Текст книги "От Хивы до Памира. Последние герои Большой Игры"

– Но Кауфман получил за Хиву орден! – отвечали ему всезнающие английские журналисты.

– О, это наша старая традиция, – не моргнув глазом отвечал Шувалов. – Вначале орден дают, а потом за решетку!

Даже посол в Петербурге лорд Лофтус, умеренный русофил и оптимист, теперь строчил в Лондон тревожные письма, что, приобретя опорный пункт в туркменских степях, Россия сможет откуда угрожать независимости Персии и Афганистана, создавая одновременно постоянную угрозу для Индии. Лофтус требовал срочного вмешательства…

На фоне этой истерии оставался спокойным лишь министр иностранных дел лорд Грэнвилл.

– Джентльмены! Англия вправе негодовать в ответ на нарушение Россией обязательств! – говорил он на заседании своего министерства. – Но как мы именно должны выразить это негодование? Это должно быть покусывание или просто лай?

– Но что-то же надо делать? – вопрошали его главы департаментов.

– Самое лучшее в данном случае – просто ничего не делать, – философски объяснял им Грэнвилл. – Захватом Хивы русские вызвали самую ожесточенную ненависть в жителях Центральной Азии. Кроме того, они истощают свои финансы. Занятие Хивы им ничего не дало. Дело в том, что чем ближе к Афганистану произойдет наша будущая схватка, тем сильнее окажемся мы и слабее они.

Буквально через несколько месяцев правительство либералом пало. К власти пришли русофобы-консерваторы во главе с известным русофобом Бенджамином Дизраэли. Вместе с премьером Уильямом Гладстоном вышел в отставку и его закадычный друг Грэнвилл. Теперь оба занимались любимым делом – теологией и поэмами Гомера.

Увы, Дизраэли, при всей своей ненависти к России, уже ничего не мог переиначить. Вопрос с Хивой был решен бесповоротно и окончательно. Если что теперь и можно было обсуждать, то будущее последних осколков Хивинского ханства – Ахалтекинского и Мервского оазисов.

Масла в огонь подлил не слишком дипломатичный начальник Закаспийского военного отдела генерал-майор Ломакин. Он отписал суровые письма султанам нескольких туркменских племен, возвещая о своем назначении и требуя, чтобы делегаты от племен прибыли к нему для ведения переговоров, как осуществить волю Белого Царя по установлению мира и порядка. Это перепугало Лондон и начались дипломатические запросы. Сложный вопрос туркменских оазисов обсуждали на особом совещании под председательством великого князя Константина Николаевича. Там было решено продолжить продвижение на оазисы, но с особой осторожностью, избегая применения силы против туркмен.

– Нужна передышка, прежде чем добраться до последних хивинских прибежищ – оазисов Ахал-Теке и Мерв, – высказал общую мысль членов особого совещания великий князь Константин Николаевич.

В те дни Лондон также старался выработать новый курс в изменившейся политической ситуации. В июне 1874 года английский посол в Тегеране Тейлор Томсон предложил предоставить Персии военную помощь, чтобы воспрепятствовать России в завоевании туркменских земель, в том числе Мерва.

– Я чувствую необходимость посылать наших офицеров в Тегеран для обучения и наведения дисциплины в персидском войске. Можно даже субсидировать Персию с целью обеспечения безопасности ее как барьера для России.

В ответ на запрос Лондона о мнении генерал-губернатора Индии о предложениях Томсона лорд Нортбрук ответил, что Персия ненадежна. Да, в Тегеране есть люди, которые желают союза с нами, но сегодня русская партия сильна, как никогда ранее.

После этого он собрал Совет Индии.

– У нас, слава Богу, нет союзнических обязательств защищать Персию своим оружием. И мы не должны идти на эту авантюру, которая вызовет недовольство афганского эмира, чьи интересы сегодня идентичны с нашими, – заявил вице-король Индии на совете. – Даже если мы будем хотеть, мы не сможем защитить Северную Персию от российского вторжения. Расстояние от Персидского залива слишком велико, Кавказ же рядом. Кроме того, никто из европейских держав заступаться за Персию не будет. А война между Англией и Россией сейчас невозможна, так как ни одна из держав не находится в таком положении, чтобы причинить серьезный ущерб другой. Поэтому наша позиция такова – убеждать Персию, что она может получить от нас материальную помощь.

Глава индийского правительства лорд Солсбери склонялся к более решительным действиям. А главнокомандующий британской армией в Индии генерал Напьер Магдала вообще резко возразил вице-королю:

– Я должен признаться, что имеется большая опасность в вашей политике отступления, пока российские военные базы не будут установлены в основных пунктах вокруг Индии. По моему мнению, Англия должна делать все, чтобы удержать Россию на расстоянии вытянутой руки от Афганистана и Персии, и во имя этой цели я предложил бы Персии дружбу, в которой она нуждается.

Секретарь совета Эдвард Бейли сформулировал проблему самым простым способом:

– Что касается Персии, то вопрос состоит лишь в том, готовы ли мы поддержать или оставить ее. Что касается меня, то, зная русских, скажу, что верить в их мирные заверения не стоит.

Большинство членов совета вице-короля колебались.

Что касается Министерства иностранных дел в Лондоне, во главе с лордом Дерби, то оно придерживалось взвешенной позиции вице-короля Нортбрука.

В результате никаких реальных мер принято не было. Англия лишь бомбардировать Россию меморандумами и нотами, запросами и вопросами… В Петербурге все внимательно читали и складывали бумаги с английскими вензелями под сукно, так сказать, до лучших времен…

В 1875 году в Париже был созван Международный географический конгресс, на котором была открыта обширная выставка. «Гвоздем» русской выставки стала коллекция ювелирных изделий из Хивинского ханства, представленная туркестанским генерал-губернатором К.П. Кауфманом. При этом в Париж прислали столько драгоценных экспонатов, что разместить их в отведенных комнатах дворца Тюильри было невозможно. Поэтому на берегу Сены было сооружено временное строение в 23 метров длиной и 8 метров шириной, получившее название «Русский павильон», где и были выставлены среднеазиатские сокровища. Российская экспозиция имела ошеломляющий успех. С раннего утра до позднего вечера «Русский павильон» штурмовали толпы желающих посмотреть на восточные редкости. Представление хивинских сокровищ европейской общественности имело важное политическое значение. Оно наглядно продемонстрировало всему миру, что Россия прочно утвердилась в Средней Азии, став там полноправной хозяйкой.

* * *

Закачивая разговор о Хивинском походе, хочется остановиться на последующей судьбе одного из его участников – великого князя Николая Константиновича, так как это имеет непосредственное отношение к Большой Игре.

Великий князь вернулся из Хивинского похода в ореоле героя, с орденом Святого Владимира 3-й степени и аксельбантами флигель-адъютанта. К этому времени он серьезно увлекся ориенталистикой (востоковедением), изучал восточные языки. Помимо этого Николай Константинович принял активное участие в работе Русского географического общества. При этом он хотел возглавить Амударьинскую разведывательную экспедицию с целью научного изучения только что завоеванного края. В Географическом обществе были, разумеется, рады августейшему вниманию. Николая Константиновича избрали почетным членом РГО и назначили начальником экспедиции. И образование, и боевой опыт это вполне позволяли. Возможно, в лице Николая Константиновича мы получили бы энергичного и предприимчивого разведчика, а также еще одного незаурядного участника Большой Игры, авантюрный характер великого князя этому способствовал. Но все внезапно перемешала любовь.

Увы, Николай Константинович загубил свою репутацию, влюбившись в американку Фанни Лир и, вопреки настояниям семьи и лично дяди-императора, ни за что не хотел отступать от своих чувств. А вскоре в доме Романовых разразился еще один скандал – Николая Константиновича обвинили в краже фамильных драгоценностей для своей возлюбленной. И хотя тот клялся на Библии в своей невиновности, в глазах родни это выглядело еще большим грехом. От великого князя отвернулись все, считая его позором императорской фамилии. Надо сказать, что впоследствии выяснилось – драгоценности украл адъютант великого князя проходимец корнет Савинов (бывший тайным любовником все той же Фанни Лир!). Но это станет известно гораздо позднее. А пока (чтобы прекратить скандал) семья объявила Николая Константиновича… душевнобольным. Отныне в бумагах, касающихся императорского дома, запрещалось упоминать его имя, а принадлежавшее ему наследство передавалось младшим братьям. Он также лишался всех званий и наград и вычеркивался из списков полка. Помимо этого, великий князь навечно высылался из Петербурга и был обязан жить под арестом в том месте, где ему будет указано. Вначале великий князь был отправлен в Оренбург, а потом в Ташкент, где и прожил остаток своей жизни.

Следует сказать, что, выброшенный на обочину жизни, Николай Константинович остался верен принципам Большой Игры и в дальнейшем принял в ней посильное участие. Факт сам по себе уникальный! Еще в Оренбурге он написал и издал брошюру «Водный путь в Среднюю Азию, указанный Петром Великим». В течение 1877–1878 годов возглавлял экспедицию по изучению возможности соединить удобным путем Туркестан и Россию, дойдя в Каракумах до станции Каратугай на Сырдарье. В 1878 году, по итогам экспедиции, Николай Константинович издал брошюру «О выборе кратчайшего направления Среднеазиатской железной дороги». Увы, посланный в Петербург проект был признан нерентабельным из-за малонаселенности земель. Несмотря на все с ним происшедшее, Николай Константинович постарался остаться в Большой Игре хоть и неофициально. В 1878 году он принял участие в Самарской ученой экспедиции, которая изучала судоходство по Амударье и возможность ее искусственного поворота по Узбою в Каспий. Самарская экспедиция охватила обширную территорию среднего и нижнего течения Амударьи, с включением района Гиссара. Вернувшись из экспедиции, он выпустил в Самаре брошюру «Аму и Узбой». По цензурным условиям автор указал себя латинскими буквами «N.N.», а в примечании был безымянно рекомендован как «один из лучших исследователей Средней Азии». Надо сказать, что с годами Николай Константинович поутих и образумился. Он женился, завел детей и много работал во благо местных жителей – строил оросительные каналы и дома для солдат-ветеранов. Но главное, до конца своей жизни он числил себя участником Большой Игры и делал в этом направлении все что мог. Пример великого князя Николая Константиновича показывает, что и из великосветских шалопаев иногда бывал толк.

Глава одиннадцатая

К концу 1873 года казалось, что все наши трудности в Средней Азии уже позади. В Бухаре и Коканде ханы находятся под присмотром, а Хива покорена. Теперь осталось только налаживать мирную жизнь, развивать наше влияние и торговлю. Увы, почивать на лаврах не получилось. Внезапно вспыхнул новый очаг войны на Сырдарье – на этот раз оружие в руки взял Коканд. В течение нескольких лет правитель Кокандского ханства Худояр сидел, затаившись и изображая преданность России. По требованию Кауфмана он прекратил воевать против Бухары из-за спорных территорий Каратегина, выслал в Ташкент шахрисабзских беков, бежавших в Коканд после поражения от генерала Абрамова, а управление Шахрисабзским оазисом передал бухарским вельможам. Еще в 1871 году Кауфман самоуверенно заявил:

– Худояр отказался от всякой мысли враждовать с нами или прекословить нам! Кокандский вопрос мной закрыт!

После этого хану торжественно вручили бриллиантовые знаки ордена Святого Станислава 1-й степени и присвоили титул «светлости», возводившим его вровень с высшей российской аристократией.

Присматривавший за ханом посол Струве в мае 1870 года писал оптимистичные письма: «Худояр строит дворцы, базары, караван-сараи, разводит сады, задает большие пиры для угощения народа».

Увы, эта идиллическая картина не имела ничего общего с реальностью. Отход к России территорий на правобережье Сырдарьи в ее среднем и нижнем течении, Ташкента, Аулие-Аты, Пишпека и ряда других городами сократило доходы ханской казны.

Не привыкший экономить на себе, Худояр увеличил налоги, которые быстро разоряли население. В ханстве были введены налоги на камыш, на степные колючки, на пиявки, которые вылавливали в прудах… Население грабили оставшиеся без жалованья сарбазы, они просто отбирали все, что им нравится. А крестьян, не пришедших на прокладку ханских арыков, разгневанный Худояр приказывал живьем закапывать в землю. Из-за всего этого несколько раз вспыхивали мятежи, но Худояр их как-то подавлял.

Разумеется, Кауфман видел кокандский произвол и несколько раз деликатно предупреждал Худояра, что добром все это не кончится. Так все и случилось. Весной 1875 года против Худояра поднялась уже кокандская знать. Во главе заговора встал сын бывшего регента Мусульманкула Абдуррахман Автобачи, мулла Исса-Аулие и брат хана, правитель Маргелана Султан-Мурад-бек. Заговорщики привлекли на свою сторону наследника престола Насреддин-хана.

* * *

В июле 1875 года в Коканд прибыл новый русский посол Вейнберг в сопровождении ехавшего в Кашгар полковника Михаила Скобелева и конвоя из двух десятков казаков. Именно прибытие русского посла и стало сигналом к началу мятежа. Первыми поднялись мулла Исса-Аулие и Абдуррахман Автобачи, направленные во главе четырехтысячного войска подавлять восстание киргизов. Мятежники просто объединились с киргизами и выступили против хана единым фронтом. К заговорщикам примкнул и сын хана Насреддин, находившийся с пятитысячным войском в Андижане. Восстание быстро распространялось по ханству. Ворота мятежникам открыли города Ош и Наманган. 20 июля стало известно, что мятежники вступили в Маргелан, находившийся всего в шестидесяти верстах от Коканда.

Казалось бы, для нас смена власти была непринципиальна. Ну и пусть одного хана сменит другой, ведь в принципе все останется как прежде! Но мятеж неожиданно приобрел антирусский характер. Восставшие заявили, что Худояр лишь марионетка в руках коварных русских, а главные виновники во всех бедах именно они. После этого мулла Исса-Аулие призвал народ к газавату против русских и их пособников. Перепуганный Вейнберг срочно направил письмо военному губернатору Сырдарьинской области генерал-лейтенанту Головачеву, прося выслать из Ходжента отряд для защиты хана и посольства.

В ночь на 22 июля мятежники подошли к Коканду. Большая часть ханского войска сразу перешла на их сторону, во главе со вторым сыном хана Мухаммед-Алим-беком. После этого начались волнения в городе. Перепуганный Худояр решил искать спасения у Кауфмана. Во главе оставшихся восьми тысяч воинов с 68 пушками и караваном с сокровищами он направился в Ходжент. Вместе с ханом отправилось и наше посольство во главе с Вейнбергом, а также Скобелев и его казаки.

Мятежники немедленно устремились в погоню и быстро нагнали беглецов. Понимая, что от погони не уйти, Худояр решил принять бой, но едва объявил об этом своим сарбазам, как те дружно перебежали к мятежникам. В результате с Худояром остались только пятьсот человек свиты и русское посольство. Командование этим импровизированным отрядом взял на себя полковник Скобелев. Ситуация была критическая, но Скобелев был Скобелевым! Отбивая постоянные атаки преследователей, маленький отряд к вечеру 24 добрался до Ходжента.

После бегства Худояра мятеж охватил уже все ханство. Новым ханом мятежники провозгласили старшего сына Худояра Насреддина. Тот сразу же заявил, что во всех бедах виноваты только русские, а потому надо отвоевать у них все бывшие владения ханства до Ак-Мечети и Пишпека.

Воспользовавшись мятежом, свою игру решили сыграть вожди киргизской и кипчакской диаспор, которых традиционно держали в Коканде на вторых ролях. Возглавляемая именитым Шер-даткой группа киргизских беев, поставила себе цель во что бы то ни стало найти среди своих какого-нибудь отпрыска ханского рода и поставить его ханом Коканда. Свой выбор киргизская знать остановила на внуке хана Алима Пулат-беке, состоявшем в то время имамом при одном из медресе Самарканда. Однако слабохарактерный и трусоватый Пулат-бек наотрез отказался ввязываться в опасную авантюру. Тогда был найден некий разбойник Мулла Искак, внешне похожий на Пулат-бека. Терять Искаку было нечего, и он согласился выдать себя за особу ханского рода, после чего его провозгласили Пулат-ханом. При этом было сделано все, чтобы вызвать в народе возмущение уже не столько против правящей династии ханов Мингов, сколько против русских. Мятеж в Коканде разгорался все больше, грозя перекинуться и на другие регионы…

* * *

Между тем русская администрация принимала лихорадочные меры, пытаясь погасить начавшийся пожар. Уже 23 июля уездный ходжентский начальник майор Нольде посадил пятьдесят солдат на реквизированных у населения лошадей и отправил свою импровизированную кавалерию к пограничной крепости Махрам. Вслед за этим отрядом туда же двинулся стоявший в Ходженте пехотный батальон и артиллерийский дивизион под начальством полковника Савримовича. Узнав о движении русских войск, Насреддин отказался от немедленного похода на Ходжент.

Что касается Кауфмана, то в момент мятежа он находился с инспекцией в крепости Верная. Узнав о случившемся, он был вне себя:

– Сколько раз было говорено Худояру, что надо относиться к людям не как к скоту! Вот закономерный результат – тиран прячется за нашими спинами, а ханство в огне! – Он повернулся к адъютанту: – Немедленно телеграфируйте в Ходжент, чтобы переправили Худояра в Ташкент!

В это время прибежавший в Ходжент Худояр вел себя очень вызывающе. Его свита разъезжала по городу, бряцая оружием, да и кормить сотни вельмож было накладно. Но делать нечего, пришлось хану собирать свои манатки и перебираться в Ташкент.

Не желая оставлять отца в живых, Насреддин во главе десятитысячного войска захватил несколько наших кишлаков на реке Ангрене. Один из отрядов кокандцев вышел на Ташкентско-Ходжентский тракт, где принялся жечь почтовые станции, захватывая ямщиков и проезжающих. Многих убивали на месте. Так были зарезаны ехавшие из Ура-Тюбе в Ходжент врач Петров и прапорщик Васильев, а шестилетняя дочь врача увезена в Коканд. Попали в плен ехавшие из Ташкента в Ходжент юнкера Клусовский и Эйхгольм. Любопытно, что сам Худояр находился во время этих нападений на станции Пекент и чудом избежал смерти.

Впрочем, мятежники сталкивались с ожесточенным сопротивлением. Так, на станции Мурза-Рабат ямщицкий староста Степан Яковлев (из отставных солдат), узнав о приближении кокандцев, завалил дровами и мебелью ворота в станционный двор, а сам занял позицию на стоявшей напротив ворот вышке. Едва мятежники явились к станции, отважный ямщик открыл огонь из винтовки. Почти двое суток он один удерживал целый отряд. В конце концов кокандцы подожгли станцию. Тогда Яковлев бросился на толпу врагов в рукопашную, поражая врагов штыком и прикладом до тех пор, пока не был зарублен. Отсеченную голову храброго русского воина мятежники увезли в Коканд.

* * *

А затем была жуткая история с каптенармусом 2-го Туркестанского стрелкового батальона унтер-офицером Фомой Даниловым. Он был пленен киргизским предводителем-самозванцем Пулат-ханом, когда, следуя из Ташкента в Наманган, отстал от отряда прикрытия, перегружая провиант со сломанной повозки.

Пулат-хан привез Данилова и остальных солдат в Маргелан, где устроил над ним, а также молодым поручиком Святополк-Мирским и сотником Кузьминым показательное судилище. Акция обращения в ислам русских воинов должна был поднять дух разбойников Пулат-хана.

На площади в Маргелане была собрана большая толпа, чтобы все увидели унижение русских.

В преддверии расправы с русскими главный палач Пулат-хана Абдул-Мамын там же на площади провел показательную казнь восьми старцев-чаудоров (туркмен). «Некогда храбрые воины, седобородые аксакалы, покрытые лохмотьями, были настоящими тенями подземного «царства». Измученные голодом и страхом смерти, их, как перевязанных ягнят, палачи потащили к месту казни. По знаку главного палача они легли навзничь: их связали по рукам и ногам, затем выкололи глаза… А потом придали мучительной смерти». Увы, истязания туркмен на русских впечатления не произвели.

Затем муллы через переводчиков принялись объяснить нашим преимущества ислама, обещая за это «богатство и хорошие должности», но, как ни заманивали муллы, как ни запугивали палачи, русские остались глухи. А Фома Данилов ответил:

– В какой вере родился, в такой и умру, а своему царю я дал клятву и изменять ему не буду! Напрасно вы, такие-растакие, надрываетесь, ничего с меня не возьмете, а хотите убить, так убивайте!

После этого по приказанию Пулат-хана Данилова привязали к доске. При этом унтер-офицер успел перекреститься, насколько позволяли связные руки. Затем мятежники начали стрелять в упор ему в руки и ноги, чтобы нанести как можно большие увечья, а смерть наступила не сразу. Всего было сделано до тридцати выстрелов. Фома Данилов умер только через час в страшных мучениях. Затем так же были казнены и остальные.

Военный историк генерал М.А. Терентьев приводит несколько иную версию казни. Согласно этой версии, товарищей Данилова зарезали сразу же после отказа принять ислам, а ему, как особо возражавшему, была уготована более изощренная казнь. Унтер-офицеру «отрубали по суставу каждого пальца, вырезали из спины ремни, поджаривали на угольях и т. п.». Но мученик до самой смерти остался непреклонен. М.А. Терентьев отмечает также, что это был тогда далеко не единичный случай мученичества за веру. Смерть русского унтер-офицера произвела обратный эффект на собранную Пулат-ханом толпу. Теперь весь Маргелан только и говорил, что русский солдат умер как батыр.

Потрясенный этой историей, Федор Достоевский посвятил воину-мученику специальный раздел в своем «Дневнике писателя». Образ Данилова вдохновлял Достоевского и при написании романа «Братья Карамазовы».

Позднее останки Фомы Данилова и его товарищей были найдены и перезахоронены по христианскому обряду. О геройской смерти унтер-офицера Данилова было объявлено в приказе по туркестанским войскам и сообщено императору. Потрясенный Александр II велел назначить вдове и дочери погибшего пожизненные пенсии. В настоящее время в Русской православной церкви поднимается вопрос о канонизации мученика Фомы Данилова.

* * *

А мятеж все разрастался. Вечером 8 августа большая армия кокандцев появилась уже под Ходжентом. Там у нас находились батальон и две роты пехоты, уездная команда, сотня казаков и артиллерийская батарея. Мулла Исса-Аулие рассылал местным жителям прокламации, призывая перейти на его сторону и вместе убивать русских. Но местные узбеки хорошо помнили погромы, которые устраивали кокандцы во время былых походов на Ташкент, и присоединяться к газавату не спешили.

9 августа гарнизон Ходжента под командованием полковника Савримовича смог отбить нападение 15-тысячного войска противника. А на следующий день прибыло подкрепление из Ура-Тюбе во главе с майором Скарятиным, которое помогло отбросить врага от городских ворот.

Не теряя времени, 12 августа полковник Савримович во главе четырех рот, сотни казаков и дивизиона артиллерии начал наступление на стоявшее у селения Коста-Кола 16-тысячное кокандское войско Автобачи. Но никакого сражения не получилось. Едва противник попытался атаковать, как был мгновенно остановлен шквальным артиллерийским огнем, а затем и опрокинут, после чего наша пехота обратила его в бегство. В тот же день в Ходжент прибыл из Ташкента стрелковый батальон с дивизионом конных орудий под началом подполковника Гарновского, заменивший защитников Ходжента на самых трудных участках обороны. Поняв тщетность дальнейшей осады, кокандцы снялись и ушли из-под стен города.

Тем временем Кауфман, получив в ночь с 6 на 7 августа известие о вторжении кокандских войск, начал стягивать все имеющиеся силы в район боевых действий. Отряд генерал-лейтенанта Головачева он направил к Ходженту. Спустя неделю Головачев прибыл в город. Туда же прискакал с конвоем и сам Кауфман.

В это время 50-тысячное войско Абдуррахмана Автобачи стояло поодаль от Ходжента вокруг крепости Махрам.

20 августа Кауфман двинул собранный отряд на противника. В сражении 22 августа 1875 года кокандцы и их союзники – кочевники-киргизы были наголову разгромлены. Было перебито около полутора тысяч воинов Абдуррахмана. Наши потери составили… 6 убитых. После поражения войско Автобачи разбежалось, а он сам, с ближайшими сподвижниками, бежал в Маргелан. Но тамошний правитель Мурад-бек не открыл беглецу ворота…

– Мы тебя к себе не звали! – крикнули беглецу с крепостной стены. – Беги туда, откуда прибежал!

Развивая успех, 26 августа Кауфман двинулся на Коканд. Навстречу ему поспешно выехал Насреддин-хан с мольбой о мире и полном подчинении. 30 августа пришло покаянное письмо и от правителя Маргелана Мурад-бека.

Вдогонку за бегущим Автобачи был брошен отряд Скобелева – шесть казачьих сотен, дивизион артиллерии, ракетная батарея и две роты солдат, посаженных на арбы. Скобелев торопился. За каких-то десять часов он прошел более шестидесяти верст и у селения Мин-Тюбе настиг и разгромил последние силы Автобачи.

10 сентября Скобелев ворвался в город Ош. К этому времени от Автобачи начали разбегаться последние преданные сторонники. В результате у него осталось четыре сотни воинов, с которыми несостоявшийся хан метался между Андижаном и Узкентом.

23 сентября Кауфман подписал с Насреддином мирный договор, повторявший соглашение с Бухарой и Хивой. Он предусматривал полный отказ хана от дипломатических соглашений с любой державой, кроме России. Часть земель на правом берегу Сырдарьи (так называемое Наманганское бекство) была включена в состав Туркестанского генерал-губернаторства, став Наманганским отделом. Начальником этого отдела был назначен Михаил Скобелев. Вопрос о восстановлении на престоле Худояра Кауфман даже не поднимал.

25 сентября русские войска переправились через Сырдарью и заняли Наманган. Здесь Кауфман получил сообщение, что в восточной части ханства вновь подняли голову мятежники. По предложению Автобачи тамошним ханом был провозглашен киргизский разбойник Пулат-бек. Центром новой смуты стал город Андижан. Но этот мятеж провалился, едва начавшись. В начале октября отряды генерал-майора Троцкого разнесли в клочья конные толпы киргизов, однако взять с ходу штурмом Андижан не смогли.

В это время началась новая смута и в Коканде. Подстрекаемые Автобачи, горожане напали на ханский дворец. Перепуганный Насреддин, как и его отец Худояр, бежал под нашу защиту в Ходжент. После этого ободренные кокандцы захватили Наманган. Но наш гарнизон, укрывшись в Наманганской цитадели, отбил штурм.

Разгневанный Кауфман срочно перебросил к Намангану войска. Возглавляемый Скобелевым Наманганский отряд, наводя порядок, совершил несколько карательных рейдов в различные районы ханства.

В январе 1876 года Кауфман был вызван в Петербург. Там он, действуя в обход Министерства иностранных дел, смог добиться личного указа Александра II на полную ликвидацию Кокандского ханства. Об этом успехе генерал-губернатор немедленно телеграфировал в Ташкент, приказав Скобелеву начать подготовку к занятию Коканда.

* * *

Через несколько дней, потрясенный поражениями и потерявший последних единомышленников, Абдуррахман сдался на милость победителей. Теперь можно было приниматься и за последний оплот неповиновения – Коканд. Поэтому Кауфман телеграфирует приказ генералу Колпаковскому – начинать наступление на Коканд. Одновременно аналогичную телеграмму получил от генерала Троцкого и находившийся в Намангане Скобелев. На телеграмме Троцкого имелась любопытная приписка: «Миша, не зевай!»

Суть приписки состояла в том, что первый, кто добрался бы до Коканда и его взял, получал серьезную награду, а опоздавший оставался ни с чем. После этого началась своеобразная гонка между Колпаковским и Скобелевым. Выиграл гонку Скобелев. Проскакав за сутки почти 80 верст, он успел к Коканду первым. Коканд сдался Скобелеву практически без боя. На этом, собственно, и закончилась история Кокандского ханства.

Вскоре император принял военного министра Милютина и Кауфмана. Бравые генералы выложили перед Александром II план окончательного включения Коканда в состав Российской империи и укрепления армии в Туркестане. Александр II колебался:

– Горчаков совсем недавно уверял англичан, что все наши дальнейшие военные экспедиции отменяются и мы более не расширяем своих границ!

– Никакой экспедиции не было, – отчеканил Кауфман, – А было усмирение мятежа!

– Да и расширения границ никакого тоже нет! – подержал своего коллегу министр. – Мы лишь выравниваем границы, делая их безопасными для государства.

– Ну, что тут поделаешь, – снисходительно вздохнул Александр. – Что сделано, то сделано, и на полпути останавливается не будем! Горчакову же передайте, что я его заочно отстранил от обсуждения кокандского вопроса.

Когда генералы вышли из царского кабинета, Кауфман спросил Милютина:

– Дмитрий Алексеевич, а как будет выкручиваться Горчаков?

– Как-нибудь да выкрутится! – усмехнулся тот. – Ему не впервой!

Пятью месяцами позже был издан следующий высочайший манифест: «Мы, Александр II и т. д., уступая пожеланиям народа Коканда стать российскими подданными и также признавая абсолютную невозможность восстановления в ханстве мира и спокойствия любыми другими средствами, приказываем немедленно включить Кокандское ханство в наши владения…»

Земли бывшего ханства были включены в состав Туркестанского генерал-губернаторство в качестве Ферганской области. Военным губернатором области стал Михаил Скобелев. Что касается Абдуррахмана Автобачи, то он был навечно выслан в Россию. Одного из его самых жестоких подручных, Пулат-хана (под этим именем, как мы уже говорили, скрывался местный авантюрист Мулла Искак), выдали его же подельники. Военно-полевой суд приговорил садиста к смертной казни. Пулат-хан был повешен Скобелевым на центральной площади Маргелана, там, где ранее он лично рубил головы пленным русским солдатам…

Насреддина, недовольного потерей престола и затеявшего плести новые интриги и заговоры, вскоре отправили в Россию. Так же как и его отца Худояр-хана, который поселился в Оренбурге и, несмотря на пенсию от царя и прихваченные сокровища, стал заниматься торговлей скотом. Так навсегда исчезло Кокандское ханство, ставшее жертвой раздоров и смут, алчности и властолюбия своих правителей.