Текст книги "Мифы и правда Кронштадтского мятежа. Матросская контрреволюция 1918–1921 гг."

Глава пятая
Матросы в белой армии

Несмотря на все существовавшие в 1918–1920 годах противоречия между большевиками и матросами, несмотря на периодические мятежи, устраиваемые непокорной братвой, это никоим образом не являлось основанием для матросов налаживать отношения с белогвардейцами. К ним матросы в течение всей Гражданской войны относились резко отрицательно. Именно поэтому факты участия матросов в боях на стороне белой гвардии единичны.

Дело в том, что при всех политических разногласиях с большевиками матросы продолжали считать себя главными миссионерами революции и хранителями чистоты идей Октября 1917 года. Да, они были очень недовольны поведением большевиков, которые не только узурпировали советскую власть, но и, по мнению матросов, в определенной мере предали идеалы Октября. Однако переметнуться на сторону врагов большевиков в условиях Гражданской войны значило для матросов предать саму революцию, а на это они пойти не могли. Свой счет большевикам они попытаются предъявить лишь в феврале 1921 года, уже после окончания Гражданской войны. Но это их запоздалое выступление будет безжалостно потоплено в крови…

Важным фактором неприятия матросами белых была ответная реакция на то, что для самих белых именно матросы являлись самым ненавистным символом революционного беззакония, необузданной жестокости и всего самого негативного, что принесла с собой революция. Именно поэтому белые с особой жестокостью поступали с попавшими в плен матросами. Последние, разумеется, прекрасно об этом знали и отвечали на эту жестокость еще большим ожесточением. Офицеры патологически ненавидели матросов («матросню»), а те столь же неистово ненавидели офицеров («кадетов» и «золотопогонников»). В такой ситуации массовое привлечение братвы на сторону Белого движения было просто невозможно.

Именно поэтому белые столкнулись с практически нерешаемой для них проблемой – катастрофической нехваткой матросов для укомплектования корабельных команд. Офицеров у них было более чем достаточно, а вот матросов не было. Выход искали в привлечении солдат, гимназистов, а в отдельных случаях и офицеров. Но решить проблему с квалифицированным рядовым личным составом для кораблей белые так до конца войны и не смогли.

Однако в каждом правиле есть свои исключения. Именно поэтому отдельные матросы все же служили на стороне белых, хотя было их не слишком много и особого усердия в этой службе они не проявляли.

* * *

Что касается Балтики и Прибалтики, то там, в годы Гражданской войны, имели место несколько случаев коллективного перехода матросов на сторону контрреволюции. Так, 26 декабря 1918 года во время проведения набеговой операции Балтийского флота, под руководством Ф. Ф. Раскольникова, англичанами были захвачены два советских эсминца «Спартак» и «Автроил». При этом ни офицеры, ни команда практически не оказали никакого сопротивления. Захваченные эсминцы англичане передали эстонцам. Почти все офицеры остались служить на переменивших флаг кораблях. Вместе с ними вызвалась служить эстонцам и машинная команда эсминца «Автроил» в количестве 35 человек. Всех их оставили на своих должностях.

Остальных моряков захваченных кораблей, сохранивших верность советской власти, постигла трагическая судьба. Уже спустя несколько дней после пленения 94 моряка со «Спартака» и 146 матросов с «Автроила» были отправлены в концентрационный лагерь на остров Нарген.

Журнал «Морской сборник» в 1919 году писал: «…Бежавшие из плена моряки-балтийцы команды эскадренных миноносцев «Спартак» и «Автроил» передают о зверствах эстонских белогвардейцев, проявленных по отношению к нашим пленным морякам. Так, 3 февраля сего года ими была расстреляна первая партия матросов со «Спартака». Расстрелу подверглись коммунисты и не коммунисты. Казнь происходила на глазах других матросов в 20 шагах от землянок – жилья пленников на острове Нарген. Появились десятки низкорослых типов в касках с наушниками, с лицами, покрытыми белыми масками. Они отводили обреченных в сторону и почти в упор производили расстрел. Затем появлялся доктор, щупал пульс, свидетельствовал смерть, и трупы оставлялись лежать дня два. Потом рыли ямы, в которые и сбрасывали расстрелянных, рассказывали бежавшие.

В числе расстрелянных 3 февраля 15 человек спартаковцев были матросы: Блуман, Жаринов, Никитин, Кансил и комиссар «Спартака» Павлов. 4 февраля были расстреляны еще 12 матросов-коммунистов с «Автроила». 5 февраля расстреляны еще трое матросов: двое за побег, а третий за хранение револьвера. Вот фамилии расстрелянных 4 и 5 февраля автроильцев: Алексеев Арсений, Богомолов Михаил, Комаров Михаил, Рукавишников Алексей, Красотин, Золотин Петр, Ревягин Дмитрий, Молчанов, Авенев, Трепалов, Винник Иван, Лубинец, Ларионов Михаил, Нутров Константин и Спиридонов. Краснофлотец Спиридонов не был коммунистом, он был рядовым сигнальщиком. А убили его только за то, что, несмотря на активные протесты старшего офицера Омельяновича, он перед сдачею в плен, выбросил в море сигнальную книгу».

В 1963 году свои воспоминания опубликовал, наверное, один из последних оставшихся в живых спартаковцев, бывший машинист И. Михальков: «Нас свезли всех на остров Нарген и бросили в холодные землянки, мрачные, темные помещения без света. Нары без матрасов, сырость. Особенно ужасно был устроен карцер – железный погреб, заваленный сверху каменьями. Ледник-душегубка. В конце января 19-го года нас, моряков эсминца «Спартак», вывели из бараков и построили в один ряд. Комендант лагеря Магер объявил, чтобы все коммунисты вышли на два шага вперед, иначе расстреляют всех. Комиссар В. Павлов вышел первым. За ним – еще пятнадцать человек команды. Третьего февраля из Таллинна прибыл на остров карательный отряд с пулеметами. Комендант объявил, что коммунистов «Спартака» отправляют на суд в город. Но все поняли, что это значит на самом деле. Твердым шагом, с гордо поднятой головой шестнадцать моряков направились в свой последний путь. Они шли к выходу за проволочное заграждение. Первым шагал комиссар Павлов. Лежал чистый нетронутый снег. Казалось невероятным, что вот сейчас, через минуту, он побагровеет от крови, которая еще пока течет в жилах товарищей. Шли спокойно, держась за руки. Комиссар Павлов запел во весь голос: «Мы жертвою пали в борьбе роковой…» Все моряки, шедшие на смерть, подхватили песню прощания. Она звучала недолго. Затрещали пулеметы… На другой день расстреляли коммунистов с «Автроила».

Только после заключения 2 февраля 1920 года в Юрьеве мирного договора между Советской Россией и Эстонией возвратились на Родину оставшиеся к тому времени в живых члены экипажей эсминцев «Спартак» и «Автроил».

13—17 июня 1919 года подняли мятеж кронштадтские форты Красная Горка и Серая Лошадь. Оба мятежа были оперативно подавлены, но около 400 матросов перешли на сторону белых. Из этих матросов летом 1919 года был сформирован полк Андреевского флага. Во главе полка были поставлены морские офицеры. Командовал полком капитан 1-го ранга С. С. Политовский. Надо сказать, что командование Северо-Западной армией было не слишком вдохновлено идеей создания матросского полка, полагая, что матросы являются слишком ненадежными. В начале августа во время отступления из-под Ямбурга одна рота полка, посланная на поддержку отступавших частей, оказалась окружена красными и прижата к берегу реки Луги. Половина личного состава роты погибла, остальные сдались. Об участи попавших в плен матросов-мятежников история умалчивает. Сдача в плен сразу нескольких десятков матросов убедила белое командование в правильности своих подозрений относительно низкой моральной стойкости матросов-перебежчиков, и полк Андреевского флага был расформирован.

Одновременно с созданием полка Андреевского флага был сформирован и морской дивизион бронепоездов, укомплектованный морскими офицерами и небольшим количеством матросов, – три морских бронепоезда – «Адмирал Колчак», «Адмирал Эссен» и «Талабчанин». Последний был назван в честь Талабского полка, захватившего у красных несколько броневагонов. Каждый бронепоезд вооружался трехдюймовым полевым орудием и несколькими пулеметами. В состав поездов входили десантные морские отряды для действий вдоль железной дороги. Командовал дивизионом капитан 1-го ранга С. В. Ковалевский. Как писал участник Белого движения на Северо-Западе старший лейтенант Л. В. Камчатов: «По единодушному отзыву всех сухопутных начальников, эти примитивные бронепоезда принесли весьма существенную пользу во время боевых операций. Им приходилось сражаться со значительно превосходившим их противником, но, несмотря на это, действия их были всегда успешными и оказывали большую помощь пехотным частям, удерживая линию железной дороги и прикрывая отход». Бронепоезда воевали в составе армии вплоть до ее отступления к эстонской границе. Сколько в точности матросов воевало на белых бронепоездах Северо-Западной армии, неизвестно, но вряд ли их число было велико.

В Северо-Западной армии был сформирован и морской танковый ударный батальон, состоявший из шести танков Mk.V, переданных англичанами армии генерала Юденича (составлявших дивизион), и пехотных частей поддержки. Командовал дивизионом капитан 1-го ранга И. О. Шишко. В 1917 году И. О. Шишко успешно командовал широко известным Ревельским батальоном смерти. В октябре 1917 года в ходе десанта на остров Эзель при защите Орисарской дамбы в Ревельском батальоне смерти было убито и пропало без вести около 500 человек. При этом батальон до конца выполнил свой долг, прикрыв эвакуацию наших войск через дамбу. Некоторая часть бывших матросов Ревельского батальона смерти осталась верна своему бывшему командиру и вместе с ним служили в морском танковом дивизионе. Позже в состав дивизиона вошли и два или три французских легких танка «Рено FT17», переданных Финляндией. Несмотря на нехватку времени для обучения, моряки довольно быстро сумели переквалифицироваться в танкистов. Если в первых боях танки укомплектовывались смешанными русско-английскими экипажами, впоследствии английские команды участия в боевых действиях не принимали. Танковые части Северо-Западной армии активно действовали в осеннем походе на Петроград. Однако неудачно складывающаяся общая обстановка на фронте привела к тому, что к зиме 1919 года танки пришлось отвести в тыл, а позже морской танковый батальон был расформирован. Сами машины английское командование передало вооруженным силам Латвии и Эстонии. О судьбе бывших матросов из Ревельского батальона смерти ничего неизвестно. Скорее всего, они остались жить на территории Эстонии.

Весьма показательна история посыльного судна «Китобой». Переход его на сторону белых произошел 13 июня 1919 года во время мятежа в форту Красная Горка. При этом за переход проголосовали не только офицеры, но и матросы. Однако все без исключения матросы от дальнейшей службы у белых отказались и с корабля ушли. Новый личный состав корабля набрали из добровольцев. При этом 23 из 38 человек команды являлись морскими офицерами, остальные же были набраны из гимназистов и студентов.

* * *

Крайне мало имелось примеров участия матросов в боевых действиях белой армии на юге России. По информации историка, в первом Ледовом походе Корнилова из офицеров и матросов флота участвовало 14 офицеров и гардемаринов и… 2 матроса.

Из книги Н. З. Кадесникова «Краткий очерк белой борьбы под Андреевским флагом на суше, морях, озерах и реках России в 1917–1922 гг.»: «Пятерки, организованные Союзом Казачьих войск в Петрограде, начали прибывать в Новочеркасск в начале ноября 1917 года. Здесь стали собираться офицеры, юнкера, кадеты и гардемарины Морского Училища и Морского Инженерного Училища. Сюда стекались гимназисты, студенты и старые солдаты сначала одиночно, потом и группами… Прибывшие юноши направлялись в лазарет на Барочной улице… под видом выздоравливающих, и здесь родилась первая воинская часть возрождавшейся Русской Армии – юнкерский батальон под командованием капитана Парфенова и состоявший из 2-х рот: юнкерской – командир ротмистр Скосырский и кадетской – командир штабс-капитан Мизерницкий. В последней роте 4-й взвод был укомплектован исключительно моряками. Около 15 ноября батальон был переведен на Грушевскую улицу, а 26 получил приказание грузиться в вагоны, и утром 27 ноября поезд подошел к Нахичевани. Четвертый взвод моряков был брошен на самый левый фланг, где попал под обстрел… В этом первом боевом крещении были тяжело ранены гардемарин Иван Сербинов и кадет Юрий Карцев… В конце ноября… генерал Алексеев поручил кап. 2 р. В. Н. Потемкину сформировать «Морскую роту», в которую вошли уже прибывшие и продолжавшие прибывать из Балтийского и Черного морей офицеры и гардемарины, а также и ученики Ростовского Мореходного Училища».

Что и сказать, белые моряки воевали храбро. В морском взводе, а потом и в морской роте были морские офицеры, гардемарины, юнкера и ученики мореходок. Но матросов там не было! Почему? Да потому, что матросы дружно воевали на противной стороне.

Что касается юга России, то там небольшая часть матросов, все же вернулась на свои корабли, включенные в состав деникинского, а потом и врангелевского Черноморского флота. Это были по большей своей части осевшие в Севастополе матросы старших возрастов. Именно они вернулись с кораблями из Новороссийска к своим семьям. Свою службу на белом Черноморском флоте они воспринимали как обычную рутинную работу, при этом нисколько не разделяя белой идеологии. Кстати, среди даже этих матросов ненависть к «золотопогонникам» никуда не исчезла. Причем причины этой ненависти крылись не только в отношении матросов к офицерам, но и в отношении офицеров к матросам.

Впрочем, отдельные случаи участия матросов в войне на стороне белых на юге России все же были, хотя и единичные. Из воспоминания капитана Корниловского полка Б. М. Иванова: «Привели группу, человек двадцать, матросов, служивших добровольцами в Южной армии и взятых в плен где-то на Воронежском направлении. Караул несли тоже матросы-черноморцы. Создалось интересное положение. Караул ко мне и ударнику относились как к арестованным. Пленные матросы к нам хорошо. Караул к пленным матросам крайне враждебно, дошло до драки. После этого в карауле были солдаты. Кормили достаточно. Вскоре от простуды у меня появились язвы, и меня отвели в госпиталь. И доктор, и сестры встретили грубо, но, узнав кто я, предложили оставить на излечение в госпитале, но начальство не разрешило. Заболел и Украинский воспалением легких. Как я уже сказал, матросы относились ко мне хорошо, и мы не раз обсуждали вопрос, как бы нам бежать. Один из матросов решил «пойти на разведку», ему удалось вылезти из окна уборной, но вернуться через окно не удалось. Через час его привел патруль…»

История Гражданской войны знает такой факт, когда в 1918 году в одну из донских станиц «пришел отряд в матросской форме под видом «красных» и стал творить бесчинства, то они слышали пару раз, что к старшему рядовые матросы обращались как «Ваше благородие». Комментаторы делают однозначный вывод, что это были не революционные матросы, а ряженые белогвардейцы. Но для чего белогвардейцам были нужны такие сложности? Чтобы озлобить казаков против красных и особенно против матросов? Но жестокости последних и так с лихвой хватало, чтобы не устраивать таких глупых карнавалов.

Что касается автора, то он предполагает, что в станице бесчинствовали самые настоящие матросы. Что же до обращения «Ваше благородие», то это вполне мог быть обычный матросский стеб. Титуловал же убегавший из-под Нарвы в марте 1918 года П. Е. Дыбенко командующего красным фронтом бывшего генерала Д. П. Парского «Вашим превосходительством». И в том случае кое-кто из историков считал, что это Дыбенко написал с перепугу. Но нет, Дыбенко просто так поглумился (как он думал) над старым генералом. Вполне возможно, что обращение «Ваше благородие» или «Ваше превосходительство» было популярной тогда среди матросов шуткой в обращении, как друг к другу, так и к бывшим офицерам и генералам. Впрочем, правду, кто именно грабил донскую станицу, настоящие ли матросы или переодетые белогвардейцы, мы сегодня уже никогда не узнаем.

Доктор исторических наук М. А. Елизаров в своей докторской диссертации приводит воспоминания одного из британских офицеров, присутствовавшего при передаче крейсера «Адмирал Корнилов» врангелевцам. При этом англичанин недоумевает по поводу обращения белых офицеров со своими матросами. Он пишет, что был свидетелем того, как русский офицер всячески обзывал несильно провинившегося матроса, унижая его личное достоинство и едва удерживаясь от физической расправы. Англичанин пишет, что был потрясен: неужели русских морских офицеров так ничему не научил кровавый 1917 год? Он так и не смог дать себе ответ, зачем этот офицер практически намеренно провоцировал матроса на неподчинение и бунт. Ответ в данном случае может быть только один – впитанное еще с молоком матери барское отношение к «низам», сословный радикализм (вполне соизмеримый с левым радикализмом матросов) не смогли вытравить ни кровавые расправы 1917–1918 годов, ни годы кровопролитной Гражданской войны. Этих людей можно было убить, но изменить их сознание было невозможно…

В своих воспоминаниях генерал П. Н. Врангель упоминает об инциденте, который произошел в Севастополе весной 1920 года. Прогуливаясь по городскому бульвару, офицер лейб-гвардии Петроградского полка капитан Манегетти встретил нескольких матросов и сделал им замечание. Один из матросов стал возражать. Это не понравилось офицеру, и он застрелил матроса. Известие об убийстве матроса офицером вызвало большое возмущение среди судовых команд. Служившие на врангелевском флоте матросы начали собираться на митинги, где вовсю костерили не только кровопийцев-офицеров, но и самого Врангеля, и его власть. В воздухе запахло мятежом, который был бы для Врангеля очень и очень некстати. Поэтому было срочно проведено расследование, которое установило, что все участники происшествия были сильно пьяны. Чтобы успокоить матросов, Манегетти предали военно-полевому суду, причем заседание было открытым, и матросские представители могли на нем присутствовать. Судьи заявили, что убийство матроса не было вызвано необходимостью самозащиты или защиты офицерского достоинства и поведению офицера нельзя найти оправдания. Капитана приговорили к смертной казни, но, принимая во внимание его прежние заслуги, Врангель изменил приговор. Манегетти был разжалован в рядовые и отправлен на фронт, где вскоре погиб в бою. Таким образом инцидент вроде бы был официально исчерпан, но общее отношение матросов врангелевского флота к офицерам после этого случая вряд ли улучшилось. Поэтому вовсе не удивительно, что при таких взаимоотношениях матросы, вполне предсказуемо, поголовно покинули свои корабли перед уходом белого флота из Крыма в ноябре 1920 года, посчитав, что красные их непременно простят, а поэтому уходить в эмиграцию вслед за офицерством им незачем.

Весьма ограниченно участвовали матросы в воинских формированиях украинских националистов, несмотря на мощную пропагандистскую кампанию. Изначально часть националистически настроенных матросов-украинцев Черноморского флота была собрана в Киеве. Когда же в 1918 году Киев был взят Красной армией левого эсера Муравьева, основу которой составляли матросы-балтийцы, то последние поступили со своими бывшими коллегами сурово – большинство националистически настроенных матросов-украинцев было просто расстреляно как изменившие делу революции. На этом фактически участие реальных матросов в украинском националистическом движении и закончилось.

Не имея возможности привлечь на свою сторону настоящих матросов, украинские националисты предприняли несколько попыток создать собственных, но из этой затеи ничего не получилось. Первым такую попытку предпринял гетман П. П. Скоропадский. В соответствии с его приказом 23 мая 1918 года началось формирование бригады морской пехоты в составе трех полков для несения охранной службы побережья Черного моря. Кроме названия, бригада ничем не отличалась от остальных войсковых соединений Центральной рады. Никаких реальных матросов в ней не было. Когда же в конце 1918 года гетман сбежал в Германию, еще толком не сформированная бригада морской пехоты «приказала долго жить».

После падения режима Скоропадского в так называемой Украинской Народной Республике (режим Директории) была попытка создания собственных частей морской пехоты, в виде 1-го Гуцульского и 2-го Надднепрянского морских пехотных полков.

Основой личного состава этих полков стали бывшие матросы и унтер-офицеры украинского происхождения с кораблей австрийского флота, который прекратил свое существование, а в рядовые набирали в ближайших деревнях. Разумеется, что толку от такой морской пехоты было мало. Поэтому в ноябре – декабре 1918 года, после поражения Австро-Венгрии в Первой мировой войне, почти весь личный состав этих полков дружно разбежался по домам. Остатки полков участвовали в двух зимних походах армии УНР, но к участию реальных матросов в Гражданской войне это не имело никакого отношения.

* * *

Что касается белых флотилий, действовавших на реках России, то настоящих военных матросов в их составе практически не было. Команды белых обычно включали речников, мобилизованных вместе с пароходом и исполнявших обязанности машинной команды, и лоцманов. Поэтому они не отличались боевым пылом. Этот недостаток уравновешивала «палубная команда» – артиллеристы, пулеметчики и солдаты десантных отрядов, – состоявшая всегда из добровольцев. Однако, солдаты, в свою очередь, совершенно ничего не понимали в морском и речном деле.

Бывших матросов военного флота, мобилизованных по городам Поволжья, белые включать в команды остерегались, памятуя поведение матросской массы в 1917 году. Одеты при этом все были в свое – речники продолжали донашивать свою обычную одежду, а солдаты – сухопутную форму. Привлекали к службе в белых флотилиях бывших студентов и гимназистов, которые были лучше мотивированы, чем вчерашние гражданские речники и мобилизованные солдаты, но их было не так много, а кроме этого, они ничего не понимали ни в речном, ни в военном деле.

Любопытно, что от случайных военных матросов, которые какими-то путями попадали на корабли и суда белых флотилий, начальники старались поскорее избавиться, и не зря! Даже один или два настоящих матроса при случае могли понаделать много.

В августе 1919 года три корабля 1-го дивизиона Иртышской флотилии белых получили приказ подняться вверх по Иртышу и в районе Тобольска оказать противодействие речным судам красных, перебросить войска в тыл армии Колчака и организовать защиту Тюмени. Вооруженные пароходы флотилии «Александр Невский», «Иртыш» и «Тюмень» под командованием капитана 2-го ранга А. Р. Гутана вышли из Омска в направлении Тобольска. 23 августа на «Иртыше», ушедшем первым, произошло вооруженное восстание команды корабля, возглавляемое бывшими матросами Балтийского флота А. М. Водопьяновым и С. Адамом. Опытные кронштадтцы сумел привлечь на свою сторону сочувствующих большевикам матросов-речников. Восставшие нейтрализовали находившееся на пароходе отделение солдат, арестовали командира и офицеров. Подняв красный флаг, «Иртыш» ушел вверх по реке Тавде в расположение 51-й дивизии Красной армии. На следующий день «Иртыш» вступил в бой с «Александром Невским» и «Тюменью». Одержав полную победу, «Тюмень» бежала, а «Невский», получив тяжелые повреждения, выбросился на берег. В бою погиб лидер мятежа матрос А. М. Водопьянов. Надо ли говорить, что после этого восстания командование белой флотилией срочно убрало даже тех немногих военных матросов, которые по каким-то причинам оказались на вооруженных пароходах. Доверять им было никак нельзя!

Однако матросский мятеж на «Иртыше», как оказалось, был усвоен не всеми. В белой Каспийской флотилии, то ли не зная о судьбе «Иртыша», то ли в силу сложившихся обстоятельств, так и не смогли избавиться от наличия на кораблях военных матросов. И матросы себя в нужный момент показали именно так, как и должны были себя показать матросы революции!

Из доклада матроса Б. С. Самородова командующему Красной флотилией о добровольном переходе судов противника на сторону советского флота в апреле 1920 года: «…Как известно, еще до вступления в Баку Красной армии 4 апреля с. г. на сторону советской власти перешли принадлежавшие к белому флоту вспомогательный крейсер «Австралия» и посыльное судно «Часовой»… Команда «Австралии» меньше всего подходила к перевороту и переходу на сторону советской власти, так как она в большинстве своем состояла из перебежчиков – астраханских рыбаков, преданных Добрармии и являвшихся оплотом белого флота. Те немногие, которым трудно было служить у белогвардейцев вследствие того, что служба их шла вразрез их политическим убеждениям, были терроризированы не только офицерством, но и своими же матросами, среди которых были агенты контрразведки. На гидроматке «Орленок» была попытка переворота, в результате которой было повешено пять матросов. Незадолго до пасхи, когда «Австралия» стояла под островом Ашур-Аде, было получено воззвание т. Раскольникова, которое было передано мне нашим радиотелеграфистом. Его я счел для себя приказом. Несколько матросов, сочувствовавших большевикам, объединились вокруг меня и решили действовать. Мы ознакомили с воззванием команду. Некоторые относились к нему скептически, большинство же видело в нем возможность скорого возвращения домой, так как мы предполагали идти сдаваться на 12-футовый рейд, а команда, как я уже указал, состояла в большинстве из астраханцев.

Прошло несколько дней, пал Петровск – база флотилии. Команда почти вся решила сдаться. В их желании перейти на сторону советской власти не было и намека на какое-либо сочувствие к таковой. В переходе они просто видели возможность быть скоро у себя дома. Видя, что до известной степени на команду можно все-таки положиться, мы стали действовать смелее и решили офицеров арестовать, а корабль увести в Красноводск как в ближайший пункт, где находилась советская власть. Матросы с «Часового», который стоял тоже под Ашуром, просили не оставлять их (для переговоров с нами приезжал рулевой «Часового» Коба). Наконец, был назначен день и час переворота. В последнюю минуту команда отказалась и назначила другой срок, во второй и третий раз повторилось то же самое.

Тем временем из Петровска пришло военное судно «Меркурий» с командой из офицеров, с которого сообщили, что из Ашура предположено на днях сделать базу флота. Тогда я, видя, что наше положение ухудшается, сам назначил время, в которое решил, во что бы то ни стало, покончить с неопределенным положением. Я заявил команде, что во время ужина офицеры должны быть арестованы, и чтобы команда к этому времени явилась за винтовками, которые хранились в кубрике и в погребе 1-го орудия. В назначенный мною срок ко мне пришли лишь те, которых я и раньше знал как преданных советской власти. Это были Илья Волосов, Мартын Кейстнер, Евгений Локтев, Александр Алямовский, Михаил Панов, Константин Румянцев, Зайцев, Незлобии и Рогазанов. Когда я вошел в кают-компанию и объявил им, что офицеры арестованы и что мы уходим к большевикам, из них никто не только что не стрелял, но даже не сделал попытки, к какому бы то ни было сопротивлению. Все они струсили: командир, например, заплакал и просил пожалеть его жену и 4 детей. Выражение же лиц остальных было далеко не такое воинственное, какое мы привыкли видеть у них до этого. У командира я отобрал оперативный шифр и опознавательные судов на март месяц. Так как воззвание т. Раскольникова было в очень гуманном духе, то я нашел, что поступлю правильно, предоставив офицерам выбор идти с нами или оставаться. В последнем случае мы решили их, по выходе в море, высадить на лайбу, которая находилась у нас в то время под бортом. С нами согласился идти только один из офицеров – прапорщик по механической части Вильгельм Гольц.

Никто из офицеров не был чем-либо оскорблен, ни одна нитка из принадлежащих им вещей не была взята командой. Хотя некоторые из матросов и настаивали на расправе с офицерами, но им не было позволено это. Я потребовал от команды абсолютного подчинения мне, она изъявила согласие. Когда мы покончили с арестом офицеров, я приказал спустить шлюпку, пойти на «Часового» и передать его команде, чтобы она арестовала своего командира и приготовилась к отходу, а также отправиться на Ашур и взять оттуда нашего радиотелеграфиста, который принимал в то время там телеграммы, и привезти его на судно.

Возвратившись, матросы привезли нам двух штурманов с «Часового» и нашего радиотелеграфиста и передали, что командир «Часового» мичман Селезнев изъявил желание идти вместе с командой, но что команда держит его все же под арестом. В час ночи мы снялись с якоря, ввиду трудного выхода из… залива пришлось переждать у самого выхода до рассвета. В половине пятого утра мы посадили наших офицеров на лайбу, а сами вышли в море, держа курс на Красноводск. Мы предполагали встречу у Красноводска с белыми судами, так как думали, что Ашур-Адеской радиостанции могут передать донесение о нашем уходе. Всю дорогу до Красноводска телеграфист был на своем посту, но никаких телеграмм в продолжение всего пути с Ашура не передавали. 4 апреля около 12 часов дня мы подходили к Красноводску, навстречу нам вышел катер с представителями советской власти, которых мы приняли на борт и вместе с ними подошли к пристани, «а которой огромная толпа приветствовала нас звуками «Интернационала». Вообще встреча носила очень задушевный характер. Нас приняли, как братьев. Такая встреча поразила всю нашу команду».

* * *

Особый разговор о Восточном фронте, Дальнем Востоке и Сибири. Там, в силу географической оторванности от центра и слабости большевиков, матросы вели себя не столь революционно активно, как на Балтике и на Черном море.

Это относится, прежде всего, к Сибирской флотилии, находившейся во Владивостоке и фактически активно в Гражданской войне не участвовавшей. Поэтому если наиболее активная часть матросов Сибирской флотилии по велению сердца ушла воевать за красных на фронты Гражданской войны, то меньшая, пассивная часть так и осталась отбывать номер на своих кораблях.

История Гражданской войны сохранила несколько случаев массового перехода матросов на сторону белых в ходе боевых действий. Столь нехарактерное поведение матросов было вызвано сложной боевой обстановкой, а также отсутствием твердого командования и моральным разложением сдававшихся белым анархиствующих отрядов. Трагической истории 1-го Кронштадтского полка на Восточном фронте автор уже посвятил целую главу в своей предыдущей книге «Атаманы в бескозырках», поэтому еще раз останавливаться на этой печальной истории мы не будем. Напомним только тот факт, что несколько десятков пощаженных белоказаками матросов (большую часть сдавшихся матросов казаки просто зарубили шашками), оказавшись в плену, проявили определенное мужество, заявив, что против Красной армии и своих братьев-матросов они воевать не будут. После этого пленные были отправлены во Владивосток на укомплектование кораблей Сибирской флотилии.