Текст книги "Мифы о русской эмиграции. Литература русского зарубежья"

Мифы о русской эмиграции

До сравнительно недавнего времени дело обстояло просто. Советская печать об эмиграции, – первой, второй, потом и третей, – молчала или сообщала только плохое. Но это было не так уж и страшно: публика в СССР знала, что большевики лгут, читала между строк и отцеживала факты, которые все же в печати проскальзывали.

Теперь положение усложнилось. Тема стала модной, и о ней усиленно пишут то один, то другой подсоветский литератор. Причем, вроде бы они полны к нам сочувствия, не скупятся на добрые слова… но, увы; под их пером, поистине: «Все врут календари!». Получается в результате не информация, а вредная дезинформация. Тем более вредная, что в нее порядочные люди на территории несчастной Снегии могут и всерьез поверить.

Перечислим ряд фальшивых трафаретов, сперва о нашей, новой эмиграции, потом и о старой. Что до новейшей, – она, полагаем, сумеет защититься и сама.

Выработался прием о людях из второй волны чем-либо замечательных говорить так, будто они попали заграницу случайно и невольно, не могли вернуться на родину по не зависящим от них обстоятельствам и, упаси Боже, никогда ничего не делали, да и в мыслях не имели что-нибудь делать против советского строя и большевицкой партии. Если, на деле, они участвовали во Власовском движении, служили в РОА, энергично выступали, устно и письменно, против коммунизма, – на эту часть их биографий опускался непроницаемый покров.

Появилась теперь и другая еще тенденция, утверждать, что-де вторая эмиграция состояла из людей старшего возраста, выросших до революции и сохранивших потому старые идеи. Такая версия не держится на ногах! Среди нас были, и немало, даже глубокие старики и старухи, и, вообще, люди всякого возраста; но бесспорно, что основное ядро состояло из молодежи, преимущественно от 18 до 25 лет. Легко понять: его формировали бывшие военнопленные и остовцы, то есть – вывезенные в Германию на работу молодые ребята и девушки.

Антисоветский накал этого слоя, – все, кто помнит то время, могут подтвердить, – достигал необычайной силы: люди смертельно боялись принудительного возвращения в Советский Союз и отталкивались от него любыми средствами. Опять же, иначе и быть не могло: все те, кто хотел возврата, или хотя бы с колебанием допускал мысль о возврате, – подчинялись ялтинским приказам. Остались те, кто нашел возможность и ею воспользовался – уклониться от выдач: что являлось весьма трудной задачей! Но и таких набралось, по примерным подсчетам, до двух миллионов человек…

Еще один ложно освещаемый пункт: при перечислении лиц, проявивших сочувствие или, тем более, оказавших активную помощь по отношению ко второй волне, называются отчего-то вовсе не те имена: умалчивается о всерьез хлопотавших и работавших… а выдвигаются такие, которые к нам относились равнодушно, а то даже и враждебно!

Другая еще неправда, – можно догадаться от кого она исходит, – касается настроений сих обездоленных масс. Будто бы среди них монархисты представляли редчайшие исключения, а преобладающим чувством было сочувствие солидаристам.

Это совершенно не соответствует действительности. Будь так, не произошло бы того, что, например, «Наша Страна» оказалась с самого своего возникновения окрыленной именно сотрудниками, выделившимися из среды новой эмиграции, сотрудниками часто блестящими.

Вспомним Б. Ширяева[8]8
  Борис Николаевич Ширяев (1889–1959) – писатель, журналист. Участник Первой мировой войны, штабс-капитан. В 1922 был арестован, приговорен к смертной казни, которая была заменена заключением в Соловецкий лагерь особого назначения, затем ссылкой в Среднюю Азию. В 1932 был сослан в ссылку в Воронежскую область. Писать начал в лагерях и ссылках. Во время второй мировой войны жил в Ставрополе и на Северном Кавказе. Редактировал газеты «Ставропольское слово» и «Утро Кавказа». В 1944 работал в Казачьем стане на севере Италии. По окончании войны остался в Италии, в лагерях для Ди-Пи (перемещенных лиц). Написал несколько книг, включая получившие широкую известность воспоминания о Соловецком лагере «Неугасимая лампада». Сотрудничал в газетах «Наша страна» (Буэнос-Айрес), «Знамя России» (Нью-Йорк), журналах «Возрождение» (Париж), «Грани» (Франкфурт-на-Майне) и др.


[Закрыть], Л. Норд[9]9
  Лидия Норд (Оленич-Гнененко, в замужестве Бакалова, затем Загорская Ольга Алексеевна; 1907–1967) – писательница. Дочь полковника гвардии. Жена сослуживца М. Тухачевского. После ареста мужа была сослана на Дальний Восток, затем сумела вернуться в Ленинград. Во время войны была военным корреспондентом, после ранения попала в плен. Вступила в Русскую Освободительную Армию генерала А. Власова и была направлена в Италию ответственным секретарем газеты РОА «Доброволец». После войны жила в Великобритании. Печаталась в газетах «Наша страна» (Буэнос-Айрес), «Русская мысль» (Париж), «Новое русское слово» (Нью-Йорк), журналах «Часовой» (Брюссель), «Возрождение» (Париж), работала в Русской службе Би-Би-Си, активная участница культурной и общественной жизни русской эмиграции в Великобритании. Автор книг «Маршал М. И. Тухачевский» (1948, Париж), «Инженеры человеческих душ» (1954, Буэнос-Айрес), «Из блокнота советской журналистки» (1958, Буэнос-Айрес), повести «Офелия» (напечатана в 1956 в журнале «Возрождение», Париж).


[Закрыть], Б. Башилова[10]10
  Борис Башилов (наст. имя Юркевич Борис Платонович; 1908–1970) – писатель, журналист, общественный деятель. Начал печататься с 1924. Во время войны попал в плен под Вязьмой в октябре 1941. Воевал в рядах бригады Б. В. Каминского, служил в звании капитана РОА. После войны оказался в репатриационном лагере для военнопленных в американской оккупационной зоне Платтлинг, затем в лагере для перемещенных лиц Менхегоф близ Касселя в Германии. После окончания войны жил в Мюнхене, где под фамилией Тамарцев опубликовал исторические повести «В моря и земли неведомые», «Юность Колумба российского» и «Необычайная жизнь и приключения Аристарха Орлова». Основал издательство «Юность», издававшего детскую литературу. Принимал участие в деятельности Народно-трудового союза (НТС), работал секретарем издательства «Посев». В 1948 порвал с НТС и переехал в Аргентину. Состоял членом Суворовского союза. В 50-х принимал активное участие в работе Российского Имперского Союза-Ордена. Публиковал свои произведения в газетах «Наша страна» (Буэнос-Айрес), «Знамя России» (Нью-Йорк), журналах «Владимирский вестник» (Сан-Пауло) и «Жар-Птица» (Сан-Франциско). В 50-60-х написал девять книг «Истории русского масонства», изданные в собственном издательстве «Русь», издавал монархический журнал «Былое и грядущее».


[Закрыть], Н. Кусакова[11]11
  Николай Кусаков (наст. имя Чурилов Николай Петрович; 1909–1997) – журналист. Жил в Аргентине. Соредактор газеты «Суворовец», долголетний сотрудник газеты «Наша страна» (Буэнос-Айрес), сотрудник Российского Имперского Союза-Ордена.


[Закрыть], М. Бойкова[12]12
  Михаил Матвеевич Бойков (1911–1961) – журналист, писатель. В 30-е работал в Пятигорске корреспондентом газет «Утро Кавказа» и «Молодой ленинец», в 1937 был арестован и содержался в ставропольской внутренней тюрьме НКВД. Во время оккупации работал в газете «Русская правда» («Ставропольское слово», «Утро Кавказа»). После войны переехал в Италию, а в 1948 в Аргентину. Работал в русских эмигрантских издательствах и организациях, библиотекарем в Доме Русских Белых, а также корректором издательства «Сеятель» и редактором приложения к газете «Новое слово» «Смех. Газета сатиры и юмора». Многолетний сотрудник газеты «Наша страна» (Буэнос-Айрес). Печатался в газете «Новое слово» (Буэнос-Айрес), журналах «Православное слово» и «Сеятель» (Буэнос-Айрес). Автор книг «Горные братья» (1943), «Партизаны холодной войны» (Буэнос-Айрес, 1955), «Рука майора Громова» (Буэнос-Айрес, 1956), «Бродячие мертвецы» (Буэнос-Айрес, 1956), «Люди Советской тюрьмы» (Буэнос-Айрес, 1957), «Сокровище сердец» (Нью-Йорк, 1953). Был отравлен во время встречи со знакомым из СССР, о чем успел оставить предсмертную записку.


[Закрыть], В. Богдан[13]13
  Валентина Алексеевна Богдан (1911-?) – инженер, писатель. В эмиграции с 1943. Жила в Великобритании. Автор книг «Студенты первой пятилетки» (Буэнос-Айрес, 1973) и «Мимикрия в СССР» (Франкфурт-на-Майне, 1981).


[Закрыть], – и список можно бы далеко продолжить.

Такие же сотрудники отыскались и у Н. Н. Чухнова[14]14
  Николай Николаевич Чухнов (1897–1978) – журналист, издатель, общественно-политический деятель. Корнет, участник Белого движения. С 1920 в эмиграции в Сербии. Председатель Союза русской молодежи. В 1924–1926 – издатель газеты «Наше будущее» (Белград), в 1926–1927 – главный редактор еженедельника «Словен» (Белград). После окончания войны жил под Мюнхеном в лагере «перемещенных лиц». В 1947 вошел в состав инициативной группы по возрождению монархического движения в Зарубежье. С 1947 был Генеральным секретарем Представительства Высшего Монархического Совета (ВМС) на Германию и Австрию. В 1949 переехал в Америку, поселился в Нью-Йорке. В 1949 основал и был редактором-издателем монархического общественно-политического журнала «Знамя России». Был членом Главного управления Российского Общемонархического Объединения (ГУ РОМО) в Северной Америке, с 1953 стал его председателем. Автор книги «В смятенные годы» (Нью-Йорк, 1967).


[Закрыть], выпускавшего, сперва в Германии, потом в США, монархический журнал, несколько раз менявший название (под нажимом американцев): «Огни», «На переломе», «Знамя России».

Все монархические организации Зарубежья получили мощный толчок от прилива свежих сил в годы непосредственно после Второй мировой войны.

То, почему политические организации за границей, вообще, постоянно толклись на месте, спорили между собой, распадались, – есть уже вовсе иной вопрос, коего мы здесь затрагивать не будем.

В изображении старой эмиграции, нынешние ее подсоветские бытописатели впадают в другие, не менее лживые клише.

Прежде всего они, как правило, не в состоянии сдержать симпатии к движениям, как сменовеховцы и совпатриоты, ошибочно (по наивности или с умыслом?) принимая их за друзей России.

Но те отнюдь не были друзьями России или русского народа: они были друзьями и сообщниками большевизма, и притом в его самой гнусной, сталинской форме!

Персонажи, как Эфрон[15]15
  Сергей Яковлевич Эфрон (1893–1941) – писатель, поэт. Муж М. И. Цветаевой.


[Закрыть], – их нашлось множество, – занимались шпионской работой в контакте с чекистами за плату или из чистого энтузиазма; впрочем, обычно то и другое у них соединялось. Они всячески содействовали истреблению советских перебежчиков, а позже – всех беглецов из сталинского ада; они делали все, что могли, дабы заглушить правду о творящемся на родине, дабы укрепить розовые иллюзии Запада и не дать ему очухаться и понять сущность большевизма.

Допустимо ли их принимать за друзей народа, нестерпимо страдавшего под игом НКВД и кровавого кремлевского деспота? Полагаем, – они были самые худшие враги этого народа! С изумлением читаешь теперь под пером новоявленных борзописцев похвалы митрополиту Евлогию, стремившемуся подчинить эмигрантскую Церковь Советам, ездившему на прием к советскому послу Богомолову вместе со всякого рода Милюковыми[16]16
  Павел Николаевич Милюков (1859–1943) – политический деятель, историк и публицист. Лидер конституционно-демократической партии. Член «Прогрессивного блока» Государственной Думы, критиковавшего царское правительство и требовавшего создания правительства, подотчетного парламенту. Выдвигал обвинения непосредственно против царской семьи и ее окружения. В 1917 г. министр иностранных дел Временного правительства. С 1918 г. в эмиграции во Франции. Разработал «новую тактику», отвергавшую как продолжение вооруженной борьбы внутри России, так и иностранную интервенцию. Возглавлял Союз русских писателей и журналистов в Париже, редактировал газету «Последние новости» и журнал «Русские записки».


[Закрыть] и прочими февралистами.

Далее, – вообще, рисуется нереальная, фиктивная и фантастическая картина быта эмиграции, особенно во Франции (которой почему-то больше всего пока в СССР и занимаются). Нам рассказывают сказки о левой, «либеральной» интеллигенции, которую якобы травили и преследовали злые реакционеры… В реальности, именно левые, наследники Февраля, сумели с самого начала взнуздать беженскую стихию, подавляющим большинством в тот момент монархически настроенную. В их руках оказались деньги и связи, их поддерживали и с ними считались иностранные специалисты, масоны, в конечном счете те, кто делал погоду в Европе и в Америке. Они управляли печатью, благотворительностью, занимали посты в административных учреждениях, ведавших делами русской эмиграции. Так оно было в промежуток между двумя войнами, так осталось и после Второй мировой войны. А если сейчас что и изменилось, – то только в виде общего упадка эмиграции.

Проглядывая сочинения нынешних советских специалистов, видишь (иногда угадываешь, а иногда они и сами открыто заявляют), что в роли их информаторов всегда выступают одни и те же лица, из узкого круга (их бы легко и поименно пересчитать): обломки Февраля, часто уже во втором поколении.

Отметим, что культурный уровень и способности у них куда пониже, чем были у их предшественников.

До той части эмиграции, монархической и патриотической, которая всегда боролась за освобождение и возрождение России, которая и сейчас хотела бы и могла бы данному возрождению содействовать, – приезжающие из СССР писатели и журналисты (даже правого направления) по не совсем понятным причинам, почти никогда не добираются.

А жаль: именно с нами они могли бы найти общий язык. Любовь к отечеству, желание ему счастья, мечта, что бы оно нашло верный путь для выхода из нынешнего мрака и страдания, – у них и у нас одинаковые.

Те силы, которые (надо признать, очень ловко!) нас разъединяют, служат делу Зла; но не всякий сумеет разглядеть их подлинный лик за маской, которой их черты завуалированы.

«Наша страна» (Буэнос-Айрес), 27 февраля 1993, № 2221, с. 1.

Непризнанное поколение

Когда меня спрашивают: как я попал на Запад, я обычно отвечаю: «Отступил с оружием в руках».

Фронта против большевиков больше не было, а оружие… У нас оставалось свободное слово, устное и письменное.

Я работал в журнале Мельгунова[17]17
  Сергей Петрович Мельгунов (1880–1956) – историк, журналист, издатель, политический деятель. Один из создателей партии народных социалистов, руководитель «Союза возрождения России». В эмиграции с 1922, жил в Париже. Издавал журналы «На чужой стороне», «Голос Минувшего на чужой стороне», «Борьба за Россию». Автор публикаций по истории русской революции, гражданской войны. После Второй мировой войны издавал журналы «Свободный голос», «Российский демократ». В 1950–1954 редактор журнала «Возрождение». Председатель «Союза борьбы за свободу России», а также координационного центра антибольшевистской борьбы.


[Закрыть]; журнал, которого так боялся советский посол Богомолов, требовавший от французов его закрытия (те и закрывали; а он потом издавался под новым именем). И позже – в журнале Ефимовского[18]18
  Евгений Амвросиевич Ефимовский (1885–1964) – публицист, издатель, адвокат, общественно-политический деятель. Окончил юридический и исторический факультеты Московского университета, Александровское военное училище. Участник Первой мировой и гражданской войн. С 1919 в эмиграции, жил в Праге, Берлине и Париже. Активно участвовал в деятельности монархических организаций. Редактировал парижские газеты «Русская газета», «Родина», «Грядущая Россия», журналы «Театр и жизнь» и «Русский путь»; сотрудничал в газете «Русское воскресение» и журнале «Возрождение».


[Закрыть] (первоначально печатавшемся на пишущей машинке). Его, Ефимовского, Б. Носик[19]19
  Борис Михайлович Носик (1931–2015) – журналист, писатель, переводчик. С 1982 жил во Франции. Автор книг о русской эмиграции в Париже, путеводителей по Франции.


[Закрыть] в своей книге о «погосте русской эмиграции» изобразил почему-то чуть ли не советским патриотом. А это был, как равно и Мельгунов, один из самых смелых борцов против коммунизма в тяжелое, смутное время. Мельгунов действовал под знаменем народного социализма, Ефимовский под флагом конституционной монархии; но оба были рыцарями свободы против рабства, правды против лжи.

В те страшные дни на Западе полагалось любить коммунистов и наипаче «доброго дядю Джо».

А нам, врагам советского государства, просто не полагалось существовать. Нам объявляли, как римляне первохристианам: «Non licet vos esse»[20]20
  Не должно вам быть (лат.).


[Закрыть].

Мы, бывшие советские граждане, подлежали, согласно ялтинским договорам, выдаче, означавшей для нас смерть – вполне бесполезную, в молчании и мраке. Имена погибших тогда никто не помнит, и их не называют. Кроме редких случаев ярких личностей, как расстрелянный в красном концлагере Николай Давиденков[21]21
  Николай Сергеевич Давиденков (1916–1950) – журналист, публицист. Учился на биологическом факультете Ленинградского университета. Был арестован по делу «Ленинградской студенческой терористической организации», осужден на 8 лет лагерей, однако приговор не был утвержден, и его участники были оправданы. В 1941 попал в плен, позднее вступил в РОА. В 1944 находился в Казачьем стане в Италии, был коррепондентом газеты «Казачья лава». В 1945 вместе с казаками в Лиенце был выдан англичанами советским властям, осужден на 10 лет лагерей и этапирован в Сибирь. В 1950 был расстрелян по статье «За измену Родине».


[Закрыть], попавший на страницы «Архипелага Гулаг».

С возмущением читаешь у позднейших советских и постсоветских туристов презрительные отзывы о нас, эмигрантах второй волны: «Они чего-то боялись, зачем-то скрывались».

Очень было чего бояться, и серьезная причина была скрываться! То есть, каждому приходилось найти предлоги (обычно ложные) для избежания выдачи.

Многие из наших были морально раздавлены ужасом того периода и навсегда отошли от активного сопротивления наступающему напору красного фашизма. Ну, о себе с гордостью вспоминаю отзыв обо мне одной эмигрантской дамы, когда ее спросили, не испугаюсь ли я встретиться с кем-то из известных староэмигрантских антикоммунистов: «Он такой, что ничего не боится!».

Так я стал журналистом, каковым остаюсь по сегодняшний день; и всегда мое перо было инструментом войны против коммунизма в любой его форме и во всех его проявлениях.

Наша борьба стала легче в период «холодной войны». Увы, ненамного! Вместо войны против большевизма, Запад старался превратить ее в войну с русским народом.

А там всякие разрядки и примирения… В одну из них, когда Хрущев прибыл в Париж, я удостоился некоторого признания своих заслуг со стороны французского правительства, отправившего меня на Корсику. А там из русской эмиграции побывало человек 10 (в большинстве – солидаристы).

Так или иначе, начиная с первых дней после Второй Мировой, в Европе и Америке (а потом и в Австралии, и на Дальнем Востоке) возникала антикоммунистическая русская пресса, в том числе монархическая.

Монархисты в основном постепенно группировались вокруг двух органов, «Наша Страна» в Аргентине и «Знамя России» в США (я активно участвовал в обоих).

Об этом и сейчас не жалею. Если бы надо было бы начинать с начала – повторил бы. Если бы хватило мужества…

Но тогда, в минуты, когда оно оказалось необходимым, оно, слава Богу, у меня нашлось.

Как и у моих товарищей по несчастью, которых с гордостью могу назвать коллегами по «Нашей Стране», и которых, увы, уже нет на свете: Бориса Ширяева, Бориса Башилова, Лидии Норд и многих других.

«Наша страна» (Буэнос-Айрес), 12 января 2008, № 2835, с. 6.

В послевоенном Париже

Париж, куда я попал в 1945 году, это был Париж жуткой эпохи Libération. Французы свирепо уничтожали своих, обвиняемых в сотрудничестве с немцами (часто ложно и несправедливо). Мы, новые эмигранты, согласно ялтинским соглашениям, подлежали поголовной выдаче. К чести французских чиновников, им (кроме коммунистов) подобные преследования претили. Они требовали бумажки, доказывающей, что человек не является бывшим советским подданным; но очень-то разбираться в ее качестве они и не умели, и не слишком хотели.

Поэтому подсоветских не было. За исключением не слишком многих, кто сам желал вернуться на родину, или был неспособен справиться с трудностями (все же не малыми). В остальном, мы все стали турками, поляками, западными белорусами или украинцами, на худой конец старыми эмигрантами. Вот почему все статистические исследования о числе людей, не согласившихся возвращаться домой, неизбежно фальшивы и не соответствуют никакой реальности.

Итак, официальные власти были для нас относительно не худшей угрозой. Страшно было другое. Франция, в силу союза с СССР, предоставила советским миссиям вылавливать и безнаказанно хватать всех, кого оные уличали или подозревали в том, что те жили до начала войны на территории, где царствовал Сталин и аггелы его.

Пойманные попадали в страшный лагерь Борегар под Парижем, и оттуда спасения уже не было.

Опять же, большевикам заниматься охотой на изменников (какими они всех нас считали) оказывалось не столь уж легко: Франция оборачивалась для них непролазными джунглями.

Но тут у них нашлись верные, ретивые помощники, в лице новоявленных советских патриотов из первой эмиграции. Сии иуды старались не за страх, а за совесть – и не даром: им, в советском посольстве за каждого уловленного по их доносу платили крупную сумму.

В семье не без урода. Позорное, черное время для белой эмиграции был этот период: на поверхность всплыло все самое скверное, что в ней имелось… Происходило (как формулировали антикоммунисты) хождение из Голгофы в Каноссу, иначе говоря, явка достаточно крупных эмигрантских деятелей с повинной в советское посольство. Ходили, в том числе, митрополит Евлогий, философ Бердяев[22]22
  Николай Александрович Бердяев (1874–1948) – религиозный и политический философ, представитель экзистенциализма и персонализма. Один из организаторов Союза освобождения (1903–1904). Принимал участие в деятельности Религиозно-философского общества в Москве. В 1922 на «философском пароходе» покинул советскую Россию, жил в Берлине, в 1924 переехал во Францию. Принимал участие в работе Русского студенческого христианского движения (РСХД), был редактором журнала религиозной мысли «Путь». В 1946 получил советское гражданство.


[Закрыть], даже Бунин (который, впрочем, быстро одумался).

Помню толпу, сгрудившуюся вокруг посольства на улице Гренелль, где ренегатам выдавали красные паспорта. Сборище, однако было разнородным: многие пришли из любопытства.

Пошел и я. Сперва в человеческой куче, а потом даже взобравшись на цоколь фонарного столба, я этой публике кое-что рассказал о жизни в большевицком раю. У меня обнаружился союзник, до того мне незнакомый молодой латыш Петерс (позже он участвовал в различных антикоммунистических акциях русской эмиграции). Положение наше было небезопасное. Но враги ничего не решились сделать: главным образом потому, что состав присутствовавших был, как я говорил выше, разнообразный; так что применять методы физического воздействия не представлялось удобным. Даже проследить нас не сумели.

Для меня тогда дело обстояло ясно: раз нельзя больше против большевиков бороться с оружием в руках, – надо бороться с трибуны и в печати.

Русская печать-то пребывала в Париже в руках все тех же совпатриотов; они издавали несколько газет, – «Русские Новости», «Советский Гражданин», даже юмористическую газету «Честный Слон». А антикоммунистическую прессу представлял только крайне скромный по размерам журнал народного социалиста С. П. Мельгунова «Свободный Голос» (впрочем, название многократно менялось: по представлению советского посла Богомолова журнал закрывали… но не запрещали выпускать другой, под новым наименованием). Я там участвовал с первых же номеров. Потом перешел в журнал конституционного монархиста Е. А. Ефимовского «Русский Путь» (издававшегося… на пишущей машинке!).

Этого, конечно, было мало. Но в Германии, в лагере Шлейсгейм, действовал H. Н. Чухнов, выходил журнал (тоже не раз менявший название) «Знамя России», позже перекочевавший в США. В Нью-Йорке существовала газета «Россия» под редакцией Н. П. Рыбакова[23]23
  Николай Павлович Рыбаков (1890–1963) – издатель, журналист. Участник Белого движения на Востоке России, Участник Первой мировой и гражданской войн. С 1922 в эмиграции, жил в США, в Нью-Йорке. Издатель газеты «Россия», а также журнала «Russia» (на английском языке).


[Закрыть]. Но гораздо ближе них моему сердцу оказалась газета в Аргентине «Вестник» под редакцией В. В. Шапкина[24]24
  Владимир Васильевич Шапкин (1888–1967) – издатель. Казак Богоявленской станицы войска Донского. Окончил Новочеркасское военное училище и Московский археологический институт в Москве. Полковник. Участник Первой мировой и гражданской войн. Член Войскового круга и министр земледелия на Дону. В эмиграции с 1919. Переехал в Аргентину в 1930-х. Основал там Донскую станицу имени П. Н. Краснова и был ее атаманом. Один из основателей и издателей «Русской газеты», «Вестника» (Буэнос-Айрес).


[Закрыть].

Кто-то из старых эмигрантов сообщил мне адрес И. Л. Солоневича, где-то в лагере в Германии. Причем предостерегал меня, что у него-де дурной характер, и он может мне ответить грубостями. Я написал; и ответ получил отнюдь не грубый. Солоневич говорил, что скоро переезжает в Аргентину, будет там выпускать газету, и приглашал меня в сотрудники.

Так и произошло. И дальше, хотя мы во многом расходились во мнениях (в частности, я никогда не разделял его отрицательного отношения ко дворянству и к петербургскому периоду истории России), он мое сотрудничество, видимо, ценил, и у меня с ним конфликтов не возникало.

В Париже дела постепенно изменились. Большевики зарвались со скандальным похищением студента Лапчинского, оказавшего яростное сопротивление. Работе их репатриационных миссий был, в конце концов, положен конец; лагерь в Борегаре закрыт. Дышать стало легче…

Надо сказать, что жизнь на Западе в тот момент отнюдь не поражала роскошью (как потом она открывалась эмигрантам третьей волны): все продукты выдавались по карточкам; молоко, например, только при предъявлении врачебной справки. Хлеб некоторое время продавали только маисовый, желтый по цвету и препротивный на вкус.

Но мы искали не материальных благ, а свободы. Увы! Ее мы не нашли… Страшные выдачи шли по всей Европе, в Италии, в Германии… Многие из наших остались навсегда морально сломленными, и не в силах бороться дальше.

Но обо всем этом в двух словах, на двух-трех страницах, не расскажешь… И многое останется неизвестным ни потомкам, ни будущим – уже теперешним – исследователям.

Мой собственный архив, плод многолетней работы, врагам удалось недавно уничтожить. По памяти же, даже если бы я и хотел, мало что можно восстановить.

«Наша страна» (Буэнос-Айрес), 21 ноября 1998, № 2519–2520, с. 3.

Книги о России на французском книжном рынке

Среди книг о России, пользующихся в последнее время популярностью во Франции, надо в первую очередь назвать «Я выбрал свободу» Кравченко[25]25
  Виктор Андреевич Кравченко (1905–1966), невозвращенец, автор известной книги «Я выбрал свободу», описывающей коллективизацию и голод в СССР. С 1943 жил в Нью-Йорке. В 1949 в Париже выиграл шумный «процесс Кравченко», иск о клевете против французской коммунистической газеты «Les Lettres françaises». В 1966 погиб при подозрительных обстоятельствах (официально его смерть считается самоубийством).


[Закрыть]. Такой же успех она, впрочем, имеет и в других странах. Наши знакомые, побывавшие недавно в Англии, рассказывают, что там ее можно найти в каждом доме. Во Франции русские наталкиваются на эту книгу даже в самой глухой провинции.

Интерес данного в ней материала и мастерство изложения делают книгу мощным оружием пропаганды, производящим на иностранцев сильнейшее впечатление. Недавно мы слышали из уст одной интеллигентной француженки: «Я ничего не знала о России, пока не прочла Кравченко». Было бы и несправедливостью отрицать за автором «Я выбрал свободу» серьезную заслугу перед русским народом.

реалист, то тут мы имеем дело с мистиком. Действительно, книга Корякова исполнена живым религиозным чувством, приводящим автора подчас на грань суеверия. Заметна во всем рука опытного, талантливого журналиста; многие места трогательны, и думается, что они могли быть написаны только добрым отзывчивым и порядочным человеком. Таков эпизод «Ленхен», где описывается, как автор защищал от насилия и унижения одну немецкую девушку в обстановке советской оккупации.

Тем более тяжело и неприятно встретить в той же вещи озлобленные и несправедливые страницы, направленные против власовцев и новой эмиграции. Как много выиграла бы книга, если бы из нее удалить подобные отрывки!

Раздирающую историю Дуньки, советской девушки, не желавшей возвращаться домой и силой захваченной чекистами («Она отбивалась, как тигрица», пишет Коряков), автор дает с каким-то странным, садистическим удовольствием. Почему у того, кто так братски заботился о Ленхен, никакого милосердия не нашлось в сердце для Дуньки, в жилах которой течет наша родная русская кровь?

Я не мог удержаться от возражений по этому поводу, так как здесь, на улицах Парижа, мне, как и другим, так часто приходится встречать подобных Дунек – бедных русских девушек, у которых большевизм отнял все, не только отцов и братьев, погибших, когда в концлагере, когда на поле боя за сталинские завоевания, не только человеческую жизнь, но даже устои и воспитание. Но каждый раз, когда имеешь терпение ближе вглядеться в судьбу такой беглянки, для которой все слилось в протесте, дли которой все лучше, чем большевицкое рабство, находишь в ней, сквозь всю внешнюю грубость и простоту, говоря словами Некрасова: «Золото, золото – сердце народное».

Не удивительно, что иностранец, никогда не изведавший их доли, часто не может их понять и смотрит на них с презрением… Но как Коряков, сам сын того же великого народа, сам знающий большевизм, сам «выбравший свободу», не видит в них сестер? Или ему кажется, что его случай – исключение, а все остальные новые эмигранты – низший сорт?

Все это – молвит без обиды; я очень высоко ставлю творчество Корякова и его идеологию; но видно, что он еще ищет себя и во многом не нашел настоящей точки зрения.

Третья книга, о которой нельзя не упомянуть, носит название «Я выбрал виселицу» и, якобы, написана со слов самого генерала Власова хорошо знавшим его человеком. Но для каждого, знакомого с Власовским движением, с первых же строк делается ясно, что это – просто грубый подлог, исходящий из советских кругов. Это доказывают многочисленные анахронизмы (то и дело различные действия приписываются лицам в такое время и в таком месте, когда это физически было невозможно), но еще более утрированное стремление доказать, что все дело Власова было с самого начала – «и глупостью, и изменой». Иностранцев, совершенно неосведомленных о фактах, это «произведение» может порою ввести в заблуждение; всякий русский антибольшевик с презрением отбросит эту фальшивку; легко понять, кто и зачем ее сфабриковал! Характерно, что книга издана большим тиражом и по довольно дешевой цене.

Скажу несколько слов еще об одном литературном событии. Весь русский Париж возмущен рядом статей известного французского писателя Франсуа Мориака[26]26
  Франсуа Мориак (1885–1970) – французский писатель, один из самых крупных католических писателей XX века, лауреат Нобелевской премии по литературе.


[Закрыть], опубликованных в «Фигаро», в которых он настойчиво проводит идейку, что, мол, беда не в коммунизме, а в русской нации, что большевизм продолжает дело русских Царей, и т. п., и т. п., повторяя все те тошнотворные благоглупости о России, в каких испокон века изощряются ее враги.

Мориак – воплощение идиотизма известной части французских «правых». Для них ксенофобия, бессмысленная ненависть к иностранному вообще, заслоняет лик действительного врага – мирового коммунизма – и мешать им видеть настоящих союзников – угнетенные большевизмом народы.

«Россия» (Нью-Йорк), 26 февраля 1948, № 3821, с. 3–4.