мыслей. Клинок покачал головой:

– Не было. Моя казарма сейчас находится южнее, и там вряд ли можно разместиться с удобствами.

– Н-да, – протянул лекарь. – Тогда – идемте. По дороге он рассказывал:

– Очень много раненых. Не справляемся, просто не справляемся. Местные лазареты не приспособлены для таких количеств. Н-да.

Они спустились на несколько этажей ниже и очутились в череде комнат, пропахших болезнями. На лежанках и даже на полу – лежали раненые. При виде их Тогин искренне удивился: и это называется «много»? Здесь ведь в основном попавшие сюда еще до штурма Юго-Восточной – отосланные из-за того, что тамошние лазареты были переполнены. Ну и плюс те, кто добрался сегодня сюда будучи раненным. И все равно – особенно тяжелых случаев нет. Что же будет через несколько дней, когда зумины примутся за Северо-Восточную?

В это время в лазареты вошел низенький взволнованный человечек. Не обращаясь ни к кому конкретно, он воскликнул:

– Представьте, господа, они начали копошиться у Юго-Западной. Похоже, эти дикари настолько поверили в свои силы, что решили сегодня же взять вторую башню.

Это у них вполне может получиться, – подумал Тогин.

– Ну так что же, господин Дулгин, вы, кажется, собирались показать нам места для прооперированных?..

/смещение – взвившееся в воздух золотое знамя/

– Кто-нибудь способен объяснить мне, что же там происходит? – раздраженно пробормотал Талигхилл, наблюдая затем, как суетятся рядом с Юго-Западной маленькие фигурки.

Окружающие благоразумно промолчали.

…До сегодняшнего дня все походило на махтас и потому было знакомо ему. Сегодняшний день взломал ограждения привычности. Хумины просто не могли швырнуть в стену это – то, что взорвалось там, разломав кладку, – они не могли так яростно и самозабвенно атаковать, они не могли… Но они смогли. Теперь они, похоже, собирались приняться за Юго-Западную.

– Не уверен, но мне кажется, что у нас дела неважные, – заметил Тиелиг. – Нашим врагам очень успешно дается эта кампания.

– Одна башня – еще не показатель, – произнес кто-то из офицеров.

– Вы считаете? А ведь до сих пор ни одна из башен не бывала захвачена врагами.

– Это все, несомненно, очень интересно. – Господин Лумвэй потер переносицу и сощурился, вглядываясь в копошение внизу. – Но скажите, откуда у них такие катапульты и такие снаряды? Наши многочисленные шпионы, насколько мне известно, никогда не докладывали ни о чем подобном.

– Верно, – подозрительно легко согласился Тиелиг. – Однако учтите, что не так давно наши «многочисленные шпионы» были вырезаны – спаслись лишь немногие.

– Но подобные изобретения невозможно скрывать так долго. Рано или поздно они обязательно станут известны всем. – вступила в разговор Тэсса.

– Простите, госпожа, но как долго? – Верховный выдержал паузу, чтобы дошло до всех. – В этом-то вся суть.

– Вы считаете, они додумались до всего этого вчера или позавчера? – Голос Талигхилла был угрожающе спокоен. – Гениальное прозрение, да?

– Скорее Божественное откровение, Пресветлый, – вполне серьезно заявил жрец Ув-Дайгрэйса. – Не больше и не меньше.

– Верится с трудом.

– Тем не менее… Наш Хранитель наблюдателен, и он верно отметил, что у хуминов появился новый Бог. Пресветлый покачал головой:

– Все в мире жрецы норовят объяснить с божественных позиций. Весьма удобный способ.

– Здесь я с вами полностью согласен, Пресветлый – В голосе Тиелига прозвучала едва скрытая ирония. – К тому же порой – единственно верный способ. Вот как сейчас, например.

– Вам известно нечто конкретное? – заинтересованно спросил правитель.

– Нет, ничего конкретного – в том значении, которое вы вкладываете в эти слова, Пресветлый. Но мне – достаточно.

– Не поделитесь?

– Простите – нет.

– Смотрите! – воскликнула Тэсса. – Они что-то волокут со стороны старого лагеря. Какие-то рамы!

Тиелиг подобрался и напрягся, как леопард в засаде, заметивший приближающихся павианов. Некоторое время он молча глядел на хуминов и их приготовления, потом резко вскинулся и повернулся к Хранителю:

– Немедленно закрыть ворота подземного коридора! И никого из Юго-Западной сюда не впускать!

Господин Лумвэй непонимающе уставился на жреца'

– Что вы сказали?

– Вы слышали, что я сказал, – жестко произнес Тиелиг. – Сделайте это как можно скорее, потому что иначе все мы сегодня же вынуждены будем пролить кровь. Поторопитесь!

Хранитель недоверчиво посмотрел на Талигхилла:

– Что прикажете, Пресветлый?

Правитель задумался на несколько секунд, потом кивнул'

– Выполняйте. В крайнем случае, они смогут запереть промежуточные ворота – и тем самым спасутся. Если, разумеется, Юго-Западная падет

– Сегодня же, – мрачно заверил его Тиелиг. – Сегодня же. Возможно, даже до заката.

/смещение – кровавый взгляд свирепого солнца/

– До темноты никак не успеем, – сообщил Енг Цулан. – Что прикажешь: ждать до завтра или все же начинать?

– Начинать, – велел данн. – Немедленно.

Вслед за своим офицером он покинул шатер, чтобы лично посмотреть на происходящее

Ну что же, следовало признать: рамы изготовили на удивление быстро. Теперь туда, на растянутые сеткой веревки, покрытые сверху холстинами, укладывали смесь из сухих листьев ша-тсу и некоторых других растений. Ша-тсу было мало, сюда ушел весь остаток. Но должно сработать.

Охтанг вопросительно посмотрел на небо: то ли ждал от Берегущего подтверждения, что идея Собеседника принесет успех, то ли просто проверял, не собирается ли дождь. Дождь оставался единственной помехой, которую невозможно предотвратить.

Туч не было. Правда, край неба уже стал сереть – словно обугливающийся листок, в центр которого упала шальная искра; темнело, расплываясь к верхушкам скал ущелья и к Коронованному. Небесный купол оставался безоблачным. Данн предпочитал расценивать это как хороший знак.

Рядом, чуть в стороне от рам, стояли одетые в легкие кожаные доспехи воины. У каждого было по большому, но облегченному щиту, которыми им предстояло закрываться от стрел противника. Кстати, Охтанг не сомневался, что после случившегося с Юго-Восточной в Юго-Западной станут применять не только обычные стрелы и болты – скорее всего, польется масло. Ему казалось, он даже чувствует в воздухе характерный раскаленный запах (хотя, разумеется, запах не бывает раскаленным, а масло, даже нагревай его сейчас в башне, вряд ли пахло бы здесь, внизу).

Раскладывать листья закончили с наступлением сумерек. Для этого пришлось освещать территорию факелами. По приказу Брэда их установили в подставках-треногах на большом расстоянии от рам. Меньше всего он хотел бы, чтобы какая-нибудь искра раньше времени угодила на ша-тсу.

Наконец данну доложили, что все готово и можно начинать. Он подтвердил: можно, – и люди зашевелились, разбиваясь на группки и подходя к рамам.

В это время на его плечо опустилась чья-то рука – необычайно тяжелая, словно вырезанная из камня.

– Данн, появился твой человек.

– Что? – Он повернулся и, не скрывая раздражения, посмотрел на Собеседника. – Какой мой человек?

– Думаю, будет лучше, если ты взглянешь на него сам. Он утверждает, что знает нечто очень важное.