Текст книги "От Хивы до Памира. Последние герои Большой Игры"

Но серьезные политики над новым творением Роулинсона только посмеялись. Ехидней всех был лорд Солсбери:

– Много недоразумений в книге Роулинсона проистекает оттого, что он использовал для своих размышлений мелкомасштабные карты. Если бы он использовал карту крупномасштабную, то нашел бы, что расстояние между Россией и Британской Индией отстоит не на палец, а на более большие расстояния. Вывод может быть только один – учить географию!

Справедливости ради надо сказать, что русские газеты были во многом аналогичны английским. Из тогдашней российской прессы: «Они (англичане. – В.Ш.) будут пытаться распространить свое влияние на Кашгар, Персию и все граничащие с нами центральноазиатские государства, и затем станут непосредственно угрожать нашим интересам в Азии… Нужно бдительно следить за ними и быстро принимать меры к отражению ударов, которые нам готовятся нанести».

В 1876 году, через год после выхода книги Роулинсона, в Калькутте был издан английский перевод двухтомного труда российского классика Большой Игры полковника (впоследствии генерала) М.А. Терентьева «Россия и Британия в борьбе за рынки Центральной Азии». Помимо всего прочего, Терентьев обвинял англичан в тайной раздаче оружия туркменским племенам против России. Он утверждал, что верный сторонник политики «умелого бездействия» Джон Лоуренс был изгнан с поста вице-короля Индии за недостаточное русофобство. Обвинял полковник англичан и за безжалостную эксплуатацию индусов. «Уставшие до смерти аборигены, – писал Терентьев, – ожидают теперь врача с севера. С его помощью у них есть все шансы разжечь пожар, который охватит всю Индию и таким образом позволит сбросить британское ярмо». Под «врачом» подразумевалась, конечно же, Россия.

По поводу российского вторжения в Индию Терентьев заявлял, что, если империи начнут войну, «тогда мы, разумеется, воспользуемся преимуществом близости Индии к нашим нынешним позициям в Средней Азии». Он считал высокой вероятность успеха Индийской экспедиции из-за недовольства местного населения английским правлением. В преодолении горных перевалов Терентьев не видел особых проблем: мол, опыта в этом деле русской армии было не занимать!

Удивительно, но книга Терентьева не дает покоя англичанам и сегодня. Современный английский историк Питер Хопкирк считает ее вообще программной для русского генералитета и пишет: «Нужно сказать, что взгляды Терентьева относительно Большой Игры были полной противоположностью тому, что князь Горчаков пытался внушить британскому правительству. Отметим, что в России, где печатное слово жестко регулировалось цензурой, издание могло увидеть свет, только если мысли полковника были одобрены на высочайшем уровне. Весьма вероятно, что оно было предназначено только для внутреннего пользования, а не для глаз британцев. Это подтверждается другими примерами стратегии двойной политики России. Одна, исходящая из Петербурга, была официальной и склонной к компромиссам. Другая, неофициальная и агрессивная, была в употреблении внутри страны, хотя при необходимости всегда могла быть дезавуирована. Книга Терентьева ясно отразила настроения русских. Она была особенно ценна именно потому, что мало кто знал, о чем на самом деле думает русский военный в Средней Азии, не говоря уже о том, что творилось в новых областях империи к северу от Амударьи. Один из британских офицеров, читавший работу Терентьева в русском подлиннике, весьма заинтересовался деталями. А их можно было уточнить только там, на месте».

Что сказать, накал взаимного недоверия, подозрительности и враждебности был тогда силен, как никогда…

ГЛАВА шестАЯ

В течение двух лет генерал-губернатор фон Кауфман упорно добивался разрешения на военную экспедицию против Хивы. Бывая в Петербурге, он устал внушать чиновникам министерства иностранных дел:

– Господа! Поймите же, что спокойствие и мир возможны лишь в том случае, если хан обеспечит безопасность наших купцов в Хиве, накажет участников нападений на караваны и перестанет вмешиваться в дела казахских племен. Но он на это никогда не пойдет, так как живет на то, что занимается грабежом!

Чиновники Министерства иностранных дел пожимали плечами:

– Возможно, в чем-то вы и правы, но с точки зрения большой политики нам сегодня гораздо важнее баланс с Англией, чем конфронтация с ней из-за каких-то караванов на краю географии!

– Увы, но именно там, на краю географии, сегодня и решается судьба будущего России и всего мира, – раздраженно отвечал Кауфман, но его уже никто не слушал.

В начале 1873 году, с подачи канцлера Горчакова, Россия окончательно согласилась на присоединение Бадахшана к Афганистану, а следовательно, переходу его в сферу влияния англичан. Отныне границами раздела влияния между державами признавались реки Пяндж и Амударья.

Чтобы окончательно умиротворить Лондон, посол Шувалов заявил министру иностранных дел Англии Левесону-Гауэру:

– Россия не намерена присоединять Хиву к своим владениям.

– Что же вы собираетесь с ней делать? – недоверчиво сощурил глаза министр-либерал.

– Отгородимся пустыней и пусть тамошний хан варит плов в своем оазисе! – усмехнулся Шувалов.

В тот же день в Калькутту улетела телеграмма, что русские решили изолировать Хиву, поэтому следует срочно отправить туда агентов, чтобы склонить хана к союзу с Англией.

Однако в то время, когда звучали заверения нашего посла, в далеком Ташкенте уже началась подготовка военной экспедиции. Кауфман не мытьем, так катаньем, но добился разрешения от Александра II на проведение операции. Винить посла Шувалова в преднамеренной дезинформации нельзя. Ни он, ни его шеф Горчаков были просто не поставлены в известность об уже принятом решении относительно судьбы Хивы. Это тоже было частью плана мудрого Кауфмана.

Начиная планирование похода на Хиву, генерал-губернатор Туркестана заявил:

– Нам нет надобности, присоединять даже часть территории Хивинского ханства, так как это поведет к излишнему расширению границ и усложнению дела вообще!

– Как же вы видите финал компании? – поинтересовался у него начальник штаба Троцкий.

– Мы можем ограничиться штурмом Хивы, повергнем в прах сосредоточие ханского авторитета и нанесем поражение главных скопищ его войск. Главное – доказать Хиве ее досягаемость и слабость.

Троцкий умел быть жестким:

– А что будем делать, если главные скопища уклонятся от боя, а «средоточие авторитета» сдастся без сопротивления? Какие тогда понадобятся осязательные доказательства?

Кауфман пропустил вопрос мимо ушей и закончил свою мысль:

– Обязательно возьмем большую контрибуцию, дабы другим пример был, а если не хватит денег, то заберем хлопком, шелком и другими товарами.

Хивинская операция планировалась с еще небывалым для Средней Азии размахом. Недаром современники назовут ее впоследствии «Большим походом». Солдаты были снабжены полушубками с меховыми воротниками, валенками, обшитыми кожей, кошмой для подстилки, медными чайниками и палатками-юламейками. Были новинки и в продовольствии – мясные консервы, картофельный концентрат Китары, сухие щи Данилевского и бульон Либиха. Если еще недавно солдаты восточных пограничных округов были вооружены старыми шомпольными ружьями. То теперь для хивинской экспедиции были высланы новейшие игольчатые однозарядные винтовки Карле, стрелявшие далеко и точно.

В операции должны были принять участие войска Туркестанского, Оренбургского и Кавказского военных округов. Туркестанский округ формировал две колонны – Джизакскую и Казалинскую, под началом генерал-майора Головачева и полковника Голова. Оренбургский военный округ выставлял отряд генерал-лейтенанта Веревкина. Войска Кавказского округа сформировали два отряда – Мангышлакский и Красноводский полковников Ломакина и Маркозова. Каждая колонна включала до сводной пехотной бригады, несколько казачьих сотен и около десятка орудий с обозом. Общее руководство походом Кауфман взял на себя, выступая с Джизакской колонной.

Согласно плану Кауфмана, наступая с разных направлений, колонны войск должны были атаковать Хиву одновременно с пяти направлений. Выдержать такой удар хивинский хан был просто не в состоянии.

Так как Кауфман являлся начальником всех следующих к Хиве отрядов, он формально передал командование Туркестанским отрядом генерал-майору Головачеву, хотя в реальности тот только выполнял приказы генерал-губернатора. Начальником полевого штаба Кауфман определил опытного генерал-майора Троцкого, начальником артиллерии – генерал-майора Жаринова, начальником инженеров – полковника Шлейфера, начальником пехоты – генерал-майора Бардовского, начальником кавалерии – подполковника Головацкого, полевым интендантом – статского советника Касьянова, главным врачом – статского советника Суворова, а начальником топографической части – полковника Жилинского. Науку в походе представлял член Петербургского общества естествоиспытателей магистр зоологии Михаил Богданов. Кроме этого, при Туркестанском отряде следовал великий князь Николай Константинович. Великий князь являлся первенцем младшего брата императора Александра II великого князя Константина, названный в честь своего деда – императора Николая I. Это был двухметровый красавец, светский шалопай, искатель приключений и кумир золотой молодежи, которого в семье звали Николой, а в гвардии – «украшением правого фланга». Справедливости ради следует сказать, что Николай Константинович окончил Академию Генерального штаба, куда поступил по собственной инициативе в 1868 году, став первым из Романовых окончившим высшее учебное заведение, причем в числе лучших выпускников – с серебряной медалью. После завершения учебы он путешествовал за границей, где начал собирать коллекцию западноевропейской живописи. Кроме великого князя приехали для участия в экспедиции, а на самом деле за орденами и чинами, князь Евгений Романовский и герцог Лейхтенбергский. Появлению столь высоких особ Кауфман был не очень рад, предвидя, что хлопот с ними будет больше, чем пользы.

Не обошлось без скандала. Оренбургский генерал-губернатор Крыжановский, не гревший желанием отдавать свои войска под чужую руку, заявил, что может выделить для похода на Хиву не более десяти сотен. Что касается направления движения Оренбургского отряда, Крыжановский потребовал, чтобы не оренбуржцы шли на присоединение с казалинцами, а наоборот. Для этого предлагалось перевезти Казалинский отряд Кауфмана на судах Аральской флотилии на западный берег Аральского моря и затем двинуть его к Каратамаку для соединения там с оренбургскими войсками. Но Кауфман возмутился и это требование отверг.

* * *

Состав вышедшей из Джизака колонны Кауфмана был таков: одиннадцать рот пехоты, рота саперов, шесть казачьих сотен, конно-артиллерийская батарея, шесть орудий пешей артиллерии, батарея горных орудий и батарея ракет. Всего около двух с половиной тысяч человек. В обозе шло четыре тысячи верблюдов, которых наняли у казахов по 12 рублей в месяц, причем за каждого павшего верблюда должны были выплатить хозяевам по 50 рублей. Деньги по тому времени весьма серьезные. Ну вот, кажется, вся нервотрепка с приготовлениями позади!

Трубачи приложили к губам мундштуки труб и, раздувая щеки, вывели сигнал «Поход»:

 
Всадники-други, в поход собирайся,
Хор трубачей отозвался.
Ну-ка живее, вы коней седлайте,
Взводного голос раздался…
 

Двинулись! С Богом! Через Голодную степь до колодца Аристан-бель-Кудук Джизакский отряд шел в условиях сильных морозов. Положение усложнялось тем, что негде было достать дров. Однако с каждым днем быстро теплело, и вскоре холода отступили.

Порядок следования был таков – впереди верные казахи и часть казаков, за ними пехота с артиллерией, а затем обоз с прикрытием казаков. При этом они следовали по обе стороны, высылая боковые разъезды. Так как вода была на вес золото, порядок ее потребления у колодцев был строго регламентирован. По приходе эшелона к каждому колодцу ставился часовой. Раздачей воды заведовал доверенный унтер-офицер с помощниками. Прежде всего, выдавали воду на варку, потом на питье и только потом на чай. Если колодец был один, там верблюдов не поили, но зато обязательно поили лошадей. При водопое верблюдов присутствовали караван-баши и заведующие обозом.

На привалах и ночлегах войска располагались в каре, внутри которого помещались грузы. Пищу варили два раза в сутки: после прихода на ночлег и перед выступлением. Особое внимание уделялось верблюдам. На привале их обязательно развьючивали, после чего поили и давали попастись.

Из воспоминаний участника похода: «По вечерам офицерство собиралось «в клуб», к ставке Кауфмана, но каждый приносил свою бутылку воды. Чаю гостям не подавалось. Все-таки ставился стол для любителей ералаша (популярная тогда карточная игра. – В.Ш.), да музыка 3-го стрелкового батальона старалась не наводить уныния. Отец Малов раскинул на одном из барханов церковный намет и служил всенощные и обедни».

Наконец отряд Кауфмана достиг колодца Аристан-бель-Кудук.

Одновременно с колонной Кауфмана вышла из Казалинска и колонна полковника Голова, численностью две тысячи человек, четверть из которых составляли казахи. При казалинской колонне шли транспорты общества Красного Креста и везли железные понтонные паромы. Впервые в столь серьезный поход, кроме соленого и вяленого мяса, казалинцы взяли консервы и дюжину нортоновских колодцев. Последние являлись, по сути, искусственными артезианскими скважинами и представляли собой набор телескопических труб, которые забивались в песок, пока в них не поднималась вода. Забегая вперед, скажем, что если консервы себя оправдали, то нортоновские колодцы оказались негодными, трубы гнулись и ломались при забивке, а потому их вскоре просто выбросили.

* * *

Вообще-то Кауфман мог двигаться на Хиву гораздо более коротким путем через Бухару, а не окружным через Мин-Булак. Об этом ему прямо заявил перед началом похода бухарский посол Яхъя-ходжа, добавив:

– Мой эмир приказал пограничным бекам выставить на всех колодцах близ границы клевер, солому и топливо, чтобы скрасить невзгоды вашего пути!

– Спасибо, я расскажу своему императору о вашем участии! – дипломатично ответил генерал-губернатор Туркестана.

На самом деле Кауфман не верил бухарскому эмиру. Именно поэтому и предпочел действовать самому и подальше от Бухары. Более того, начальнику Зеравшанского округа генерал-майор Абрамову он велел присматривать за бухарским эмиром и в случае, если тот попробует помочь хивинцам, немедленно наказать.

А проблемы все множились. Вскоре в сухарях обнаружились черви. Теперь на привалах отовсюду доносился непрерывный стук – это солдаты выколачивали непрошеных гостей. Полковник Полторацкий, докладывая Кауфману о ситуации с сухарями, был ироничен:

– Ваше превосходительство! Во всем плохом всегда найдется и хорошее. Да, сухари червивы, но теперь они не требуют верблюдов для перевозки и сами доползут, куда нужно!

Кауфман на шутку не прореагировал. Вызвав бывшего при отряде купеческого приказчика Громова, он приказал ему ехать в Бухару:

– О сухарях ничего не говори, а просто передай, что я хочу накормить своих солдат свежим хлебом, так как сухари им надоели!

Выслушав Громова, эмир перечить не стал, а тут же отослал Кауфману просимое количество муки, ячменя, присовокупив от себя почти пятьсот пудов риса:

– Передайте Ярым-падишаху, что деньги за мои подарки я никогда не приму!

– Очень хорошо! – кивнул сметливый Громов и тут же на сэкономленные деньги прикупил восемь тысяч яиц, чтобы солдаты могли порадовать себя в предстоящую Пасху…

На следующем колодце в оазисе Карак-Ата Кауфмана ждал продовольственный подарок эмира Бухары на ста верблюдах

Самому генерал-губернатору от нового бухарского посла Якшин-бека-Удайчи приготовил вкусный плов. Из муки немедленно начали печь первый свежий хлеб. Теперь червивыми сухарями солдаты угощали верблюдов, приговаривая:

– Кушай, родимай! Это нам червяки поперек горла, а тебе горбатому в самую сласть!

В Карак-Ата воды было вдоволь, и саперы вырыли даже пруд для водопоя. Благодатный оазис украшало множество деревьев. Увы, вся земля была покрыта ползающими скорпионами, от которых не было спасения. Много было укусов, после которых несколько часов люди корчились от страшной боли.

Там же была отпразднована и Пасха. Службу правил единственный священник – герой штурма Ташкента отец Малов. В полночь в небо запустили три красные ракеты. Офицеры разговлялись у Кауфмана, потом все пошли с поздравлением к представителю царствующего дома великому князю Николаю Константиновичу. Солдатам, однако, Кауфман водку пить запретил, а чтобы не было соблазна, опечатал ее и у маркитантов.

К этому времени ему пришлось убедиться, что большие эшелоны для перехода в пустыне не годятся – воды на всех не хватает. Поэтому далее отряд двинулся уже тремя раздельными колоннами, а идущие позади казалинцы должны были составить еще две.

В это время от лазутчиков стало известно, что известный степной разбойник Саддык, обласканный хивинским ханом, собирает в городе Шураханы большую шайку для движения наперерез нашим войскам.

Известие насторожило Кауфмана. Разложив на походном столе карту, он взвешивал все за и против.

– Если Саддык завалит колодцы от Мин-Булака до Шураханы, то проход будет провален. Единственно возможное решение – это резко изменить маршрут наших отрядов… Поэтому мы уйдем со старого маршрута, свернем круто влево и двинемся на колодец Хал-Ата, где и соединимся с Казалинским отрядом. Помимо всего прочего, этот путь до Амударьи даже короче. Сколько мы выигрываем в верстах? – повернулся Кауфман к начальнику штаба Троцкому.

– Выигрыш составит полсотни верст, но идти придется не проторенной караванной, а кочевой дорогой, – ответил тот, бегло глянув свои записи.

– Не так уж мало, ведь это целых два дня пути! – удовлетворенно хмыкнул Кауфман.

Увы, очень скоро ситуация сложиться так, что мнимый выигрыш в два дня обратился в проигрыш двадцати дней!

* * *

Когда 21 апреля Дизакский отряд достиг Хал-Ату, ряд офицеров советовал Кауфману, не дожидаясь камышловцев, двигаться дальше, но генерал-губернатор отказался:

– Казалинская колонна слишком слаба, чтобы допустить столкновение с неприятелем, поэтому воздержимся от излишнего риска.

Наконец подошли оренбуржцы, встреченные ташкентцами дружным «ура».

Кауфман приказал начать строительство укрепления в Хал-Ату, которое назвал Георгиевским. Одновременно построили и печи для приготовления сухарей. Устроены были и несколько прудов для воды из бившего рядом ключа. Все бы ничего, но все время недельной стоянки отряда дул сильный ветер, несший огромную массу песка, которая временами затмевала солнце, от этого в воздухе стояла непроницаемая мгла, а крупные песчинки рассекали лица до крови.

23 апреля в роты стал регулярно поступать свежевыпеченный хлеб, что вызвало всеобщую радость.

После того как отряды соединились, Кауфман провел рекогносцировку до колодцев оазиса Адам-Крылгану. Командовавший ею полковник Иванов выбил из оазиса отряд туркмен, после чего приступил к рытью колодцев для начавших движение туда главных сил.

Адам-Крылган являлся последним пунктом перед Амударьей, где можно было добыть воду. Далее до самой реки нашим войскам предстояло идти по песчаной пустыне. Местные кочевники не случайно именовали ее мертвыми песками. Места действительно были гиблыми, и мало кто отваживался пройти по ним. При этом никто не знал, сколько точно надо идти до Амударьи. По приблизительным подсчетам расстояние оценивали в два-три дня пути. Увы, как вскоре оказалось, эти расчеты были ошибочными. Приказав запасаться водой, Кауфман начал подготовку к форсированному переходу к Амударье.

Переход по пустыне дался очень тяжело. Вскоре началась нестерпимая жара, доходящая до + 40 градусов. Обессиленные долгим переходом от Ташкента, верблюды просто падали в раскаленный песок. Чтобы их спасти, солдаты просто выкидывали часть поклажи, но все равно весь путь отряда был устелен раздувшимися на жаре верблюжьими трупами.

Единственно, что мог сделать в этих условиях Кауфман, – совершать переходы в менее жаркое утреннее и вечернее время, но и тогда вместо запланированных сорок верст в сутки войска делали едва двадцать. При этом с каждым днем пройденное расстояние катастрофически уменьшалось. Помимо кончавшейся воды во многих ротах не было уже и провианта, так как много вьюков бросили с павшими верблюдами в песках.

Наконец настал момент, когда невозможность дальнейшего движения стала очевидна. Сколько идти еще по пустыне, не знал точно никто, даже взятые проводники. Оставаться на месте было также гибельно. Возвращение обратно грозило обернуться сокрушительным политическим поражением. Вся наша сила в Центральной Азии зиждилась на всеобщей уверенности местных жителей в непобедимости русского оружия. Одна ошибка – и эта иллюзия бы исчезла, после чего начались бы кровавые мятежи, не говоря уже об активизации англичан.

И все же Кауфман скрепя сердце пришел к выводу о возвращении отряда в Ташкент. Он уже отдал приказ о повороте, когда к нему в палатку пришел полковник Дрешерн.

– Ваше превосходительство! У меня есть для вас новость! – заявил полковник и рассказал, что перед самым уходом из Ташкента к нему пришел оборванный и завшивленный киргиз, который заявил, что хочет идти с русскими, чтобы отомстить хивинцам за убитого ими отца. При этом ему не надо было никакой платы. Вначале Дрешерн хотел было прогнать оборванца, но затем передумал и отправил его погонщиком в обоз. И вот сейчас этот киргиз пришел к полковнику и заявил, что знает, где в этих песках найти воду.

– Давай своего киргиза ко мне! – махнул рукой Кауфман, не питая, впрочем, особой надежды.

Вскоре Дрешмер привел киргиза. Тот на самом деле был страшно оборван и грязен.

– Так ты говоришь, что здесь есть вода?! – грозно спросил генерал-губернатор.

– Якши! Якши! – закивал киргиз.

– Но остальные полсотни проводников в один голос утверждают, что никакой воды здесь нет! – недоверчиво поглядел на визитера Кауфман.

– Они просто не знают! – мотнул головой киргиз. – А я знаю!

Кауфман подал ему свою пустую походную фляжку:

– Принеси мне ее полной воды и получишь сто рублей награды!

Проводнику дали хорошего коня, и он вихрем умчался в пустыню. Спустя какое-то время он прискакал назад с фляжкой, наполненной водой. Кауфман попробовал – вода была мутной и невкусной, но тем не менее это была вода!

При этом проводник заявил, что в шести верстах к северу, в стороне от караванного пути на Амударью, есть несколько старых полузасыпанных колодцев и если их раскопать, то будет достаточно воды для всей русской армии.

– Что ж, уговор есть уговор, – улыбнулся Кауфман и тут же выдал киргизу сторублевую «катеньку», приказав начальнику обоза привести спасителя в божеский вид и дать ему лошадь.

Затем собрал старших офицеров:

– Господа! Не будем терять ни минуты. Войскам немедленно выступать в сторону старых колодцев!

Через пару часов авангард уже добрался до колодцев, впоследствии названных Алты-Кудук, что переводится – «шесть колодцев». Солдаты, вооружившись лопатами, сразу же начали копать.

Вскоре во всех колодцах действительно была найдена вода, хотя и очень плохая. В одном колодце был обнаружен разложившийся труп собаки, брошенной туда, по всей вероятности, хивинцами. Но как ни отвратительна была вода, ее начали запасать впрок. Офицерам и солдатам выдавали по кружки в день.

Так как напоить верблюдов не было здесь никакой возможности, Кауфман отправил их обратно к Адам-Крылгану, чтобы напоить там, а заодно привезти свежий запас воды. И уже после этого двигаться к Амударье. Верблюды двинулись в обратный путь под прикрытием четырех пехотных рот.

* * *

Пустыня хоть и пустынна, но слухи по ней разносятся быстро. Вскоре предводитель стоявшего на Амударье хивинского воинства Саддык через своих лазутчиков уже знал, что Кауфман выслал всех верблюдов отряда назад под небольшим прикрытием.

– Так же полтораста лет назад разделил свой отряд русский князь Бекович, после чего мы с него живым содрали кожу! Теперь очередь Ярым-падишаха! Он сделал роковую ошибку, и мы ее используем! – рассмеялся Саддык, когда ему рассказали новость.

Взяв пять сотен лучших джигитов (каждый с двумя сменными конями), Саддык поспешил к Адам-Крылгану.

Было около четырех утра, когда наши дозорные заметили приближение противника. Тотчас сыграли тревогу и приготовились к обороне. Туркмены атаковали с хода, причем действовали на редкость смело и решительно. Сам Саддык на великолепном белом коне, держа в руках хивинское знамя, скакал впереди всех и каким-то чудом не был убит. Но что может сделать неорганизованная толпа, вооруженная саблями, против спаянных железной дисциплиной русских когорт, ощетинившихся винтовками со штыками? Разумеется, первые ряды атакующих были сметены точными залпами, а остальные отброшены назад. Захваченные в плен потом говорили, что Саддыку неверно сказали о численности русских в обозе и он атаковал, полагая, что там всего несколько десятков солдат-инвалидов.

Между тем ситуация у Алты-Кудука ухудшалась. Несмотря на наличие шести колодцев, вскоре воды стало совсем мало. Теперь ее хватало, только чтобы не умереть. Все держались исключительно надеждой на возвращение обоза с водой. Из воспоминаний участника событий: «Весь ужас положения среди массы людей мучимых жаждою может понять только тот, кому самому приходилось быть в таких обстоятельствах. Хотя замечательная дисциплина русских войск еще не допускала их ни до малейшего беспорядка, но начальство не могло не предвидеть, что всему, даже выносливости русского солдата, должен быть предел; что наступит время, когда никакая дисциплина не будет возможна в борьбе со страждущею человеческою природой, и отряд, доведенный до отчаяния, должен будет погибнуть от руки беспощадного неприятеля, который только того и ожидал. Однако дело до такой крайности не дошло. По прошествии нескольких дней вода сделалась лучше и показывалась в большом количестве, дневные потребности армии в воде могли уже удовлетворяться настолько, что недостаток не был слишком мучителен. Но перспектива будущего все еще не сулила ничего, кроме горя и лишений. Целая неделя потребовалась на проход верблюдов на Адам-Крылган и возвращение оттуда; животные эти с каждым днем все более и более слабели и делались ни на что не годными; стало очевидно, что большую часть их придется бросить на пути…»

Наконец, через неделю, верблюды вернулись со свежим запасом воды, и войска вновь углубились в пустыню, с тем чтобы добраться наконец до Амударьи или лечь костьми в сыпучем песке. Так как вымотанные верблюды не могли поднять всего обоза, было решено оставить на Алты-Кудуке весь багаж, два орудия, почти весь оставшийся фураж и шесть взятых для переправы через реку лодок. С собой забрали только самое необходимое, прежде всего воду и боеприпасы. Для охраны припасов в Алты-Кудуке Кауфман оставил две пехотные роты.

Переход от Алты-Кудука по пустыне был тяжел. В какой-то момент отряд Кауфмана был окружен многотысячной туркменской конницей, которая, не нападая, кружила вокруг, затрудняя и замедляя наше движение. Последние десять верст до реки офицеры и солдаты шли при самой невыносимой жаре, одновременно отбиваясь от вражеской конницы. При этом дисциплина в изнемогающих ротах была железной! Несмотря на то что жажда доводила солдат почти до безумия, ни один из них не покинул строя, даже когда отряд двигался мимо маленького озера Сардаба-Куль, расположенного на подходе к Амударье.

Видя это, Кауфман чуть не заплакал от гордости за своих подчиненных:

– Никакой другой солдат в целом мире не вынес бы того, чему русский солдат подвергся в этом походе.

И я вполне разделяю его мнение на этот счет.

Но расслабляться было рано…

Из воспоминаний очевидца: «Тотчас подлетели смельчаки из неприятельских скопищ и открыли безвредную пальбу. На всякий случай высланы вперед и к правому флангу позиции стрелковые взводы. Лагерь стал так, что фасы каре заняли барханы, а верблюды в котловине. Орудия, как всегда, на переднем фасе. Хивинцы окружили отряд с трех сторон, но, проученные несколькими удачными выстрелами из берданок, не совались близко… Заревую пушку зарядили гранатой и направили в самую густую толпу неприятеля. Выстрела все ждали с нетерпением. Какую томашу произвела граната у хивинцев, можно было судить только по тому, что толпа рассеялась после ее разрыва. Бивуачные огни засветились в обоих лагерях, и всю ночь шла ружейная перестрелка. С рассветом… протрубили у нас подъем. Верблюдов уставили в несколько рядов так, что вышел квадрат войска, замкнули его со всех сторон и тронулись такой фалангой. За час до выступления подоспела с Адам-Кирилгана кавалерия и пошла позади арьергарда. Цепью стрелков командовал князь Евгений Максимилианович. Верблюды шли ходко: ни палых, ни отсталых не было… Солнце было уже высоко, когда тронулись войска. Тотчас же, с криками «ур-ур» (т. е. бей), масса хивинцев бросилась на отряд. Наши цепи стреляли на ходу, только на 400–500 шагов, и так успешно, что неприятель вскоре отстал…»

И вот наконец впереди среди барханов резанула глаза ослепительно-голубая лента. Это была Амударья! В то же мгновение воздух огласился многотысячным русским «ура». Кричали солдаты и офицеры. Кричал и сам Кауфман.

Когда войска подошли к Амударье, он приказал первым делом напоить солдат, лошадей и верблюдов. Все это время туркмены кружили в отдалении и донимали своей пальбой. Но на туркмен внимания никто не обращал – все пили.

Когда наконец все были напоены, Кауфман приказал отогнать надоевшего противника. Обстреляв туркмен разрывными гранатами, стрелковые роты двинулись в атаку. Не приняв боя, хивинцы сбились в кучу у подножия гор Уч-Учака, после чего их атаковали казаки, которые гнали убегавших почти пятнадцать верст. Главной удачей этой атаки стал захват десятка хивинских лодок-каюков, с помощью которых можно было переправиться на противоположный берег реки.

Из воспоминаний участника событий: «Молодой камыш, как вкусный, сочный корм, и свежая вкусная вода тотчас поступили в распоряжение давно не видавших такой роскоши верблюдов и лошадей. Люди напились и приумылись… Люди немедленно стали купаться. Пошел в ход и бредень 4-го батальона. Моряки собирали и свинчивали кауфманки (разборные лодки. – В.Ш.). К вечеру одна была готова, несколько офицеров с Зубовым и матросами отправились кататься с песнями, а Колокольцев, адъютант Кауфмана, утешил всех, исполнив на кларнете знаменитый ноктюрн Шуберта «Майская ночь».