Текст книги "От Хивы до Памира. Последние герои Большой Игры"

После присоединения Кокандского ханства к Российской империи войска Кауфмана стояли уже всего в двухстах милях от Кашгара. Захват его был, в случае нашего желания, лишь вопросом времени. Захватив же Кашгар с Яркендом, Россия получала контроль над проходами в Ладак и Кашмир, охватывающие кольцом северные границы Индии. После этого русские могли нанести удар в южном направлении из любой точки по своему выбору. Отныне на их пути стояли только высокогорные Памир и Каракорум. В том, что русским войскам, с их кавказским опытом горных войн, удастся пройти этими горными перевалами, в Лондоне и Калькутте не сомневались.

Ликвидацией Кокандского ханства фактически закончилось завоевание Россией среднеазиатских ханств. После завершения войны с Кокандом в Средней Азии наступил долгожданный мир. Исчезла работорговля, закончились междоусобные войны и набеги, сошли на «нет» разбойничьи нападения на караваны. Уменьшился налоговый гнет на местное население. Люди наконец-то смогли мирно жить и работать. Поэтому кто бы что бы ни говорил, но именно Россия, блестяще выиграв Большую Игру в регионе, принесла в Среднюю Азию мир и европейскую цивилизацию.

Отныне Россия вовсю ширь расправила плечи на Востоке. Всего за десять лет она присоединила территорию размером с половину Северной Америки, выстроив поперек Центральной Азии защитный барьер, простирающийся от Кавказа на западе до Коканда и Кульджи на востоке.

Часть вторая
Горячие скалы Афганистана

Глава первая

Природа не терпит пустоты. Поэтому нет ничего странного в том, что осколки бывшего Хивинского ханства сразу заинтересовали соседей. Если эмир Афганистана положил глаз на ближний к нему оазис Мерв, то внимание персидского шаха Насреддина привлек оазис Ахал-Теке. В этом Тегеран активно поддержали англичане. Проиграв Хиву, Лондон хотел взять реванш хоть в этом.

Возникла опасная ситуация, когда Персия могла навсегда уйти под влияние Лондона. Дело в том, что именно в это время на поле Большой Игры появилась примечательная фигура – Пауль Юлиус Рейтер (Израиль Пивной Иосафат), сын раввина и зять немецкого банкира, человек предприимчивый и авантюрный. Сегодня Рейтера бы назвали специалистом по информационным технологиям. Нам имя Рейтера знакомо по основанному им одноименному информационному агентству.

Пауль Рейтер быстро понял все преимущество телеграфии и первым основал информационное агентство в Аахене, передавая сообщения между европейскими городами с помощью почтовых голубей. Более быстрые, чем почтовый поезд, голуби дали Рейтеру быстрый доступ к финансовым новостям Парижской фондовой биржи. Со временем он заменил голубей прямой телеграфной связью, после чего начал создавать телеграфные линии между Англией и Европой.

В 1872 году, подкупив часть вельмож, Рейтер убедил шаха Насреддина продать ему все железные дороги, каналы, большую часть шахт, а также леса. В Лондоне были в восторге от такого успеха.

– Рейтер совершил чудо, о котором мы не смели и мечтать! – радовались в британском правительстве. – Отныне будущее Персии в наших руках!

Довольная королева Виктория немедленно подписала указ о возведении Рейтера в английское дворянство и даровании ему титула барона.

Но торжество англичан продолжалось недолго. В Петербурге быстро нашли достойный ответ. Посол в Тегеране Александр Бегер смог вразумить местную аристократию и духовенство, чем грозит им сделка с Рейтером. Когда же шах Насреддин понял, что шустрый Рейтер обвел его вокруг пальца, то немедленно отменил все договоренности с английским авантюристом. После этого англо-персидские отношения резко охладели.

Теперь при встрече с английским послом Томсоном, которого отныне не пускали дальше дворцовой прихожей, Александр Бегер вежливо раскланивался:

– Извините, дорогой Уильям, что так вышло, но, как говорится, ничего личного!

В 1873 году шах Насреддин совершил поездку в Европу. Увы, там не обошлось без скандала. Так, после отъезда шаха из Парижа выяснилось, что он по простоте душевной не оплатил счета в ресторанах и ювелирных магазинах, считая, что это подарки благодарных парижан.

Заметим, шах был любопытен и тянулся к знаниям. Он любил поэзию и географию, неплохо рисовал и восторгался Чингисханом, знал несколько языков, включая французский. Историки считают Насреддина ранним реформатором, который, несмотря на нововведения, с легкостью рубил головы оппонентам. Летом 1873 года, будучи в Тифлисе по пути из Европы, шах неожиданно заявил наместнику Кавказа великому князю Михаилу Николаевичу:

– Ваши действия против туркмен племени теке должны предприниматься только совместно с Персией!

Чтобы не раздражать шаха, наместник поспешил переменить тему разговора.

В начале 1874 года к вопросу об Ахалтекинском оазисе вернулся в беседе с послом Бегером премьер-министр мирза Хосейн-хан.

– Я понимаю, что вы хотите усилить позиции Персии среди туркмен. Но племя текке никогда не подчинялось Персии, – аргументировал свою позицию Бегер.

– Оно представляет угрозу нашей хорасанской границе! – ответил Хосейн-хан. – Поэтому мы обязаны принять меры.

– Смею вас заверить, если Россия займет Ахалтекинский оазис, персидские границы никто больше беспокоить не будет! – достойно ответил ему посол. – К тому же сегодня вы не в том положении, чтобы ставить ультиматумы России!

Бегер знал, что говорил. Дело в том, что мирза Хосейн-хан был одним из тех, кого подкупил авантюрист Рейтер. Премьер-министр еще не знал, что предприимчивым Бегером уже собраны доказательства его подкупа. Пройдет буквально несколько недель, и Хосейн-хан будет отстранен от власти, едва сохранив свою голову.

А вскоре Бергер убедил шаха предоставить железнодорожную концессию в Персии России. Это был просто нокаут!

* * *

Конечно, Лондон, как мог, сопротивлялся. В ноябре 1874 года посол в России Лофтус показал исполнявшему обязанности министра иностранных дел Вестману депеши из Лондона и Калькутты.

– Ваше превосходительство, до нас дошли известия, что ваши генералы заявляют, что считают Ахалтекинский оазис своей вотчиной!

– Ну, сидя на печке дома, я тоже много что считаю! – всплеснул руками толстощекий Вестман. – Скорее всего, вы стали жертвой неверного перевода. Кстати, персидское правительство удовлетворено нашим объяснением.

– Возможно, Тегеран удовлетворен, но Лондон нет! – жестко ответил британский посол.

– Правительство ее величества совершенно напрасно запрашивает объяснения по поводу столь незначительного инцидента, который касался исключительно России и Персии. По моему мнению, Лондону не стоит вмешиваться в отношения независимых государств. – Вестман сделал круглые глаза. – К тому же я не понимаю, каким образом упомянутый инцидент мог повлиять на Англию?

– Я полагаю, что вашему превосходительству известно, что Англия владеет огромной Индийской империей и отстаивает интересы более двухсот миллионов человек. Поэтому нас волнует все, что происходит рядом с Индией.

Разговор становился все более напряженным.

– Продвижение России в Центральной Азии в последние годы являлось объектом нашего пристального интереса, хотя правительство Индии и не видело в этом особой опасности. Что касается вмешательства в русско-персидские отношения, то я напомню об обмене нотами между нашими министрами Пальмерстоном и Нессельроде в 1835 и 1838 годах, когда обе страны заручились поддерживать целостность Персии. Поэтому я не понимаю, – продолжал Лофтус, – удивления его превосходительства по поводу моего заявления.

Когда вернувшийся в столицу канцлер Горчаков спросил Вестмана, как прошел разговор с английским послом, тот рассмеялся, надувая свои толстые щеки:

– Он наскакивал на меня, как бойцовский петух, а я огрызался, как цепной пес. Так и поговорили…

Горчаков улыбнулся, толстый добродушный увалень Вестман меньше всего походил на цепного пса.

Озабоченность, проявленная Англией к Ахалтекинскому оазису, ободрила персов. Поэтому, когда в начале декабря 1874 года пришла информация, что Ломакин хочет занять кишлак Кара-Кале на реке Атрек, премьер-министр Персии немедленно обратился за помощью к английскому посланнику в Тегеране Томсону. Лорд Дерби, возглавивший Министерство иностранных дел после отставки лорда Грэнвилла, был вызван к премьер-министру.

– Англия возмущена российскими нашествиями на территории текке. Что вы можете предложить? – такими словами встретил его Дизраэли.

– Я тоже вижу недопониманию между нами и Россией, но глубоко сомневаюсь, что наш протест в этом случае будет услышан, – дипломатично ответил министр.

– Что вы конкретно предлагаете?

– Предлагаю обойтись нотой и газетными обвинениями, но в ситуацию не вмешиваться, – ответил Дерби. – Племя пустынных разбойников не тот уровень, из-за которого надо сходиться в боксе с Россией. Тем более в самой России и так растет недовольство самоуправством генералов.

В последнем лорд Дерби ошибался. Если раньше российский МИД действительно стремился лишний раз не раздражать Лондон, то на этот раз канцлер Горчаков сам был раздражен придирками Англии и в апреле 1875 года разразился пространным меморандум графу Шувалову, чтобы тот показал его Дерби. Горчаков писал: «Кабинет в Лондоне, похоже, истолковывает наши взгляды в отношении Центральной Азии, и особенно прежнее решение не проводить политику завоевания или аннексии, как убеждение в том, что мы взяли определенные обязательства касательно этого вопроса. Вследствие того что события вынудили нас отклониться от нашей программы, они, кажется, заключили, что императорский кабинет не сумел соблюсти официальные обещания. Наконец, ввиду последовательных шагов, которые мы были вынуждены предпринять в этих странах, они сделали вывод, что право и долг Англии ограничить наши действия и влияние, чтобы обезопасить себя против возможной агрессии».

Шувалов передал меморандум английскому министру, а на словах прибавил:

– Мы считаем, что ваши выводы о нашей агрессии в Средней Азии не согласуются с фактами, духом и буквой соглашений, установленных между нашими правительствами.

– Но вы же все время расширяете свои границы! – зло ответил лорд Дерби, вертя в руках горчаковский меморандум.

– Мы просто отодвигаем от наших границ разбойников и работорговцев! Кстати, Англия имеет такой же опыт в Индии, когда вы ежегодно передвигали свои границы! Поэтому кому, как не вам, понимать, что рассматривать российскую и английскую границы в Азии как неизменные просто невозможно, – отбил этот наскок Шувалов.

– В чем же вы видите так называемое понимание? – процедил английский министр.

– Понимание подразумевает промежуточную зону между нашими державами в Азии. И эта зона – Афганистан, – назидательно сообщил английскому лорду русский граф.

Англичанам потребовалось несколько месяцев, чтобы «переварить» меморандум Горчакова. Наконец в британском МИДе убедились, что Россия сохраняет за собой полную свободу действий к северу от Афганистана. После этого лорд Дерби сделал вид, что верит обещаниям Горчакова более не расширять границы России. Особое мнение выразил лишь министр по делам Индии лорд Солсбери, заявивший:

– Англия не может принять роль стороннего наблюдателя, которую Россия мечтает отвести ей в Азии. Я предлагал объяснить России, что для нас российское толкование прошлых соглашений недопустимо.

Все эти обещания, заверенные императором Александром II, русскими совершенно игнорируются, поэтому Англия совершенно свободна проводить любую политику севернее Афганистана!

Пока британский истеблишмент обсуждал позицию лорда Солсбери, в Лондон пришла новая тревожная весть – русская армия вступила в Кокандское ханство.

Прежде чем британцы собрались ответить на апрельский меморандум Горчакова, русская армия вновь напомнила о себе…

* * *

В 1873 году средний сын английской королевы Альфред неожиданно заявил, что хочет взять в жены великую княжну Марию Александровну, с которой познакомился в Германии. Выбор невесты не обрадовал Викторию. Не так давно отгремели пушки Крымской войны, и к русским в Англии относились настороженно. Альфред был следующим на очереди к престолу после Берти. Если бы старший брат скончался, английский трон занял бы монарх, женатый… на дочери Александра II.

Королева не представляла, как уживется с русской невесткой, но согласие на брак все же дала. До сих пор ее дети венчались в Англии, поэтому новым родственникам приходилось собирать чемоданы и ехать в Лондон, на поклон к королеве. Но тут коса нашла на камень. Александр II настоял на том, чтобы торжества проходили в Петербурге. Более того, венчание планировалось двойное: сначала по православному обряду, затем по англиканскому – и именно в такой последовательности.

Надо сказать, что к православию королева Виктория относилась гораздо терпимее, чем к католицизму. Она не возражала против сдвоенной церемонии, но на свадьбу не поехала. Вместо нее в занесенный снегом Петербург прибыли члены королевской семьи.

Через придворную даму Виктория передала невесте и королевские дары – молитвенник и веточку мирта из Виндзора. А лондонская кондитерская «Пик Фрин» нарекла именем чужестранки новое печенье «Мария», которое до сих пор популярно по всему миру. Но вряд ли эти щедроты впечатлили Марию. С детства она купалась в роскоши и рассчитывала, что и в Англии будет поддерживать привычный образ жизни. Приданое единственной дочери российского императора даже не снилось английским принцессам. Резиденцией супругов стал дворец Кларенс-Хаус.

Ничто в Англии не радовало великую княжну: погода казалась омерзительной, придворные церемонии – скучными, парламент – скопищем вольнодумцев, от которых не жди добра.

Мария Александровна требовала, чтобы вместо «королевского высочества» ее титуловали «императорским высочеством». Соответственно, в иерархии она должна занимать место сразу же за королевой или как минимум за принцем Уэльским, но уж точно не перед принцессой Александрой.

Виктория, как могла, отбивалась от требований невестки. В отместку та использовала любую возможность, чтобы досадить свекрови. Зная, что Викторию передергивает от грудного вскармливания, она кормила детей грудью прямо на глазах у королевы. Принцесса Уэльская в письме к сестре описывала эпизод на крестинах старшего сына Альфреда и Марии. По словам Александры, Мария преспокойно начала кормить младенца, не стесняясь присутствия Виктории и гостей. Когда малыш срыгнул на нее, она встала, отдала его своей матери, тоже приехавшей на крестины, и «побежала вытирать платье, а ее большая грудь свисала прямо на глазах у всех!».

На придворных церемониях невестка ослепляла Викторию блеском привезенных из России сапфиров и бриллиантов. По словам придворных, Виктория буравила невестку «взглядом разозленного попугая» и в целом напоминала «взъерошенную птицу, а уголки ее рта ползли вниз, придавая лицу то самое выражение, которое нагоняло страх на всех знакомых». Это действовало на всех – кроме Марии Александровны. Виктория любила подчинение, но уважать могла лишь тех, кто давал ей отпор, поэтому с годами прониклась уважением к строптивой невестке. Ее личную виндзорскую столовую украшал портрет Марии – единственной из всей родни, кого Виктория хотела созерцать за завтраком.

Такая вот Большая Игра в рамках королевской семьи…

* * *

В ноябре 1875 года Дизраэли закрепил за Англией контроль над Суэцким каналом. Открытый шестью годами ранее, канал обеспечивал кратчайший путь из Средиземного моря в Индию. При этом две трети ходивших по нему судов принадлежали Англии. Но самим каналом владели построившие его французы совместно с египтянами.

В 1875 году, чтобы расплатиться с долгами, египетский хедив начал срочно распродавать акции канала. Чтобы акции не попали в руки французов, все надо было решать срочно. Собирать парламент или даже правительство времени не было.

Дизраэли послал своего секретаря Монтегю Корри домой к барону Лайонелу Ротшильду. Банкир в это время обедал. Прямо за обеденным столом состоялся следующий разговор.

– Премьер-министру срочно нужны деньги! – прямо с порога заявил секретарь.

– Сколько нужно? – спросил банкир.

– Четыре миллиона фунтов.

– Когда?

– К завтрашнему утру, – ответил Корри, пожевав виноградину.

– Кто гарантирует сделку?

– Британское правительство! – последовал ответ.

– Эти деньги вы получите.

В письме к королеве Виктории Дизраэли написал: «Дело сделано, мадам: он (канал. – В.Ш.) ваш. Мы перехитрили французское правительство. Уж как французы старались, предлагали займы под ростовщические проценты и на таких условиях, которые позволили бы им захватить власть в Египте. Придя в отчаяние и проникнувшись к ним отвращением, хедив предложил правительству Вашего Величества выкупить свою долю».

На самом деле Франция сохранила за собой 56 % акций, а судоходство по каналу регулировалось международными соглашениями. Однако эта операция подняла престиж Дизраэли. Участие в контроле над Суэцким каналом можно считать серьезным успехом Англии в Большой Игре, причем уже не столько против России, сколько против Франции и Германии. Королева была довольна и собой, и своим премьером:

– Контроль над Суэцким каналом – это всецело заслуга мистера Дизраэли, чьи взгляды на положение этой страны столь возвышенны.

Обретение удобного и короткого морского пути в Индию заставило Викторию внимательнее присмотреться к этому «драгоценному камню в британской короне». Этим воспользовался Дизраэли, и во время очередного визита к королеве он заявил:

– Ваше величество! Почти двадцать лет, как управление Индией передано вашей короне. Но вы все еще стоите в вестибюле императорского дворца. По-моему, пришло время пройти в тронную залу!

Виктория поняла Дизраэли с полуслова:

– Да, меня порой называют императрицей Индии, но официально этого титула я до сих пор не имею и действительно все еще стою в вестибюле…

Для начала в Индию отправили сына королевы принца Уэльского Эдуарда.

В Бомбее наследника престола встречал вице-король Индии лорд Нортбрук в окружении индийских принцев и чиновников. Встреча была организована по высшему разряду. По улицам висели плакаты: «Передайте маме, что мы всем довольны».

После Бомбея принц посетил ряд городов, а на охоте убил слона и шесть тигров.

В общении и с английскими чиновниками, и с индусами принц вел себя на редкость учтиво

– Если у человека темная кожа или религия, отличная от моей, это еще не означает, что с ним следует обращаться как со скотом! – заявил он перед отъездом вице-королю.

Слова были сказаны публично и сразу сделали Эдуарда популярным среди местного населения.

После возвращения принца Дизраэли подготовил билль об императорском титуле королевы. Несмотря на то что новый титул Виктории никого не задевал, оппозиционеры-либералы во главе с лордом Гладстоном неожиданно выступили против:

– Нас вполне устраивал титул Виктории как королевы Англии! Неужели ей этого уже мало! Зачем вообще затевать спектакль с императорским титулом, когда в стране есть более насущные вопросы!

Начались затяжные парламентские перепалки. В конце концов оппозиция была сломлена, и в мае 1876 года Виктория была провозглашена «королевой-императрицей». Карикатурист из журнала «Панч» так изобразил эту сцену: умильно улыбаясь, Дизраэли в облачении визиря протягивает Виктории корону, точно приказчик – шляпку придирчивой клиентке. Но королева была довольна и сразу же начала подписывать документы аббревиатурой «V.R.&I.».

В благодарность Дизраэли был вскоре удостоен титула графа Биконсфилда. К этому времени его здоровье было уже никудышнее. Дизраэли страдал жестокой астмой и задыхался, произнося речи, а при ходьбе хромал от подагры. Поэтому на заседания парламента приходил в домашних туфлях.

Глава вторая

«Восточный вопрос» в английском обществе традиционно ассоциировался не только с событиями на Балканах, но и с ситуацией в Центральной Азии. При этом в обоих случаях позиция английских дипломатов определялась через призму господства в Индии.

Канцлер Горчаков на вопрос императора Александра II о том, что он думает о важности Индии для Англии ответил так:

– Индия не только важна для Англии как источник материального богатства, но, безусловно, незаменима для политического могущества последней!

На страницах консервативных газет «Пелл-Мелл газет», «Дейли телеграф», «Морнинг пост», «Стандарт» теперь часто печатались статьи и заметки, написанные специалистами Большой Игры, убеждавшими читателей в угрозе Индии со стороны России. Посол Шувалов, читая это, негодовал:

– Пресса вместо того, чтобы успокоить общественное мнение, его возбуждает!

На покорение Хивы английская общественность отреагировала довольно быстро.

– Либералы довели Англию до позора! – кричали в парламенте консерваторы. – Россия медленно и неотвратимо приближается к Афганистану. Русскому медведю плевать на все трактаты и договоренности, он идет туда, куда ему нужно! Политика бездеятельности либералов показала свою беспомощность и ошибочность. Пора срочно менять наш политический курс по отношению к России на активный и агрессивный!

В июне 1874 года бывший губернатор Бомбея Генри Фрирен отправил в иностранный Департамент по делам Индии письмо, в котором рекомендовал пересмотреть британскую политику в Азии. Прежде всего он советовал занять и укрепить город Кветта и отправить в Афганистан несколько английских миссий. В частности, он предлагал командировать миссию в Герат, который удерживал мятежный сын эмира Якуб-хан (не путать с кашгарским правителем Якуб-беком!), чтобы тот не переметнулся к русским. На деле это означало отказ от политики признания единства Афганистана и полной поддержки Шир Али-хана. Письмо Фрирена вызвало оживленную дискуссию в британском истеблишменте. Бывший вице-король Индии лорд Лоуренс высказался категорически против предложения отставного губернатора, но иностранный департамент все же сообщил индийскому правительству, что, несмотря на отсутствие угроз со стороны России, следует предпринять меры предосторожности и отправить миссии в Герат, Кандагар и Кабул. На это вице-король Индии Нортбрук ответил, что момент для такого демарша самый не подходящий и очень не понравится афганскому эмиру. Последовало длительное обсуждение данного вопроса, которое тянулось до тех пор, пока обстановке в Афганистане сама собой не изменилась, причем не в лучшую для англичан сторону.

В результате политического скандала в конце 1874 года в Англии на смену либералам снова пришли консерваторы. Теперь значительную часть нового правительства составляли именно сторонники «наступательного курса» во главе с Бенджамином Дизраэли, вторично занявшим кресло премьер-министра. Разумеется, изменения были произведены в Индии. В 1876 году либеральный граф Нортбрук уступил кресло вице-короля активному стороннику «наступательной политики» графу Литтону.

Новый вице-король Индии в молодости окончил университет, после чего трудился на дипломатических должностях в США, Португалии и Франции. Литтон был не чужд поэзии и сочинял неплохие стихи. При этом был одержим идеями Великой Британской империи и слыл конченым русофобом. Именно такой человек был и нужен консерваторам в Индии.

– Меня очень волнует грядущая война с Россией! – не раз заявлял Литтон. – При этом чем раньше она случится, тем лучше. Пока в Индии мы в несколько раз сильнее русских. Это позволит нам поднять на борьбу с Петербургом все окрестные ханства и сжечь русских в огне беспощадного истребления!

При этом Литтон проявил неожиданную строптивость, выступив против политики поддержки единого Афганистана.

– В Лондоне наивно думают, что смогут удержать в узде столь огромную дикую страну. Наивные! Большой Афганистан – это постоянная головная боль и кинжал, приставленный к горлу Индии! Единственно правильное решение – дробление Афганистана на мелкие ханства под нашим протекторатом. Тогда, даже если одно или несколько из них взбунтуются, в союзе с остальными мы легко подавим любое недовольство.

Забегая вперед, скажем, что впоследствии именно граф Литтон и спровоцировал Вторую Англо-афганскую войну 1878–1881 годов, которую Англия с треском проиграет.

Не нравились Литтону и северные границы Индии, которые он желал отодвинуть от Памира по Гиндукушу на Герат, а затем вдоль западной границы Афганистана и Белуджистана к Аравийскому морю. Тут уж озадачились коллеги-консерваторы в Лондоне:

– Конечно, Литтон наш человек, но вожжи придержать ему все-таки следует!

Оппозиционеры-либералы были более конкретны:

– Дурак вице-король – это всегда опасно, но дурак с инициативой во главе Индии – это национальная катастрофа!

Что касается Дизраэли, то он твердо решил сделать Афганистан английской колонией, но при этом избежать конфликта с Россией. В мае 1875 года Россия и Англия совместно выступили против Германии в европейских делах, так что отношения между ними на некоторое время улучшились. Но это не помешало британскому и русскому кабинетам продолжать свои интриги в Персии, Туркмении и в Западном Китае. Тогда же министр иностранных дел в кабинете Дизраэли лорд Дерби заявил русскому послу графу Петру Шувалову:

– Ничто не может помешать России и Англии договориться друг с другом в Азии… Там хватит места для обеих!

– Кто к Богу, к тому и Бог! – философский ответил русский посол.

* * *

Новый английский кабинет, пытаясь найти общий язык с Россией, собирался отказаться от договоренностей о «нейтральной полосе» в Афганистане. Нам хотели предложить прямой раздел всей Средней Азии. При этом Дизраэли вещал:

– Я не желаю подтверждать России признание независимости Афганистана и сохраню по отношению к Кабулу полную свободу действий! Это мой огород, и русским там нечего делать!

Получая тревожные сигналы из Лондона, Горчаков делал соответствующие выводы. Английскому послу Огастесу Лофтусу он заявил:

– Мы подтверждаем ранее достигнутое соглашение о границе Афганистана, как подтверждаем и то, что он остается вне сферы действий России.

– Готовы ли вы обсудить новые предложения моего кабинета по Афганистану? – поинтересовался толстяк Лофтус.

Горчаков умел быть непреклонным.

– Мой государь считает переговоры о буферной зоне законченными. И мы, и вы полностью сохраняем свободу действий в отношении стран «нейтрального пояса», но должны принимать во внимание взаимные интересы и по мере возможности избегать непосредственного соседства.

Когда же стало очевидно, что Дизраэли не намерен считаться с интересами России в Центральной Азии, Александр II вспылил:

– Англичане ведут себя не как джентльмены, а как дешевые шулера, а потому будут биты колодой по носу!

17 февраля 1876 года император подписал указ о присоединении к Российской империи Кокандского ханства.

Когда известие об этом дошло до Лондона, Дизраэли понял, что поторопился и эту партию проиграл:

– Кажется, нас обошли на повороте! Русские уже в Коканде, а мы все топчемся за Хайберским перевалом! Чтобы завоевать Афганистан, нам надо еще только подготовить, провести и выиграть целую войну, когда русские казаки уже наводнили северные предгорья Гиндукуша.

Что касается эмира Афганистана Шир Али-хана, то при либералах он вел себя так, как было выгодно Англии, пытаясь не только укрепиться на южных берегах Амударьи, но и распространить влияние на Туркмению. Шир Али брал с англичан деньги и оружие, выполнял их капризы, но полного подчинения Англии не желал. Первые же политические телодвижения новой английской власти сразу насторожили недоверчивого эмира. Опытный интриган, он сразу почувствовал опасность для себя и своей династии. Вскоре в индийском городе Симле состоялась очередная англо-афганская конференция. Афганистан на ней представлял близкий к эмиру Сеид Нур-Мухаммед-хан, который потребовал признания Англией династии эмира как единственно законной, увеличение помощи деньгами и оружием и пересмотра вынесенного англичанами решения об афгано-персидской границе в Сеистане, крайне невыгодного Афганистану. Англичане в свою очередь вновь выдвинули требование, в свое время отвергнутое Шир Али, о допуске английских резидентов в Герат и Кандагар. В результате стороны ни о чем не договорились.

Новый вице-король Литтон, со свойственным настоящим джентльменам презрением, называл Шир Али-хана «дикарем с признаками умопомешательства». В действительности 53-летний Шир Али был на редкость деликатным, миролюбивым и любезным человеком. По воспоминаниям современников, он обладал живым умом, проявлял любознательность, следил за развитием международных отношений, хорошо знал всемирную историю, а особенно интересовался деятельностью российского императора Петра Великого. Один из чиновников эмира регулярно читал ему вслух английские газеты. Впрочем, даже хорошо образованный человек далеко не всегда хороший политик…

Что касается лорда Литтона, то он действовал энергично. Уже через месяц афганскому эмиру было предложено принять полковника Льюиса Пелли как постоянного резидента. Пытаясь увернуться от этой опасной опеки, Шир Али в приеме полковнику отказал, сославшись, что в этом случае ему придется пустить к себе и русского резидента.

Литтон был разозлен таким ответом, хотя советники обратили его внимание, что эмир отказал на совершенно законных основаниях. Последовала нервная переписка, и в октябре 1876 года вице-король уже лично обсудил ситуацию с послом эмира Сеид Нур-Мухаммед-ханом. Настроен Литтон был решительно. Едва посланец эмира появился в переговорной зале, вице-король сразу рванул с места в карьер:

– Я не буду говорить с вами о допуске английской миссии – это перевернутая страница наших отношений! Теперь я буду говорить об открытии Афганистана для всех англичан, как официальных, так и неофициальных частных лиц. И только попробуйте мне в этом отказать!

Когда Сеид Нур-Мухаммед-хан попытался возразить, вице-король прервал его решительным жестом:

– В данном случае ваше мнение меня не интересует! Если будете упорствовать и дальше, я расчленю вашу треклятую страну, отделив Герат и Кандагар!

И, встав, демонстративно покинул зал переговоров…

* * *

Справедливости ради следует сказать, что агрессивно-хамское поведение Литтона одобрили не все члены правительственного Совета Индии. Из шести членов совета против выступили трое. Вот их имена: Генри Норман, Уильям Мьюир и Артур Хобхаузeн. Увы, все трое тут же попали под раздачу и были отправлены в отставку. Ближайшим пароходом им было предложено покинуть Индию. Так вице-король расправился с оппозицией и добился полной поддержки совета.

Что касается Шир Али, то в итоге он все же согласился обсудить предложения Литтона и снова отправил Нур-Мухаммеда на переговоры в Пешавар. В январе – феврале 1877 года там состоялась так называемая Пешаварская конференция, на которой английскую сторону представлял неудавшийся резидент полковник Льюис Пелли. Конференция не задалась с самого начала. Нур-Мухаммед огласил длинный список жалоб на вмешательство Англии в дела Афганистана и отклонил все требования настырного англичанина. После этого Пелли начал откровенно хамить, на что Hyp-Мухаммед передал англичанам слова эмира, что тот скорее погибнет, чем уступит. Лорд Литтон через своего секретаря ответил на это в самом оскорбительном тоне и признал дальнейшие переговоры бесполезными. А затем Нур-Мухаммед… внезапно скончался. Говорили, что несговорчивого афганского дипломата англичане просто отравили. Известие о провале переговоров и внезапной смерти ближайшего соратника привели Шир Али в неописуемую ярость. Он, как тигр в клетке, метался по дворцу, круша все, что попадалось на пути, и кричал: