Текст книги "Лейтенант Шмидт. Герой или авантюрист? (Собрание сочинений)"

Так что же на самом деле произошло между двумя офицерами? В чем истинная причина их затянувшегося конфликта? Заметим, что Дмитриев, хотя и находился в 1904 году в одном чине со Шмитом, но был на десять лет его младше. Если конфликт между ними произошел «шесть-семь лет назад», это значит, что он произошел в 1897–1898 годах. В это время молодой мичман Дмитриев служит в гидрографической партии и на транспорте «Якут». Шмидт, как мы помним, так же в это время служит на Сибирской флотилии. Причем именно в этот период у него рушится карьера. Шмидт не смог вжиться в офицерский коллектив канонерской лодки «Бобр», потом происходит совершенно непонятный и дикий конфликт, связанный с его женой в Нагасаки, затем наш герой попадает на лечение во Владивостокскую психушку, оказывается на портовом ледоколе «Надежный», а затем и вообще на блокшиве «Горностай», после чего увольняется с флота. Где-то здесь и пересеклись пути Шмидта с Дмитриевым. Военно-морской историк Б. Гелетин считает, что, возможной причиной конфликта стало поведение прибывшей на Дальний Восток супруги П.П. Шмидта, которая, как известно, не отличалась супружескими добродетелями и вполне могла в отсутствие мужа закрутить роман с молодым холостым офицером. Однако никаких документальных доказательств именно такого развития событий у нас нет. Тем более, что зная истеричный характер Шмидта, конфликт он мог устроить по какому угодно поводу. Утверждать можно лишь одно, моральную победу в том давнем конфликте на Дальнем Востоке одержал Дмитриев, отсюда и дикая выходка неотомщенного и разобиженного Шмидта на балу в Либаве. Что касается меня, то я могу лишь осторожно предположить, что конфликт между Шмидтом и Дмитриевым был на самом деле очень серьезным и возможно, что именно он и стал причиной помещения нашего героя в психиатрическую лечебницу Владивостока, со всеми негативными последствиями для Шмидта. В таком случае его обида и злость на Дмитриева действительно должны были затмевать все остальные чувства.

Ну, а каким человеком и моряком был сам Дмитриев 4-й? Для того, чтобы это понять познакомимся вкратце с его последующей биографией. А биография у Дмитриева 4-го замечательная!

Вместе с командой «Анадыря» Дмитриев прошел весь крестный путь 2-й Тихоокеанской эскадры от Либавы до Цусимы и участвовал в ней. В 19061907 годах Дмитриев участвует в гидрографических работах в морях Северного Ледовитого океана на борту военного транспорта «Бакан”. В 1907 году был произведен в старшие лейтенанты. В 1909 году он служит старшим офицером крейсера «Адмирал Макаров».

Из воспоминаний контр-адмирала Г.К. Графа: «Старшим офицером был капитан-лейтенант (тогда на короткое время был введен этот чин) Дмитриев, бывший штурман «Анадыря». Он был прекрасный штурман, отличный моряк». Во время похода в Средиземное море Дмитриев принимал самое активное участие в спасательных работах после землетрясения в итальянской Мессине, получив за это орден Анны 2-й степени. В дальнейшем он некоторое время служил флагманским штурманским офицером штаба начальника Балтийского отряда. Затем резкий поворот судьбы и он добровольно направляется обучаться в Севастопольскую офицерскую школу авиации. В апреле 1911 года Дмитриев успешно оканчивает школу авиации в первом выпуске, получив диплом № 10, став, таким образом, одним из первых военных российских летчиков. При этом Дмитриев летал на нескольких типах самолётов, а потому получил звание не только военного пилoта, но и морского лётчика. Помимо этого он стал и одним из первых полярных летчиков России. Одновременно в том же 1911 году Дмитриев был произведен в капитаны 2 ранга.

После окончания авиашколы служил командиром балтийского миноносца “Прыткий” и командиром посыльного судна “Бакан”, совершив на нем плавание в Баренцево море вокруг Скандинавии и обратно. В время Первой мировой войны Дмитриев принимал самое активное участие в боевых действиях Балтийского флота, командуя эскадренными миноносцами “Всадник”, “Лейтенант Ильин” и “Победитель”. По праву Дмитриев является одним из героев знаменитого боя в Норчепингской бухте. В ночь на 18 мая 1916 года эскадренные миноносцы “Новик”, “Гром” и “Победитель” под прикрытием крейсеров “Рюрик”, “Олег” и “Богатырь” совершили дерзкий набег на немецкий конвой в Норчепингской бухте. В этом бою русские эсминцы впервые в мире применили залповую торпедную стрельбу по площадям. Неприятельский отряд из 20 судов был рассеян, а вспомогательный крейсер “Герман”, два вооруженных траулера и два парохода – потоплены. За боевые отличия и самоотверженность в кампаниях 1914–1916 годов Дмитриев был по праву награжден Георгиевским золотым оружием "За храбрость".

В июле 1916 года капитан 2 ранга Дмитриев 4-й был назначен на должность старшего помощника начальника отдела воздушного плавания Главного управления кораблестроения, а еще через месяц стал первым начальником управления морской авиации морского флота России, т. е. фактически первым командующим ВВС ВМФ России. В это время Дмитриев активно занимается вопросами развития, совершенствования летательных аппаратов морской авиации и обеспечения флотов этими летательными аппаратами. В декабре 1916 года Дмитриев был произведен в капитаны 1 ранга.

После Октябрьской революции 1917 года он продолжил службу в РККФ. В 1918 году Дмитриев руководил подразделениями и частями морской авиации при обороне Петрограда под Оранинбаумом, был начальником Петроградского отделения морской авиации, первым начальником управления морской авиации и воздухоплавания. С 1921 года Дмитриев переходит на преподавательскую работу, став преподавателем военно-морского отдела, а затем старшим преподавателем штурманского отдела в училище командного состава флота (ВВМУ им. Фрунзе). Заметим, что именно Дмитриев являлся любимым преподавателем будущего легендарного наркома Н.Г. Кузнецова, о котором тот с особой теплотой отзывался впоследствии в своих мемуарах. Согласитесь, что уже одного этого достаточно, чтобы об этом человеке и мы вспоминали с теплотой. Из воспоминаний Н.Г. Кузнецова: «Ни одно поколение советских моряков курсантов ВВМУ им. Фрунзе и КВВМУ им. Кирова – с благодарностью вспоминает преподавателя навигации контр-адмирала Ивана Николаевича Дмитриева. Он, по существу, сама история советского флота. 50 лет своей жизни наставник отдал службе на кораблях, обучению и воспитанию будущих морских офицеров. Он участвовал в Цусимском сражении, в Гражданскую войну защищал революционный Петроград".

В 1924 году Дмитриев – флотский штурманский офицер штаба начальника особого практического отряда Балтийского моря, а в 1929 году, как штурман, обеспечивает знаменитый переход линейного корабля «Парижская коммуна» и крейсера «Профинтерн» с Балтики на Черное море. Участвовал Дмитриев и в создании Северного флота, в 1933 году руководил переводом на Север первых боевых кораблей будущего флота. В 1939 году за заслуги перед ВМФ Дмитриеву присваивается звание флагман 2 ранга, что соответствовало званию контр-адмирала. В ноябре 1939 года он становится старшим преподавателем кафедры кораблевождения, с апреля 1940 года старший преподавателем кафедры навигации ВВМУ им. Фрунзе. В 1940 года Дмитриеву присваивается звание контр-адмирал. Вообще-то, должность старшего преподавателя ВМУ не являлась адмиральской, а потому и звание флагмана 2 ранга и звание контр-адмирала И.Н. Дмитриев получил, скорее всего, благодаря содействию своего ученика Н.Г. Кузнецова.

Иван Николаевич Дмитриев

По-видимому, именно так молодой нарком решил восстановить с историческую справедливость в отношении своего любимого преподавателя. С 1941 года Дмитриев является доцентом кафедры навигации ВВМУ им. Фрунзе. В июле 1942 года вместе с преподавательским составом и курсантами ВВМУ им. Фрунзе он эвакуируется из блокадного Ленинграда в Баку, где продолжает свою преподавательскую деятельность. Больше в Ленинград он уже не вернется. До выхода в отставку в апреле 1947 года, контр-адмирал И.Н. Дмитриев будет служить старшим преподавателем кафедры навигации в Каспийском ВВМУ. О своих незабываемых встречах с Дмитриевым рассказал мне и бывший Главнокомандующий ВМФ СССР Герой Советского Союза В.Н. Чернавин. В1948 году И.Н. Дмитриев умер в Баку, где и был похоронен. Впоследствии благодарные ученики назвали в честь Дмитриева мыс в Антарктиде.

Честно говоря, ознакомившись с биографией И.Н. Дмитриева, мне не очень верится, чтобы этот глубоко порядочный, интеллигентный и умный человек мог иметь какую-то любовную интригу с супругой Шмидта. Впрочем, это лишь мое сугубо личное мнение. А потому я больше склоняюсь к ситуации, что конфликт между двумя офицерами все же произошел на почве их служебных взаимоотношений. Возможно, что в припадке очередной истерики Шмидт унизил младшего по чину и возрасту офицера, а тот, не оставшись в долгу, дал своему оппоненту сдачи, может даже физически. А потому, встретив старого обидчика в Либаве, подогретый алкоголем Шмидт, и решил взять реванш за былое унижение. Что касается Дмитриева, то он никаких воспоминаний на сей счет не оставил и никогда никому об этом инциденте не рассказывал. Человеком Дмитриев был, судя по всему, весьма разумным и осторожным. Прекрасно зная о насаждаемой в СССР в послереволюционные годы популярности «красного лейтенанта», он вполне обоснованно не желал лишний раз привлекать к себе внимание партийных инстанций, в том числе и органов НКВД. Ведь царского офицера, некогда отлупившего Петра Шмидта, вполне могли объявить скрытым контрреволюционером со всеми вытекающими из этого последствиями.

Ну, а теперь зададим себе вопрос, кто их двух участников инцидента в Либавском кургаузе оказался в дальнейшей жизни более порядочным? Кто принес больше пользы своему Отечеству, тот, кто затевал кровавые мятежи или тот, кто сражался за него на морях, создавал морскую авиацию, спасал от землетрясения людей, кто воспитал несколько поколений советских морских офицеров, тех, которые сделали наш ВМФ океанским, атомным и ракетоносным? Что касается меня, то для меня ответ на этот вопрос совершенно очевиден.

Глава восьмая
Бегство от подвига

Как бы то ни было, но Шмидт остался в должности старшего офицера транспорта "Иртыш». Менять старшего офицера за считанные дни перед уходом на Дальний Восток командование посчитало нецелесообразным. Итак, беспримерный переход эскадры через три океана начался, и наш герой отправился навстречу своей судьбе и навстречу подвигам, о которых мечтал, казалось бы, всю свою предшествующую жизнь.

Вот, что написал впоследствии о Шмидте, как о старшем офицере «Иртыша» служивший вместе с ним мичман Г. Граф: «…Это был тот самый лейтенант Шмидт, с именем которого связана история Черноморского бунта 1905 года. Этот бунт унес много невинных жертв, наложив на флот позорную печать революционности, и стоил жизни самому Шмидту. Мне пришлось прослужить с ним семь месяцев, и, конечно, в то время я себе и представить не мог, какая роковая роль предназначена судьбою этому лейтенанту запаса. У нас он считался, по справедливости, симпатичным человеком, и почти все офицеры „Иртыша“ его любили. Его образ запомнился мне хорошо. Лет около сорока от роду, с виду некрасивый, но с приятными чертами лица, среднего роста, темноволосый с проседью и всегда с грустными глазами. Бывают люди, которым не везет с первых же шагов жизни, и из-за этого они озлобляются и начинают искать каких-то особых для себя путей. К таким людям принадлежал, по-моему, и Шмидт. Окончив Морской Корпус и выйдя в офицеры, он попал на Дальний Восток, рано влюбился и женился, но семейная жизнь сложилась неудачно. Виноват ли в этом был он сам или нет неизвестно, но на нем эта семейная неурядица сильно отозвалась. Одновременно начались неприятности по службе, так как он не мог как-то к ней приспособиться. Шмидт покинул военную службу. Поскитавшись по России, он поступил на коммерческий флот. Там у него тоже выходило много недоразумений, и это его все больше озлобляло и разочаровывало. В конце концов, он все же достиг должности сравнительно самостоятельной, капитана грузового парохода.

Он происходил из хорошей дворянской семьи, умел красиво говорить, великолепно играл на виолончели и был мечтателем и фантазером, истинным сыном своего века и продуктом русской либеральной интеллигенции. Пока были только планы, предложения и добрые намерения, все шло отлично, но когда дело доходило до выполнения замыслов, они оказывались гибельными фантазиями, а сами исполнители – тупыми теоретиками. Когда же практика жизни показывала им, к чему ведут их сумасбродные идеи, они не редко и сами ужасались, да сделанного не вернешь.

Зная хорошо Шмидта по времени совместной службы, я убежден, что, удайся его замысел в 1905 году и восторжествуй во всей России революция, которая тоже неизбежно перешла бы в большевизм, он первый бы ужаснулся от результатов им содеянного и стал бы заклятым врагом большевиков.

Повторяю, я тогда и не подозревал, что Шмидт является участником какого-то "революционного движения", в особенности во время войны, и, хотя он меня любил и всецело доверял, ни разу, даже намеком, не давал понять о своих "подпольных" интересах. Только один раз мне показалось его поведение немного странным: он позвал к себе лейтенанта Ч. и мичмана Е… а меня, вопреки обыкновению, не пригласил; видя же мое недоумение, бросил мне фразу:

– Ты еще так молод, что многое тебе рано знать, и я не хочу тебя смущать.

Тогда я, конечно, не мог догадываться, в чем дело. Шмидт был хорошим моряком, любил море и морскую службу, но не на военном флоте. Ему всегда хотелось быть хозяином своих действий, что на военной службе в полной мере никогда не возможно. Кроме того, он хронически не ладил с начальством, от этого страдал по службе и считал себя борцом за угнетенных. Он часто заступался, как ему казалось, за обиженных, и этим создавал себе неприятности.

Как всегда на военных кораблях, весь распорядок внутренней службы ложился на старших офицеров. Так и на "Иртыше" командир возложил на Шмидта всю тяжесть устройства внутренней жизни и ведения работ по переделкам. Первое время он всецело отдался этой деятельности, но вскоре она ему надоела, так как вообще был склонен работать порывами, а не систематически.

Наша команда в своей главной части, как и офицеры, была призвана из запаса, и понятно, что матросы, которые только что отслужили семь лет, очень тяготились внезапным возвращением на службу. Они только что успели осесть на земле, и начали втягиваться в близкую их душе жизнь, как грянула непонятная для них Японская война, и им опять пришлось все бросить и ехать служить. В довершение ко всему, эта новая служба не ограничивалась простым выполнением обязанностей, а грозила опасностями, угрожала самой жизни.

Такой личный состав как боевой материал, конечно, не был особенно высокого качества, и с ним неприятно и трудно было иметь дело. Кроме того, по обычаю того времени к нам из экипажа сплавили много оштрафованного элемента, который вел себя и совсем плохо. Шмидт энергично боролся со всеми отрицательными сторонами команды и действовал решительно. Я сам видел, как он несколько раз, выведенный из терпения недисциплинированностью и грубыми ответами некоторых матросов, их тут же бил. Вообще, Шмидт никогда не заискивал у команды и, относился к ней так же, как относились и другие офицеры, но всегда старался быть справедливым.

Шмидт был незаменимым членом кают-компании: веселым собеседником, хорошим товарищем и приятным компаньоном при съездах на берег, и мы, молодежь, за это его очень любили. Но и его общительность, и веселость отличались порывистостью, и часто на него находили периоды хандры и апатии, тогда разговорчивость пропадала, и он ходил мрачный и нелюдимый. Близко он сошелся только с кадровыми морскими офицерами, а с офицерами торгового флота, хотя у него и были хорошие отношения, но не близкие. Что мы особенно в нем ценили, то игру на виолончели. Когда он по вечерам имел настроение, он садился у двери своей каюты и начинал играть… Нежные, задушевные звуки лились так красиво, сливаясь с шепотом морских волн, и исчезали где-то вдали, в темноте сгустившихся сумерек. Он долго играл, а мы, как очарованные, сидели кругом и с напряжением слушали. Много приятных вечеров он доставил нам своей игрой. В игре Шмидта выливалась вся его душа – мятежная, неудовлетворенная, уносящаяся за химерами, и всегда нечастная, но гордая.

Он, несомненно, был поэтической натурой и сам себя не понимал и, во всяком случае, меньше всего походил на революционера-фанатика… Шмидт горячо любил своего сына. Я смутно помню маленького гимназиста, кажется Одесской гимназии, который с матерью изредка приезжал на "Иртыш", радостно встречаемый отцом. После его отъезда Шмидт много о нем говорил, и его слова всегда звучали горячей любовью. Как и все, он и сына окутывал каким-то особенным ореолом страданий, и ему все казалось, что ему скоро придется с ним навеки расстаться».

* * *

Транспорт «Иртыш» был направлен по сокращенному пути через Суэцкий канал и Красное море. Впереди была неизвестность и неизбежная встреча с куда более мощным японским флотом. Вот бы где проявить себя романтику моря и «рыцарю чести» Петру Шмидту! Что может быть лучше для столь возвышенного человека, чем возможность с врагами своего Отечества, совершить подвиг и обессмертить свое имя! Тем более, то маршрут перехода на дальний Восток был знаком старшему офицеру «Иртыша» за годы океанских плаваний на «Диане» как свои пять пальцев. Но происходит невероятное! В Суэце Шмидт внезапно для всех списывается с корабля. Почему списался Шмидт? Отечественные историки невнятно говорят о некой болезни, якобы поразившей офицера, рвавшегося на поле брани.

В архиве военно-морского флота (ЦГА ВМФ) сохранился текст телеграммы, которую дал командир "Иртыша" капитан 2 ранга Егормышев из Суэца: "Старший офицер лейтенант Шмидт опасно болен почками. По требованию врачей, приглашен на консилиум, списан на берег. Прошу назначить нового". Почему почки, а не шизофрения? Да потому, что с записью в послужном списке о списании из-за шизофрении, Шмидт уже не мог никогда больше вернуться капитаном торгового флота, а с почками было попроще.

Интересно, что впоследствии бывший командир "Иртыша" станет начальником Кронштадтской военно-морской тюрьмы, в которой будут содержаться многие из участников событий 1905 года. Удивительна вязь морских судеб, ведь старший офицер "Иртыша" вполне мог оказаться арестантом у своего же собственного командира! Однако вернемся к вопросу болезни нашего героя.

В других источниках, касающихся болезни Шмидта диагноз вообще невнятен, сказано лишь, что по состоянию своего здоровья Шмидт не может долго пребывать в тропических широтах. Раньше, служа на коммерческом транспорте "Диане", оказывается, вполне мог, а теперь вдруг нет! К тому же Вторая Тихоокеанская эскадра, как хорошо известно, должна была находиться в южных широтах весьма непродолжительное время, так как имела целью своего похода прорыв во Владивосток. Кроме этого, при болезни почек, как известно, вреден, прежде всего, холод, а не жара, так, что тропики здесь явно не причем. Еще более трудно объяснить, как это наш герой, "опасно болея почками", мог напиваться перед уходом из Либавы до бесчувствия? Неужели он, как самый заурядный "самострел" сознательно доводил себя до самого болезненного состояния, чтобы, таким образом, избежать участия в боевых действиях. Уж очень не хотелось бы в это верить…

Что же, все-таки, случилось на сей раз с лейтенантом Шмидтом? Может опять начались психические припадки? К сожалению, ни один из источников ничего не говорит на сей счет.

Так почему все же списался Шмидт? Ведь именно сейчас он, казалось, как никогда, был близок к своей давнишней мечте – совершить великий подвиг самопожертвования! Кажется, наконец-то, ему выпал такой шанс! Но нет, наш герой почему-то упорно не желает им воспользоваться!

Как профессиональный морской офицер я не могу не найти в адрес Шмидта здесь ни каких оправданий. Тем более что на эскадре было немало других больных офицеров, тех, кого историки именуют реакционерами и консерваторами, но, ни один из них не бросил кораблей, все они разделили мученическую судьбу вместе со своими матросами, исполнив до конца свой долг. А вот лейтенант Петр Шмидт, почему-то, поступил иначе. Думается, как человек далеко не глупый, Шмидт понимал, что после уничтожения японцами Порт-артурской эскадры (списание его с корабля произошло буквально через несколько дней после получения известия о гибели наших кораблей в Порт-Артуре) у Второй Тихоокеанской эскадры не было никаких шансов на успех. Она была просто обречена на истребление. Да, все обстояло именно так, но ведь это понимали и все остальные. Понимали, но остались.

* * *

Во время Цусимского сражения 14 мая около 17.00 в результате попадания японских снарядов, «Иртыш» получил дифферент на нос и крен 10 градусов на левый борт. Скорость хода транспорта сразу упала до 7 узлов. Так как эскадра к этому времени ушла далеко вперед, командир капитан 2 ранга К.Л. Егормышев принял решение прорываться во Владивосток самостоятельно. Вода из затопленного 2-го трюма вскоре стала поступать в соседние 1-й и 3-й трюмы. Утром следующего дня командир собрал совет офицеров, на котором было принято решение идти вдоль берегов Японии, чтобы в случае потопления транспорта спасти команду. Несмотря на заведенный на пробоину пластырь, вода продолжала затапливать трюмы «Иртыша». В этой ситуации Егормышев был вынужден подойти к берегу у Ваки-Мура в 10 милях севернее города Хамада. Команду на шлюпках свезли на берег, а на транспорте открыли кингстоны. Около 22.00 15 мая 1905 года «Иртыш», не спустив Андреевского флага, затонул… Кстати, сменивший Шмидта на должности старшего офицера «Иртыша» капитан 2 ранга И.Н. Магаринский, во время Цусимского сражения показал себя как грамотный и храбрый офицер, за что и был по заслугам удостоен ордена Святого Станислава 2-й степени с мечами.

* * *

Заметим, что мичман транспорта «Иртыш» Гаральд Граф в своих воспоминаниях трактует факт внезапного бегства Шмидта с судна несколько по-иному, чем капитан 2 ранга Егормышев: «…Я узнал, что командир получил приказание из Главного Морского штаба списать старшего офицера, кажется по его же ходатайству, как офицера запаса, перешедшего известный возраст. Это распоряжение только случайно нас не застало в Либаве, и потому Шмидт совершил переход в Саид… Шмидт решил покинуть „Иртыш“ в Суэце, чтобы продлить с нами прощание… Так мы и расстались с лейтенантом Шмидтом, чтобы больше уже никогда не увидеться. Но услышать о нем пришлось много…»

Не верить Г. Графу, никаких оснований нет. Дело в том, что бывший мичман "Иртыша" пишет о Шмидте достаточно объективно. Он признает, что тот умел красиво говорить, отличался либеральным отношением к младшим офицерам, много и интересно рассказывал им о своих плаваниях и к тому же хорошо играл на виолончели. "Ему всегда хотелось являться господином своих действий" – так весьма деликатно пишет о своем старшем офицере Граф.

Итак, согласно Г. Графу, Шмидт вообще ничем не болел, а просто-напросто сбежал с идущего на войну судна, по собственному ходатайству из-за, якобы, своего старого возраста. Это в 38-то лет, когда предельный возраст для службы лейтенанта составлял тогда 47 лет!

Чего же испугался Шмидт? Впрочем, бояться было чего. «Иртыш», помимо 8 тысяч тонн угля, был загружен снарядами для эскадры контр-адмирала Небогатова, помимо этого в его трюмах было 1500 пудов пироксилина. Разумеется, что в результате даже одного удачного попадания от транспорта не осталось бы даже обломков. Идти в бой с врагом на такой «пороховой бочке» могли разве что самые отчаянные храбрецы. Шмидт к таковым, как мы понимаем, не относился.

Мы уже говорили, что младшие сводные братья Петра Шмидта с первого дня войны уже находились на театре военных действий. 31 марта 1904 года на внешнем рейде Порт-Артура подорвался и погиб броненосец «Петропавловск», на борту которого находились командующий Тихоокеанской эскадрой адмирал С.О. Макаров, художник-баталист В.В. Верещагин и оба брата лейтенанта Шмидта (от брака его отца с Ольгой Николаевной Бутеноп) – флаг-офицер С. Макарова Владимир Шмидт и его брат Лев. Лев погиб. Ему было 20 лет. Владимир остался жив, но был тяжело ранен. По поводу гибели Льва Петр Шмидт писал в письме к сыну 12 апреля 1904 года: «Несчастный мальчик. Он, наверное, из чувства дружбы к Володе пошел с ним в бой на «Петропавловске». Упокой Господи, душу его». В севастопольской квартире в кабинете Шмидта будут висеть портреты адмирала С. Макарова и погибшего брата Льва… Но это, как говорится, лирика.

Думается, что в деле о бегстве с «Иртыша» опять же не обошлось без участия всесильного дядюшки. Понять старого адмирала в данном случае вполне можно. Дело в том, что к этому времени один из младших сводных братьев мичман Лев Шмидт погиб на "Петропавловске", второй Владимир Шмидт, тяжело раненный в штыковых атаках под Порт-Артуром, находился в японском плену. А тут еще и третий племянник бомбардирует письмами, слезно умоляя не посылать его на войну. Ну, разве не дрогнет сердце у родного дяди!

Итак, Шмидт, называя вещи своими именами, попросту дезертировал с уходящей в бой эскадры. Но к счастью столь постыдно поступил только он. Остальные офицеры, призванные, как и Шмидт из запаса (причем многие, из которых были куда старше нашего героя!), все как один остались верны присяге и приняли огненную купель Цусимы. Большая часть их уже никогда не вернулась обратно… Могли ли они, как и Шмидт спекулировать на каком-то из полузабытых параграфов. Несомненно! Но, ни один из них не воспользовался имеющейся лазейкой! К сведению читателей: входившая в состав эскадры плавучая мастерская "Камчатка", госпитальные суда "Кострома" и "Орел" были полностью укомплектованы гражданским персоналом, которых-то, вообще никто не мог заставить идти в бой. Но люди понимали, что их опыт, знания сейчас нужны России и они смело пошли в цусимское пекло. Что касается плавмастерской "Камчатка", то она была потоплена со всем своим героическим экипажем, так и не спустив перед врагом Андреевского флага…

Итак, «занемогши» Шмидт остается в Суэце. А едва "Иртыш" выходит в море, он сразу же чудесным образом выздоравливает и спешно уезжает в Петербург к дядюшке. Не знаю, какой получилась встреча дяди-героя с племянником беглецом. Думается, что поведение старшего племянника у боевого адмирала особого восторга не вызвало. Но племянник остается племянником, даже если он и такой непутевый. А кроме того адмирал Владимир Шмидт очень любил своего покойного брата Петра и не мог оставить без опеки его непутевого великовозрастного первенца.

* * *

Однако война продолжается, и даже адмирал Шмидт не может в такой ситуации добиться увольнения Петра Шмидта с действительной службы. И тогда дядя решает, чтобы племянник переждал войну где-нибудь в спокойном месте, а после ее завершения спокойно уволился и вернулся на гражданский флот. Самое спокойное место для этого – это естественно невоюющий флот. Для этого дядюшка адмирал и переводит Шмидта на Черноморский флот, который в войне с Японией не участвовал и никаких эскадр для усиления Тихоокеанского флота на Дальний Восток не посылал.

Из воспоминаний сына Евгения Шмидта-Очаковского: "Его (П.П. Шмидта В.Ш.) назначили в 3-ю эскадру адмирала Рожественского, на огромный в 15 тысяч тонн, угольный транспорт «Иртыш» (командир – капитан 2 ранга Ергомышев) на должность старшего офицера. Перед этим мы переехали в Севастополь и сняли большую квартиру в доме 83 на Екатерининской улице. Я получил перевод из Одесского Реального Училища в Севастопольское («Константиновское»), а 14 мая 1904 г. отправился вместе с отцом в Либавский порт (иначе – Порт Императора Александра III) на дальние проводы. В порту стоял «Иртыш»; отец поместил меня в своей каюте, и я прожил на «Иртыше» все каникулы. В августе, простившись с отцом, я вернулся в Севастополь. Осенью 3-я эскадра снялась и отправилась на Дальний Восток, но судьба избавила отца от созерцания цусимского позорища. В Немецком море отец настолько серьезно заболел своей обычной болезнью, что его пришлось высадить в Бресте (здесь ошибка, не в Бресте, а в Адене – В.Ш.). В начале 1905 года, вскоре после петербургских событий 9 января, отец вернулся в Севастополь, был зачислен в состав Черноморского Флота и получил в командование миноносец № 262. В феврале того же года между матерью и отцом произошел полный и окончательный разрыв. Мать уехала в Петербург, а мы с отцом решили не расставаться никогда. Оставив большую квартиру, отец снял маленький флигелек из 3-х комнат и кухни во дворе дома № 14 на Соборной улице. Здесь я провел последние счастливые дни своей жизни".

Дело об аварии парохода «Диана» к этому времени было закрыто и Шмидту, по возвращении на Черное море никакое судебное разбирательство уже не грозило. Скорее всего, что о переводе на Черное море старого адмирала упросил сам Петр Шмидт. Как увидим дальше, причины попасть именно туда, и именно в то время у лейтенанта Шмидта были весьма веские.

* * *

Командовать Черноморским флотом, к этому времени, был назначен вице-адмирал Григорий Павлович Чухнин. Бывший начальник и подчиненный встретились вновь. Пока Петя Шмидт лечился в психушках, терпел кораблекрушение на «Диане» и убегал с войны, его будущий оппонент тоже не сидел, сложа руки.

Достойно откомандовавшему на Дальнем Востоке вначале Владивостокским портом, а потом и Тихоокеанской эскадрой, в 1901 году контр-адмиралу Чухнину было велено возвращаться на Балтику. Очевидцы проводов Чухнина отмечали, что в портовых летописях российского флота не было примера такого дружного, единодушного чествования отъезжающего командира порта, какой удостоился Григорий Павлович Чухнин. Прощаясь, мастеровые вручили адмиралу икону Спасителя с надписью: «Указатели и мастеровые Владивостокского порта молят Спасителя благословить дальнейший путь их командира порта адмирала Чухнина». Через пять лет эту икону установят на его надгробии…

Путь на родину для Чухнина лежал через три океана. Контр-адмирал был назначен командиром отряда судов, определенных к возвращению в порты Балтийского моря для ремонта. Свой флаг Чухнин поднял на броненосце «Сисой Великий». Морское министерство, боясь усиления мощи Японии, торопилось отремонтировать наиболее изношенные корабли Тихоокеанской эскадры и вернуть их обратно. При этом Чухнину ставилась еще одна задача: