Текст книги "Похититель императоров"

– Все мы служим ради нашего Отечества, но служба офицерская трудна и опасна, а потому всякое производство в новый чин – есть, прежде всего, уважение к нашему нелегкому офицерскому труду. Надеюсь, что вы, господин капитан 1 ранга не откажитесь сегодня почаевничать в обществе старого фельдмаршала?

– Почту за честь! – склонил я голову.

Вечером мы продолжили свои разговоры с главнокомандующим. На этот раз Кутузов не ходил вокруг да около, а сразу начал рассказывать с того момента, на котором он закончил свой рассказ в прошлый раз:

– С покушением на тебя не все так просто. Дело в том, что оставив без боя Москву и изменив, тем самым, ход истории, я нарушил данное стрелкам слово, ничего не менять. Какое решение примет теперь в отношении меня этот их «Хронос», я могу только предполагать. Скорее всего, они решат меня все же убрать. Возможно, и их появление здесь связанно именно с этим. Скажу честно, что после твоего сообщения о неудачном покушении я приготовился к тому, что казнь моя может произойти в любую минуту. Однако, рассказанное тобой в прошлый раз вселяет некоторую надежду, что мне все же удастся исполнить свой долг и изгнать неприятеля из наших пределов. А там что хотят, то пусть и делают!

Но если меня пока трогать не собираются, почему же, тогда появились стрелки? В то, что, стреляя в тебя, они случайно промахнулись, я не верю, так как меткость их стрельбы дважды испытал на себе. У стрелков совершеннейшие электронные оптические прицелы, не говоря уже о высочайшем профессионализме! Но тогда зачем они вообще стреляли? Чтобы мы встретились и оба обо всем рассказали друг другу? Возможно, все обстояло так, чтобы, оставив улику, тебя просто припугнуть. Они рассчитывали, что встретившись и выяснив, что оба «попаданца», обменяются мнениями, и я расскажу тебе о том, что, если хочешь остаться в живых, не надо никуда вмешиваться. Но это всего лишь моя рабочая гипотеза. Увы, мы почти гадаем на кофейной гуще, так как не имеем никаких фактов. Что касается меня, то я не уверен, что в меня вообще будут теперь стрелять. Думаю, что в третий раз для меня припасут что-нибудь более оригинальное.

Я смотрел на Кутузова и поражался его уму и интуиции. Откуда ему знать, что высшие силы позволять исполнить ему свой долг перед Россией, но едва наша армия перейдет границу, он сразу же скоропостижно уйдет из жизни из-за обычной простуды, а может и не от совсем обычной…

В горнице было жарко от натопленной печи, поэтому мне пришлось снять мундир. Кутузов вообще сидел в одной нательной рубахе. Мы снова пили ароматный чай и старый фельдмаршал, расслабившись, предался приятным для себя рассуждениям:

– Я до сих пор люблю дипломатию, люблю тюркологию, и когда только становится возможным, с удовольствием ею занимаюсь. Но при этом я всем сердцем полюбил и военное дело, без которого и не мыслю теперь своей жизни.

– Жалеете ли вы, что так необычно и странно сложилась ваша судьба?

– Я не раз сам задавал себе этот вопрос. Ты знаешь, голубчик, поначалу, конечно, жалел, но сейчас я так привык к этому времени, что не только редко вспоминаю о той своей прошлой «будущей» жизни, что, честно говоря, не хотел бы туда и возвращаться. Я уже почти не помню, что когда-то где-то в далеком будущем жил юный аспирант-международник Миша Хитрово. Здесь же у меня за плечами нелегкие, но насыщенные и интересно прожитые годы, здесь у меня жена, дочери, соратники, ну, а самое главное, здесь я чувствую себя в ответе за всю Россию!

– Так вы счастливый человек! – не удержался я от улыбки.

– Ты, наверное, прав. Несмотря на все, что со мной происходило, и еще будет происходить, я все же счастлив и, прежде всего тем, что прожил свою жизнь не в пустую, а принося конкретную пользу Отечеству.

Через несколько дней после нашего последнего разговора с Кутузовым, он велел вечером вновь прибыть к нему. Да, честно говоря, я сам давно маялся, в ожидании новой встречи, уж больно много вопросов накопилось у меня к нашему главнокомандующему.

Как и обычно, встреча происходила за самоваром. На этот раз к чаю были пряники, переданные из Тулы какими-то очередными купцами. Не торопясь, выпили по чашечке, потом по второй. В горнице было жарко натоплено, и я расстегнул воротник мундира, сразу поймав удивленный взгляд Кутузова.

– Что-то не так, Михаил Илларионович? – спросил фельдмаршала.

Тот в ответ заулыбался:

– Десант он и в Тарутине десант! Тысячу лет не видел тельняшки, даже забыл что это такое! Я ведь срочную тоже в ВДВ служил, как мы их звали «войска дяди Васи». Ты знаешь, а наш тельник даже при старинных мундирах смотрится очень даже ничего.

– Так, может быть, надо ввести его как часть формы!

– Сказал! Александр в обморок упадет от такого нововведения! Вот, кабы, пруссаки, али австрийцы в тельняшках вышагивали, тогда бы за милое дело, а так и пытаться не стоит. Ты лучше глянь на это! – и фельдмаршал, обнажив запястье, не без гордости показал мне старенькие часы «Восток». – Вот, сохранил. Они со мной везде были и под Алуштой, и при Измаиле, и при Аустерлице. И, представляешь, все еще идут, причем, весьма точно!

В ответ я продемонстрировал главнокомандующему свои «командирские» водонепроницаемые со светящимся циферблатом и самозаводящимся механизмом. Кутузов проявил к моими часам, столь неподдельный интерес, что я воспринял это, как желание обзавестись ими.

– Михаил Илларионович, если не возражаете, то я бы с удовольствием подарю вам свои часы. Думаю, что вам они нужнее, чем мне.

– Да что ты, голубчик, мой интерес к твоим часам чисто познавательный, – замахал руками старик. – Они мне не к чему. Мой «Восток», такой же старый, как и я. К тому же, это единственное, что напоминает мне о прошлой жизни. Так что останемся, как говорится, при своих «котлах»!

Затем фельдмаршал перешел к делу:

– Кстати, хотел тебя спросить, а как в твоем варианте истории развивались события, после начала нашего освободительного похода в Европу? Дело в том, что в моем начальном варианте он начался в 1814 году и продолжался целых три года, в течение которых произошла масса кровопролитных сражений, пока мы, объединившись с Австрией и Пруссией, наконец, не дошли до Парижа.

– В моем варианте ситуация была несколько более благоприятная. Весь поход (с теми же союзниками) продолжался около двух лет и закончился взятием Парижа в 1814 году. Но затем на Венском международном конгрессе Россия почти никаких политических выгод для себя не получила, если не считать возвращения Польши, которую она могла забрать и без всякого конгресса. Хуже того, уже на конгрессе против нас стал образовываться новый военнополитический альянс, куда вошли Англия, Австрия и только что разгромленная Франция. Так что в целом, если говорить честно, все стало еще хуже, чем было до 1812 года.

– В изначальном варианте все произошло именно также! – мрачно заметил Кутузов. – А это значит только одно – поход в Европу являлся системной ошибкой и ни при любом раскладе никак не может идти на пользу России.

– Тогда получается, что нам вообще лучше всего не переходить границу? – спросил я своего мудрого собеседника.

На это Кутузов мне ничего не ответил. Он отстраненно смотрел куда-то вы сторону и о чем-то думал. Затем, очнувшись, глянул на меня:

– Тут есть, над чем поразмыслить. Давай сделаем так, пусть каждый осмыслит наши сегодняшние рассуждения, а потом мы еще раз подумаем над этой проблемой. Приятных снов!

Глава шестая

Вечером следующего дня я снова был вызван «на чай».

– У меня все не выходит из головы мысли о походе в Европу. – начал разговор Кутузов, поглядывая в окно, за которыми лил проливной осенний дождь. – И не время вроде бы сейчас об это думать, сам видишь, других забот хватает, а вот все думаю и думаю. И знаешь, чем больше думаю, тем больше прихожу к мысли, что какого черта нам вообще в эту Европу лезть, других, что ли нет дел?

– Михаил Илларионович, наши мысли совпадают. Скажу больше, у меня вообще возникла невероятная идея, о новом военном союзе между Россией и Францией.

– О чем ты! – сразу встрепенулся старый фельдмаршал. – Какой еще к черту союз!

– А вы не торопитесь. Послушайте! – не слишком вежливо оборвал я его. Впрочем, старик не обиделся, а жестом показал, что вполне готов меня выслушать.

– Итак, в том, что война завершится нашей полной победой, причем победой очень скорой повремени и разгромной Наполеона ни у меня, ни у вас никаких сомнений нет. Более того, мы с вами об этом все уже знаем наверняка, вплоть до деталей. Но дальше все наши знания и все наши старания абсолютно бесполезны, так как чтобы мы не делали, в рамках традиционного развития событий, мы кардинально ничего изменить уже не сможем, так как все равно будет Венский конгресс и все равно на нем оформится антирусский союз европейских держав. Какие-то нюансы мы сможем переменить, но в целом ничего! Какой напрашивается вывод? А вывод один и он весьма неутешителен – наша миссия на этом закончена, надо смириться с неизбежным, и удалиться доживать свой век среди домочадцев и дворни.

– Ну, а что ты предлагаешь! Дойти до границы и остановить армию? Я уже об этом думал, но Александр на такой шаг никогда не пойдет. Он просидел всю войну в Петербурге и теперь торопит меня, как можно скорее, выбросить Наполеона за Вильно, чтобы оттуда самому возглавить освободительный поход в Европу. Император еще не наигрался в войну, горит желанием стать великим полководцем и победителем Банапартия. Если я вступлю с ним в конфронтацию, то тут же буду под каким-нибудь предлогом уволен в отставку, и все пойдет дальше по его варианту.

– А что, если мы заставим Александра принять наш вариант?

– Какой вариант?

– По выходу нашей армии на границы Российской империи мы заключаем с Наполеоном долговременный военно-политический союз против Англии. Разделяем сферы влияния в Европе и обговариваем занятие нами Константинополя с последующим присоединением его вместе с Черноморскими проливами к России. В свою очередь мы обещаем Наполеону совместную военную экспедицию в Индию, которая однозначно поставит Англию на колени. От этого предложения французский император просто не сможет отказаться, так как поход в Индию – это мечта всей его жизни, а без нашей помощи он никогда и ни за что это не осуществит. При этом ситуация, в которой он окажется, уложив всю свою армию в наших снегах, сделает его куда более сговорчивым.

Фельдмаршал почесал рукой подбородок, покрутил носом:

– Хотел бы тебе напомнить, что одной из причин настоящей войны со стороны Наполеона стал как раз отказ Александра от участия в континентальной торговой блокаде Англии. Если следовать твоей логике, голубчик, то получается, что, проиграв войну, Наполеон достигает всех своих политических целей этой самой войны. Да нас с тобой в лучшем случае просто объявят изменниками Отечества, если вообще не повесят на первом суку!

При этом Кутузов рукой сделал жест, означающий накидывание веревки на шею и ее стягивание.

– Тут надо думать! – согласился я, но продолжил гнуть свою линию дальше. – Ну, хорошо, предположим тогда хотя бы вариант, что мы, несмотря на военный союз с Наполеоном, имеем право торговать с кем угодно, если эта торговля соответствует нашим стратегическим интересам и ведет к нашему обогащению. Еще несколько недель и ситуация для Наполеона будет столь критической, что он с радостью пойдет и не на такие условия.

Но и этот пассаж на Кутузова особого впечатления не произвел.

– Еще один немаловажный момент! Каким образом ты собираешься начать переговоры с Наполеоном? – перевел он разговор в конкретную плоскость. – После визита Лористона я лишил себя возможности вести, какие бы то ни было, самостоятельные сношения с французским императором сам. Любые же переговоры в настоящее время между нашим и французским императорами уже не реальны. Получается замкнутый круг.

– Но не сидеть же, сложа руки, когда десятки тысяч русских жизней будут брошены во имя английских, австрийских и прусских интересов, – расстроился уже и я.

– Думать, думать и еще раз думать! – пожал мне фельдмаршал руку на прощание.

* * *

А следующим утром у меня произошло сразу несколько встреч. Вначале я столкнулся нос к носу с Ермоловым и будущий «проконсул Кавказа» снова что-то съязвил в мой адрес. Думаю, он рассчитывал вызвать меня на ответную грубость. Но я лишь подмигнул ему, произнеся:

– Легче всего, ваше превосходительство, оскорбить младшего по званию, и в этом вы весьма преуспели!

После чего, оставив изумленного генерала наедине с его мыслями, прошествовал мимо.

Затем была встреча с Вильсоном, который, по-моему, специально подстерегал меня. Сразу же, по своему обыкновению, схватив под локоть, он потащил меня в сторону от штаба, рассказывая очередные соображения относительно переустройства русской армии и всего российского государственного аппарата, одновременно требуя от меня информации о моих беседах с Кутузовым. С каким удовольствием я двинул бы кулаком в эту наглую рыжую рожу, но, увы, увы. Пришлось снова выкручиваться, и на ходу придумывать некие несуществующие замыслы и высказывания главнокомандующего. Только после этого он отцепился, чтобы осмыслить услышанное.

Я же, получив задание съездить в гвардейский корпус с очередным поручением, отправился в недальнюю путь-дорогу. Мысли мои крутились вокруг вчерашнего разговора с Кутузовым. Старик был не только мудр, но и изрядно хитер, а потому я не мог сказать, наверняка, до конца ли он со мной честен и не ведет ли какую-то свою игру. Вроде и мыслим мы с ним одинаково, а какая-то недосказанность витает в воздухе. Причем эта недосказанность вовсе не от различия в возрасте, служебном положении и чинах и даже, как мне казалось, не в том, что он в чем-то мне пока не доверяет. Нет, здесь что-то иное. Но что?

Ладно, с этим все рано или поздно разъяснится. Тем более что от меня здесь ничего не зависело. Кутузов есть Кутузов, старый седой лис, которого никто никогда не мог обмануть. Он не только просчитывал ситуацию, как гроссмейстер на пять-шесть ходов вперед, но еще прекрасно разбирался в людях, видя их насквозь. Мне оставалось лишь ждать, когда фельдмаршала станет со мной боле откровенным, и я узнаю, наконец, что значит мое неожиданное приближение к его особе и в то же время некоторая дистанцированность.

Возможно, что он просто не слишком верит в мое нарочитое ясновидение и просто выжидает, что последует с моей стороны дальше. Тогда мне необходимо сделать некий ход, который произведет впечатление на главнокомандующего, и он станет более доверителен ко мне, а как следствие этого, я смогу давать более квалифицированные советы, еще больше разворачивая ситуацию в нашу сторону.

Но сейчас надо было думать не об этом. Надо было хотя бы в общих чертах продумать линию своего поведения на будущее и в особенности составить план, по которому предстояло действовать, чтобы не допустить кровавого похода в Европу и бесполезного и унизительного для нас Венского конгресса. Но что я мог сделать?

И тут меня неожиданно осенило! Это было как озарение, как вспышка в сознании. Я даже не могу сказать, что это был продукт моих логических рассуждений – это была некая молния, некое озарение, которое в одно мгновение соединило воедино все мои разрозненные мысли и сомнения в единое целое. На глазах удивленных офицеров я вскочил и что-то закричал.

Потом схватился за голову и куда-то кинулся бежать, потом начал почти бессмысленно смеяться. Хотелось кричать от радости и плясать, ибо теперь я в точности знал, что мне следует делать.

Адъютанты с тревогой переглядывались, кто-то печально крутил указательным пальцем у виска, ставя, таким образом, мне свой диагноз. Наплевать! Наплевать! Теперь я знал, как изменить ход истории! Теперь я знал, что мне следует делать!

Надо ли говорить, что я тут же попробовал встретиться с фельдмаршалом. Меня переполняло желание рассказать о своем открытии, нос кем кроме фельдмаршала я еще мог поделиться? Однако Кутузов все время был занят. Вначале он принимал очередного генерал-адъютанта из Петербурга, потом проводил совещание с Ермоловым и Коновницыным, потом писал неотложные приказы, отдыхал и опять что-то писал. На глаза фельдмаршалу мне удалось попасть только перед ужином. При этом, презрев субординацию, я в присутствии нескольких генералов, фактически оборвав их на полуслове, вынужден был обратиться к Кутузову:

– Ваша светлость, имею доложить вам неотложную конфиденциальную информацию!

– Колзаков, вы в какой уже раз нарушаете все правила приличия, не говоря уже об элементарной субординации! – зло тряхнул свой львиной гривой Ермолов – Потрудитесь покинуть помещения, и не мешать старшим по чину заниматься стратегическими вопросами.

– Да, да, голубчик, дайте нам закончить наши дела, а я приму вас после, – кивнул мне Кутузов, едва заметным кивком дав понять, что понял значимость моего вторжения.

Минут через сорок генералы проследовали из кутузовской горницы мимо меня.

– Господин флигель-адъютант, еще раз хочу указать вам, что ваша прошлая служба при великом князе и нынешние близкие отношения с главнокомандующим не дают вам право перебивать старших по чину и воинскому положению. Постарайтесь это запомнить на будущее!

При всей своей язвительности Ермолова в данном случае он был совершенно прав.

– Прошу ваше превосходительство простить мою несдержанность. Впредь ничего подобного допускать не буду! – попросил я прощения будто школьник, но что мне еще оставалось!

– Так-то оно лучше! – буркнул Ермолов.

Проходивший мимо Коновницын лишь печально покачал головой.

– Колзаков? Ну, где ты там? – раздалось нетерпеливое из приоткрытой двери кутузовской горницы.

Встречал меня на этот раз фельдмаршал, не сидя, как обычно в развалку на лавке, а стоя подле заваленного картами стола. Не надо было быть большим психологом, чтобы понять – Кутузов пребывал в большом нетерпении.

– Судя по твоей настырности, у тебя имеется что-то очень важно! – кивнул он мне. – Давай выкладывай, но кратко, так как сегодня времени на тебя нету!

– Я придумал весь ход нашей операции по принуждению к миру двух императоров! – выпалил я с ходу.

– Ну, это прямо название операции! – засмеялся фельдмаршал – Ишь, как – операция «Принуждение к миру»! Давай выкладывай свое «принуждение».

– Итак, вся операция будет состоять из четырех частей. Часть первая – пленение Наполеона, часть вторая – изоляция Александра, часть третья – организация их неформальной встречи под нашим контролем, и, наконец, четвертая – подписание двухстороннего соглашения в нашем присутствии. Все элементарно.

– Ты что одурел! – не слишком вежливо оборвал меня фельдмаршал и тут же понизил голос до шепота. – Какая к черту изоляция императора Александра, ведь это что ни на есть антигосударственный заговор под нашим руководством!

– Вы уж слишком хватили! – настала пора удивляться и мне. – В конце концов, мы, ну, по крайней мере, я, служу не императору Александру, а России. И план мой как раз состоит в том, чтобы Россия, а не Александр извлекли максимальные выгоды из одержанной победы в нынешней Отечественной войне. Хотя бы в этом вы со мной согласны?

– В этом согласен, но только в этом! – Кутузов, усевшись на свою любимую лавку, нервно стучал пальцами по столешнице. – Как же ты намереваешься пленять и изолировать?

– Очень просто! Дело в том, что буквально через несколько дней у нас будет шанс его пленить с помощью казаков Платова. В реальности они его упустили, но если я буду у Платова, то шансы на захват возрастят.

– Ну, хорошо, а как ты намереваешься изолировать Александра?

– Почти таким же макаром. Когда император узнает, что наши войска вошли в Вильно он тут же поспешит туда, чтобы самому принять там парад. Для Александра Вильно – это символ. Там он застал начало войны 1812 года, там он и мечтает эту войну закончить. В Вильно император будет так торопиться, что отправиться всего на нескольких санях практически без охраны. Я знаю, когда и где он будет проезжать. По дороге мы так же изымаем его и в какой– нибудь лесной сторожке я сажу друг напротив друга обоих своих гостей и, прочитав им лекцию о нынешнем и будущем политическом положении, заставляю придти к консенсусу.

– К чему, к чему? – поднял бровь фельдмаршал.

– Короче говоря, к согласию. После этого я извещаю вас о состоявшейся договоренности, после чего везу обоих императоров в Вильно, где они в вашем присутствии и подписывают договор о новом союзе. Вот, в принципе, весь мой план.

– Ну, а если Наполеон с Александром заупрямятся?

– Наполеон упрямиться не станет. Он ведь и так у нас в плену, а значит, выбора у него нет. Французская империя без него обречена на исчезновение, а возможная драка маршалов за власть только ускорит крах.

– А Александр?

– Это самый сложный вопрос, над которым я все время сейчас думаю. Надеюсь найти аргументы, чтобы его убедить. Думаю, что, возможно, мне придется рисковать и даже где-то припугнуть.

При этих словах Кутузов болезненно скривился.

– Один раз уже были деятели, которые обещали просто арестовать императора и добиться его отречения. А закончилось тем, что убили его в висок табакеркой!

– Вы о ком?

– Об императоре Павле! Значит так, все что ты мне сейчас рассказал – есть настоящая авантюра, весьма вредная и опасная. Отныне эта тема навсегда закрыта. На сегодня все! Свободен!

От фельдмаршала я вышел как оплеванный. Мой понурый вид не остался незамеченным от адъютантской братии, и я слышал, как мне злословили в спину:

– Кажется, конец нашему фавориту! Дал ему старик прикурить!

* * *

Тем временем, Кутузов разослал письма командирам партизанских отрядов Дорохову, Сеславину, Давыдову и Фигнеру, обязывая их, использовать улучшение общей ситуации после поражения французского авангарда Мюрата под Тарутиным и действовать более дерзко. Два раза партизанам повторять было не надо и вскоре пришло сообщение, что наибольший из партизанских отрядов – дороховский, состоявший из пяти кавалерийских полков, сделал успешный рейд по Можайской дороге и за какую-то неделю разгромил четыре полка французской кавалерии, захватил несколько обозов, взяв в плен около полутора тысяч человек. После этого Дорохов со своим отрядом освободил Верею, обороняемую батальоном Вестфальского полка. Отныне Верея стала удобной базой для партизанских действий, как на Смоленской, так и на Калужской дороге.

Уже следующим вечером после нашей размолвки, к не скрываемому неудовольствию штабной братии фельдмаршал снова призвал меня к себе присутствовать на очередном совещании. Обсуждался вопрос, каким маршрутом будет отступать Наполеон из Москвы и как следует в этой связи действовать русской армии.

Сам Кутузов выступил так:

– Отсутствие нормального снабжения и падение дисциплины в войсках уже сделали невозможным зимовку Наполеона в Москве. Поход на Петербург он так же отверг из-за приближающейся зимы и нашей армии в его тылу. Предложения Наполеона о мире мы проигнорировали. Остается один выход – отступать к базам снабжения в Смоленске.

– Но по какой дороге пойдет Наполеон? Где нам его перехватывать? – последовали вполне уместные вопросы собранных генералов.

Вместо ответа Кутузов хитро посмотрел на меня, а потом, явно парадируя, одну известную историческую личность в не менее известном кинофильме будущего, произнес с сильным грузинским акцентом:

– А что у нас думает по этому поводу товарищ Колзаков?

Приняв правила игры, я доложил:

– Товарищ Кутузов! Наполеон будет отходить на Смоленск через Калугу, где рассчитывает захватить склады продовольствия и фуража. В дальнейшем он намеревается удержаться на рубеже Западной Двины и Днепра. А весной следующего года начать новый поход.

По недоуменно переглянувшимся между собой генералам было ясно, что на них произвело большее впечатление ни суть моего доклада, а та необычная форма, с которой фельдмаршал и простой флотский офицер обратились друг к другу. Еще бы, оба именовали друг друга весьма фамильярным словом «товарищ».

Что касается Кутузова, то он, не обратив никакого внимания на реакцию присутствующих, заметил мне:

– Что ж, в вашем предположении есть свой резон. Посмотрим, что доложит нам, на сей счет разведка.

Вскоре разведка подтвердила мой доклад, что Наполеон вышел из Москвы по старой Калужской дороге, однако затем приказал свернуть на новую Калужскую дорогу в районе села Троицкое.

– Почему свернул? – снова заволновался фельдмаршал, вызвав меня к себе «на ковер».

– Не желает прорываться с ослабленной армией через наши укреплённые позиции у Тарутино по старой Калужской дороге.

– Где сейчас главные силы Наполеона?

На этот вопрос я ответить не смог, так как при всей своей дотошности к истории 1812 года, хоть убей, но не помнил, когда и где Наполеон находился во все дни войны. В этом я честно и признался Кутузову.

– Знаю лишь, что сейчас он уже покинул Москву.

– Надо было в школе лучше учиться! – сказал тот мне недовольно.

Не зная о местонахождении главных сил Наполеона, Кутузов поручил атаку села Фоминское у Малоярославца генералу Дохтурову с его 6-м пехотным корпусом, дав в придачу 1-й кавалерийский корпус генерал-адъютанта Меллер-Закомельского. Партизанским отрядам Сеславина и Фигнера было поручено наблюдать за неприятелем. Я, понятное дело, пытался отпроситься к Дохтурову, но получил категорический «отлуп» с приказанием быть на месте и делать то, что будет приказано. При этом все это было мне объявлено в весьма доходчивой категорической солдатской форме. Что и говорить, Михаил Илларионович умел быть не только любезным и добродушным, но и жестким, а порой даже жестоким. Сидя в штабе, я мог только завидовать остальным адъютантам, которые мотались по всем корпусам и отрядам, буквально валясь с ног. В особенности доставалось неутомимому и терпеливому Ване Скобелеву, который даже спал в седле.

Буквально на следующий день Сеславин обнаружил движение большого количества войск французов, при этом он лично наблюдал Наполеона и его свиту. Об увиденном Сеславин немедленно доложил Дохтурову, который уже приготовился атаковать Фоминское на рассвете. Это сообщение спасло корпус Дохтурова. Иначе бы, нарвавшись на главные силы противника, он попал бы в ловушку. Установив, что главные силы Наполеона от Фоминского идут на Малоярославец, Дохтуров поспешил к Малоярославцу, чтобы перекрыть путь на Калугу через новую Калужскую дорогу. Наполеон, увидев на рассвете наши войска, решил, что Кутузов даёт ему здесь генеральное сражение и приостановил движение авангарда Богарне на Малоярославец, ограничившись отправкой вперед только дивизии Дельзона, которая вскоре и вступила в город по понтонному мосту через речку Лужу. Все пока шло так, как и должно было идти по классической версии истории 1812 года.

Затем, как и следовало, не теряя времени, главные силы нашей армии выступили из Тарутинского лагеря, чтобы перекрыть новую Калужскую дорогу. Одновременно Кутузов направил на помощь Дохтурову корпус генерала Раевского, чтобы прикрыть Малоярославец.

– Как оценят историки мое нежелание отдавать французам Малоярославец? – хмуро поинтересовался Кутузов, когда к нему пришло известие, что к городу уже подходят основные силы корпуса Богарне и он отдал приказ об ускорении движения туда корпуса Раевского.

– Оценят положительно, так как Малоярославец – это очевидный плацдарм на правом берегу Лужи. А потому сражение вы вели не за населенный пункт, а за обладание плацдармом, и лишение возможности французам продолжать движение в этом направлении.

– Я так и думал, – буркнул в ответ фельдмаршал.

Однако я понял, что моим ответом он все же остался доволен. Может быть именно поэтому, через каких-то полчаса он, наконец-то, отправил меня с очередным донесением к Раевскому.

– Съезди, посмотри, что там и как, заодно и протрясешься немного, не все же время подле меня отираться! – напутствовал Кутузов меня добрым словом.

Сказано это было так, словно я действительно только и мечтал, чтобы отираться возле него.

Было около четырех часов пополудни и наши главные силы уже вышли на высоты южнее Малоярославца вдоль пути на Калугу. Пока я добирался до Раевского, стало темнеть. Малоярославец, переходивший до этого времени восемь раз от французов к нам и обратно, к вечеру остался за противником. Наши же окружили городские руины полукольцом, перекрывая все пути. Всюду двигались полковые колонны. Вдоль дорог выдвигалась артиллерия. Признаюсь честно, что сейчас старый фельдмаршал не особо нуждался в моих советах, делая и так все, как должно. Да и что я мог ему подсказать, когда сам знал только то, что было сделано в свое время Кутузовым. Передав Раевскому письмо от Кутузова, я остался предоставленным самому себе. Ехать обратно в ставку сразу не слишком хотелось.

С грустью глядя на горящий вдалеке Малоярославец, я вспоминал, что историки особо отмечали, что из-за страшного пожара на улицах города погибло с обеих сторон много раненых. Припомнились и прочитанные мною в свое время мемуары француза Лабома: «Улицы можно было различить только по многочисленным трупам, которыми они были усеяны, на каждом шагу попадались оторванные руки и ноги, валялись раздавленные проезжавшими артиллерийскими орудиями головы. От домов остались лишь только дымящиеся развалины, под горящим пеплом которых виднелись наполовину развалившиеся скелеты». Что и говорить, жуткая картина…

Однако служба есть служба и я «взял курс» в расположение главной квартиры.

На следующий день обе стороны изготовились к продолжению сражения и изучали позиции друг друга. Однако, не желая новых потерь, Кутузов, вполне разумно, приказал отступить на пару верст к югу, заняв вполне приличную для обороны позицию. Таким образом, несмотря на взятие Малоярославца, в стратегическом плане французы так ничего для себя и не добились.

С вечера я просился у фельдмаршала отправиться к атаману Платову.

– А смысл? – устало поднял глаза на мои увещевания.

– Я уже говорил вам, что рейд Платова обещает быть столь неожиданным, что будет реальный шанс захватить Наполеона – запальчиво объяснял я фельдмаршалу.

– Хорошо, – согласился он. – Поезжай, чем черт не шутит, может, и словишь злодея. Исполнится твоя мечта.

* * *

К атаману Платову я успел.

– Светлейший передал вашему превосходительству, чтобы на сей раз казаки атаковали молча, без криков «ура»! – нагло соврал я казачьему атаману.

Тот мотнул головой, задав мне вполне законный вопрос.

– А на хрена?

– Так приказано, потому, что в районе вашей завтрашней атаки ожидается сам Наполеон. Если будут орать, могут и вспугнуть.

– Тогда понятно дело! – кивнул Платов, почесав своей здоровенной пятерней затылок. – Небось, лазутчики наши все вызнали?