Текст книги "Сияющий Алтай. Горы, люди, приключения"

По Теректинскому хребту

(Теректинский хребет, реки Теректа, Верхняя и Нижняя Команда, Кочек, озеро Солонешный, генеральская охота, Белуха)

Теректинский хребет и Катунь

Пробежав всю распахнутую вширь Уймонскую долину, миновав большие села Усть-Кокса, Верхний и Нижний Уймон, быстрая и полноводная Катунь вступает в один за другим величественные каменные прижимы, слева и справа по ее течению, близ которых с обеих сторон в нее впадают горные речки. Одни притоки прибывают в Катунь с вершин зеленого и крутобокого Теректинского хребта – они соединяются с Катунью по левому берегу. А речки, берущие свое начало с ледников темного, скалистого и всегда снежного Катунского хребта, впадают в нее по правому. Справа несутся с ледников Белухи, ворочая придонные глыбы, белые, как молоко, Кучерла (с солонцами) и Аккем (белая вода). Слева вливаются в изумрудную катунскую воду прозрачные и холодные речки Чендек (правильное место, так называется и деревня в устье), Верхняя и Нижняя Катанда (гривастая гора), Тюнгур (шаманский бубен), Тургунда. Ближе к месту впадения в нее спустившегося сюда с далекого Укока мощного Аргута Катунь формирует широкую дугу на все 180 градусов, чтобы сменить свое направление с юго-восточного на северное и окончательно взять курс на Чемал, Майму и Бийск, где она сольется с Бией, дав начало могучей Оби.

Путешествие по Теректинскому хребту

Делая этот свой широкий разворот, обозначенный на карте идущей вдоль левого берега и давно уже несуществующей автомобильной дорогой Тюнгур – Иня, Катунь огибает юго-восточную оконечность величественного Теректинского хребта (теректа – тополиная гора), одного из главных горных хребтов Алтая.

Теректинский хребет, в отличие от излюбленных туристами Катунского и Северо-Чуйского, дедовская вотчина почти только местных жителей: пастухов, лесников и маралозаводчиков. Его покрытые лесом и туманами склоны и вершины остаются скрытыми от глаз многочисленных гостей Алтая. Между тем Теректинский хребет полон первозданной красоты и таит в себе немало открытий и тайн. Это отличное место для отдыха и путешествий и тем более ценное, что предстает перед гостями малолюдным и диким…

Если Катунский хребет с его отвесными скалами, каменистыми кручами, вечными ледниками, острыми снежными вершинами, грохотом водопадов и круто падающих рек звучит и скрежещет как жесткий металлический рок, то Теректинский хребет – это совсем иная музыка гор. Мне слышится долгий протяжный и печальный сибирский блюз, с простыми медленными риффами и низкими глубокими басами. Его вершины, уходящие вверх на 2,5–3 км, округлы и плавны, как плавны и изгибы соединяющих их широких седел и перевалов. На привольной спине хребта плещутся сотни небольших голубых и изумрудных озер, хранятся огромные запасы влаги в бездонных и студеных высокогорных болотах, из которых сочатся бесчисленные прозрачные ручьи и речки, щедро питающие Катунь и ее притоки.

Если смотреть на Теректинский хребет из древней Уймонской долины, то ясно увидишь всю структуру его величественных южных склонов. Прямо от подножия гор начинаются и идут вдаль и вверх лиственничные и смешанные леса, перемежаясь с безлесыми ребрами каменистых отрогов. В массивное тело хребта врезаются глубокие извилистые ущелья, взбирающиеся сначала полого, потом – все круче и круче наверх, к его спине. Из степи хорошо видна верхняя граница леса, проходящая на высоте около двух километров. Выше леса растет пояс карликовой березы и располагается зона высокогорных лугов и тундры. А еще выше выделяются на фоне неба округлые и голые каменистые вершины, часто затянутые облаками. Там в глубине ущелий, по дну которых бегут быстрые и чистые речки Теректа, Кастахта (гора, похожая на наконечник стрелы), Чендек, Верхняя и Нижняя Катанда, Тюнгур и Тургунда, расположены главные хозяйственные активы жителей одноименных деревень (Теректа, Катанда, Чендек, Тюнгур) – горные пастбища, покосы и пастушеские стоянки.

Обычно немногие туристические группы, решившие пройти по Теректинскому хребту пешком или проехать на конях, просто накоротке пересекают его поперек со стороны Чуйского тракта, чтобы попасть в Уймонскую долину. Или же, наоборот, перебираются через хребет из Умонской долины в район Ело или Каракола, совершая короткий прямой поход в три-четыре дня. Или производят небольшую петлю вокруг двух-трех округлых вершин, возвращаясь к исходной точке пути. Мы же решили, и, видимо, первыми за многие десятилетия, проехать на конях большую часть хребта вдоль его волнистого гребня у самых вершин, сначала поднявшись на хребет по реке Черная Теректа и в конце пути спустившись с вершин хребта к Катуни далеко к юго-востоку по южному окончанию массива, по ущельям рек Тургунда и Деты-Качок. Весь наш путь занял 11 дней, и прошли-проехали мы по вершинам Теректинского хребта в общей сложности более 150 км. Таким образом мы детально изучили примерно две трети от всей протяжности Теректинского хребта, т. е. всю его центральную и юго-восточную, самую высокую часть (максимальная высота хребта – 2927 м).

Проводники из Катанды Иван и Андрей

Оба наших проводника, Иван и Андрей, родом из крупного и старинного русского и казачьего села Катанда, расположенного на левом берегу Катуни. С ними выехала наша группа в составе семи человек, всего девять человек и девять лошадей. Палатки, еда, посуда, спальники – обычное снаряжение для конных горных походов, все было взято с собой на весь путь. За 11 дней дороги в горах мы практически ни разу не спускались ниже высоты 2000 м. День за днем мы забирались все выше, по мере того как плавно поднимался вверх к юго-востоку сам Теректинский хребет. Днем наверху было тепло и даже жарко, а ночами температура падала почти до нуля и даже пару раз ниже точки замерзания воды. Теплые зимние спальники в нашем июльско-августовском походе по высокогорью Алтая оказались нелишними.

Ни Андрей, ни Иван, наши добрые и общительные проводники, хоть и были местными жителями и опытными таежниками, всей точной дороги по хребту не знали, ведь маршрут наш был необычным. Ни местные, ни туристы такими маршрутами вдоль всего хребта по его верхам никогда не ездят и не ходят. Ведь им это попросту ни к чему. Обычно местные пастухи пасут или перегоняют скот с одной стороны хребта на другую, поперек него, или пасут свои стада и отары на одних и тех же давно заведенных стоянках. Охотятся они также поблизости от своих сел. А вот траверс всего хребта, на всем его протяжении, никому обычно не интересен. Что-то про предстоящую дорогу рассказал и показал по карте отец Ивана Николай, хорошо знающий эти горы, исходивший их когда-то вдоль и поперек со своим отцом, дедом Ивана. Сам молодой Иван неплохо знал ближнюю – катандинскую – сторону и прилегающие к ней окрестности. Андрей же, старший проводник, лет на десять взрослее Ивана, заядлый охотник и любитель полазить по местным горам, был в молодости почти что всюду, но много лет тому назад. Оттого и он уже не помнил точно дальние верхние тропы. Поэтому ехали мы нередко совершенно наугад, по наитию, держа скорее направление, чем дорогу, а в последний день заплутали под сильным дождем в облаках и тумане, накрывших горы, по крутым и мокрым травянистым склонам, в своем завершающем головокружительном спуске к Катуни.

В тот последний день похода Андрею, нашей главной надежде и старшему из наших проводников, было очень скверно. Накануне, на последней перед итоговым спуском стоянке в верховьях речки Тургунды, все немного расслабились, выпив по нескольку рюмок охлажденной в ручье водки, под ароматный и густой борщ, сваренный на костре в закопченном котелке. Андрей, однако, не остановился на этом и добавил перед сном к борщу и водке целую упаковку обезболивающего, кажется анальгина. Вроде как у него разболелся зуб. Он взял и проглотил после водки десяток таблеток. И завалился спать в палатку.

Андрей из Катанды (фото В. Рыжкова, 2012 г.)

Смесь водки и анальгина дала сильный эффект, и наутро его глаза были малоподвижными и мутными, смотрели в разные стороны, а ноги на крутых склонах заметно заплетались. На диком спуске по речке Деты-Кочек тропа то и дело возникала и пропадала, двоилась и троилась, терялась в высокой мокрой траве. Спуск по речке был очень крутой, по лиственничной и кедровой тайге, по падающим луговинам с заболоченными ручьями, невидимо журчащими в траве. Там-то Андрей, накаченный анальгином, смешанным с борщом и водкой, пустил нас долго плутать по почти отвесным скользким туманным склонам. Мы бесконечно мотались по дремучему лесу в призрачных горах, прежде чем вышли в тот день к Катуни.

Алтайские старожилы-аборигены ходят и ездят по горной тайге совсем не так, как это делают туристы. Туристам нужна набитая ухоженная тропа с ее пологими уклонами и плавными поворотами, с пропиленными стволами и прорубленными ветками. Местные же едут туда, куда им нужно. У них с детства опыт и психология охотников и следопытов. Они отыскивают ключи к тайге не под фонарем, где светло, не на удобных старинных пастушеских тропах, а там, где живет дичь, где ходит или стоит зверь, где их ждет верная добыча. Если им надо куда-то проехать, они едут напрямую, вне зависимости от того, есть там дорога или нет.

Местные жители уверены, что в принципе проехать, пройти, пробраться, протиснуться, пролезть (если надо – перебрести или переплыть) можно практически везде, даже в самых узких и каменистых ущельях, в самой густой и заваленной мшистыми стволами тайге, даже перед лицом бурных, с белой непрозрачной водой и опасных, с глубокими омутами и промоинами горных речек. Так оно чаще всего и бывает. Местные мужики пролезают везде, по самому невообразимому горному бездорожью. Если придется, то они, обливаясь потом и матерясь, буквально прорубают себе путь топорами или пропиливают его двуручными пилами. Если понадобится, то они построят через бурные реки мосты из бревен и плавника. Если надо, переплывут смертельно опасные стремнины вместе с конями и поклажей.

Так и в нашем походе, когда Андрей не знал, где именно проходит тропа (часто давно заброшенная и заросшая травой), он просто решительно брал нужное нам направление – через косогоры, каменистые осыпи и плотные колючие заросли карликовой березы, из которой однажды выпрыгнула и бросилась огромными скачками вниз по крутому склону прочь от нас молодая косуля (местные называют их козами).

В последний день, когда тропа вдоль Качка (так для простоты зовут речку Деты-Кочек местные жители) то и дело пропадала, накаченный водкой и анальгином Андрей, миновав пустую пастушескую избушку почти у самой вершины, вдруг свернул резко вправо и вниз – по круто падающему вниз узкому травянистому ущелью, далекое дно которого терялось в густом мокром и холодном тумане. Мы вели за ним коней в поводу, повисали на поводьях, скользя и заваливаясь в мокрой высокой траве. Вода затекала нам за шиворот, ноги вязли в болотистой почве, разъезжались в стороны. Стравив таким образом метров триста по вертикали, мы в итоге уперлись в узкое, окаймленное большими скалами горло ущелья, в которое с шумом прорывался и обрушивался дальше вниз Качок. Дороги впереди не было никакой, и нам пришлось выбираться обратно наверх, рыская глазами в поисках потерянной (и существующей ли вообще?) тропы. Всюду вокруг нас были тропы-обманки: летом по горам свободно ходят табуны коней, покрывая травянистые склоны паутиной тропинок, в которых трудно не заблудиться.

Наконец где-то еще выше по склону, наискосок, мы увидели торную, натоптанную тропу, выбрались на нее и, приободренные, снова двинулись вниз в сторону Катуни. Однако десятью минутами позже и эта тропа исчезла. Порыскав по заросшему лиственницами высокому каменистому уступу, проехав дугой влево вниз по зеленой окружности травянистого цирка, мы мокрой цепью из лошадей и людей покатились вниз по крутой луговине очередного косогора, нещадно поливаемые холодным дождем. На этот раз нам повезло, и спустя полчаса мы попали на прочную, натоптанную многочисленным скотом тропу в низовьях Качка. Эта тропа, идущая мимо нежилых стоянок по зарослям малины и красной смородины, которые мы рвали и ели прямо по ходу, тропа, которая то и дело вела нас по самому руслу, по каменистому дну, быстрой и прозрачной речки, вывела нас, измученных, на берег Катуни – к счастливому завершению нашего одиннадцатидневного похода.

Младший из проводников, Иван, был в тот день очень зол на Андрея, который вел группу впереди, в то время как Иван по обыкновению замыкал и страховал ее. На все эти поиски и утомительные рысканья по тупиковым ущельям, на мучительные взбирания вверх по отвесным косогорам после очередного таежного тупика у нас ушли добрые полдня. Наши несчастные лошади совершенно выбились из сил и стояли теперь у прибрежных мокрых берез неподвижно, тяжело дыша, даже не думая щипать траву. Так всегда бывает с этими четвероногими тружениками после долгого изнурительного перехода, когда им требуется какое-то время, чтобы прийти в себя и снова начать пастись, восстанавливая силы.

– Не пойду я больше с Андреем и туристами! – говорит мне в сердцах Иван. Он винит своего земляка в бестолковых блужданиях по мокрым и крутым ущельям Качка.

А история с пачкой Андреева анальгина скоро будет обсуждаться во всех домах Катанды. И со временем станет одной из тех легендарных веселых историй, которые передаются из уст в уста и составляют богатую бытовую летопись здешних мест.

Повышат или понижат?

В холодных каменных распадках, в которых зимой скапливается много снега, на больших высотах, на тенистых склонах близ границы леса в горах Алтая растет бадан – растение с мясистыми круглыми листьями и нежными розовыми цветочками. Бадан расстилается обычно плотными зелеными коврами под скалами и расщелинами в них. Местные жители собирают бадан для лекарственных нужд или заваривают из него вкусный ароматный чай. Заваривают почерневшие прелые листки растения, перезимовавшие под снегом и, как обычный черный чай, прошедшие ферментацию.

Однажды мы сидели у вершин Теректинского хребта в своем маленьком палаточном лагере и пили чай из бадана. Его еще называют иногда монгольским чаем. В горах было темно и холодно, трещал и оранжево освещал наши лица костер. Отхлебывая терпкий горячий напиток из железной кружки, я поинтересовался у Андрея:

– А что именно вы лечите баданом?

– Да он от всего помогат – от живота, от простуды, от легких и кашля, от ревматизма, еще и раны заживлят. Корни его копаем и сушим, а опосля делаем настойки и компрессы.

– А еще бадан при высоком давлении помогат – понижат его, – добавляет молодой Иван. Катандинцы говорят именно так – характерно проглатывая окончания слов: «уважат», «снимат», «погружат».

– Это точно, при давлении бадан хорошо помогат. Только вот не понижат он давление, а, наоборот, повышат, – мягко поправляет Ивана старший Андрей. – Если у кого давление упадет сильно, то вот тогда бадан и пьют.

– Ну здрастье вам привет! – не соглашается Иван. – Как это он повышат, когда понижат? Я-то точно знаю. Тот год тетка Варвара приболела, гипертонический криз ее хватанул, так батя ей бадану тогда наварил, чтобы давление сбить.

– Да ты чего такое говоришь-то? – немного повышает тон Андрей. – У меня когда давление падает в горах, я завсегда бадан пью, для тонусу! Я точно тебе говорю – повышат он!

– Ну может, что у тебя бадан давление и повышат, только вот у всех нормальных людей – понижат – кипятится и язвит Иван.

– Да чего ты людям мозги путаешь-то? Точно тебе говорю – повышат он, а не понижат – почти уже кричит на Ивана возмущенный Андрей.

Они продолжают горячо спорить. Только и слышно что «понижат-повышат».

Внезапно Андрей что-то припоминает и произносит неожиданное:

– А вот бабка моя, помнится, говорила всегда насчет бадана и давления, что бадан его нормализут. Когда оно низкое – то он его повышат, а когда высокое – понижат.

– Ну, может, оно и так, – подводит черту под научной дискуссией Иван.

Обитаемые горы Алтая

Если разобраться, то на Алтае, при всей его несомненной первозданное™ и дикости, практически нет свободных от людей гор. Даже немногочисленные жители этой обширной горной республики числом немного более 200 тыс., из которых к тому же четверть живет в столице (городе Горно-Алтайске), тем не менее создают заметное давление на алтайскую природу. Все Алтайские горы, кроме заповедников, фактически поделены между селами, стоящими у подножия хребтов, где быстрые речки вырываются из ущелий, чтобы недолго пробежать по степям или вовсе сразу влиться в Катунь, как Качок или обе Катанды.

Каждое село «держит» всю долину своей речки от устья и вверх до самых истоков. Долины и владения деревень отделяются одна от другой отрогами хребтов – водоразделами многочисленных притоков Катуни, Чуй, Бии и Аргута. Внизу в долинах местные жители собирают грибы, ягоды и косят сено – поближе к избам, где сено можно привезти к домам, припасая его на долгую зимовку. Внизу по той же причине заготавливают дрова и строевой лес. Выше, где ущелья переходят в травянистые косогоры посреди тайги, пасут скот и ставят нижние пастушеские стоянки. Еще выше, у самых границ леса, где горы постепенно выполаживаются, ставятся верхние пастушеские стоянки. А совсем у вершин, на самой границе неба, свободно ходят все лето и пасутся кони. Это удивительное и завораживающее зрелище. У самых круглых вершин на резкой границе рыже-серых каменистых круглых куполов и глубокого синего неба, совсем вдалеке, крошечными разноцветными силуэтами застыли лошади. Они почти неподвижны, их обдувает холодный и чистый ветер высокогорья. Лошади лениво ступают по склонам. Они медленно наклоняют свои головы на крепких шеях и щиплют низкую сочную траву высокогорной тундры, самую сладкую и самую сытную в горах. Их табуны проводят под облаками, а часто и над облаками все лето, наедая под кожу жир и лоснясь здоровой шкурой хорошо отдохнувших и пышущих здоровьем животных. Их влекут к вершинам ветер и холод, которые отгоняют гнус, сочная трава высокогорной тундры, тишина и простор, а может быть, что-то еще – кто знает?

Когда мы ехали под самыми облаками, огибая круглые каменистые гольцы Теректинского хреба, когда пили на коротких стоянках крепкий сладкий чай из термосов, прячась от холодного ветра за большими серыми камнями, когда вглядывались в величественные горные панорамы, открывавшиеся нам с перевалов, мы всегда точно знали, на чьей именно земле в данный момент находимся, хотя вокруг нас и не было в эти моменты ни души.

В начале похода мы поднимались вверх по Теректе и ее верхним притокам, и это были горные угодья теректинцев (жителей села Теректа, откуда мы стартовали, – села, стоящего у самой подошвы хребта на берегах вытекающей из тесного ущелья в Уймонскую долину быстрой и чистой речки Теректы). Через два дня мы уже продвигались вверх по распахнутой заросшей кедром долине речки Букала – законным владениям чендекцев (из села Чендек, чуть восточнее Теректы). Перевалив затем крутой перевал с Букалы к истокам Верхней Катанды, мы оказались в обширных угодьях катандинцев, включающих в себя протяженные, богатые природными дарами долины Верхней и Нижней Катанды, со всеми их многочисленными притоками. Тут уже катандинцы Андрей и Иван почувствовали себя как рыба в воде – они были дома. Когда же мы напоследок перевалили от левого притока Нижней Катанды речки Кызыл-Ютук к истокам Тургунды и Деты-Кочка, то оказались на землях тюнгурцев (жителей села Тюнгур, последнего населенного пункта на заброшенной дороге на Иню).

Двигаясь по волнистой спине Теректинского хребта с запада на восток, мы видели слева от себя уходящие в синие дали лесистые северные отроги хребта, спускающиеся к Катуни и Чуйскому тракту на север и на северо-восток. По этой северной стороне мы проезжали верхние границы владений онгудайцев, купчегенъцев, яломанцев, жителей Ини и инегенъцев. На Алтае есть строгое правило – стараться не заходить на чужую территорию, ограниченную обычно перевалом или рекой. Серьезных нарушителей этих неписаных законов могут побить или, еще хуже, стрельнуть в их сторону из ружья. В них могут заподозрить конокрадов или потравщиков чужих пастбищ. Туристы тут стоят особняком. Их местные терпят, понимая, что трудолюбивые земляки из соседних деревень, работая проводниками, предоставляя коней и продукты, так подрабатывают себе на жизнь. Но, проходя по чужим местам, надо соблюдать простые правила уважения и бережливости: не оставлять мусор, тщательно гасить огонь, не пасти коней на чужих лугах, не беспокоить скот и его хозяев, не ставить лагерь на выпасах и сенокосах, убраться за собой в таежной избушке, оставив в ней порядок. Желательно еще и не вставать лагерем рядом с обитаемыми стоянками, чтобы не стеснять живущих там хозяев.

У нашего младшего проводника Ивана на верхнюю пастушескую стоянку на речке Кызыл-Ютук был отдан местным пастухам на все лето его собственный молодой бык, который при перегоне по опасным каменистым тропам сильно повредил себе ногу. Через день после завершения нашего похода Иван выехал в верховья Кызыл-Ютука за этим быком, в надежде как-то спустить его вниз в село и там вылечить у опытного катандинского ветеринара.

Пастухи и скот не раз встречались нам на долгом пути по Теректинскому хребту. Табуны лошадей ходили у голых круглых вершин, наслаждаясь свободой и покоем. Отары овец цвета слоновой кости медленно брели по салатовым высокогорным склонам с низкой травой, опустив головы и сбившись в кучи под бдительным присмотром пастухов. Коровы лесенкой выстраивались по окруженным лесами косогорам с высокой влажной травой, равнодушно провожая нас взглядами и не переставая пережевывать свою жвачку. По Теректе и Букале, по Верхней и Нижней Катанде, по Качку и Тургунде скота в наши дни стало в разы меньше, чем в советское время. Многие летние стоянки стоят теперь в запустении и безлюдии. Но все же традиционный пастушеский быт не ушел пока в прошлое безвозвратно, только если прежде стада были колхозные, то теперь стали частными. Пасут их нанятые местными жителями пастухи, из числа местных же жителей. Обитаемые горы Алтая хранят пока свои древние скотоводческие традиции.