Текст книги "В ответе за прошлое. Роман"

Глава 14. Наполеон

Мы вышли на улицу, заполненную туристами. Они шли группами, и иногда приходилось прижиматься к стенам домов, чтобы пропустить очередную группу. Подобревший от сытного обеда Наполеон разглядывал людей, машины. Переходя перекресток на разрешающий зеленый сигнал светофора, он вдруг остановился как вкопанный перед молоденькой симпатичной девушкой в шлеме и на мотоцикле.

– О-ля-ля, – развел он руки в стороны.

Девушка улыбнулась и помахала рукой, чтобы он освободил ей дорогу. Я подхватил его под руку и быстро потащил уже под моргающий зеленый.

– Нельзя нарушать правила дорожного движения. Полицейские могут арестовать и наложить крупный штраф.

– На чем это девушка сидела и так быстро уехала?

– На мотоцикле, двухколесная машина такая. Кстати, очень удобная при сильном движении, везде можно проехать. Видите, сколько машин?

– Да, это что-то невероятное, и запах какой-то странный.

– Что поделать, за скорость приходится платить, иногда и жизнями. На автомобильных дорогах как на войне. Пойдемте от этой грустной темы к Сене, а там и до собора рукой подать.

Мы переходим по мосту через реку. Наполеон остановился на середине моста.

– Как в броню закована. Много воды утекло с моих пор.

Он пошел дальше, иногда рукой касаясь парапета. Взор стал задумчивый, вспоминающий. Мы вышли на площадь перед собором. Как всегда, здесь полно народу. Он встал и после долгого созерцания произнес:

– Он очень изменился. Я помню его совсем не таким, скульптур не было. Окна и некоторые стены были разрушены. Он стал еще величественнее с тех пор, когда здесь проходила моя коронация. Моя и Жозефины. В присутствии многих королей Европы, папы я короновал сам себя. Какое это было зрелище. Народу было в сто раз больше, чем сейчас. А величия на миллион. Теперь все в прошлом. От величия лишь прах, а ты стоишь самый великий из великих.

На пути в собор Наполеон увидел двух солдат, патрулировавших на площади перед собором. Он остановился и стал бесцеремонно их разглядывать.

– Что это за оружие у них? – спросил он меня.

– Автоматы. Или скорострельные винтовки для быстрой стрельбы. Темп стрельбы – до тысячи выстрелов в минуту.

– Сколько? – переспросил он.

– Тысяча выстрелов в минуту, – повторил я.

– Не может быть, – удивился он. – А что за форма на них?

– Форма, конечно, не такая красивая, как раньше, но зато удобная и практичная.

– Можно с ними поговорить?

– Нет, им запрещено общаться с людьми, они на службе.

– Хотел бы я посмотреть на сегодняшнюю армию.

– Каждый год в Париже проводят военный парад. Все рода войск можно увидеть на Елисейских полях в день взятия Бастилии.

– Ты сможешь показать мне это? – Наполеон повернулся ко мне. – Я хочу видеть современные войска. Я хочу провести смотр.

– Поприсутствовать на параде можно, а вот смотр войск провести не удастся. Смотр проводят нынешний глава государства и командующий, а в их число нам не попасть при всем желании.

– Когда можно будет посмотреть парад? – Он был просто на взводе.

– Так хоть завтра. У нас сегодня ознакомительная программа по современному Парижу. Мы как раз и пройдемся по Елисейским полям после Тюильри. Дойдем до Триумфальной арки, которую еще при вас начали строить.

– Хорошо, – быстро согласился Наполеон, – тогда идем в собор.

После получаса ожидания в очереди мы вошли внутрь собора Парижской Богоматери. Изнутри собор поражает готической монументальностью своих колонн и сводов. Серые стены без росписей придают некоторую тяжесть восприятию, ощущается давление веков и событий. Многочисленные цветные мозаичные витражи играют светом и успокаивают. На одном из них, в виде огромной розы, в центре представлена Божья Мать с Маленьким Христом на руках, а в лепестках – пророки, судьи, персонажи Ветхого Завета. Наполеона заинтересовала цветная скульптурная композиция на тему воскрешения Христа.

Мы медленно двигались вдоль стен вместе с другими людьми, рассматривая в больших нишах скульптуры святых. Перед большим алтарем Наполеон внимательно всмотрелся в ажурную решетку, дотронулся рукой и провел по ней пальцами, думая о чем-то своем. Внимание его привлек саркофаг кардинала Emmanuel Suhard, жившего уже после него и удостоившегося чести быть захороненным в соборе. Он долго всматривался в табличку с именем и годами жизни кардинала.

– А какой сегодня год? – спросил он меня.

– Две тысячи четырнадцатый.

Он с некоторым смятением посмотрел на меня, отвернулся и пошел дальше. Обойдя алтарь сзади, остановились у потрясающей цветной скульптурной сцены Тайной вечери Христа и апостолов, затем прошли в зал перед алтарем.

– Можно я побуду один? – сказал Наполеон.

– Пожалуйста. – Мы сели чуть поодаль по обе стороны от него, тем самым как бы охраняя его пространство.

Он долго смотрел на большой белый крест алтаря, и краем глаза я видел, что он что-то шептал. Может, просил помощи у Господа, может, просил прощения за свои возможные прегрешения. Не знаю, сколько бы он сидел, я не решался его поторопить. Но почти рядом с ним тяжело сел довольно пожилой гражданин, на левой стороне груди которого висело несколько орденов и медалей. Наполеон покосился на него, встал, шагнул к нему, остановился перед ним, резко кивнул головой, отдавая честь, и быстрым шагом направился к выходу. Уже на улице, несколько отойдя от собора, он обернулся и спросил:

– Сохранилась ли картина, которую рисовал Давид в честь моей коронации в Нотр-Дам?

– Да, император. Одна картина хранится в Лувре, и мы можем ее увидеть сегодня. А вторая, точно такая же, в Версале.

– В Версале? И дворец сохранился?

– Да, он был далеко, и парижане успокоились на дворце в Тюильри. Сейчас мы направимся к нему на метро.

– Тоже новый вид транспорта?

– Да, только подземный.

Он глянул себе под ноги.

– Как это возможно?

– В наше время это уже обычное явление. Идемте, здесь недалеко станция метро, и мы за полчаса будем на месте.

– За полчаса мы и по набережной дойдем до сада и Лувра, – заметила Елена.

– Давайте лучше пешком, – предложил Наполеон, – под землю мы еще успеем. Тем более что погода прекрасная и больше увидим.

– Пешком так пешком, нам не привыкать.

– Мне тоже полезно ноги поразмять, на острове в последнее время не походишь.

Мы шли по набережной Сены. Навстречу шли люди, нас обгоняли люди, и никому было невдомек, что они проходили мимо глыбы истории – человека, который перевернул Европу, ее государственное обустройство, заложившего основы нового государственного строя. Человека, доказавшего, что историю творят личности, а не массы. Этот вопрос хотелось бы обсудить непосредственно с Владимиром Ильичом.

– Париж изменился, очень изменился. Даже есть некоторое чувство ревности, что без меня он так изменился, и в лучшую сторону, – как-то грустно заметил Наполеон, когда мы проходили мимо часовни Сент-Шапель. – Даже эта часовня в мое время была в унылом состоянии. Она была построена по приказу Людовика Святого в одна тысяча двести сорок восьмом году. И построена была специально для хранения церковных реликвий, вывезенных крестоносцами из Константинополя. Построена королем, а разграблена во времена Великой Французской революции. Имя строителя история сохранила, а имена варваров канули в безвестность. Отсюда интересная закономерность: наиболее значимые ценности архитектуры в виде дворцов, замков, домов создали богатые люди. И они их строили красивыми по своим личным замыслам, потому что этот шедевр способен простоять многие десятилетия или даже века, тем самым сохраняя в истории имя его создателя. И хотя эти же шедевры строили простые люди, иногда возмущаясь расточительностью и неразумностью создателей, история их имена не сохранила.

– Вы правы, император. И пример России здесь как никогда кстати. Победивший в революцию пролетариат, как в нашем революционном гимне, разрушил до основания все, но вторую часть куплета – о возрождении нового мира – так и не смог воплотить в жизнь, развалился сам. Мы построили города-коробки, такие похожие, что даже дело доходило до анекдотов про одинаковые улицы, дома и квартиры. Строили быстро, одинаково и безвкусно. До создания дворцов, замков мысли не доходили. Да и мыслить было некому. Весь цвет российской нации уничтожили: часть культурной интеллигенции выгнали за границу, часть расстреляли, а других сгноили в сибирских лагерях. Во Франции революционную толпу смогли утихомирить и не дать выйти из-под контроля, как, впрочем, первым смогли сделать это вы. А в России кровавый террор продолжался почти сорок лет, что отодвинуло развитие государства на десятки лет назад. И если во Франции сейчас сложившийся капитализм, который сформировался на обломках феодального строя, не уничтоженного полностью и обломки которого не дали свалиться в пучину революционного кровавого разнузданного террора толпы, то в России была уничтожена всякая старая государственность и все было ввергнуто в пучину самоуничтожения. В России была самая кровавая диктатура пролетариата, которую еще не знала история. И только сейчас, когда сами руководители этой диктатуры отдали власть, а вернее, странным образом проворонили, страна начинает выходить на цивилизованный путь развития. Нам, конечно, еще далеко до Франции, Англии, Германии, но мы уже на правильном пути. И все это сразу же отражается, как ни странно, на строительстве. Частные компании строят на свои деньги, и строят каждый по своим проектам. Что заметно в облике современных домов. Они стали разными, они стали не похожими друг на друга, они становятся красивыми. И мы пришли к тому моменту, когда стали восстанавливать храмы, уничтоженные во времена революции. Но вот старую культурную прослойку интеллигенции уже не вернуть никогда. Она растворилась во Франции, в той же Англии и по всему белу свету. Нынешняя молодая знать пока тоже настороже. Скупают на всякий случай недвижимость за границей, деньги вывозят и хранят в зарубежных банках, и никто не торопится создавать институты благородных девиц и кадетские корпуса с изучением благородных манер, бальных танцев и воспитанием новой российской интеллигенции.

– То, что революция – это тупиковый путь, я понял значительно раньше. Это, впрочем, и помогло мне стать императором. А вы решили на себе это испробовать. Частная собственность – вот корень всех противостояний. Те, кто владеет, знают, что теряют, поэтому и такое сопротивление. Кто не владеет, тот хочет получить часть, а если не может, то уничтожить, чтоб другим не досталось. У неимущего отношение не к своему как к чужому, не созидательное. Но получивший часть, установивший на нее свои права будет драться за него как за свое даже против неимущих. Природа, установившая этот закон, не хочет его менять, ибо это ее суть.

– И поэтому вы не стали прибегать к помощи толпы, когда войска объединенной коалиции стояли у стен Парижа?

– Да, иначе весь Париж лежал бы в руинах. А этого история не простила бы мне никогда. Вот поэтому я хочу своими глазами убедиться в том, что дворца Тюильри нет. Спровоцировать толпу на бунт не проблема. Удержать и направить в нужное русло, в созидательное русло – вот задача предводителя. А для чего все это тебе, вестник?

– Странное желание есть. Свести вместе Петра Великого, Ленина, нашего Робеспьера-революционера, Сталина – продолжателя идей Ленина, а в сущности организатора кровавого террора против своего же народа, и современных руководителей власти. Своего рода суд истории.

– А судьи кто? – Наполеон очень серьезно посмотрел на меня.

– Не народ. Народ тоже сыграл во всем происходящем несветлую роль. Петр Первый – вот судья. Он – начало процветания государства Российского. И не во благо личное, а во благо всей страны.

– Помню его. Действительно сильная личность была, многое успел сделать. Им созданная армия стояла перед моими войсками и храбро сражалась. Заключив бы мир с Петром, я достиг бы тех целей, которые поставил перед собой. И, скорее всего, с Россией мы жили бы дружно. Во всяком случае, с царем Павлом я так и размышлял, но истории было суждено сделать по-своему. И как ты собираешься их свести вместе?

– Пока познакомился с Петром Первым. Я говорил вам сегодня. Даже военную операцию задумали провести совместную по захвату крепости.

– Да-да, помню. Может, и меня пригласишь в качестве консультанта? – Он рассмеялся. – Военная операция восемнадцатого века с применением оружия двадцать первого века и консультанта начала девятнадцатого.

И уже серьезно:

– Я очень хочу поучаствовать в этом деле.

– А как отнесется Петр к завоевателю России? – полюбопытствовал я.

– А как он отнесется к вашим революционерам, потопившим свою страну в крови своих же соотечественников? На их фоне я буду выглядеть менее отрицательным персонажем, так же как и шведский король Карл, только как военный противник в будущем. Надеюсь, до рукоприкладства не дойдет. Мы все-таки уже прах истории. Так когда операция? – Наполеон уже все решил для себя и за меня.

– Пока военная тайна, – уклончиво сказал я.

– Военная тайна? – Наполеон расхохотался. – От меня? Мне никак не дотянуться с острова в Атлантическом океане до Швеции, чтобы предупредить Карла.

– Во всяком случае, мне надо переговорить с Петром.

– Переговори. У меня есть идея, вестник. Ты можешь меня вернуть в Париж тысяча восемьсот восьмого года? – пытливо взглянул Наполеон. – Я хочу встретиться… – он задумался, несколько размышляя, – с самим собой и попробовать отговорить того Наполеона от похода на Москву.

– Вы думаете, что он вас воспримет всерьез, поверит вам, что это он в изгнании через десять лет? Вы бы поверили?

Наполеон отвернулся к ограждению, оперся обеими руками на перила и стал смотреть на Сену. Внизу проплывал прогулочный катер, пассажиры приветливо махали туристам, гуляющим по набережной. Одна многочисленная группа заулюлюкала, приветствуя их. Наполеон тоже поднял руку и помахал, вспоминая, быть может, как приветствовали его парижане по возвращении из победоносных походов. Потом обернулся ко мне.

– Нет, не поверил бы. Я был в зените славы, я мог все. Уступить – значит признать поражение всех моих планов, которые простирались тогда вплоть до Индии. Поставить на колени Англию – это была моя наипервейшая задача. Москва – это пропуск в Индию, богатый колониальный придаток Англии. Захватив Индию, я мог повелевать Англией, нашей давней соперницей. Нет, тогда бы не поверил.

Он пошел дальше по набережной, разглядывая проносящиеся автомобили, автобусы, проплывающие катера.

– А что, лошадей не используете нигде?

– Ну почему. В сельском хозяйстве. Не знаю, как во Франции, а в России лошади еще используются по их прямому назначению: пашут землю в частных хозяйствах, перевозят грузы. На скачках в соревнованиях – это уже во многих странах. В спортивных состязаниях по верховой езде. А вот в войсках кавалерийских частей уже нет, это все в прошлом. Сейчас солдаты пешком не ходят, все больше на машинах, танках, бронетранспортерах. Да и артиллерия сейчас все больше самоходная, пушки сами ездят.

– Покажи! – Наполеон подошел вплотную. – Сможешь?

– Так завтра на параде все и увидим. А пока вот он, Лувр, дальше сад Тюильри.

Он посмотрел на здания Лувра.

– Красив. Картины, скульптуры уцелели?

– Нет, часть шедевров была возвращена обратно в покоренные вами, а затем освобожденные страны.

– Зачем? Здесь их бы увидели все. А там кто их увидит, оценит?

– Сейчас туристы бывают везде. А хорошие шедевры – отличная приманка для путешественников. Туризм во многих странах ощутимая статья государственных доходов. Только Францию ежегодно посещают свыше семидесяти миллионов туристов.

– Хорошее пополнение казны. А сколько населения в самой Франции сейчас?

– В самой Франции тоже, кстати, около семидесяти миллионов человек. Так что на одного француза приходится один турист. Страна-музей. Мы только уже несколько раз были во Франции, кучу денег истратили на экскурсии.

– Это хорошо. Стало быть, не напрасно я привозил из своих походов сотни картин, скульптур. Вложил свою лепту в процветание государства.

Он заложил руки за спину и вгляделся в павильоны Лувра.

– Хоть это не посмели разрушить. Идем дальше.

Мы прошли дальше вдоль набережной и под аркой вышли на площадь перед Лувром. Наполеон остановился как вкопанный.

– Не может быть. Я не верю своим глазам! – Он протянул руки в направлении арки. – Как это допустили? Это же безумие. Разрушить такой дворец. Да я бы перестрелял всех этих варваров. Бороться со зданиями – это верх безумия. Гильотинировали короля, придворных – и хватит.

Наполеон был вне себя от ярости. Он не мог совладать со своими руками. Дай волю – он бы тут же с кулаками набросился на разрушителей.

– Это же история, глубокая история. Ее охранять надо, – не мог успокоиться он.

Он повернулся к другим павильонам на площади и оторопел.

– Это еще что за пирамида Хеопса? Откуда она взялась? Да она стеклянная? Вот бы не подумал – городить египетскую пирамиду посреди Парижа. Это что? Новое направление в искусстве?

– Нет. Это бывший президент Франции решил увековечить свое имя вопреки мнению большинства парижан. Вы ведь тоже принимали решения, особо не спрашивая чужого мнения.

– Государство – это я. Что выгодно мне, то выгодно государству.

– Интересная фраза. Это ваше выражение?

– Нет, ее сказал Людовик Четырнадцатый, и я полностью с ним согласен. Но здесь я бы предпочел поддержать мнение моих парижан. Слушай, а это действительно Париж? – Наполеон так пристально посмотрел мне в глаза, желая увидеть любое их судорожное движение.

– Самый настоящий. Это же все-таки двадцать первый век. Вы еще не видели район небоскребов Парижа и Эйфелеву башню. Ее, кстати, отсюда видно, левее арки, триста с лишним метров железа в высоту. Отсюда она выглядит не столь впечатляюще, как вблизи. Но арку свою хоть узнаете?

– Да я уже ничего не узнаю. Я до сих пор не могу поверить, что нет моего дворца, нет моего кабинета. В этом кабинете рождались и принимались такие решения, что я сам удивлялся им. Я любил свой высокий стол. На нем всегда аккуратно по каждой теме были разложены бумаги. Я сразу видел все направления своей работы. Где он сейчас?

– Может быть, кто-нибудь успел его вынести. Дворец сначала разграбили, подожгли, а потом разрушили.

– Варвары! – Он никак не мог успокоиться. – Мы можем пройти в Лувр? Там я могу узнать картины, которые уже видел здесь, сам привозил из Италии, Голландии, Австрии.

– Конечно, только придется постоять в очереди. Смотрите, сколько желающих полюбоваться мировыми шедеврами.

Он окинул взглядом площадь. Очередь была большая. Солнце припекало, и хотелось пить. Недалеко чернокожие ребята продавали маленькие бутылочки с водой.

– Хотите пить, император? – спросил я, чтобы отвести его от горестных дум.

– Хочу, – отрывисто ответил он. – А что, никак не обойти этих людей? Я испекусь под этим солнцем.

– К сожалению, нет. Пойдемте купим воды и пройдем к саду Тюильри, посидим у фонтана на скамейке. Вы устали, и вам надо успокоиться и принять все как должное. Все-таки не все так плохо. Кругом чисто, красиво, да и потом, двести лет прошло. Основное-то сохранили.

Он вздохнул.

– Здесь всегда так многолюдно?

– Сколько здесь бываем, всегда. Только после закрытия музея здесь потише.

– А сразу в музей попасть с твоей этой штуковиной?

– В принципе, можно попробовать. Там на нижнем этаже есть места, куда можно высадиться быстро и незаметно.

– Хорошо, тогда посидим у воды, я устал от волнения. Давно не приходилось так много ходить. Ладно, арка моя перед дворцом устояла, только квадрига другая на ней. Почему?

– Да, квадрига другая. Ту итальянцы обратно забрали, а здесь похожая скульптурная композиция.

Я купил по бутылочке воды, отдал Наполеону и Елене. Открыл свою и немного отпил.

– Тихонько пейте, очень холодная.

– Как она может быть холодной – жара такая?

– Там в ведре у них сухой лед, поэтому холодная.

– Странно, сухой лед. В России я видел мокрый лед, красный от крови моих солдат, никогда не забуду этого зрелища.

Он отпил из своей бутылочки.

– И правда, холодная и вкусная.

Мы перешли через пешеходный переход на площадь перед аркой. Наполеон всматривался в историю своих побед. Он обошел ее кругом и встал под ней.

– Я слышу сражение под Аустерлицем. Тогда я разбил войска двух императоров: Франца Второго и Александра Первого. Что это была за битва? Она должна была войти в учебники по военному искусству. И здесь, на этой арке, память о ней и о других моих победах.

– А вы говорите – варвары. Арку ведь сохранили. Даже ваши противники не посмели ее уничтожить.

– Да! – Он провел рукой по камню. – Не посмели. И та, смотрю, тоже стоит.

– Да, стоит, грандиозное зрелище. Она поражает своей монументальностью. Вам удалось запечатлеть историю своих побед на века.

– Величие дел в величии памятников. Поля битв зарастут травой, а история битвы должна быть запечатлена в камне, в полотнах. Это память не только обо мне, но и о тех солдатах, которые эти битвы вынесли на своих плечах.

К арке подкатила группа на двухколесных самокатах. Вот это вещь для экскурсий. Даже пожилые дамы спокойно управляли этими машинками. Наполеон внимательно посмотрел на аппарат.

– Что за чудо?

– Именно чудо современной техники. Даже я удивляюсь, как они ездят и не падают. У нас дома, в парке, тоже появились такие. Я сам еще не пробовал на них кататься, но говорят, что очень легко ими управлять. Некоторые умудряются и танцевать с ними.

Мы спустились к саду. Густые, аккуратно подстриженные кусты обрамляли площадь с небольшим водоемом и фонтаном посередине. Белые мраморные скульптуры, будто вышедшие из павильонов Лувра, снисходительно смотрели на восторженных туристов.

– Вот, пожалуйста, Лувр на улице, и бесплатно. Скульптуры не хуже, чем в Лувре, а некоторые очень даже симпатичны.

– Ты имеешь в виду ту обнаженную нимфу? – Наполеон взглядом указал на скульптурную композицию.

– Да, и не только эта.

– Давай присядем. – Наполеон двинулся к креслам, стоящим у воды.

Он тяжело опустился в кресло, удовлетворенно вздохнул и вытянул ноги.

– Давно так не уставал. Долго еще до Триумфальной арки? Отсюда, кажется, недалеко, вон стоит, но ноги не идут уже.

– Жарко сегодня. По пути к ней еще площадь египетских монументов и великолепные Елисейские поля, быстрым аллюром не пройти, надо смотреть.

Вдруг внезапно он сказал:

– Я бы хотел посетить могилу Жозефины.

– Честно говоря, я не знаю, где она похоронена. Но узнать не проблема. Вы отдыхайте пока, а я пока прогуляюсь по интернету.

– Я знаю, в Мальмезоне, недалеко от Парижа.

– Это было тогда. Сейчас, может статься, Мальмезон уже при Париже, растет город.

Я достал из своего походного рюкзака ноутбук, развернул на коленях. Наполеон придвинулся ко мне.

– В наше время за такие штучки головы бы поотрубали.

– Вот если бы не рубили и не жгли ученых, то такие аппараты уже при вас бы были. Инквизиция надолго задержала развитие землян. Страшно подумать, что бы сейчас было. В наше-то время диву даешься, чего только не придумали. Развитие техники не успеваем отследить. Не успеваешь привыкнуть к новому телефону, как уже смартфоны появились.

– Ты это о чем сейчас говоришь?

– Да вот об этом. – Я достал «айфон» пятый. – Вот, это телефон. Я могу сейчас позвонить своему сыну в Россию, и мы с ним будем разговаривать и видеть друг друга.

– Очень интересно. Но ведь до России тысяч пять километров, как?

– По воздуху. Сигнал с моего телефона попадает вот на такую же башню, – указал я на Эйфелеву башню, – только ростом поменьше. А с башни – на спутник специальный, который висит в космосе. А с этого спутника опять на башню, которая стоит в России, и там уже на телефон моего сына и обратно по такому же пути.

– Да… – Наполеон покачал головой. – Чтобы это понять, надо физику свойств изучать, а я этого пока не знаю.

– Не переживайте, это мало кто из современных людей знает. Да и не интересует их эта вся физика. Главное – работает, и ладно. Так, вот и Мальмезон. Ну правильно, сначала на метро, а потом или пешком час, или автобусом. Лучше тогда на такси. Путешественник из вас, конечно, аховый. И еще. Императрица Жозефина похоронена в церкви Сен-Пьер Сен-Поль в Рюэй-Мальмезон рядом со своей дочерью, королевой Гортензией. А вот и памятник на их могиле.

Я показал фото Наполеону. Он всмотрелся в памятник.

– Она красиво жила, и после смерти памятник в ее духе. Когда мы сможем к ней попасть?

– Можно прямо сейчас, на машине.

– Да, сейчас, – чуть дрогнувшим голосом проговорил Наполеон и отвернулся к фонтану.

Мы довольно быстро добрались до места. Наполеон всю дорогу был задумчив – наверное, готовился к встрече. Мы вышли из машины перед входом на территорию замка.

– Я не знаю, куда идти, мы здесь еще не были, – сказал я.

– Я знаю, был здесь после Эльбы, – сказал Наполеон вдруг охрипшим голосом. – Здесь все изменилось. Я покажу, идемте.

Мы пошли чуть сзади него. Он шел медленно, осматривая все. Когда мы подошли к месту, здесь стояла группа туристов, и гид-немец рассказывал о последних днях Жозефины. Я все понимал и сказал об этом Наполеону. Он жестом показал на мой переводчик. Я отдал его ему. Помог вставить наушник в ухо. Он подошел поближе и вслушался в рассказ гида. Через некоторое время туристы сфотографировали памятник и отошли. Наполеон что-то сказал, но я без переводчика не смог понять что. Но жена потянула меня за рукав.

– Ты не понял? Он хочет остаться один, давай отойдем.

– Давай, только вряд ли дадут ему побыть одному.

– Уж сколько получится.

– В замок сходим, раз уж мы здесь? – спросил я.

– Сходим, если он захочет туда идти, – прошептала жена.

– А что ему останется делать? Пусть проводит нас туда, расскажет, где что. Он же лучше знает, да и гида у нас нет.

– Ладно-ладно, посмотрим.

Мы отошли в сторону чуть поодаль. Наполеон встал вплотную к памятнику и стал поглаживать его рукой. Он, наверное, что-то говорил, потому что иногда взмахивал рукой, как бы поясняя о чем-то. Через некоторое время жена, посмотрев на меня, вся в слезах спросила:

– Ты же можешь устроить им настоящую встречу, ведь правда?

– Могу. Только потом ты представляешь их расставание? И захотят ли они расстаться?

– Зачем им расставаться? Увезем их куда-нибудь, где их никто не знает, домик снимем, денег дадим, и пусть живут вдвоем до настоящей своей смерти.

– И ты думаешь, что они смогут жить в нашем времени? Жозефина, привыкшая к роскоши, к большим тратам, вряд ли сможет адаптироваться здесь. Это Наполеон, привыкший к походам, да и к острову, еще сможет здесь зацепиться, а она нет.

– Но ведь они же любили друг друга, – настаивала жена.

– Так ведь и расстались они тогда.

– Для того расставания были веские основания – отсутствие наследника. Сейчас они могут просто жить, просто любить друг друга.

– Слушай, не береди мне душу, – остановил я жену. – Все понимаю, но не можем мы их оставить здесь, не в наших это правах. То, что мы можем путешествовать во времени, это одно, а вмешиваться в ход истории просто не имеем права. Наверняка есть запрет на такие вещи, который мы еще не знаем. Да и сколько такая возможность продлится, тоже неизвестно.

Жена отвернулась от меня.

– Ну давай мы еще с тобой из-за Наполеона поссоримся, – обнял я ее. – Вдумайся, что ты просишь и из-за чего обижаешься?

Тем временем очередная группа туристов подходила к могиле Жозефины. Наполеон отошел в сторону и остался стоять там. Но потом подошел к нам.

– Все, хватит, отправь меня обратно на остров. Я попрощался с ней навсегда. Больше меня здесь ничего не интересует, устал я. Спасибо тебе, вестник. Ты сделал то, о чем я просил все эти последние годы, – увидеться с ней здесь, в Мальмезоне.