Текст книги "Лейтенант Шмидт. Герой или авантюрист? (Собрание сочинений)"

Глава седьмая
Либавский инцидент

27 января 1904 года вероломным нападением на Порт-Артурскую эскадру началась русско-японская война. На Балтике сразу же началась подготовка кораблей для отправки на дальневосточный театр военных действий. Как офицер запаса Шмидт был призван в действующий флот и откомандирован в Кронштадт.

Любопытно, что в советской историографической литературе, утверждалось, что за свои революционные мысли Шмидта командующий 2-й Тихоокеанской эскадрой вице-адмирал Рожественский, якобы, вначале не хотел брать его на эскадру, а потом, при первом удобном случае, списал. Увы, данный факт является даже не заблуждением, а сознательной неправдой. В ту пору никаких революционных мыслей Шмидт никому не высказывал, да и никто его за революционную деятельность с эскадры не списывал. Если имя Шмидта и стало вскоре известно командующему эскадрой, то уж никак ни в связи с пропагандой революционных идей. Об этом мы еще поговорим.

Историки советского периода, без всякого на то основания, утверждали, что П.П. Шмидт, якобы, был, чуть ли не любимейшим учеником С.О. Макарова. В таком случае, странно, почему Степан Осипович не взял «любимого ученика» в свой походный штаб, как специалиста гидрографа и капитана – знатока Дальневосточного бассейна, а взял к себе его младших сводных братьев? Забегая вперед, скажем, что оба они оправдали доверие знаменитого адмирала. Леонид Петрович Шмидт погибнет вместе с Макаровым на броненосце «Петропавловск», а Владимир Петрович пройдет от первого до последнего дня всю Порт-Артурскую эпопею. Ответ на заданный нами вопрос прост – никаким учеником Макарова Шмидт никогда не был, да и не мог быть, так как никогда даже не служил под его руководством. С таким же успехом учениками Макарова можно назвать всех без исключения офицеров российского флота того времени.

Так же бездоказательно утверждается, что Шмидт, якобы, был в Петербурге на приеме у Рожественского (тогда тот занимал еще должность начальника Главного морского штаба) с прошением о назначении его командиром миноносца в составе эскадры (это с его-то припадками!) или о направлении его во Владивосток в составе отряда капитана 2 ранга Беклемишева служить на подводную лодку. В первом прошении Шмидту было, якобы, отказано в связи с отсутствием вакансий командиров миноносцев, а во втором – в связи с отсутствием опыта плавания на подводных лодках. Если Шмидта на самом деле не пустили на подводные лодки, то поступили совершенно правильно. Ничего путного из его деятельности, как подводника (как в свое время и из воздухоплавательной затеи) не вышло бы – и лодку бы потерял, и людей бы погубил.

Не успокоившийся Шмидт пишет статью в газету о том, что он разработал уникальный план доставки продовольствия и медикаментов в осажденный Порт-Артур: «…Я предлагаю лично доставить в Порт-Артур пароходы с мясными консервами и всем необходимым, предлагаю прорваться в этот порт на коммерческих, не вооруженных артиллерией пароходах… в худшем случае эта экспедиция закончится потерей одного, впереди идущего парохода, командование которым я беру на себя. Остальные же дойдут благополучно… Помогите же, русские люди, выполнению мною задуманной экспедиции!». Опять поза и самолюбование помноженное на популизм. А то на дальнем Востоке без Шмидта не думали, как помочь осажденному Порт-Артуру. Особенно любопытен кличь за помощью к русским людям. К каким именно? В чем они могли помочь Шмидту, в покупке парохода или в покупке консервов? Увы, в восклицаниях Шмидта нет ничего реального кроме дешевого прожектерства.

В итоге лейтенанта Шмидта назначили старшим офицером военного транспорта "Иртыш". В отечественной исторической литературе Шмидта, почему-то, часто именуют отставным лейтенантом. Это большое заблуждение. Дело в том, что Шмидт был не отставным лейтенантом, а лейтенантом запаса, а это большая разница, так как отставников, как известно, на службу не призывают, зато запасников в случае войны обязательно. Но и это не все! Шмидт плавал на судах Добровольного флота. Этот флот, как известно, был создан правительством для дальних океанских плаваний, в первую очередь между западными портами России и Дальним Востоком. В случае войны быстроходные транспорты сразу же должны были становиться вспомогательными крейсерами-рейдерами, а их капитаны, имеющие военное образование и опыт дальних плаваний, сразу же должны были начинать боевые действия на неприятельских океанских коммуникациях. Поэтому факт назначения Шмидта старшим офицером уходящего на войну судна был весьма логичен. Удивительно лишь то, почему Шмидта не назначили капитаном. Это с его-то связями! Скорее всего, свою роль в этом сыграл все еще не закончившийся судебный процесс по делу посадки на камни парохода «Диана».

* * *

Транспорт «Иртыш» вошел в состав Второй Тихоокеанской эскадры. Биограф Шмидта Г.К. Даниловский сокрушается: «Отличного моряка, Шмидта, одинаково хорошо знавшего как штурманское дело, так и артиллерию и минное дело, не назначили на боевой корабль».

Ну, ладно, пусть штурманское дело к 1904 году Шмидт как-никак освоил, но откуда он мог в совершенстве знать артиллерию и минное дело, когда никогда не занимался, ни одним, ни другим? Да и кто бы вообще взял на себя ответственность назначать столь одиозную личность, как Шмидт на боевой корабль! На войне надо воевать, а не следить, чтобы Шмидт не захлебнулся пеной во время очередного эпилептического припадка, да не выкинул какой-нибудь очередной фортель.

Команда угольного транспорта «Иртыш», Шмидт сидит в центре

Впрочем, Шмидт не унывает и, едва прибыв на «Иртыш», тут же начинает совершать подвиги. Перед нами очередная легенда. На сей раз о том, как геройский Шмидт спас от верной гибели транспорт «Иртыш». Снова предоставим слово биографу нашего героя Г.К. Даниловскому: «Вскоре Шмидт спас «Иртыш» от неизбежной катастрофы. Вот как рассказывает об этом очевидец, матрос из команды «Иртыша» (имя и фамилия этого матроса нам, разумеется, опять не известны – В.Ш.). Проверив компасы, «Иртыш» снялся с якоря и пошел в Ревель куда собралась на императорский смотр вся эскадра. Из канала в другой канал «Иртыш» выводили два буксирных катера. Нужно было делать крутой поворот. Стали развертываться, но вследствие ветра, дувшего с моря, развернулись неудачно. Буксир вытянулся и заскрипел.

Вдруг раздается оглушительный выстрел, как из пушки; буксир лопается, и транспорт полным ходом идет к берегу. Катастрофа была бы неминуемой». Буксирами командовал заведующий гаванями. Под влиянием опасности он растерялся и притих, не зная, что ему делать. Такое же настроение охватило и командира «Иртыша». Но старший офицер лейтенант Шмидт не потерял присутствия духа и, видя растерянность начальства, невзирая на субординацию, взял управление судном в свои руки. (Далее Г.К. Даниловский цитирует воспоминания сестры Шмидта) «… Шмидт перевел обе ручки телеграфа в машинное отделение, и обе машины заработали полный ход назад. Старший офицер командовал, как всегда, красиво, отдавая приказания спокойным, звучным голосом. «Комендоры к канату! – загремел металлический (!?) голос. – Оба якоря к отдаче изготовить. Из правой бухты вон! Отдать якорь!». – Якорь полетел в воду. – «Канат травить до 5 сажен!» – Комендоры только что успели застопорить канат, как с мостика раздалась команда: «Из левой бухты вон! Отдать якорь, канат травить до 5 сажен! Как на лоте?» – справился старший офицер у лотового. – «Остановился», – отвечал лотовый. Не прошло и минуты, как лотовый закричал; «Назад пошел!». – Старший офицер быстро перевел телеграф на «стоп», и катастрофа миновала». Взволнованный командир «Иртыша» подошел к Шмидту и крепко пожал ему руку. Но заведующего гаванями «заело», и он вновь попытался вступить в командование буксирами. Шмидт подошел к нему и резко сказал: «Уходите! Я без вас лучше бы управился!». – «А кто бы вам дал катера?» – спросил заведующий. – «Я и без ваших катеров под своими парами управился бы, уходите с мостика». Разобиженный заведующий подал рапорт адмиралу, и Шмидту пришлось «за дерзость» отсидеть 15 суток с часовым у каюты».

Как моряк, скажу, что приводя историю о геройстве Шмидта при буксировке, Г.К. Даниловский оказал своему герою поистине «медвежью услугу». Во-первых, я никогда не поверю, что буксировка в узкости осуществлялась «на полном ходу», как пишет автор. Это полное не знание азов морского дела! Буксировка, да еще двумя буксирами (!) идет на минимально управляемом ходу. Почему Шмидт спас «Иртыш» от гибели? Если бы он даже вышел из полосы фарватера и ткнулся в песчаную отмель, то это абсолютно не означало его гибель! Достаточно было поработать буксирами и стащить «Иртыш» с этой отмели, после чего транспорт мог продолжать свое плавание. Еще более невероятно, чтобы командир «Иртыша» опытнейший моряк капитан 2 ранга Егормышев (ранее командовавший шестью кораблями и судами!) вдруг растерялся, как растерялся и заведующий гаванями, который занимается буксирными операциями почти каждый божий день. Короче растерялись все, кроме Шмидта! Совершенно непонятно, как Шмидт вообще мог самостоятельно вступить в командование в присутствии командира! К тому же при буксировке, место старшего офицера вовсе не на ходовом мостике, где и без него есть кому командовать, а в корме, чтобы оценивать там обстановку и докладывать ее командиру.

* * *

Так уж получилось, что в Лиепае я прослужил восемь лет моей корабельной службы. Служил на противолодочных кораблях и тральщиках, которые базировались у входа в Городской канал, т. е. в дальнем углу лиепайского аванпорта. Основная проблема Лиепаи – постоянные наносы песка в аванпорте, поэтому там всегда денно и нощно работала замлечерпалка, постоянно углубляя заносимые песком фарватеры. Не смотря на это, посадки на мель были у нас делом не столь уж редким. Резюмируя скажу, что для того чтобы вывести столь большой транспорт, каким был «Иртыш» из Либавского (Лиепайского) аванпорта нужен был человек который бы знал состояние фарватеров на данный момент времени, т. е. именно заведующий гаванями, а не некий одесский капитан Шмидт, который когда-то бывал в Либаве. Именно для того, чтобы на ходу «Иртыш» не вылез на песчаную отмель его, и тащили по фарватеру буксиры.

Любопытны и эпитеты, которыми сестра Шмидта передает повествование о его подвиге «командовал, как всегда, красиво, отдавая приказания спокойным, звучным голосом» или загремел металлический голос". Откуда могла знать сестра Шмидта о событиях на «Иртыше», только со слов своего брата. Так что, скорее всего, перед нами очередная «песнь песней», придуманная самим Шмидтом: все в дерьме, и тут появляюсь я во всем белом!

Есть в рассказе сестры Петра Петровича еще один любопытный нюанс. Итак, согласно версии сестры, Шмидт, якобы, закричал: "Комендоры к канату!" Что сказать, фраза действительно впечатляюща, от нее так и веет решимостью Петра Петровича и молодецкостью прибежавших на его зов комендоров. Это не какое-то там: "Кочегары к канату!" Но, увы, приведенная в рассказе сестры фраза полностью фальшива. Дело в том, что на угольном транспорте "Иртыш" не было никаких орудий, ни крупнокалиберных, ни малокалиберных, а в силу этого не было, разумеется, и комендоров, которых бы бравый лейтенант Шмидт мог бы зычно призвать к канату. Я уже не говорю о том, что якоря на океанском транспорте водоизмещением в 15 тысяч тонн уж никак не могли крепиться к канату. Давным-давно для этой цели были предусмотрены куда более прочные и надежные якорные цепи. Так что даже беглый анализ истории о храбром моряке Шмидте говорит нам, что это сплошная выдумка. Впрочем, как оказывается, фраза Шмидта о комендорах имела все же свою историю. В свое время мы будем еще говорить о ней подробно, хотя и в другом контексте. Сейчас же ограничимся тем, что скажем – Шмидт действительно кричал о комендорах, но произошло это в ноябре 1905 года на крейсере "Очаков", когда он, крикнув: "Комендоры к орудиям!", сам поспешил удрать с мятежного крейсера. Вполне возможно, что героическая фраза с призывом к некому действию именно комендоров очень нравилась самому Петру Петровичу. И он включил ее в рассказ о своих "подвигах" на "Иртыше", Возможно, что и сама сестра, помня о героическом выкрике брата на "Очакове", присочинила мифических комендоров для пущей героизации Петра Петровича. Суть не в этом, а в том, что ничего подобного в реальности на "Иртыше" не происходило.

Однако, что-то на «Иртыше» все же во время буксировки произошло, причем, весьма не шуточное, за что Шмидт схлопотал 15 суток ареста с часовым у каюты. Данный факт сам по себе потрясает. Старшего офицера (1го помощника командира!), который сам является главным воспитателем команды и борцом за дисциплину, вдруг арестовывают и садят под вооруженный караул на полмесяца! Мы можем только предположить, что во время буксировки Шмидт бросил свой пост в корме и заявился на мостик, где пытался вмешаться в действия командира и заведывающего гаванями. Уж не знаю, насколько правдиво, что капитан 2 ранга Егормышев за такое поведение тряс ему руку, но то, что посадил под арест – абсолютно правильно. Были ли еще подобные примеры в российском флоте нам неизвестно, но Шмидт весьма «отличился» и здесь. Другой бы от такого позора, наверное, пустил бы себе пулю в лоб, еще бы, стать посмешищем всей эскадры! Но с нашего героя, как с гуся вода!

* * *

Еще один рассказ Шмидта о его подвигах во время службы на военном транспорте. «Иртыш» долго стоял в Либаве. Шли недели, пока выясняли, брать ему уголь для эскадры Рожественского или нет. Главный морской штаб на все запросы не отвечал. Угля же нужно было принять 8000 тонн, грузить вручную, на матросских спинах. Вдруг телеграммой предлагается принять весь уголь в три дня и идти в Порт-Саид. Шмидт доказывал командиру, что, сколько бы ему ни дали людей, даже при круглосуточной работе погрузить уголь можно только в неделю, и просил об этом доложить адмиралу. Но командир «Иртыша» неукоснительно требовал выполнения приказа: «Адмирал приказал – и должно быть выполнено!». «Начали грузить день и ночь, – вспоминает П. П. Шмидт. – Осень, дожди, матросы выбились из сил, не спим, сверху окрики и понукания.

Надрывались, но, конечно, не успели. Призывает командир и приказывает наполнить соленой водой двойное дно (балластные цистерны транспорта), чтобы дать ему «осадку», чтобы транспорт имел вид принявшего уголь. Как, везти через моря и океаны к эскадре, для которой нужен каждый пуд угля, везти морскую воду? Везти морскую воду на транспорте, который был специально куплен для угля и обошелся с переделками около двух миллионов? Рисковать жизнью людей, успехом, да и миллионами для доставки воды Рожественскому, и все это делать только для того, чтобы доложить здесь адмиралу, что приказание выполнено, уголь принят в три дня. «Приказывайте кому-нибудь другому, а я в таком преступлении участвовать не хочу», – ответил я. Благодаря такому категорическому отпору мы «не выполнили» приказания и погрузили уголь».

В данном рассказе перед нами предстает в роли полного негодяя и подлеца честный и опытный командир «Иртыша», который, кстати, достойно командовал своим транспортом во время Цусимского сражения. Надо не иметь представления об организации учета на флоте, чтобы верить истории Шмидта с затоплением балластных цистерн. Во-первых, весь принимаемый уголь обязательно учитывался, и в походном штабе вели ежедневный расход угля на кораблях эскадры. Рано или поздно, но обман с недогрузом угля бы раскрылся и тогда Ергомышева ждало как минимум разжалование, а то и каторга. Во имя чего ему надо было рисковать (я здесь не говорю уже о порядочности, чести офицера и патриотизме!)? Да, матросы устали, но идет война, и она диктует свои правила. Проверить правдивость Шмидта сегодня уже невозможно, т. к. угля, как мы знаем на «Иртыш» перед выходом загрузили столько, сколько требовалось.

Отметим, что в воспоминаниях мичмана «Иртыша» Г. Графа «Моряки», в которых он достаточно неплохо отзывается о Шмидте, так что упрекнуть его в необъективности к старшему офицеру нельзя, нет ни единого упоминания, ни о подвиге Шмидта во время буксировки «Иртыша», ни о его разногласиях и принципиальной позиции во время загрузки угля.

Биограф Шмидта пишет о Шмидте, как о военно-морском теоретике: «Служа в торговом флоте, Шмидт тщательно изучал его экономику и пришел к выводу о коммерческой невыгодности существовавших типов пароходов. «Пароход, способный дать 19 узлов скорости, – писал Шмидт, – будет сжигать при 10-узловой скорости больше угля, чем пароход, построенный для плавания с 10-узловой скоростью. Таким образом, излишняя сила машины служит источником постоянного непроизводительного расхода угля даже тогда, когда пароход не пользуется полной силой своей машины». А происходило это, по мнению Шмидта, потому, что Морское министерство, законно стремясь внести в проект каждого парохода элементы, необходимые вспомогательному крейсеру, делало это настолько неумело, что: «пароход представлял нечто среднее. Это было малодоходное коммерческое и малопригодное военное судно. Понятно, что дело, построенное на принципе «ни богу свечка, ни черту кочерга», могло жить только искусственной поддержкой извне и грозило умереть естественной смертью». Суда Российского добровольческого общества изначально строились как вспомогательные крейсера. Разумеется, для эскадренных боев такие крейсера не были приспособлены, но в качестве рейдера они очень даже озадачивали и англичан, и японцев. Так что утверждения Шмидта, как кадрового офицера, достаточно странны.

Еще одно достижение Шмидта, получившее жизнь в статьях его биографов: «Получив назначение на транспорт «Иртыш», П.П. Шмидт увидел всю неприспособленность транспорта к снабжению углем боевых кораблей в море, особенно в условиях штормовой погоды. Пытливый ум Шмидта ищет выхода и находит его. В обстоятельной докладной записке, подкрепленной цифровыми выкладками и чертежами, Шмидт подробно изложил проект приспособлений, необходимых для погрузочных работ. В записке было предусмотрено все до мельчайших деталей. Осуществление проекта требовало незначительных затрат. При этом Шмидт не забывал основного – возможности боевого использования транспорта и, в частности, его погрузочных средств для траления. «Если установить выстрела так, чтобы они могли заваливаться вперед, (то выстрела) могут своими затопленными в воду ноками служить креплением для трала; тогда мы получили бы одно приспособление, служащее двум полезным целям – выгрузке угля и взрыванию плавучих мин». Для изготовления этого немудреного приспособления для погрузки угля, по докладной записке, требовались: «1. 18 кадок опрокидывающихся для выгрузки угля, по 1 тонне вместимостью. 2. Рельсовая висячая передача угля из трюма в трюм. 3. Кранцы большие (4 штуки, весом свыше тонны, толщиной не менее 2 фут). 4. выстрела по 40 фут длиной. 5. Грузовой рей для вывода угля за борт на 30 фут от борта или удлинение двух из имеемых 4 стрел на грот-мачте». При перегрузке угля в море на волне Шмидт предлагал поставить на «Иртыше» приспособления для леерного сообщения со снабжаемыми кораблями. Предложенный Шмидтом способ передачи угля с транспорта на боевой корабль значительно сокращал время погрузки и облегчал труд матроса. Тот факт, что на 1-й и 2-й Тихоокеанских эскадрах пришлось перегрузить на корабли свыше 13 млн. пудов угля, наглядно показывает, насколько велико было практическое значение предложения Шмидта. Однако в царском флоте, где всякое проявление живой мысли беспощадно душилось бюрократами, проект Шмидта остался не реализованным».

Здесь, как обычно в истории со Шмидтом все перевернуто с ног на голову. Попытки осуществлять леерную погрузку угля, разумеется, предпринимались уже и до советов Шмидта. Но от них отказались из-за большой продолжительности этого процесса и из-за того, что леера постоянно рвались и уголь падал в море. Подобный вариант передачи грузов был освоен лишь много лет спустя, когда это позволил взросший уровень техники. О том, чтобы определить океанский пароход с огромной осадкой тралить мины – это уже за гранью разумного.

Шмидт явно тяготился своим пребыванием на транспорте. «Принимать все опасности целиком и быть в стороне от всех выгод войны – довольно жалкая роль», – писал он в одном из своих писем в этот период. Любопытно, какие «выгоды войны» имеет здесь Шмидт. Возможно награды, чины и то, к чему он больше всего стремился – славу.

Из письма сестре: «Догоним мы Рожественского, должно быть, в Зондском архипелаге и тогда уже вместе двинемся на вражеский флот, от которого, думаю, нам не посчастливится. Силы будут равные, но искусство стрельбы, конечно, на стороне японцев, которые много лет готовили свой флот к войне, а не к смотрам, как готовили мы». Так что основания для бегства с эскадры у Шмидта были уже с самого начала.

Перед отплытием вся эскадра собралась в Либаве. Там Шмидт получает письмо от жены Доменики, остававшейся с сыном в Одессе, что она ждет ребенка. Сообщение это, по воспоминаниям сестры, очень удивило Петра Петровича, т. к. он, якобы, с Доменикой уже давным-давно фактически не жил. При этом реакция Шмидта на сообщение (если верить тому, что утверждает А.П. Шмидт) была несколько не стандартная. Шмидт пишет жене, что он рад безмерно и, что если родится девочка, то назвать ее следует Катенькой.

* * *

Казалось бы, что у старшего офицера перед уходом в столь длительный поход должно быть масса дел на судне. К тому же дома его ждет беременная супруга. Но Шмидт большую часть времени проводит в развлечениях на берегу. Мало того он еще успевает еще раз «прогреметь» на всю эскадру.

То, что Шмидт выделывал, находясь в Либаве, вообще выходит за рамки обычного понимания не только поведения флотского офицера, но и за рамки поведения вообще нормального человека. Беспрестанные пьянки, драки и дебоши в ресторанах, ну, а помимо всего этого «джентльменского набора», еще и откровенные попытки улизнуть от участия в боевом походе, граничившие с откровенной попыткой дезертирства во время войны. Уже одного этого перечня «подвигов» Шмидта вполне достаточно, чтобы понять, кем в действительности являлся человек, которому вот уже больше столетия пытаются приписать такие высоконравственные качества, как честь, совесть и порядочность. Но не будем голословными, а лучше предоставим слово свидетелю и очевидцу всех либавских художеств «красного лейтенанта» начальника штаба Либавской крепости полковника Ф.П. Рерберга.

Он пишет о Шмидте следующее: «Пехотный гарнизон… помогал в работах порта, который… не мог справиться с погрузкою угля в угольные транспорты. Эта работа была возложена на команды от сухопутного гарнизона под общим моим руководством, для чего я почти каждый день ездил в порт, где грузились углем огромные океанские транспорты: «Иртыш» и «Анадырь». В первый же день погрузок, прибыв в порт, я нашел полный беспорядок. Наши офицеры, прибывшие с командами от артиллерии и пехотного гарнизона, ничего добиться не могли, так как, по их словам, и командир корабля и старший офицер – оба пьяны. Я прекратил погрузку, дабы не рисковать жизнью наших солдат, и пошел на «Иртыш», где потребовал командира. Командиром корабля оказался капитан 2-го ранга Константин Львович Ергомышев, призванный из запаса. Мне доложили, что командир болен и выйти ко мне не может. Я потребовал старшего офицера. Пришлось долго ждать. Наконец ко мне вылез немолодой лейтенант крайне печального вида: без фуражки, не стриженный, не бритый и не умытый; по его большим и грязным волосам можно было думать, что он давно не был в бане, крахмальная рубашка грязная и помятая, сюртук также грязный. Взор у него был озлобленно-тупой и неприветливый; можно было думать, что он или пьян или прибегает к наркотикам. На мои замечания он отвечал грубо и не логично. Я его немного «разбудил» надлежащим образом и этим привел несколько в чувство, заставив позвать плотников и мастеров, привести в порядок место и средства погрузки, после чего разрешил продолжать таковую: Лично с этим типом я больше не встречался, но – вот какая история приключилась с ним в Либаве.

Видимо, этот господин не желал идти в поход, но отделаться от действительной службы не мог. Стоя однажды на погрузке угля, он нашел себе компаньона, также старшего офицера на «Анадыре». Эти два господина сговорились и решили устроить таким образом, чтобы их выгнали с военной службы совсем. Поэтому они, будучи в военном порту, при исполнении служебных обязанностей, подрались. Их арестовали, произвели дознание и донесли Главному Морскому Штабу, откуда вскоре последовал ответ, что оба офицера должны продолжать службу на кораблях, идущих, в поход, а что по окончании войны они должны будут драться на дуэли. На этот раз их изобретение оказалось не удачным.

В средних числах сентября, незадолго до назначенного дня отплытия эскадр по назначению, я находился в кратковременной командировке и, вступив в исполнение своих обязанностей начальника штаба, из находившейся в штабе переписки, а также из докладов моих подчиненных я узнал, что в мое отсутствие, местный отдел Российского общества Красного Креста устроил грандиозный бал, в пользу раненых. Бал был устроен в здании Либавского кургауза.

В самый разгар бала, во время передышки в танцах кадрили, старший офицер транспорта «Анадырь», лейтенант Муравьев, танцевавший с голубоглазой, белокурой красоткой – баронессой Крюденер, сидел и разговаривал со своей дамой. В это время, старший офицер транспорта «Иртыш» – лейтенант Шмидт, бывший на другом конце зала, медленно перешел через зал, подошел вплотную к лейтенанту Муравьеву и, не говоря ни слова, закатил ему пощечину. Баронесса Крюденер вскрикнула и упала в обморок; к ней бросилось несколько человек из близ сидевших, а лейтенанты сцепились в мертвой схватке и, нанося друг другу удары, свалились на пол, продолжая драться. Из-под них, как из-под грызущихся собак, летели бумажки, конфети, окурки… Картина была отвратительная. Первым кинулся к дерущимся 178-го пехотного Венденского полка штабс-капититан Зенов; его примеру последовали другие офицеры, которые силою растащили дерущихся. Тотчас они были арестованы и отправлены в Порт. Когда их вывели в прихожую, большие окна кристального стекла которой выходили на Кургаузский проспект, где стояли в очереди сотни извозчиков, то лейтенант Шмидт схватил тяжелый желтый стул и запустил им в стекла.

После этого бал прекратился, так как большинство мамаш, опасаясь повторения подобных фокусов, начало спешно увозить своих дочерей. Скандал был большой: мундир морского офицера был опозорен перед всем Либавским обществом, перед лакеями, перед извозчиками! Кто же из жителей города мог знать, что в лице Шмидта и Муравьева они видели не морских офицеров, а печальные отбросы нашего флота?

Дело это мне было хорошо известно потому, что на основании статьи 317-й военно-судебного устава, дознание производилось не офицерами флота, на чем настаивали морские власти, а офицерами комендантского отделения вверенного мне штаба. Когда дознание было вполне закончено, оно было препровождено командиру порта.

Насколько помнится, эти господа были арестованы до дня выхода эскадры их Либавы, дабы они не сбежали со своих кораблей. Главный Морской Штаб и на этот раз прислал решение вопроса, для сих выродков весьма нежелательное: было приказано взять их обязательно в поход, а по окончании войны, уволить как негодных».

Не знаю, как вам читатель, а мне больше всего понравился в данной истории желтый стул, запущенный в витрину, так сказать, прощальный аккорд… По предположению Рерберга, этот инцидент Шмидт устроил специально для того, чтобы его выгнали со службы. Это конечно только его предположение. Заметим на эскадре ходили разговоры (и это отмечено в мемуарах), что драка возникла на почве каких-то былых обид. Избиение офицером офицера событие из ряда вон выходящее!

Об инциденте, разумеется, стало известно командующему эскадрой вице-адмиралу Рожественскому. Немедленно последовал приказ: арестовать лейтенанта Шмидта в его каюте с приставлением часового. И это второй раз! Уже первое подобное наказание за буксирную операцию было позором, но вторичный арест, это уже что-то совершенно выходящее за рамки! Впрочем, нашему герою все нипочем! За день до отхода из Либавы срок ареста истек, и Шмидт сразу же помчался в город. А буквально за час до отплытия извозчик привез его в гавань смертельно упившимся. Командир был вынужден отправить своего старшего офицера проспаться и тот смог приступить к исполнению своих обязанностей лишь спустя сутки. Однако с кем не бывает! Тем более, что столь вспыльчивые и недисциплинированные в мирной жизни люди, зачастую показывают образцы героизма в боевой обстановке! Шмидт всю жизнь мечтал о подвиге, и вот теперь, наконец, появилась реальная возможность на деле показать, чего он стоит.

* * *

Впрочем, это еще не конец истории с либавским инцидентом. Дело в том, что в своих воспоминаниях полковник Ф.П. Рерберг допустил серьезную неточность. На самом деле Шмидт накинулся не на мифического «лейтенанта Муравьева», а на вполне реального штурманского офицера с транспорта «Анадырь» лейтенанта Дмитриева. Должность же старшего офицера на транспорте «Анадырь» занимал в то время капитан 2 ранга Иванов-9-й.

Донесение командира Либавского порта в ГМШ: «8 сентября 1904 г. в зале Либавского кургауза, во время вечера, бывшего в пользу Общества Красного Креста, лейтенант Петр Шмидт, состоящий старшим офицером на транспорте «Иртыш», публично нанес оскорбительные действия лейтенанту Ивану Дмитриеву(4-му), плававшему на транспорте «Анадырь». Причина – личные счеты за какое-то оскорбление, нанесённое лейтенантом Дмитриевым лейтенанту Шмидту лет шесть-семь тому назад. Обоим офицерам мною воспрещен съезд на берег; дело направлено в Совет посредников».

Но кто он такой, этот старинный недруг П.П. Шмидта и что могло произойти между ними «шесть-семь лет тому назад»? Возможно, этот Дмитриев на самом деле сволочь и негодяй редкостный, а благородный Шмидт вполне справедливо полез к нему в драку?

Как оказывается лейтенант Иван Дмитриев 4-й личность действительно во всех смыслах не только весьма примечательная, но и знаковая. А потому познакомимся с ним поближе, чтобы лучше понять поступок нашего героя.

Итак, Иван Николаевич Дмитриев родился 13 апреля 1877 года в Санкт-Петербурге. Окончил Морской Корпус и в 1896 году был произведен в мичмана флота. Сразу же после этого был направлен в Сибирскую флотилию. Служил на Дальнем Востоке, участвовал в гидpографических paбoтax в Япoнcкoм мope, в бухте Лазарева. В 1898 году окончил штурманский офицерский класс и зачислен в штат штурманским офицером 2-го разряда. В 1898–1903 годах плавал вахтенным начальником на кораблях Сибирской флотилии в морях Дальнего Востока. В 1898 году находился в заграничных плаваниях на транспорте “Якут” и участвовал в исследовании морей и рек Дальнего Востока. В 1898–1900 годах на канонерской лодке “Кореец” участвовал в исследовании морей Тихого океана. В 1900-1901годах Дмитриев снова исследует Тихий океан, но уже на канонерской лодке «Манджур». В 1901 году был произведен в лейтенанты. В 1901–1902 годах служил на эскадренном броненосце “Севастополь”. Плавал из Порт-Артура в Нагасаки, Иокогаму, Токио. Тогда же присвоено звание штурманского офицера высшего 1-го разряда. В 1904 году назначен штурманским офицером военного транспорта «Анадырь». Транспорт, как мы уже знаем, вошел в состав уходящей на Дальний Восток 2-й Тихоокеанской эскадры. Именно тогда в Либаве и произошла встреча Дмитриева со Шмидтом.