Текст книги "От Хивы до Памира. Последние герои Большой Игры"

Глава четвертая

Надо сказать, что с конца 60-х годов XIX века в Большой Игре Россия все чаще оказывалась на шаг впереди Англии. В Лондоне и Калькутте скрежетали зубами, но ничего не могли поделать. Чего только стоило более чем своевременное учреждение Туркестанского генерал-губернаторства, которое позволило создать мощную государственную структуру вблизи английских владений и отнять у англичан последнюю надежду на захват Средней Азии. Правда, у Лондона некоторое время еще оставалась призрачная надежда на захват юго-восточного побережья Каспия. Данная территория не имела единого правителя, принадлежала нескольким полукочевым племенам, и контроль над ней мог стать решающим на данном этапе Большой игры. Но высадка Красноводского отряда полковника Столетова отняла у англичан и эту возможность!

В те дни премьер-министр Дизраэли докладывал королеве Виктории:

– Русские должны быть выдавлены нашими войсками из Средней Азии и сброшены в Каспийское море!

– Я не против, – жеманно пожимала плечами королева. – Действуйте, как считаете нужным!

Но сочинять планы всегда проще, чем воплощать их в жизнь. К открытой войне с Россией Англия была не готова, а мелкие провокации большого успеха не приносили. Не удалось англичанам вовлечь в очередную войну с Россией и Персию, на что так рассчитывали в Лондоне.

Интересно, что в это же время в российское посольство в Лондоне тайно обратились лидеры ирландских националистов с предложением создать в составе русской армии бригаду ирландских добровольцев, готовых воевать против англичан в Азии. Предложение по дипломатическим причинам было отвергнуто и сейчас вспоминается историками как некий казус. А, честно говоря, было бы любопытно увидеть ирландскую бригаду под русским флагом в предгорьях Гиндукуша!

Потерпев поражение в политической партии вокруг Каспия, 30 октября 1869 года Лондон обратится к Петербургу с идеей «сердечного согласия» (entente cordiale), прообраза будущей Антанты, о сферах влияния двух империй. Но эти переговоры должного понимания у нас не нашли и растянулись на долгие годы.

К началу 70-х годов XIX века политическая ситуация в Центральной Азии выглядела следующим образом. Персия держалась равноудаленно от Англии и России, отдавая при этом все же предпочтение последней. Афганистан находился под перманентным влиянием Англии. Это влияние не было полным, и эмир Шир Али больше тяготел к России. При этом сама Россия, соблюдая паритет с англичанами, никаких шагов навстречу эмиру не предпринимала. Бухарское и Кокандское ханства к этому времени полностью перешли в нашу зону влияния, став российскими доминионами, и поэтому никакой политической самостоятельности уже не имели. Теперь в Средней Азии оставалось лишь одно независимое государство, являвшееся яблоком раздора между участниками Большой Игры, – Хива.

…Хивинское ханство занимало тогда огромную площадь – всю нынешнюю Туркмению, север Узбекистана, полуостров Мангышлак и дельту Сырдарьи. Но в реальности это был весьма рыхлый конгломерат совершенно разных народов и племен. Так в Хорезмском оазисе вокруг Хивы жили крестьяне-сарты и узбеки. По степям же и пустыням кочевали казахи, каракалпаки и туркмены, у которых была собственная знать. Поэтому реальная ханская власть распространялась лишь на Хорезмский оазис.

Благодаря непроходимым пустыням, разбойничье гнездо Хивы веками чувствовало себя безнаказанно. Возделывая плодоносные оазисы низовьев Амударьи руками рабов-персов, ежегодно доставляемых на рынки туркменами, хивинцы, со своим трехсоттысячным населением, представляли собой странную химеру, которая существовала на границе с Российской империей и с которой до поры до времени ничего нельзя было поделать.

Надо сказать, что во время столкновения России в конце 60-х годов с Кокандом и Бухарой Хивинское ханство благоразумно держалось в стороне.

Тогдашний хивинский правитель Мухаммед Рахим-хан пришел к власти в 1864 году, после смерти своего отца. В Мухаммеде Рахим-хане сочеталось несочетаемое. Утонченный восточный вкус к поэзии и музыке соседствовал с приверженностью к работорговле и рабскому труду. Он собрал вокруг себя лучших поэтов, каллиграфов, переводчиков, историков Хорезма, лично возглавлял этот кружок интеллектуалов, сочинял стихи под псевдонимом Фируз и одновременно покровительствовал самым оголтелым и безжалостным разбойникам, привечая их в своем ханстве. Мухаммед Рахим-хан любил проводить вечера в беседах с учеными мужами, обожал дебаты по религиозным вопросам, запоем читал исторические произведения, наизусть цитировал своего кумира Алишера Навои:

…На шахские короны и пышные одежды

Мне надоело смотреть.

Мне достаточно одного моего простого узбека,

У которого на голове тюбетейка, а на плечах халат…

А по утрам отправлялся смотреть на казни, получая истинное удовольствие от вида отрубленных голов и воплей посаженных на кол…

В 1866 году Мухаммед Рахим-хан подчинил себе племя гордых йомудов, а год спустя, отведя один из рукавов дельты Амударьи – Лаудан, отнял воду у других туркменских родов, не признавших его власть и вынудив последних к капитуляции.

Подчинив туркмен, Мухаммед Рахим возомнил, что отныне он в состоянии бороться с Россией. Неудача походов на Хиву князя Бековича-Черкасского в 1717 году и Перовского в 1839 году, зыбучие пески и безводные пустыни, отделявшие ханство от остальной Азии, вселили в него уверенность в своей недоступности, а значит, и в безнаказанности. Поэтому Мухаммед Рахим начал пакостить России, разрешив нападения на наши купеческие караваны и захват купцов. Пленных волокли в Хиву, где продавали на невольничьем рынке. Причем главным покупателем являлся сам хан…

Все недовольные наступлением мира и спокойствия в Средней Азии разбойники и проходимцы стекались тогда в Хорезм, находя там приют и понимание. Говоря современным языком, Хива стала центром регионального торгового терроризма и криминала. Разумеется, никакая уважающая себя держава, а тем более такая великая, как Россия, терпеть у себя под боком такое уже не могла.

Но Хива была слишком твердым орешком, чтобы попытаться ее раскусить без должной подготовки. Поэтому Кауфман вначале разобрался с более близкими и доступными Бухарой и Кокандом, а затем обеспечил свой левый фланг и тыл занятием Кульджи и мирными отношениями с Кашгаром. Только после этого генерал-губернатор Туркестана обратил свой взор на далекую Хиву.

* * *

Еще по приезде в Ташкент, в ноябре 1867 года, генерал-адъютант фон Кауфман написал двадцатилетнему хивинскому хану письмо, в котором известил о своем назначении, о своих полномочиях вести переговоры с соседними ханами, объявлять войну и заключать мир.

С письмом поехал казахский султан Давлет Бушаев. Удивительно, но Мухаммед Рахим воспринял это письмо как заискивание со стороны Кауфмана и принял высокомерный тон. У Бушаева было отобрано оружие, и к сакле его приставлен охранник – личный палач хана, явный признак близкой расправы! Скорее всего, для верного казаха все закончилось бы печально, если бы в Хиву не пришло тогда известие о высадке в Красноводске отряда полковника Столетова. Впрочем, Бушаев все равно просидел в зиндане долгих три месяца. После этого его отправили обратно. На письмо Кауфмана занятый соколиной охотой хан так и не ответил. Вместо него это сделал его первый министр, что во все времена являлось вопиющим унижением.

Кроме того, сам ответ превзошел всякую меру хамства. Хивинский кушбеги (первый министр) писал: «Каждый государь владеет своей землей и народом, издавна ему подвластным, и войско его не должно переходить границы, нарушая этим мир. Однако же, выражение ваше, что обе стороны Сырдарьи принадлежат вашему управлению, похоже на нарушение прежних договоров, так как южная сторона Сырдарьи принадлежит нам… Если на южной стороне Сырдарьи разбойники будут беспокоить караваны, то усмирение их мы берем на себя, а если будут нападать по ту сторону Сырдарьи, то это уже ваша забота».

Кауфман был человеком умным, поэтому к выходке хивинского хана отнесся спокойно. Удивило генерал-губернатора другое. Ознакомившись с ответом, он вызвал к себе секретарей:

– Хивинцы пишут о каких-то границах по Южной Сырдарье? Разберитесь и доложите!

Вскоре на запрос в Министерство иностранных дел пришел ответ, что никаких договоров с Хивой о границах не существует и что, хотя хивинцы возбуждали тему о границах во время пребывания в Хиве нашего посла графа Николая Игнатьева, тот отклонил решение вопроса, сославшись на невозможность точного определения пограничной черты между государствами, окраины которых населены кочевниками.

– Мало того что разбойники, так они еще и наглые обманщики, – тяжко вздохнул Кауфман, ознакомившись со справкой МИДа. – Господи, с кем только ни приходится иметь дело!

Между тем произвол хивинских шаек в оренбургских степях стал нетерпимым. Теперь они разоряли уже не только мирных казаличинских казахов. Из-под Уральского и Эмбенского укреплений были угнаны все пасшиеся казенные и казачьи лошади. Чтобы хоть как-то образумить разбойников из Казалинска и Джизака были высланы в степь два рекогносцировочных отряда. Но как только отряды вернулись обратно, разбой возобновился.

– Восток всегда непредсказуем и непонятен, – рассуждал Кауфман в окружении своего генералитета. – Казалось бы, разгром Бухары должен был произвести впечатление на Хиву, но получилось все наоборот!

– В Хиве даже выше подняли голову, считая теперь себя единственной мусульманской державой, которая еще не бита русскими! – кивнул губернатор Сырдарьинской области генерал-майор Головачев, расправив свои знаменитые усы.

– Такое ощущение, что хивинцы нас просто провоцируют на нападение, полагаясь, что пустыни и в этот раз их защитят! – задумчиво произнес губернатор Семиречья генерал-майор Колпаковский.

– Покой нам только снится, – сыронизировал глава Зеравшанского округа молодой и боевой генерал-майор Абрамов. – Посудите сами! Проучили мы Коканд – тотчас ввязывается Бухара. Разгромили Бухару – вылезли со своими амбициями шахрисабзские беки. Управились с этими – подняли оружие вообще какие-то ничтожности, вроде коштутского и магианского беков. А теперь еще и хивинцы зашевелились!

– Странно не то, что невероятное поведение Хивы является очевидным, а то, что очевидность хивинской глупости является невероятной! – резюмировал начальник штаба генерал-майор Гейнс.

Генералы переглянулись, начальник штаба всегда любил выражаться предельно заумно.

– Надо принять за должное, что чужие уроки в Азии никогда никому не служат предостережением! Каждый желает испытать все на собственной шкуре, – продолжал Гейнс.

– Необходимо преподать еще один урок, теперь уже для самой Хивы! Посмотрим, насколько крепка ее шкура! – резюмировал Головачев.

Надо сказать, что Хива не ограничивалась высказыванием своего презрения к Петербургу и Ташкенту. В противоположном направлении она, наоборот, начала проявлять подозрительную инициативу. В конце 1868 года к английскому послу в Тегеране Элисону прибыли два депутата от туркмен рода Теке и Джемшиди. Посланцы просили о принятии ханства под покровительство Англии ввиду постоянного движения русских вперед. Посол уклонился от прямого ответа, но заверил депутатов, что русские не посмеют идти за Амударью. На прощание Элисон напутствовал ходатаев так:

– Я бы советовал вам составить военный союз племен, включая Хиву, чтобы вместе противостоять русским. Если такой союз состоится, Англия не останется в стороне от помощи!

Надо сказать, что тогдашний афганский эмир Шир Али-хан, по совету англичан, пытался создать обширный союз мусульманских владетелей. Сведения о деятельной переписке афганского эмира с Кашгаром, Кокандом и Хивой стекались к нам со всех сторон. Данный союз не состоялся, однако он сильно приободрил Хиву.

С весны 1869 года Хива начала вести уже откровенную подрывную работу против России. Степи наводнили провокационные прокламации хана и его министров. В одной из перехваченных прокламаций, скрепленных печатью Мухаммед Рахима, говорилось о том, что границей ханства был сначала Урал, потом Эмба и что движение русских за Эмбу есть прямое нарушение договоров, а потому хивинский хан призывает: «Отделяйтесь от неверных и разите их мечом ислама, а я посылаю вам войска!»

После этого начались беспорядки в оренбургских степях, так что почтовое сообщение Туркестана с остальной Россией было на время перерезано. Участились грабежи караванов и убийства русских мастеровых, направляющихся в Ташкент, сжигались почтовые станции, а люди угонялись в рабство.

Делать нечего, и в целях защиты от нападений в степь были посланы конные дозорные отряды.

* * *

Как только наши передовые дозоры замаячили у границ Хивы, Мухаммед Рахим-хан заволновался. Прежняя уверенность в своей недосягаемости сразу поколебалась. На очередном совещании у хана присутствовали первый министр – кушбеги, верховный судья – кази-калян и главный мулла шейх-уль-ислам. После долгого разговора было признано, что если русским удастся пройти пустыни, окружающие Хиву, то ни о каком сопротивлении нечего и думать. Полагаться на то, что Хорезм защитят пришлые разбойничьи шайки, было смешно, а большое ополчение долго содержать Хива не могла из-за недостатка хлеба. Но и сдаваться русским Мухаммед Рахим-хан не собирался.

Решено было отправить к русским послов, которые могли бы высмотреть там все, что нужно, протянуть время и поторговаться, нельзя ли отделаться подешевле. Но именно к Кауфману послов решили не посылать, зная, что его обхитрить не получится, тем более после тех оскорблений, которыми его подверг хивинский хан.

В результате послов снарядили к наместнику Кавказа и к оренбургскому генерал-губернатору. Ну а, чтобы насолить Кауфману, посла Баба-Назар-Аталыка отправили прямо в Петербург к русскому царю!

– Мне доносили купцы, что русские генералы грызутся между собой, как голодные собаки за брошенную кость! – важно разглагольствовал Мухаммед Рахим-хан. – Так мы бросим эту кость и посмеемся над их грызней!

Увы, хорезмские властители были очень далеки от российских реалий…

Прибыв в Тифлис и Оренбург, хивинцы пожаловались великому князю Михаилу Николаевичу и генералу Боборыкину на Кауфмана. Михаил Николаевич от встречи с хивинским посланцем отказался, и того опрашивали без него. Оба посла высказали притязания своего хана на левый берег Сырдарьи и пригрозили, что не выдадут русских пленных, пока вопрос о границах не будет улажен договором. Это был самый откровенный шантаж! Что касается Баба-Назар-Аталыка, то до Петербурга он не доехал. В Оренбурге, по распоряжению Министерства иностранных дел, его задержали. Послу было объявлено, что его не допустят ни к высочайшему двору и не примут от них писем, пока пленные не будут освобождены и пока не будет послано такое же посольство к Кауфману.

Впрочем, в чем-то Мухаммед Рахим-хан все же оказался прав. Понимая, что хивинский вопрос идет к развязке, наместник Кавказа великий князь Михаил Николаевич начал строчить в столицу письма, что с Хивой могут управиться только его кавказские войска, а другие военные округа, включая Туркестанский, тревожить вообще не стоит.

– Конечно, через Каспий до Хивы по карте не так уж далеко, но ведь там одни пустыни! Кавказцы поднаторели воевать в горах, но воевать в пустынях – это совсем иное! – сомневались в реальности кавказских претензий трезвомыслящие офицеры-операторы в окружных штабах.

– Ишь чего захотели! Всю славу и все ордена одним заграбастать! – заволновались карьеристы от Варшавы до Амура.

Несмотря на все мелкие дрязги, решающее слово в хивинском вопросе должно было остаться за Кауфманом.

…Получив от ворот поворот в попытке шантажа России, Мухаммед Рахим-хан послал своих людей в Индию к англичанам. В Калькутте взвесили все за и против и пришли к выводу, что вступать в открытую конфронтацию из-за Хивы им нет необходимости, так как игра не стоит свеч. Другое дело, если хан договорится с Россией, пойдя на уступки – отпустит рабов и на какое-то время затаится. Тогда появится реальный шанс послать в Хиву и советников, и оружие, а также «пободаться» с русскими относительно очередного пересмотра зон влияния, отторгнув Хиву себе.

Именно это и посоветовал вице-король Джон Лоуренс посланцам далекого Хорезма:

– Смиритесь перед Россией, исполняйте все ее требования, да и впредь не подавайте ей никаких поводов к неудовольствию. Пусть русские успокоятся и забудут о вас. Ну а мы вас не забудем!

Расставшись с послами, Лоуренс принял из рук мальчика-пажа раскуренную трубку:

– Доведенная до крайности хивинскими разбоями, Россия рано или поздно, но раздавит Хиву, после чего, без сомнения, станет твердой ногой на Амударье. А это не может быть желательно для нас. Не уверен, что хивинский хан последует моему совету, который дал бы ему какой-то шанс, как, впрочем, и нам!

– Что же мы можем сделать в отношении Хивы? – спросил его губернатор Мадраса Фрэнсис Непир.

– Увы, ничего! Пока нам придется перейти в зрительный зал и уже оттуда наблюдать за разворачивающейся драмой, – ответил вице-король.

– И мы ничего не можем предпринять? – воскликнул фальцетом женоподобный Непир.

– Ну почему же, – саркастически хмыкнул Лоуренс и пыхнул трубкой. – Сидя в зале, мы можем аплодировать или свистеть, в зависимости от того, как будет разворачиваться драма!

* * *

Непростой была в это время ситуация и в Бухаре. Эмир Бухары Музаффар оказался не так прост, как могло показаться на первый взгляд. Вскоре в Ташкент Кауфману стали приходить вести, что Музаффар, несмотря на всю оказанную ему помощь, пытается сколотить собственный союз против России, для чего устанавливает контакты с афганским эмиром, ведет переговоры с Хивой и даже со своими недавними врагами – шахрисабзскими беками. Ситуация осложнялась тем, что из-за холодной и малоснежной зимы 1870 года в ряде областей Бухарского ханства случился неурожай. Как это обычно бывает, из-за бескормицы начался падеж скота. Из доклада Кауфмана: «Шайки голодных бедняков стали бродить по ханству, производя серьезные беспорядки. Фанатичное же духовенство всеми мерами подстрекало эмира против нас, указывая ему в один голос на важность утраченной в 1868 году житницы (то есть Самаркандского оазиса. – В.Ш.)».

После заключения мира с Петербургом и фактического превращения ханства в российский протекторат, а также начавшегося голода на эмира Музаффара снова ополчились воинственные шахрисабзские беки, увидевшие в этом ущемление своей власти. Вслед за ними отказались подчиняться Бухаре и беки верховьев Зеравшана. Будучи не в силах совладать с мятежниками, Музаффар обратился за помощью к генерал-губернатору Туркестана.

Непосредственным поводом к началу боевых действий послужило то, что в Шахрисабзе нашел убежище предводитель разбойничьей шайки Айдар-ходжа, совершавший набеги на границы Зеравшанского округа. Начальник округа генерал-майор Абрамов потребовал выдачи разбойника, но получил отказ.

Кауфман принял решение наказать ослушников. Весной 1870 года для усмирения буйных беков им были направлены отряды генерал-майора Абрамова (усиленный батальон) и полковника Деннета (усиленная рота).

Отряд Абрамова покинул Самарканд 25 апреля, пройдя полтораста верст вверх по Зеравшану и достиг кишлака Обурдан. Туда же подошел и отряд Деннета, который двигался из Ура-Тюбе через горный Аучинский перевал. Объединенный отряд двинулся к кишлаку Пальдорак, ставке матчинского бека, который, не испытывая судьбу, бежал. После этого Абрамов двинулся на восток, к ледникам Зеравшана, а Деннет повернул на север к перевалу Янги-Сабах. Перейдя перевал, Деннет обнаружил перед собой многотысячное войско матчинского бека и, не став испытывать судьбу, вернулся, чтобы снова объединиться с Абрамовым. После этого объединенный отряд снова двинулись на север, настиг противника и 9 июля разгромил его у северного выхода из перевала Янги-Сабах. Затем Абрамов и Деннет обследовали земли вдоль рек Ягноб и Фан-Дарья и озера Искандер-Куль.

В том же году Кауфман включил эти территории в состав Зеравшанского округа, назвав их – Нагорные Тюмени.

11 августа Абрамов подошел под стены города Китаба в Шахрисабзском оазисе. 12 августа, заложив батареи, наши начали осаду. Гарнизон Китаба насчитывал восемь тысяч человек, а его укрепления были достаточно мощны. Но Абрамов был уже опытен в штурме среднеазиатских крепостей. Поставив осадные батареи, он приказал начать обстрел крепости. 14 августа орудия пробили в стене первую брешь, после чего Абрамов решился на штурм. Солдаты штурмовой колонны, под началом полковника Михайловского, стремительно ворвались в город через брешь и поднялись на стены по приставным лестницам. За авангардом последовала резервная колонна майора Полторацкого, солдаты которого подожгли городской склад сена. После ожесточенных уличных боев Китаба пала. Потери составили более шестисот защитников города и два десятка наших солдат. Желая подчеркнуть, что карательный поход направлен исключительно против мятежников, Абрамов передал управление Шахрисабзскими оазисом эмиру Музаффару.

Тем временем шахрисабзские военачальники Джура-бек и Баба-бек собрали трехтысячное войско в Магианском бекстве. Против них немедленно выступили три роты нашей пехоты, и беки отступили. Шахрисабзская экспедиция ознаменовалась полным успехом, а мощь русской армии заставила эмира Музаффара отказаться от всех своих козней.

Таким образом, Россия навела порядок в Бухарском ханстве, а также совершила несколько рекогносцировочных походов в горный Таджикистан и в глубь туркменских земель.

Теперь оставалось лишь принудить к миру и спокойствию Хивинское ханство, которое по-прежнему держалось по отношению к нам не только вызывающе, но и откровенно враждебно, при этом все еще был злободневен вопрос «освобождения наших соотечественников, томящихся в тяжелом плену».

* * *

Мы уже говорили, что в 1871 году командиром Красноводского отряда вместо полковника Столетова был назначен полковник Генерального штаба Василий Маркозов (Маркозашвили). Сын генерала, он начал службу юнкером, участвовал в Крымской войне на Кавказе, отличился при штурме Карса, дрался с горцами, штурмовал аул Гуниб. Назначение Маркозова было закономерным: так как его отряд формировался на основе кавказских войск, то и командовать им должен был кавказец.

Военное министерство требовало от командира Красноводского отряда не отсиживаться в прикаспийских укреплениях, а проводить активную разведку в направлении Хивы, готовя плацдарм для возможного будущего генерального наступления.

Осенью 1871 года Маркозов произвел глубокую рекогносцировку территорий по Атреку и к Сарыкамышу. Когда туркмены отказались предоставить ему верблюдов, он отнял их силой и, составив большой караван, двинулся к Сарыкамышу, основывая по пути укрепленные пункты. Главной трудностью экспедиции стала нехватка воды. Тем не менее Маркозову удалось достичь далекого колодца Декча. После этого он перевел гарнизон Михайловского укрепления в более удобное селение Чикишляр на берегу Гассанкулийского залива, у впадения в него реки Атрек, по которой пролегал путь к главному кишлаку туркмен-текинцев Кизыл-Арвату.

Летом 1872 года Маркозов организовал еще одну экспедицию. Увы, прослужив всю жизнь на Кавказе, Маркозов не имел представления о специфике войны в пустыне. А в силу своего южного горячего характера к мнению более опытных подчиненных не слишком прислушивался. Все это имело негативные последствия. Началось с того, что в поход двинулись, не имея нужного количества верблюдов. Поэтому пришлось на имевшихся навьючивать гораздо больше, чем можно. Это привело к тому, что начался массовый падеж верблюдов, а это в свою очередь привело к тому, что пришлось бросать среди пустыни ценный груз…

Маркозов выступил из Чикишляра с двумя ротами пехотного Кабардинского полка. После 12-дневного марша достиг озера Топиатан в сухом русле Узбоя, где захватил караван, шедший из Хивы на Атрек. Затем к нему подтянулся почти весь Красноводский отряд. После этого Маркозов повел солдат вверх по Узбою и затем на Кизыл-Арват. 25 октября русские добрались до крепости Кизыл-Арват, но выяснилось, что туркмены оттуда ушли. Далее отряд двигался от колодца к колодцу, ожидая столкновения с противником, но туркмены всегда уходили, не принимая боя. Это выматывало людей и физически, и психологически.

После Кизыл-Арвата Маркозов направился на юго-восток, но и здесь все кишлаки пустовали. Отряд прошел кишлаки Кодж, Кизыл-Чешме, Бами и только в кишлаке Баурма обнаружил отряд текинцев, с которым имел перестрелку.

Одновременно пришло известие, что туркмены собираются напасть на ранее основанное нами Джамальское укрепление. Туда Маркозов выслал пять рот, во главе с полковником Клугеном, к колодцу Гяур и затем к Джамалу для «поднятия остальных войск». Когда Клуген подошел к Джамалу, тот уже осадили более двух тысяч туркмен и хивинских сарбазов. Клуген с ходу бросился в атаку и разбил противника. После чего снова направился на соединение с Маркозовым. Этот переход был очень тяжелым, так как пало много верблюдов.

Маркозов к этому времени дошел до колодца Декча, где начинался уже Хивинский оазис. Хивинский хан, по воле случая, как раз охотился в тех местах. Узнав о приближении русских, Мухаммед Рахим перепугался и поскакал в Хиву, сея по дороге панику. Добравшись до столицы, он наскоро собрал ополчение и двинул его к Декче.

Тем временем, соединившись, отряды Маркозова и Клугена двинулись через предгорную равнину Кюрендага назад к Чикишляру, куда и прибыли 18 декабря 1872 года. Возвращение было также очень тяжелым. Верблюды обессилили так, что приходилось бросать грузы, а это вело к сокращению провианта. К тому же пошли дожди, и в размытой глине вязли и люди, и верблюды. К концу похода в отряде осталось чуть больше трети верблюдов, да и те едва переставляли ноги. Закончилась вода, и люди пили собственную мочу…

К концу похода среди офицеров царило недовольство командиром. Многие сомневались, следовало ли ради мизерных успехов так выматывать людей, губить припасы и вьючных животных. Но сам Маркозов считал себя правым и любые советы, не слушая, отвергал.

Разумеется, хивинское ополчение уже не застало русских у колодца Декча. Обрадованный Мухаммед Рахим-хан хвастался, что это он прогнал неверных. Но, будучи неглупым человеком, он правильно расценил рекогносцировочный поход Красноводского отряда как преддверие большой войны и начал лихорадочно к ней готовиться.