Текст книги "Вечные ценности. Статьи о русской литературе"

Две точки зрения

В книге «Под сенью волшебной горы» (Москва, 1974) Юрий Рытхэу187187
  Юрий Сергеевич Рытхэу (1930–2008) – писатель, переводчик. Писал на чукотском и русском.


[Закрыть], русский писатель, чукча родом, описывая свою поездку в Канаду, видит в чрезвычайно мрачном свете положение коренных жителей этой страны, индейцев и эскимосов.

«Свидетельства о бедственном положении эскимосов за рубежами нашей страны часто появляются в печати».

«Из каждой тысячи новорожденных эскимосов умирает в младенчестве почти двести детей. Это почти в десять раз больше, чем умирает новорожденных у белого населения в провинции Онтарио».

«Вместе с индейцами и эскимосами древнее исконное население Канады составляет всего лишь четверть миллиона человек. Однако для 28-миллионной страны это достаточно заметно… Но если внимательно посмотреть на эту страну, которая по всем показателям считается образцом процветающего капиталистического государства, обнаруживается, что древние жители этой страны, “суперситизаны”, оказались в самом плачевном положении. От большого пирога, который ежегодно выпекается в поварне капиталистического производства, им достается даже не кусочек, а всего лишь крошки. И эти крошки настолько малы, что численность населения индейцев и эскимосов Канады систематически снижается».

Рассказывая о встрече с единственной в Канаде студенткой-эскимоской, Рытхэу передает: «Мери Карпентер с чувством великой обиды отзывается о деятельности белых людей на ее родине, о том, что правительственным чиновникам и торговцам местные жители кажутся чем-то вроде арктической фауны».

«У нас – передает он ее слова – из-за того, что в наших школах обучение ведется только на английском языке, молодое поколение эскимосов как бы оказывается между двух культур – между своей, эскимосской, и культурой белого человека, до которой молодые эскимосы из-за скудности образования и материального положения не могут дорасти». На пожелание «встретиться с кем-нибудь из писателей, выходцев из эскимосов или индейцев», Рытхэу получил будто бы ответ: «К сожалению, пока такого человека нет».

Между тем, в США, где положение туземцев значительно хуже, чем в Канаде, подобные писатели вроде бы имеются.

Но приехавший из СССР писатель все время вращался в среде местных коммунистов или левых прогрессистов, что, возможно, наложило отпечаток на его впечатления. Впрочем, главное-то и не это, а то, что он, – волей-неволей, – должен был выполнять социальный заказ. Что ярко выразилось в его книге в форме почтительных цитат из Брежнева.

И в таких вот, вовсе уж позорных строках: «Я слышал, что среди русских и украинцев, живущих в Канаде, есть незначительная группа отщепенцев, изменников родины, окопавшихся в этой стране и ведущих подрывную работу против установления дружеских отношений между народами Канады и Советского Союза».

Не будем ставить автору сих мерзостей в вину его угодливости перед большевицким режимом! Тогда было трудно, а то и невозможно, вести себя иначе. Теперь Рытхэу пишет по-другому; может быть, он и сам стыдится делавшихся в те годы уступок времени.

Перейдем, однако, к высказываниям на ту же тему, о поездке в Канаду, другого писателя, остяка Еремея Айпина, которого мы знаем, как талантливого и правдивого.

Вот что он говорит в своих «путевых заметках» под заглавием «Во льдах Нунавута», в «Нашем Современнике», № 12 за 1995 год. (Можно пожалеть, что в таком журнале… Но, как известно: «Не место красит человека, а человек место»):

«Сравниваю жизнь коренных народов у нас и у них. Несомненно, в России мы в чем-то ушли дальше, мы в чем-то имеем преимущества. Но сейчас речь не о нашем, а о канадском опыте. Вернувшись домой после поездки, и продолжив в Государственной Думе работу над проектом федерального закона “Основы правового статуса коренных малочисленных народов России”, я пришел к выводу, что надо было идти по канадскому пути. Подписывая соглашение о земле, правительство берет на себя очень конкретные юридически оформленные обязательства перед народом. И народ, уступая свои земли, обязуется выполнять условия правительства. Все остальное пока не срабатывает. Наше правительство само принимает программы по народам Севера и само же их не выполняет. Но оно продолжает извлекать баснословные прибыли, пользуясь землями и ресурсами недр в местах проживания этих народов. При этом правительство ни перед кем не несет юридической ответственности. А о моральной стороне дела и говорить не приходится».

«Почему коренные народы Севера России так бедны и несчастны по сравнению с их канадскими собратьями?! Возьмем хотя бы ненцев и ханты. Это Ямал и Югра. Разве можно сопоставить объемы добываемых здесь газа и нефти с весьма скромными ресурсами канадского Севера? Да это и в голову никому не придет. Потому что цифры несопоставимые. Почему же мы на богатейшем российском Севере не можем решить ни одну проблему? В ряде районов просто-напросто голодают в условиях экономического кризиса. Наши народы сами себе не могут помочь, и правительство России бессильно…»

Весьма различно отношение к религии у Рытхэу и у Айпина. Первый о ней говорит всегда во враждебном и пренебрежительном тоне; второй – совершенно иначе.

Вот его отзыв об инуитах, то есть канадских эскимосов (так они сами себя называют): «Инуиты помнят Бога. В каждом городе есть церковь. И когда идет служба, все другие мероприятия отменяются, чтобы прихожане хоть на время отвлеклись от мирских забот. Это мне понравилось. Человеку нужна твердая вера. Мне также подумалось, что в переговорах с правительством инуитам помогал Бог и твердая вера в свою правоту. Без таких опор трудно рассчитывать на успех».

Приведем еще наблюдения Айпина по поводу воспитания детей:

«Тема воспитания детей, как будущего наших народов, всегда присутствовала в беседах с хозяевами. И у инуитов есть дети, которые не хотят учиться. Грубят учителям. Не слушаются родителей. Как правило, это подростки. Что с ними делать? Обычно разговор с каждым отдельно начинает Минни Грэй, или мэр Джонни Адамс, или кто-то другой из Совета Старейшин. Подростку говорят: не хочешь учиться – хорошо, не учись. Надоела опека родителей – хорошо, оставь родительский дом. Но ты же еще ничему не научился. Как станешь жить? Подумай… Подросток задумывается. Потом ему предлагают: может, ты походишь по тропам наших предков? Возможно, их дело понравится тебе. Подросток обычно сам соглашается. А что, это интересно! И его отправляют к опытному наставнику, охотнику или рыбаку, живущему в избушке на угодьях. И начинают его обучать азам древнего занятия инуитов. Это охота на диких оленей, морских животных, тундровых зверей и птиц, ловля рыбы в реках и озерах. Ученик сам изготовляет промысловые инструменты, потом применяет их на деле.

И первая добыча – неизгладимое впечатление!

Если ребенок не смог овладеть письменной грамотой, то пусть постигнет премудрость своих предков. В жизни все пригодится».

Как мы убеждаемся, оценки у двух представителей малых народов России весьма различны! По причине их характера, или смены эпох?

«Наша страна», рубрика «Среди книг», Буэнос-Айрес, 19 декабря 1998 г., № 2523–2524, с. 2.

Е. Айпин. «Божья Матерь в кровавых снегах» (СПб., 2010)

Роман остяцкого писателя Еремея Айпина, знакомого нам по публикациям в «Континенте», рисует восстание в 1933–1934 годах коренных народов Обского Севера против большевицкого режима.

Раздирающее сердце описание свирепого подавления бунта остяков против навязанного им красного строя дано на фоне картины их нравов и обычаев.

Участником борьбы является белый офицер, бывший полковник, чувства которого рассказаны так:

«Боль кольнула душу Белого в то мгновение, когда он узнал, что российский государь Николай Александрович отрекся от престола. Он еще ничего не мог понять и осмыслить, а только интуитивно почувствовал, что Россия погибла, что у него теперь нет родины, нет отеческого дома, нет семьи и близких. Ведь Николай Александрович был не просто государем императором. Государь – это символ России, символ нации, символ веры. И тот, кто замахнулся на государя, замахнулся на русский народ и на Бога, на российскую государственность».

Для остяков, чувствовавших себя частью России, появление большевиков глубоко непонятно, а их требования, разрушающие их нормальную жизнь, скоро становятся невыносимы. Они сражаются против коммунизма с крайним упорством, но терпят, естественно, поражение. Рассказ о их сопротивлении подкреплен приведенными в конце книги подлинными документами (протоколами допросов, рапортами усмирителей и т. п.). Показаны и представители советской власти, опьяненные возможностью делать, что пожелают и ничем не ограниченные в своей жестокости и зверствах. Книга свидетельствует о способностях небольших народов России, и о том, сколько они могут поведать об ужасах коммунизма, угнетавшего их, как и основной русский народ, но тот не стоял перед угрозой полного исчезновения, в силу своей многочисленности.

Если, как можно надеяться, теперь все народности и племена нашей родины смогут сказать правду о недавнем прошлом, – она будет страшной, но весьма поучительной и важной для того, чтобы пережитый нами всеми вместе кошмар не вернулся и не повторился.

«Наша страна», рубрика «Библиография», Буэнос-Айрес, 8 января 2011 г., № 2907, с. 2.

Армянский Солоухин

Сравнение напрашивается, как прочтешь сборник повестей Гранта Матевосяна188188
  Грант Игнатьевич Матевосян (1935–2002) – армянский писатель, драматург, публицист.


[Закрыть] «Август» (Москва, 1972). Иная природа, иные традиции, иной национальный характер, но сходная поэзия крестьянского быта, неизменного уклада сельской жизни, на которую правительство лишь внешне способно наложить свою лапу.

Советский строй вроде бы и не критикуется, воспринимается как нечто данное и неизбежное. Но исподволь ясно чувствуется, что исходящее от него – нечто чуждое народу, вредное и вполне инородное. Мимоходом затронуто доносительство; то об одном, то о другом персонаже сообщается, что он сидел, побывал в концлагере.

Впрочем, и армянский национализм, – или, по крайней мере, шовинизм, – в частности, в форме вражды с азербайджанцами подвергнут автором неумолимой критике и меткому осмеянию.

Главное же, что с радостью чувствуешь, оканчивая книжку, – мы имеем дело с подлинно талантливым писателем, каких в СССР убийственно мало. И которых совсем уж мало среди национальных меньшинств Советского Союза. Без сомнения, не потому, что не хватает способных людей, – а целиком по вине давящего, удушающего большевицкого режима.

«Наша страна», рубрика «Среди книг», Буэнос-Айрес, 19 апреля 1986 г., № 1864, с 2.

Ф. Искандер. «Яблоня, шелестящая под ветерком» (Москва, 2002)

В предисловии к этой «автобиографической прозе», писатель189189
  Фазиль Абдулович Искандер (1929–2016) – писатель, поэт, журналист, общественный деятель.


[Закрыть] говорит: «Главная ошибка нашего нового, демократического государства, из которой вытекают все его остальные ошибки, по-моему, состоит в том, что власти, сами того не заметив, повторяют ошибку марксизма: экономика – базис, а все остальное надстройка. Государство, которое живет по этому закону, обречено на гибель, личинку смерти оно уже несет в себе. Советское государство именно поэтому погибло. Это могло случиться несколько раньше или несколько позже, но должно было случиться.

То, что экономика не является базисом человеческого общества, сравнительно легко доказать. Во-первых, человечество тысячелетия жило, когда никакой экономической науки вообще не было и никому в голову не приходило экономическую сторону жизни объявлять базисом. Во-вторых, все великие религии утверждают, и наш личный опыт подтверждает это, главное в человеке – совесть. То, что главное в человеке, то является главным и для человеческого общества, и для государства».

Книга превосходно рисует весь идиотизм сталинского быта, всю жуть, пронизывающую в те годы сознание людей. Автор начинает с воспоминаний раннего детства, но его рассказ становится все интереснее, по мере того как он переходит к годам школы, непосредственно перед Второй Мировой войной. Повествование протекает на фоне южного города, многонационального и даже многоязычного, но при всем своем разнообразии ярко отражающего происходящее во всем Советском Союзе.

Зная то время по опыту, скажу, что ни у кого еще не встречал столько правды! О нем писали многие; и Солженицын, и Ржевский, – но Искандер гораздо ближе к подлинным чувствам той эпохи.

Его молодежь не верит ни в Сталина, – «рябого дьявола», – ни в Ленина. И ясно понимает творящееся на белом свете: «В общих чертах, мы знали все, что происходит в стране. Я это говорю к тому, что все еще бытует мысль, мол, многие ничего не знали. Ничего не знали те, кто не хотел ничего знать».

То же самое, между прочим, говорила ведь и Ахматова; но как много мифотворцев старается ныне изобразить нечто иное, – и насквозь ложное!

А молодежь Искандера – это именно та, среди которой я жил, хотя и на другом, противоположном конце России, на северо-западе.

Вот как он описывает ее переживания: «Книжка Фейхтвангера “Москва, 1937 год” была высмеяна вдоль и поперек. Мы только спорили: Джугашвили купил Фейхтвангера или тот запасался нашей страной как пушечным мясом против Гитлера? Сейчас я думаю, что дело обстояло еще хуже. Европейский интеллектуал был заинтересован в продолжении опыта над Россией: не умрут – тогда и мы кое-что перенимем».

Для этих ребят и девушек самое нестерпимое есть необходимость притворяться, лгать, делать подлости, – то, к чему обстоятельства их принуждают…

А всякий срыв ведет к немедленной и страшной гибели: и не только себя – всей семьи… Что тоже ясно показано на страницах данной автобиографической прозы.

Ту же идеологию, которую нам навязывали, и которой наша душа не принимала, автор разоблачает беспощадно: «Думать, как некоторые, что наша идеология, разрушив старую нравственность, создала новую, хотя бы зачаточную, хотя бы частичную, хотя бы для правящей элиты, абсолютно неверно. Нравственное чувство или универсально, или его нет. Простейшее доказательство – безумная жестокость, с которой идеологи расправлялись со своими же соратниками. Сейчас жестокость снизилась, но ровно настолько, насколько снизилась идеологичность».

Тому, кто по опыту тогдашней жизни не знает и хотел бы ее понять – от души порекомендуем книгу Фазиля Искандера.

Курьезна точность мелких бытовых реалий. Он упоминает фильмы «Мисс Менд» и «Знак Зеро». Именно так они и назывались, помню: хотя роман Мариэтты Шагинян и носит на деле наименование «Месс Менд», а вторая кинокартина озаглавлена «Знак Зорро». Дело в том, что испанское слово zorro («лисица») мало кому было знакомо; вот его и путали с термином зеро, т. е. «ноль», более известным.

«Наша страна», рубрика «Библиография», Буэнос-Айрес, 19 октября 2002 г., № 2719–2720, с. 5.

По закону отцов

Из двух повестей Ч. Айтматова190190
  Чингиз Торекулович Айтматов (1928–2008) – писатель, политический деятель. Народный писатель Киргизии. Писал на киргизском и русском языках.


[Закрыть], включенных в сборник «Пегий пес, бегущий краем моря» (Москва, 1977), первая, носящая то же имя, что и весь сборник, – очень хороша; в значительной степени потому, что она целиком свободна от мертвящей большевицкой пропаганды. Да она свободна и от всякой политики: в ней изображена жизнь гиляков в старые годы, до прямого и близкого контакта с европейской и в частности русской культурой.

Группа туземцев, выехавшая на лодке в море на охоту за нерпой, попадает в шторм, потом в туман, и много дней проводит без воды и пищи. В конце концов, все погибают, кроме мальчика, первый раз взятого на промысел, которого течение прибивает к берегу вблизи родной деревни.

История напоминает рассказы Джека Лондона, и представляет собою гимн мужеству и стойкости людей в борьбе со слепой стихией; причем их героизм обусловлен традициями предков, силою обычая, непреложными, раз навсегда установленными моральными правилами.

Отметим тоже такой разговор между жертвами бури: «Помнишь, как-то купцы приезжали на оленях, топоры меняли и разные вещи. Вот тот, Рыжий большой, говорил, что был в какой-то далекой стране великий человек, который пешком прошел по морю. Вот были такие люди». – «Значит, он очень великий человек, самый великий изо всех великих».

Вторая повесть, «Ранние журавли», хотя и не плоха, а много слабее. Казахские школьники-подростки, во время войны, впрягаются в каторжную работу по распашке полей в горах. Они тоже действуют, чтобы выжить и спасти свои семьи, – но все это как-то увязано с трудом на преступное, человекоубийственное советское государство. И это невольно расхолаживает…

«Наша страна», рубрика «Среди книг», Буэнос-Айрес, 25 июля 1987 г., № 1930, с. 3.

Еще об Айтматове

Киргиз Чингиз Айтматов, пишущий и на родном языке и по-русски, один из самых сейчас известных и популярных писателей в России. Успех его вполне заслужен, талант несомненен. Но можно в его творчестве различить как бы две струи. Это ясно заметно в сборнике его сочинений «Повести и рассказы» (Москва, 1970).

Когда он разоблачает советскую власть, его пером водит правда, придавая его руке неотразимую силу. Он как хлыстом бьет по гнусному режиму, который только и умеет испортить жизнь что человеку, что лошади, от которого овцы мрут, и природа гибнет, даже те, кто в него поверил, со временем убеждаются, что их обманули.

Когда же, будь то искрение, или, – скорее, – чтобы избегнуть репрессий и добиться публикации своих книг, Айтматов пытается привести какие-то оправдания или извинения проклятой большевицкой системе, сразу мы слышим скрип и скрежет, сразу прорываются в его голосе фальшивые ноты.

Например, несправедливо валить тяготы и ужасы существования в СССР на войну и немцев; и до, и после войны мало чем лучше было. Вот в повести «Прощай, Гульсары!» пастух Танабай пошел сразу после революции в партию, раскулачивал, подвел под ссылку родного брата; а потом почувствовал, будучи человеком прямым, ложь и притворство вокруг себя. А его старый приятель, парторг Чоро, думает про него: «Простак ты, ничему-то тебя жизнь не научила. Ничего-то ты не знаешь и не замечаешь. Каким был в молодости, таким и остался. Все бы тебе рубить сплеча. А времена-то уже не те. Теперь важнее всего – как сказать, при ком сказать, и чтобы слово в духе времени звучало, как у всех, не выделяясь, не спотыкаясь, а гладкое, как писаное было. Тогда все будет на месте». Нечего сказать, построили себе рай! Добились свободы и справедливости!

Танабая из партии вышибают. Чоро умирает, главным образом с тоски и от безнадежности. Это зарисовано вполне реалистически. Зато, когда уже совсем старый Танабай задумывает в партию вернуться, – про такое и читать тошно! Остается предположить, что он от дряхлости рехнулся.

И совершенно прав молодой чабан Бектай, говоря ему: «А таких, как ты, я не люблю. Это вы расшибались в доску. Все – ура, ура! А человеческой жизни и сами не видали, и нам житья не давали».

И в самом деле: в повседневной жизни кому хорошо? Таким как лесничий Орозкул из рассказа «Белый пароход», хищник, мошенник, тиран и садист в семье, а в работе – взяточник и браконьер. На него и ему подобных – управы нет.

С другой стороны, как доходит до сцен, вроде той, где жена выдает мужа-дезертира («Лицом к лицу») – стыдно за автора; словно бы он решил по-новому повторить историю Павлика Морозова!

По счастью, сходных положений у Айтматова сравнительно мало, и похоже, – чем дальше, то меньше встречается. В целом, он близок к писателям-деревенщикам, и, как и они, делает самое сейчас нужное и полезное: раскачивает и подрывает затянувшееся господство зла над нашею и его родною землей.

«Наша страна», рубрика «Среди книг», Буэнос-Айрес, 5 сентября 1987 г., № 1936, с. 4.

И. Друцэ. «Белая церковь» (Москва, 1988)

Пишущий по-русски молдаванин Ион Друцэ уже нам знаком как близкий по духу к школе деревенщиков (в частности, по сборнику пьес «Каса маре»). На этот раз он, однако, выступает в роли автора исторического романа – и превосходного! – из времен Екатерины Второй.

Сама великая императрица, ее фавориты Потемкин и Зубов выступают здесь на сцену и занимают много места; но гораздо более важную роль играет старец Паисий Величковский (1722-1794), настоятель Нямецкого монастыря у подножья Карпат.

Действие развертывается главным образом на фоне Молдавии, раздираемой войною между турками и русскими, в которой сочувствие населения целиком на стороне последних, с которыми его связывает общая с ними православная вера.

Трудно представить себе, что подобная книга издана под игом большевиков! Советского в ней даже самый настороженный взгляд ничего не уловит…

Наоборот, она пронизана религиозными мотивами, редкими теперь и на Западе, и воспевает величие Российской Империи в тонах самого искреннего патриотизма.

Наряду с историческими событиями, одной из существенных сюжетных линий является восстановление разрушенной церкви в деревне Салкуца на берегу Днестра.

В предисловии И. Дедков вполне справедливо сравнивает Друцэ с Федором Абрамовым191191
  Федор Александрович Абрамов (1920–1983) – писатель, публицист, литературовед. Один из наиболее известных представителей «деревенской прозы».


[Закрыть] и с Грантом Матевосяном; все трое, конечно, – подлинно народные писатели, хотя и отражают быт трех разных народов.

Он же сообщает нам следующие биографические данные: «Ион Пантелеевич Друцэ родился в 1928 году в Молдавии, в крестьянской семье. Учился в сельской школе, работал секретарем сельсовета, сотрудничал в газетах, стал журналистом, окончил высшие литературные курсы. Первая книга рассказов на молдавском языке вышла в 1963 году, первая книга на русском – 5 лет спустя… Роман “Белая церковь” – первый исторический роман писателя».

Процитируем, в заключение, еще один кусочек из того же предисловия: «Произнесем и это имя: Ион Друцэ. Но отзовемся на него и скажем прежде всего не о прекрасных восходах-закатах в воспетой им Сорокской степи, не о гудящих день и ночь телеграфных проводах, разносящих по степи тревогу, а о древнем шляхе народного оптимизма, на который этот писатель, как бы ни было трудно, всегда умел выбраться. Этот шлях пролегал и через Сорокскую степь, и через все остальные окрестные пространства, черезо всю жизнь. Но так ли просто было найти тропку, которая к нему выведет? И так ли беспечально и легко идти тем шляхом?»

«Наша страна», рубрика «Библиография», Буэнос-Айрес, 12 августа 1989 г., № 2036, с. 4.