Текст книги "Minni. Призвание – любить"

Глава IX
Простые радости

Однажды теплой августовской ночью, когда супруги, переоблачившись к ночи и помолившись на образа, улеглись в постель и приготовились ко сну, Минни вдруг с таинственным видом обернулась к мужу и, как-то странно взглянув на него, прошептала:

– Ты знаешь… Я еще не уверена, но мне кажется, что у нас будет ребенок.

Александр, пораженный этой вестью, даже вскочил с постели.

– Неужели?! Какая ты молодец, значит, я скоро стану отцом! Я уверен, это будет мальчик, продолжатель нашего рода!

– Если бы ты знал, милый, как мне страшно и как я счастлива!

– Чего же ты боишься, глупенькая?

– А вдруг что-нибудь будет не так… А вдруг я умру… Или с нашим ребеночком что-то случится…

– Ты только не волнуйся, я знаю, все будет хорошо, ведь я с тобой, – порывисто обнимая и целуя жену, растроганно говорил Александр. – Нужно поскорее сообщить родителям, чтобы они знали, что их чаяния о наследнике скоро сбудутся.

– Погоди, не надо спешить, пусть пока это будет нашей тайной. К тому же почему ты думаешь, что это будет мальчик?

– Я знаю, знаю! – восторженно твердил супруг. – Это будет сын. Он будет похож на тебя, такой же красивый, добрый и верный своему долгу. И мы назовем его Николаем, Коленькой, Николашей, как нашего дорогого Никсу. И пусть мой братец там, в своей дали и выси, порадуется, пусть знает, что мы помним и любим его.

– Нет, я хочу, чтобы он был похож на тебя – такой же сильный, добрый и умный…

Долго скрывать от родителей беременность цесаревны им все же не пришлось, потому что протекала она тяжело. Частенько Минни чувствовала себя настолько плохо, что ей приходилось по нескольку дней не вставать с постели. В такие дни Александр каждую свободную минуту старался быть рядом с ней, читал ей книги, рассказывал о последних событиях, сам бегал за доктором, когда ей было уж совсем нехорошо.

– Потерпи, родная, я знаю, это строптивый сынок не дает тебе покоя. Видно, когда подрастет, будет сорвиголовой.

– Вижу, ты все-таки продолжаешь верить, что будет сын! – превозмогая боль, смеялась она. – Поверь, я тоже этого очень хочу, но ведь может родиться и девочка! Скажи, только честно, ты очень расстроишься, если родится девчонка?

– Нет конечно! Что же тут расстраиваться? Я буду счастлив. Это будет папина дочка. Моя любимая дочка. А мальчика родить мы с тобой всегда успеем, ведь у нас впереди еще целая жизнь!

Светские дамы, конечно, не могли не заметить, как тяжело цесаревна переносит беременность и, как водится, не упускали возможности посудачить по этому поводу.

– Господи, как она сегодня бледна!..

– Наверняка с ней что-то не так!

– Да, видно, дело плохо!

– Жаль бедняжку, она же буквально угасает на глазах. А ведь она еще так молода…

Конечно, до Минни с Александром доходили эти пересуды и изрядно портили им настроение. Но надо было держаться, делать вид, что им ничего не известно об этих светских сплетнях.

– Как же глупы и злы все эти дамы! – сокрушалась Минни.

– Не думай об этом, – успокаивал ее супруг. – Так было всегда и так всегда будет в этом гадючнике, который лишь по недоразумению считается высшим обществом.

Решающий день наступил в начале мая.

Ранним утром Минни разбудила супруга.

– Кажется, начинается! – с испугом прошептала она. – Если б ты знал, как мне страшно… Я так боюсь умереть!

– Не надо, не думай об этом. Я уверен, все будет хорошо, – одеваясь, успокаивал ее супруг.

Он побежал за дежурившей в соседней комнате акушеркой. А когда та пришла и Минни немного успокоилась, тут же отправил записку матери.

«Милая ма, – писал он, – сегодня Минни почувствовала сильные боли. Я вызвал акушерку, и она сказала, что это уже начало родов. Я так волнуюсь, дай-то бог, чтобы все прошло благополучно».

Но прошло еще несколько мучительных часов, прежде чем ребенок появился на свет.

«Бог послал нам сына… Я бросился обнимать мою дорогую Минни, которая разом повеселела и была ужасно счастлива. А я от радости плакал, как дитя», – записал в своем дневнике счастливый отец.

Мальчик родился здоровым, почти не плакал, поражая и умиляя всех своим спокойным нравом. Но больше всех, конечно, радовались родители.

Став супругой наследника российского престола, Минни осознавала, что среди ее новых забот и обязанностей будет одна самая главная – родить сына, которому предстоит продолжить род царствующей семьи Романовых и когда-нибудь встать во главе великой державы, заменив на этом ответственном посту своего отца. Теперь Минни была счастлива, она выполнила свой долг.

Как издавна было принято, в честь рождения сына многократно гремели залпы орудий в Петропавловской крепости. Наследник сразу стал центром внимания и любимцем всей романовской семьи. Как и было задумано, при крещении ему дали имя Николай. Минни оберегала его, как наседка своего крохотного цыпленка, а Александр каждую свободную минуту посвящал малышу.

– Какая ты у меня молодец! – обнимал супругу молодой отец. – Какого замечательного сына ты мне родила!

– Посмотри, как он на тебя похож! – с гордостью говорила супруга. – Глазки… Носик… Губки…

– Ага, вот и лысинка у него такая же, как у меня, – пошутил Саша.

– Никакая это не лысинка, это у него лобик такой же большой, как у тебя, значит, будет такой же умный, как его отец.

– Нет, он должен быть умнее, тверже, талантливей, обладать доброй и щедрой душой, ведь когда-нибудь от него будет зависеть судьба России.

– Да, да, да! – целуя малыша и счастливо улыбаясь, вторила супругу Минни. – Он будет нашей гордостью и народным любимцем…

Посмотреть на первенца дочери из Копенгагена прибыл отец Минни Кристиан IX вместе с супругой – королевой Луизой. В Петербурге их встречали с радушием и всеми почестями. Пока Александр II развлекал своего датского родственника охотой и рыбалкой, Минни с матушкой у колыбели младенца вели бесконечные женские беседы, делясь заботами, радостями и последними новостями.

Минни провела свою мать по всему Аничкову дворцу – своему русскому дому, с гордостью показывая собранные в нем картины великих мастеров, старинные гобелены, изысканную мебель, уникальный фарфор…

Потрясающее впечатление на королеву Луизу произвела туалетная комната, которая когда-то принадлежала императрице Анне Иоанновне, а теперь ее дочери. Здесь все предметы были сделаны из чистого золота!

Спустя всего лишь год у них родился второй сын. Назвали его Александром в честь деда и отца. Родители были счастливы. Однако счастье это было недолгим. По недосмотру нянек малыш простудился и заболел. Все старания докторов оказались напрасны. Сашенька умер на руках у Минни.

Родители были убиты смертью сына.

«Боже, что за день ты нам послал и что за испытание, которое никогда не забудем до конца нашей жизни!» – писал в своем дневнике Александр.

После потери сына Минни надолго впала в депрессию, похудела, осунулась, почти не выходила из комнаты, никого не хотела видеть, часами сидела в кресле, невидящим взором уставившись в окно. В свои двадцать три года она стала выглядеть уставшей от жизни пожилой женщиной. Видя, как она страдает и как день ото дня чахнет на глазах, не только Александр, но и вся романовская семья стала бояться за ее здоровье и даже жизнь.

– Надо смириться, надо жить дальше, – как мог старался успокоить ее супруг. – Ты убиваешь себя. Но подумай и обо мне – как я смогу жить, если с тобой что-то случиться?! А что будет с нашим малышом, с Ники?..

Как известно, время лучший лекарь. Постепенно жизнь вошла в свою колею. Усилиями докторов и заботами близких Минни выздоровела, только как-то сразу повзрослела, ее отношение к жизни уже не было столь восторженным. Пришло понимание того, что жизнь многолика, порой бывает жестока и на смену солнечным, радостным дням приходят дни огорчений и бед. И тогда выжить человеку помогают не доктора, а любовь, понимание и поддержка родных и немногих по-настоящему близких людей.

Через три года у них снова родился сын. По совету деда его нарекли Георгием.

– Место самодержца уже занято, – пошутил Александр-старший, – так что этому на роду написано стать полководцем, пусть будет нашим русским Георгием Победоносцем. России так нужны талантливые военачальники! Ведь вокруг нее, куда ни кинь взгляд, одни недоброжелатели да завистники, алчущие ее земель и ее богатств.

Судьба еще не раз одаривала Минни счастьем материнства. Она подарила супругам еще троих детей – Ксению, Михаила и Ольгу.

В их распоряжение было отдано несколько комнат – гостиная, столовая, спаленки и, конечно, игровая комната, та самая, которую когда-то с такой гордостью показывал своей молодой супруге Александр в их первый приезд во дворец.

Эти комнаты были обставлены самой простой мебелью. С раннего возраста родители приучали своих отпрысков к порядку, дисциплине и аскетизму. Умеренность была во всем: в одежде, питании, занятиях и играх. Детей с раннего возраста учили не кичиться своим происхождением, почитать старших, соблюдать церковные обряды, слушаться воспитателей и прилежно учиться.

В семье придерживались патриархальных традиций. Александр был непререкаемым авторитетом и главой семейства. Ему беспрекословно подчинялись все от мала до велика. Даже Минни, иногда покапризничав, проявив характер, в конечном итоге поступала так, как того хотел и требовал супруг. На ней лежала вся ответственность за воспитание детей, их учебу и распорядок дня. Она воспитывала молодую поросль так же, как воспитывали и ее, – в простоте, послушании и достоинстве.

– Я не хочу за вас краснеть, – не раз повторяла она. – Вы должны всегда помнить, чьи вы дети, и вести себя так, чтобы никто не мог за вашей и моей спиной упрекнуть вас в недостойном поведении, высокомерии или легкомыслии.

К детям были приставлены лучшие учителя. Всех сыновей и дочек обязательно учили математике, географии, истории и Закону Божьему. Они должны были прилежно и глубоко изучать русскую культуру, но и свободно владеть английским, французским и немецким языками, играть на фортепиано. Помимо того, мальчики изучали военное дело, а девочки – рукоделие и живопись.

Для Минни и Александра не было большего счастья, чем собраться в кругу семьи, однако это по причине многочисленных забот им удавалось нечасто. Поэтому и взрослые, и дети так любили праздничные дни, которые давали им возможность побыть вместе. И конечно, самыми любимыми праздниками для всех были Рождество и Пасха.

В канун Рождества все вместе наряжали елку. В тайне друг от друга готовили рождественские подарки. Дети, уединившись в своих комнатах, пыхтели над самодельными игрушками, выдумывали сюжеты рождественских открыток, которые они сами вырезали из бумаги и любовно расписывали акварельными красками. А родители сами упаковывали тщательно выбранные задолго до предстоящих торжеств подарки, чтобы в волшебную рождественскую ночь спрятать их под елку.

И сколько радости, сколько восторгов было у детей и взрослых, когда эти подарки и эти наивные открыточки поутру оказывались в руках тех, для кого они так любовно выбирались и изготавливались!

На Пасху, после продолжительного строгого поста, который касался всех членов семьи, красили яйца. Каждый старался придумать свой собственный, неповторимый рисунок: ангелочки с нежными крылышками, цветы, зимние пейзажи, купола и кресты церквей… Лучше всех, конечно, получалось у Минни. Но больше всего взрослые восторгались, конечно, творениями детей.

После посещения церкви, перед тем как сесть за праздничный стол, христосовались.

– Христос воскресе!

– Воистину воскресе!..

Однажды, целуясь с детьми, Александр почувствовал, что от них пахнет луком.

– Что это вы, озорники, так луком пропахли? – удивился он.

– Это они сегодня помогали няне яйца красить, – смеясь, пояснила Минни.

– Луком? В первый раз такое слышу! – удивился Саша.

– Да не луком, а луковой шелухой! – поправила мать Ольга.

– И кто же это вас научил такому? – расхохотался отец.

– Наша няня Аннушка и научила. Она говорит, что в деревнях все так делают.

– Какие же вы у меня молодцы! И Аннушка тоже умница, жизни вас учит. Вот я сколько лет живу на свете, а не знал до сих пор, что луковой шелухой можно яйца красить! Минни, душенька, ты уж одари нашу милую Аннушку в честь праздника да такой науки, что она преподала нашим детям. Хороший и полезный урок им. Да и мне самому…

Дни шли за днями, незаметно миновали месяцы и годы. И с каждым годом забот у супругов становилось все больше.

Еще в день бракосочетания сына Александр II назначил его членом Государственного совета, а вскоре он стал членом Совета министров, а еще атаманом казачьих войск и канцлером финляндского Александровского университета. И еще, и еще…

А что делать, такова нелегкая доля наследника престола.

Все это требовало много усилий и времени. Часами Александр просиживал над бумагами в своем кабинете. Порой, поцеловав на прощанье жену рано утром, он отправлялся на очередное заседание, деловую встречу, доклад или официальный прием и возвращался лишь запоздно, усталый и голодный. И за поздним ужином они с Минни обсуждали события минувшего дня.

Минни тоже всегда было о чем рассказать супругу, ведь и она не сидела целый день сложа руки, так как руководила деятельностью Красного Креста, многочисленными благотворительными организациями, была попечительницей нескольких монастырей и женских учебных заведений.

Но все это были недолгие разлуки. Минни сопровождала своего супруга повсюду – в долгих и дальних поездках по стране или в Европу, на военных парадах и на охоте. Лишь однажды пришлось им разлучиться надолго, во время русско-турецкой войны, когда отец отправил ее супруга на фронт.

Шел 1877 год.

Славяне Европы – сербы, черногорцы, болгары, долгие годы изнывавшие под беспощадным турецким игом, наконец отважились на восстание против ненавистной Османской империи.

С самого начала этой отчаянной затеи трагический исход был предрешен. Слишком неравны были силы. И Россия решила помочь братьям-славянам в их национально-освободительной борьбе. Во все времена ненавидящая Россию Англия была против. У королевы Виктории эти намерения вызвали взрыв ярости.

– Если эти варвары, эти русские, затеют войну с турками, мы обязательно тут же поддержим Оттоманскую Порту и введем свой флот в Черное море! – вопила она, вызвав к себе во дворец министра обороны. И распорядилась о том, чтобы срочно все лондонские газеты разместили эти ее слова на первых полосах.

– Да плевать я хотел на то, что лопочет это престарелое букингемское чучело! Похоже, у нее других забот нет, кроме того, чтобы нагадить России, – разразился ругательствами Александр II.

И объявил войну туркам, предварительно подписав секретный договор с Румынией о пропуске российских войск через ее территорию.

Эта весть была с радостью и надеждой встречена всем славянским миром Европы.

Турция выставила против России без малого полумиллионную армию, щедро оснащенную германским, английским и американским оружием.

Военные действия развернулись на Балканах и в Закавказье. Но особенно ожесточенные бои шли в изнывающей от турецкого гнета Болгарии, куда и вступило, переправившись через Дунай, двухсоттысячное русское войско под командованием великого князя Николая Николаевича.

– И ты, Саша, как будущий император, как бы мы за тебя ни волновались, как бы ни берегли, не можешь не участвовать в этом походе, – твердо заявил отец. – Уже сейчас на тебя пристально смотрит русский народ и весь мир с мыслью о том, каким-то он будет – император великой России? Каков его характер, какова сила воли, отвага, решимость защищать интересы родного отечества? Так что не подведи, не посрами наш род.

– Будь уверен, отец, не посрамлю!

– И береги себя, ведь ты наша надежда, – обнимая сына, прошептала мать.

А Минни молча стояла в сторонке, едва сдерживая слезы.

И лишь потом, поздним вечером, когда они остались одни, она дала волю своим эмоциям, разрыдавшись у него на груди.

– Нет, нет, – повторяла она, – я не хочу, не хочу расставаться с тобой. Не оставляй меня здесь одну, возьми с собой. Я должна, всегда должна быть рядом, должна уберегать тебя от беды!

– Не плачь, родная, все будет хорошо, ничего со мной не случится, и очень скоро, поверь мне, мы снова будем вместе, – успокаивал ее супруг.

Заснули они лишь под утро.

Наскоро позавтракали. И Минни стала собирать супруга в дорогу.

В тот же день поздно вечером из Царского Села Александр вместе с отцом выехал поездом в румынский заштатный городишко Плоешти. Там их встретил главнокомандующий русской армии великий князь Николай Николаевич. Его штаб расположился в старинном особняке на центральной улице города.

За обедом император, выслушав доклад главнокомандующего и по совместительству своего брата, обернулся к сыну.

– Что ж, Саша, вот и пришло время показать, на что ты способен, получить боевое крещение. А потому, если главнокомандующий не возражает, я вручаю в твои руки одно из крупных соединений. Опыта боевого у тебя нет, поэтому начальником штаба у тебя будет бравый боевой генерал, участвовавший еще в Крымской войне, Петр Семенович Ванновский. Когда и куда прибыть тебе для прохождения службы, чуть позже объяснит тебе твой дядя.

– Да что тянуть, – с готовностью подхватил Николай Николаевич. – Я сей же час все объясню. Есть такой город в Болгарии – Русе, турки называют его Рущук. Так вот. Городок небольшой, но для нехристей он имеет большое стратегическое значение. Поэтому вцепились они в него зубами, сильно укрепили, войск нагнали изрядно. Взять его, конечно, сходу не получится, а вот, осадив, сковать силы противника – это можно и необходимо. Я думаю, дорогой мой племянничек, это будет тебе по силам. Рущукский отряд, в который мы с твоим отцом тебя отправляем, – сила немалая: более пятидесяти тысяч солдат. В его составе сорок восемь батальонов, сорок один эскадрон и двести двадцать орудий.

– Так что, сын, не тяни, надевай-ка свой генеральский мундир – и вперед! – заключил император.

Очень скоро, с войсками перебравшись через Дунай, Александр оказался в Болгарии, в самом пекле боев. Хотя он и имел звание генерал-лейтенанта, боевого опыта у него совсем не было. Реальная война – это не маневры, здесь цесаревич столкнулся со всеми ее ужасами: смертью, кровью, героизмом и трусостью, отвагой и жертвенностью русских солдат и офицеров и мощью и коварством врага.

«Нечего говорить, что положение Рущукского отряда, уступавшего в силе полевой армии Мехмета-Али, разбросанного на пятьдесят пять верст, было в высшей степени трудным», – писал военный историк Андрей Зайончковский.

В середине ноября турки активизировали наступательные действия на участке Рущукского отряда. Атаки следовали одна за другой – они упорно пытались прорвать левый фланг отряда. Но неожиданно ослабили натиск, на передовой наступило затишье.

Интуитивно Александр почувствовал что-то неладное в поведении противника. И его подозрения оказались ненапрасными. Из докладов разведки он понял, что турки хотят заманить русских в котел и, окружив со всех сторон, уничтожить.

– Что ж, пусть попробуют… – задумчиво усмехнулся цесаревич, выслушав сообщение лазутчиков.

– Нет, мы заставим их играть по нашим правилам, – решительно заявил он, на следующий день собрав своих офицеров. – Совершив обходной маневр с обоих флангов, мы сами устроим для них ловушку и атакуем одновременно с трех сторон без предварительной артподготовки. Внезапность – вот наше главное оружие в предстоящем бою!

Его план сработал самым лучшим образом. Застигнутые врасплох, турки после непродолжительного сопротивления в панике бежали, побросав орудия и боеприпасы, даже раненых и убитых солдат. Для русских же эта операция прошла почти без потерь.

Это сражение закончилось блестящей победой Рущукского отряда. Оно стало последней попыткой наступления турок против Восточного фронта русской армии.

– Молодцы, братцы! – похвалил перед строем Александр наиболее отличившихся бойцов, собрав их на уже захваченных позициях противника. – Обещаю, лучших из вас обязательно представлю к Георгиевскому кресту.

Но время шло, и бои приобрели позиционный характер. Сказалось отсутствие дорог, трудности с доставкой боеприпасов, продовольствия и фуража.

Наступила зима. Она принесла Александру и всему его отряду новые невзгоды.

Его штаб разместился в небольшой болгарской деревушке. Сам он жил в убогой крестьянской хижине с крохотными оконцами, земляным полом и прокопченным потолком, таким низким, что цесаревич, со своим высоким ростом, даже не мог вставать в ней в полный рост.

Здесь цесаревич впервые в своей жизни так близко столкнулся с нищетой и неустроенностью крестьянского быта, постигая жизнь простых людей. Он постоянно общался с болгарскими крестьянами, настрадавшимися под бесконечно долгим турецким игом и благодарными русским воинам за избавление от него.

«Сегодня опять сильный мороз. И когда я проснулся, в комнате моей был всего один градус тепла; печка топится трудно, потому что дрова сырые, и нескоро нагревается, но зато потом тепло и хорошо, но дует от пола и от стен страшно, – записал цесаревич в своем фронтовом дневнике. – Приходится постоянно сидеть в теплых сапогах, а когда и это не помогает, то я влезаю ногами в меховой мешок, купленный в Бухаресте, но такой маленький, что обе ноги за раз не влезают, а приходится согревать сначала одну ногу, а потом другую».

В периоды затишья, вечерами, сидя у костра, он заслушивался рассказами русских солдат о доме, о русской деревне, о заботах и простых радостях крестьянской жизни. Александр видел, как тоскуют по родным и близким здесь, на чужбине, его солдаты. И у него разрывалось сердце, когда ему доносили о потерях в подразделениях и когда солдаты сами рассказывали здесь, у костра, о том, как у них на глазах погибали их земляки и боевые товарищи.

В декабре начался завершающий этап войны.

Рущупский отряд Александра был переименован в Восточный. К этому времени в него вошли еще несколько дивизий и части болгарского ополчения. Теперь отряд состоял уже из ста батальонов пехоты, в нем насчитывалось около четырехсот орудий и шестьдесят эскадронов кавалерии.

В ходе общего наступления русских войск отряд оказался в их авангарде и теперь упорно продвигался к Софии.

Сюда, на передовую линию фронта, до него доходили вести о том, что в это же самое время в Петербурге вовсю кипит развеселая светская жизнь. Как ни в чем не бывало дамы и господа ходят в театры и на концерты, наслаждаются балетом и музыкой, до утра засиживаются в ресторанах, где рекой льется шампанское, по балам разъезжают в роскошных экипажах столичные повесы.

Думать об этом теперь для него было отвратительно. И потому в одном из своих посланий к жене он пишет: «Если ты хочешь сделать мне приятное и проявить уважение к тем, кто сражается здесь и отдает свои жизни в борьбе с опасным врагом, и если тебе это будет по душе, не езди в театры и не ходи на эти дурацкие балы, пока наша тяжелая военная кампания не закончится. Я уверен, что и мама поймет тебя, и все сочтут это правильным и более достойным для моей жены решением. Прости меня, что я это тебе пишу. Ведь я уверен, что ты и без моего письма живешь и поступаешь так, как того требуют сложившиеся обстоятельства».

И он был прав, потому что хорошо знал свою Минни.

– Я и думать не могла о театрах и балах в то время, когда мой Саша переживал со своими солдатами и офицерами эти невыносимые тяготы войны, когда каждый день, каждый час ему угрожала смертельная опасность. Всеми своими мыслями и чувствами я была там, вместе с ним, – говорила ему императрица, и по ее лицу видно было, что и теперь она не может забыть и живо переживает те тяжелые для супругов времена. – В Петербурге я не сидела без дела, занималась делами Красного Креста, ухаживала за ранеными, расспрашивая их о том, как там, на фронте, и не видели ли они моего дорогого супруга. С санитарным поездом я отправляла солдатам на фронт плащ-палатки, одеяла, теплую одежду, продукты, табак, чай и прочие необходимые им вещи, чтобы хоть как-то облегчить, скрасить их нелегкий фронтовой быт. С этим же поездом я отсылала и свои письма к нему.

Минни взяла в руку пожелтевший листок бумаги и, не заглядывая в него, стала пересказывать, видимо, много раз перечитанный текст своего письма к мужу на фронт.

«Без тебя я сама не своя. Непереносимо становится жить в разлуке с моим любимым мужем, осознавая, что там, далеко, каждую минуту его подстерегает смертельная опасность. Когда же все это кончится, когда я снова увижу тебя? Я так страстно хочу поскорее встретить тебя живым и невредимым, обнять, сильно-сильно прижать к себе и больше никогда от себя не отпускать!..»

Но до этого было еще далеко.

Великий князь Николай Николаевич на поверку оказался плохим воякой, лишенным полководческого таланта. В то время как молодой племянник, успешно отражая атаки противника, упорно продвигался вперед, войска главнокомандующего надолго застряли под Плевной. Три плохо подготовленных штурма города так и не увенчались успехом. В них русские потеряли более двенадцати тысяч нижних чинов, лучших офицеров и даже двух генералов.

Солдаты плакали, хороня своих собратьев по оружию.

В это время Александр писал матери: «Да, эта Плевна! Никогда ее не забудем… Даром пожертвовали такой дорогой русской кровью, безрассудно, без всякой надобности. Все уверены были в невозможности этих неподготовленных атак и, несмотря на это, все-таки штурмовали… В этом я вижу не только безрассудство действий главнокомандующего и его штаба, но и преступление, за которое он и все виновники должны будут дать отчет не только перед всей Россией, но и перед Самим Богом».

Отряду Александра пришлось раз за разом отражать яростные атаки турецкой пехоты. Но его бойцы держались стойко, удачно контратакуя. Цесаревич все время был на передовой, вместе со своими офицерами и солдатами. Передохнуть удавалось лишь урывками в короткие часы затишья. Но и тогда постоянно приходилось быть начеку, в любой момент можно было ожидать атаки противника. Строили укрепления, рыли траншеи и окопы, передислоцировали на более удобные позиции и маскировали орудия, готовясь к решающей схватке.

И вот – внезапная и стремительная атака. Турки разбиты. Очередная победа.

В середине января русские войска уже стремительно продвигались вперед, преследуя бегущих турок. Восточный отряд под командованием цесаревича занял Разград, Эски-Джуму, Осман-Базар и Котел.

На фоне дядиных неудач успехи Александра выглядели особенно ярко, приводя Николая Николаевича в ярость. А государь император, напротив, сумел по достоинству оценить ратные подвиги сына. У него были все основания гордиться им.

В конце концов болгарская столица София была взята, турки разгромлены, а болгарский народ из рук русского солдата получил долгожданную свободу. Война была победоносно закончена.

19 января 1878 года в семнадцать часов состоялось подписание протокола об основаниях мира и условиях перемирия. Окончилась и боевая служба Александра. Он стал готовиться к отъезду в Петербург. А 19 февраля в городке Сан-Стефано, недалеко от Константинополя, между Россией и потерпевшей поражение Османской империей был подписан договор о мире.

«Я так счастлив, что мне пришлось выдержать эту тяжелую школу, – писал Александр в своем последнем письме с фронта, – которая, несомненно, очень пригодится мне в будущем. Я благодарю Господа за этот урок и за то, что Он сохранил мне жизнь. Этот урок я не забуду до конца моих дней».

В начале февраля, сдав командование отрядом генерал-адъютанту Эдуарду Ивановичу Тотлебену, Александр отбыл в Петербург. За боевую доблесть и полководческий талант, проявленные цесаревичем в этой военной кампании, император наградил его орденом Святого Владимира и Георгиевским крестом.

И вот наконец долгожданная встреча с супругой.

После долгой разлуки, после того, что довелось за это время пережить каждому из них, она была бурной и радостной.

– Счастье переполняло нас, – вспоминает императрица. – И никого не хотелось видеть и слышать, никуда ходить и ни с кем встречаться. Нам хотелось просто побыть вдвоем, крепко обнявшись и глядя в глаза друг другу, все чувствуя и все понимая без слов. А потом пошли мои бесконечные расспросы, и его бесконечные рассказы, и мои, теперь уже счастливые, слезы, и его слова любви, и безудержная радость оттого, что наконец все это кончилось и теперь мы снова вместе. «Я больше никогда и никуда тебя не отпущу!» – шептала я. «Не отпускай…» – счастливо улыбаясь, шептал он. «Какую славную бороду ты отпустил…» – «Тебе правда нравится?» – «Правда, правда… Она такая мягкая, такая…» – «Так что же, выходит, мне придется оставить ее для тебя?» «Для меня…» – прошептала я, целуя его…