Текст книги "В ответе за прошлое. Роман"

Петр смотрел на меня не мигая.

– Складно, складно про победу, этого нам надобно более всего сейчас.

Он отошел к столу, задумался, потом резко обернулся, подошел.

– А ты кто? Вестник Божий? Ты вдаль глядишь, будущее можешь предсказать? – Глаза его меня опять смутили своим бешеным любопытством.

– Да какой я вестник, вы меня сами с толку сбиваете. Я уже всерьез начинаю верить, что вы настоящий Петр Первый. Эти ваши глаза до самой печенки пронизывают, аж в дрожь бросает. Нельзя же до такой степени в роль входить, сами верить начнете. Вот интересно, как там битва у вас представлена? В кино масштабы посолидней, чем у вас. Здесь, похоже, только павильонная постановка. Сколько ни заходил к вам, все в хате сидите, поэтому никто из сети долго не задерживается, надоедает однообразная затянутая игра. Схожу гляну на саму битву, если она есть.

Петр так и отпрянул.

– Как сходишь посмотришь? Ты что, и туда можешь посмотреть?

– А что нам, вестникам, пара пустяков. Только с настройками на странице надо поковыряться, чтобы точно попасть.

Он снова ошарашенно уставился на меня.

– Ага, погляди, потом расскажешь.

– Пока-пока.

Глава 3

Я вышел со страницы, опять дал поиск и попал на главную страничку. Выбрал Россию, год 1709-й. Сбоку ткнул на какую-то пипочку, вывалился календарь по месяцам.

– О как! Да тут можно на конкретный день попасть! Еще бы внутри дня часовая прокрутка была, чтобы галиматью долго не смотреть, а раз – утро, обед и вечер, ну и ночь в придачу. Хотя ночью вряд ли какие действа предусмотрены, а впрочем, кто его знает.

Выбрал 27 июня – и вперед. Сначала, как обычно, темный экран, а потом сразу гром взрыва, дикие крики, и открылась панорама битвы. Кино отдыхает, все как на ладони. Синие полки шведов стеной идут, по ним пушки с зелеными пушкарями ведут огонь. Картечь рядами укладывает солдат, ядра разрывают тела на части. Кругом грохот, вопли – ну как в реальности. Непроизвольно положил руку на мышку и крутанул колесико – в сферических панорамах так можно делать приближение. И совсем близко вижу перекошенные лица шведских солдат, старающихся держать строй. Взрыв, даже уши заложило, но в следующий момент картина происходящего повергла меня в шок. Я явственно увидел ошметки разрывающихся тел только что маршировавших солдат. Куски мяса и кровь разлетаются в стороны. Ядро ударило в грудь красивому офицеру, оставив кровавую зияющую дыру. Опять взрыв. Никто не преклоняет головы. Образующиеся пустоты в рядах тут же заполняются, растягивая ряды по фронту. Взрыв, еще взрыв. Осколки вгрызаются в тела, отрывая руки, ноги, головы. А они идут и идут. В глазах пустота, ужас и смерть. Кровь фонтанами взбрызгивает и покрывает головы, плечи, грудь. Ядра со свистом и звонким чмоканьем раскидывают груды тел, перемалывая то, что осталось.

От этой мясорубки у меня помутилось в голове, и я еле успел добежать до туалета. Меня выворачивало наизнанку, я содрогался от страшнейших приступов рвоты, казалось, все внутренности вылезут через рот, а в глазах стояло лицо красавца-офицера с кровавой дырой в груди.

На следующий день после работы зашел на страничку, намереваясь поговорить с Петром, и растерялся. Я забыл, где видел Петра. Вернее, не знал даты, куда я заходил. Вспомнил только то, что Петр просил рассказать про битву, и как-то вкрадчиво. Выбрал дату 23 июня 1709 год.

Кругом поле, и по краю поля длинной колонной идут войска. Словно синяя река течет в своем извилистом русле. Делаю приближение: лица сосредоточенные, уставшие – настоящие. Компьютерной графикой и не пахнет. Отдаляюсь: синяя колонна уходит за горизонт, похоже, не одна тысяча человек задействована в действии. Приближаю изображение опять: такое ощущение, что колонна идет за моим монитором, я слышу тяжелое дыхание солдат, их шаги, и все молчат. Это шведы. Это их характерный сине-желтый цвет обмундирования, знакомый по фильмам про Петра. Минут десять смотрю на них, действие не меняется, колонна идет и идет. Это что за постановка? Сидеть и долго смотреть, как идут солдаты, – какой в этом глубокий замысел режиссера?

Я иногда смотрел по телевизору современные мыльные оперы, но там действия на экране менялись по двадцать пять раз за минуту. А здесь время остановилось, вернее, оно идет вместе с происходящим событием. Ерунда какая-то. А если сходить попить чайку, они все идти будут? Что ж, попробуем.

Я сходил на кухню, поставил чайник, подсыпал кошке корму. Усадил сына за тренажер в соседней комнате – пусть отдохнет от «Линаги», включил телевизор. Сел поближе к экрану, хотел всмотреться в лицо ведущего передачи, но он постоянно исчезал за представляемыми им событиями, так что только свист чайника отвлек меня от охоты за ним. Налил полную кружку, придвинул пакет с шоколадными пряниками, но обычного приятного вкуса не ощущал. Перед глазами шли войска, размеренно, долго, неотвратимо. Может, задумка в том и состоит, чтобы почувствовать мощь и силу действия?

Подошел к своему монитору – ничего не изменилось. Словно заезженная пластинка, но только видео. Войска идут и идут. Вглядываюсь в лица, надеясь увидеть уже пройденные, но они не повторяются: все новые и новые уставшие лица шведских солдат.

Выхожу отсюда. Как найти сейчас его? Машинально иду в журнал браузера и тыкаю на вчерашнюю предпоследнюю ссылку.

Петр ходит по комнате, он явно чем-то озадачен. Так же свечи горят в подсвечнике.

– Та – не та ситуация? – говорю я вслух.

Он тут же останавливается, смотрит на меня.

– Ты что, не полетел посмотреть на баталию?

– Как не смотрел? Да меня драло после этого просмотра, как котенка, я чуть Богу душу не отдал. Это было так правдоподобно, будто я там стоял, под этими убийственными ядрами, и кровь хлестала в меня, что у меня не было сил возвращаться к вам. Только сегодня после работы зашел на 23 июня, там шведы идут около поля, минут сорок потратил на просмотр, плюнул и вернулся к вам. Чуть не потерял вас во времени.

Если сказать, что у Петра глаза полезли на лоб от услышанного, так это ничего не сказать. Я не видел ни разу, чтобы человек так обалдело, с выпученными глазами таращился на меня. Он судорожно сглотнул и попятился назад.

– Так ты только что исчез!

– Так это страничка такая, можно вперед, – я взял в руки флешку, – можно назад, – и машинально ее разъемом ткнулся в какую-то клавишу на клавиатуре.

На мониторе сбоку выскочило окошко с наименованием клавиш и действиями, ими производимыми, как в игрушках. Стрелочки указывали на функции: вперед, назад, влево, вправо. Я тут же нажал на «вперед» – и дикие глаза Петра чуть не выскочили из монитора, отъехал назад – Петр сидел на столе и все так же смотрел на меня.

– О, да тут можно изображением управлять, – радостно воскликнул я, уже не обращая внимания на чрезмерное переигрывание персонажа. – Удалять, приближать, а это, наверное, смотреть по сторонам.

Я ткнул на стрелку «вправо» и увидел плохо освещенный угол комнаты.

– С освещением у вас, правда, не очень. Могли бы и дополнительную подсветку сделать, ничего же не видно в углу.

В отдельно выделенной рамке окошка с командами были указаны две клавиши: «пробел» как возврат и «Z» как вход. Я с ходу нажал на Z и вздрогнул от крика:

– А-а-а!

У меня у самого глаза полезли из орбит, я отпрянул от монитора и с широко раскрытым ртом уставился на Петра – там, за монитором. Моя стена с окном и шторами исчезла, и было ощущение, что я сам оказался в его комнате.

– Ни хрена себе… – промямлил я. – Это как это?

– Мишка! – заорал Петр так, что я даже без наушников его услышал, словно он стоял рядом.

Я хлопнул по пробелу, и все исчезло, Петр был только в мониторе. В комнату влетел его солдат, Петр стоял как памятник, с перекошенным от ужаса лицом и показывал на меня.

– Гляди, гляди туда!

– Куда, государь?

– Туда! Посвети.

Мишка взял подсвечник со стола, подошел к моей стене, провел подсвечником туда-сюда.

– Нет тута ничего, стена одна.

Петр сник, тяжело оперся руками о стол.

– Поди прочь! Нет, воды принеси.

Я тоже не прочь бы водички хлебнуть. Встал, вгляделся в стену и вышел на кухню. Только что увиденное было настолько явственно, что мне стало не по себе. Такого непонятного чувства я не испытывал никогда, его не с чем было сравнить. И удивление, и ужас одновременно. Повторить такое еще раз я не смогу.

Налил из чайника воды, выпил и не почувствовал, налил еще и, отставив кружку, вернулся назад. Петр судорожно пил из ковша, вода текла на пол, а он, не отрываясь, пил и пил. Затем, отстранившись, тяжело вздохнул.

– Трубку дай!

Солдат опрометью выскочил из комнаты. Петр сел на стул за столом и, обхватив голову, затих.

Мишка вошел с уже раскуренной трубкой и подал ему. Петр глянул на него, потом на трубку, взял и жадно затянулся.

– Иди.

Он курил, выпуская клубы дыма. Подошел к окну и, встав боком к нему и боком ко мне, спросил:

– Ты здесь?

– Да, – хрипло откликнулся я, – здесь.

– Кажется, я тебя видел, и очень хорошо.

У меня взмокла спина, руки дрожали.

– Я тоже видел.

После продолжительной паузы Петр повернулся ко мне, оперся спиной о стену у окна.

– А еще раз сможешь?

– Страшно.

– Мне тоже страшно. Давай еще раз.

Я занес палец над клавишей, немного подождал и с ухнувшим сердцем нажал. В ту же секунду стена исчезла, и я остался один на один с Петром.

Молчание длилось, наверное, целую вечность. Петр смотрел на меня, на то, что за моей спиной, по сторонам. Крепкий табачный запах стал заполнять мою комнату.

– А ты обычный, не похож на демона. Ты это где? – Он первый нарушил молчание.

– У-у-у себя дома, в квартире, – запинаясь, ответил я.

– И что, тебя можно потрогать?

– Не знаю.

И тут меня осенило: это эффект, дикий до ужаса эффект. Я привстал со стула, протянул руку за монитор, надеясь упереться в стену, но, похолодев от ужаса, чуть не падаю на стол, проваливаясь в пустоту, в комнату. Петр отклеился от стены и медленно пошел ко мне. Он подошел совсем вплотную, остановился, протянул руку и дотронулся до настольной лампы, резко отдернул руку и, сунув трубку в рот, глубоко затянулся, выдохнул клуб дыма на меня. Я встал, закашлялся, он резко отошел. В голове вертелась глупая фраза: «До чего техника дошла», – но я поздоровался:

– Добрый вечер, Петр Алексеевич.

– Добрый, – отозвался он, глубже затягиваясь, выпуская клубы дыма, словно прячась за него.

Затем, обойдя сбоку мой письменный стол, он медленно подошел ко мне, всмотрелся в мое лицо, дотронулся до моей руки. Пыхнул дымом прямо в лицо.

– Смотри, живой. А что, ежели я прикажу тебя повесить?

– За что?!

– А чтоб не шутковал боле с государем.

Он осмотрелся.

– Это што за штуковина? – Он ткнул трубкой в монитор.

– Монитор, я через него на вас и смотрел.

Он наклонился, посмотрел через него, хмыкнул.

– И как?

Я нажал на «пробел», проявилась до боли родная стена со шторами, а в мониторе появилась уже петровская комната. Петр попятился от меня.

– Пусти, Христом Богом прошу.

– Да вы не бойтесь, смотрите.

Я отошел в сторону, давая возможность Петру подойти к монитору.

– Вот ваши апартаменты.

Он со страхом придвинулся, глянул. Посмотрел поверх, снова посмотрел в монитор.

– Чудно. Что за чертовщина?

– Я и сам бы хотел понять, что происходит. Как будто в прошлый век попал, или даже позапрошлый. Постой, в 1709 год, если точнее. Триста лет назад.

Сказал и сам вздрогнул от неожиданного открытия.

– Это что, получается, я попал в настоящее прошлое? А вы настоящий Петр Первый?

Он, грозный царь российский, обалдевший стоял передо мной, я, инженер современный, с приступом накатывающего обморока, – перед ним.

– Отпусти меня. Там шведы прут, баталию надо готовить, некогда мне удивляться.

– Конечно, конечно.

Я нажал на «Z», стена исчезла, и снова появилась его комната со свечами на столе. Петр вздрогнул, пятясь от меня, обогнул мой стол и подошел к границе, отделяющей мою комнату от его. Вытянул вперед руку и так, с протянутой рукой, подошел к своему столу, потрогал его и обернулся.

– Не трогай меня сейчас, вестник, некогда мне. Приходи позже, после битвы.

– Хорошо, до свидания.

Нажал на «пробел» – и Петр исчез, остался только в мониторе. Нажал на «Esc» и выскочил со страницы. Все, надо расслабиться, иначе мозг взорвется от вопросов и пережитого.

Глава 4

Похоже, пришло время всерьез обдумать сложившуюся ситуацию. Из простой забавы с просмотром постановки дело начинает сворачивать в непонятное русло. Объяснить это затянувшимся сновидением невозможно. Так долго я еще не спал, если я вообще сейчас не сплю этаким летаргическим сном. Чтобы что-то в ближайшее время падало на голову, я тоже не припомню. Не падал, не напивался, порочащих связей не имел. Больше никакого нормального объяснения в голову не приходило. Рассказать кому-нибудь, жене например, можно, но если бы мне такое рассказали, то вряд ли я бы поверил. Скорее, наоборот, на смех бы поднял и на всякий случай поискал номер телефона соответствующего заведения.

Больше всего мне не давали покоя исчезающая стена и появление вживую того места, которое я разглядывал через монитор. Я тут же протянул руку и потрогал бежевые шторы на окне. Для верности кулаком стукнул по стене – все на месте, реальней быть не может. Но в прошлый раз я чуть не упал, проверяя ее исчезновение. Еще раз проверить, но где-нибудь в более спокойной и желательно безлюдной обстановке. А для верности еще и видеокамеру поставить на запись. И эта мысль просто подбросила меня. Вскочил, опрокинув стул, на котором сидел, и бросился в зал. Схватил сумку с видеокамерой, расстегнул и дрожащими от возбуждения руками стал вставлять аккумулятор. А он никак не мог встать на место.

– Японская… техника! Понаделают мелюзгу всякую для себя, нормальному человеку сразу и не собрать, – с ожесточением пытался пристроить я аккумулятор.

Уже в своей комнате достал из-под стола сложенный штатив, установил на него камеру и поставил ее сбоку, чуть позади своего места за компьютером. Включил, настроил ее так, чтобы она захватывала меня, монитор и стену за монитором. Теперь надо выбрать сюжет, но для начала отключил микрофон, чтобы ненароком опять не выдать свое присутствие.

– А что выбирать? Туда же, в петровское время, после баталии, как он говорит.

Выбираю третье июля, чуть попозже после сражения, захожу. Поле, недалеко лес, никого. Только земля вся истоптана, исковеркана свежими ямами, рытвинами. Много пятен от чего-то разлитого. Кругом обрывки ткани больше синего цвета в темных пятнах. Недалеко какие-то земляные сооружения, не то окопы, не то насыпные холмы. Место Полтавской битвы, не иначе. Огляделся с помощью клавиш по сторонам – никого. Сердце набирает обороты. Оглянулся на камеру, это теперь мой самый надежный свидетель. Нажимаю с уже просто выпрыгивающим сердцем на «Z» – стена мигом исчезла, и ветер с поля пахнул на меня. Я задохнулся от неожиданности, передо мной лежало поле битвы, не только в мониторе, а наяву, во всю ширь открывшегося пространства. Я снова глянул на камеру.

– Пиши, пиши, дорогая, на тебя сейчас вся надежда.

Я привстал, но выйти на поле не решился. Кто знает, что может случиться. Рисковать так без страховки нельзя. Я опять прокрутил панораму вокруг себя – для записи. С некоторым облегчением шлепнул на «пробел», все вернулось восвояси. Бросился к камере, выключил запись и дрожащими от нетерпения руками включил на воспроизведение последний сюжет. Вот я иду от камеры, сажусь за стол, появляется панорама поля на мониторе, вот оглядываюсь назад, щелкаю по клавиатуре.

Бог мой! Вижу, как исчезла стена со шторами и появилось поле, настоящее поле. Мелких деталей не видно, но поле появилось четко, явственно. Вот крутится круговая панорама, затем опять появляется стена.

Разум отказывался что-либо соображать. Руки нервно подрагивали, сердце не находило себе места, меня колотило всего.

– Как это может быть? Как это может быть? Как? Что за фокусы?

Я уставился на стенку, переводил взгляд на шторы, потолок и на монитор. Стена со шторами была на месте, и поле там, на мониторе, никуда не подевалось.

– Что за чертовщина? Оптический обман, иллюзия? А камера тогда что пишет? Мои фантазии или все-таки реальность?

– С кем это ты весь вечер разговариваешь? – Голос жены заставил вздрогнуть.

Я резко обернулся к ней, она попятилась.

– Что с тобой? Что-то случилось? Ты весь белый, как полотно.

– Не знаю, но может случиться.

– Что, что может случиться? Говори!

– Погоди, дай прийти в себя, а лучше воды.

Не дожидаясь ее, я сорвался с места, налил из чайника воды. Вода была теплая, вылил в раковину, налил из фильтра. Холодная вода немного вернула меня к действительности.

– У тебя руки трясутся, как у алкоголика. Что произошло? – Жена с недоумением смотрела на меня.

Я уставился на нее.

– Как ты думаешь? Два человека одновременно могут сойти с ума?

Она подозрительно:

– Ты это о чем?

– О чем? Хочешь, фокус покажу? Идем.

Я схватил ее за руку, усадил на свой стул.

– Смотри. Видишь на мониторе поле?

– Поле как поле. В чем фокус?

– Фокус! Хм, фокус. Ты за стул крепче держись, сейчас картинка будет такая, что мурашки по телу побегут толщиной с руку.

– Стой, я поняла. Сейчас неожиданно выскочит образина и заорет благим матом, я уже такое видела, не надо.

– Ха, если бы так. Тут покруче будет, образина аленьким цветочком покажется. Ты только ничего не бойся, сиди и смотри. Давай сначала крутанемся на месте.

Я нажал на стрелочку «вправо», и поле стало медленно прокручиваться на мониторе.

– Видишь, все поле изрыто воронками от ядер и картечи, кругом обрывки одежды, мусор какой-то. Это поле Полтавской битвы через несколько дней после сражения.

– Ну и что из этого?

– Интересное сейчас будет впереди. Готова?

Я нажал на «Z», и мы оказались на краю поля.

– Мамочки! Ты что сделал? Выключай!

– Смотри, смотри! – почти кричал я. – Это настоящее поле. Видишь? Ты чувствуешь ветер?

– Да, да, только, ради бога, выключи это, я боюсь.

– Погоди, ничего не трогай и не уходи, я сейчас. – Я нерешительно встал на границе комнаты и поля.

– Стой, не ходи! – Пронзительный крик жены словно обручем стянул ноги.

– Я сейчас, только вон ту треуголку возьму – и обратно.

Я поставил ногу на траву, попробовал на устойчивость, перенес всю тяжесть тела на нее и оглянулся на жену. Она стояла возле стула белая как мел, в глазах застыл ужас.

Я затравленно улыбнулся.

– Сейчас, я быстро.

Следующие три шага я прошел как по болотной трясине, ожидая провалиться в никуда. Дошел до треуголки, нагнулся, взял в руки и обернулся назад. Моя комната выглядела как обычно, только не было стены с окном. Жена стояла в таком напряжении, что готова была рухнуть в обморок. Не желая испытывать свою судьбу и ее терпение, я пулей влетел обратно к себе.

– Ну, вот видишь, все хорошо, – махая треуголкой возле ее носа, выдохнул я.

– Выключай. – Голос ее был охрипший, и она повалилась на пол.

С трудом удержав ее на весу, усадил на стул, стукнул по «пробелу» – поле исчезло.

– Тише, тише, все хорошо, мы опять дома.

Жена сидела на стуле, безвольно свесив голову и руки.

– Хорош свидетель!

Пошел на кухню, принес аптечку. Высыпал содержимое на стол, схватил пузырек с аммиаком, открыл и понюхал сам. Резкий запах вышиб слезу. Помахал пузырьком перед лицом жены – она дернула головой, открыла глаза.

– Что со мной?

– Ничего, все хорошо, мы дома. Тебе нужно прилечь, ты слишком разволновалась. Пойдем, я тебя на диванчик провожу.

Она с трудом встала и прилегла на диван.

– Кажется, я видела какое-то поле, – слабым голосом произнесла она.

– Отдохни, милая, отдохни, потом про поле. – Я укрыл ее пледом.

И тут заметил треуголку, ту самую, с поля. Взял ее в руки и стал пристально разглядывать. Она была порвана, помята. Сделана из черного войлока, по краям был грязно-белый пух, непонятно для чего болталась большая металлическая пуговица. Вопросов меньше не становилось. Пока единственный живой свидетель очухивается на диване и наверняка все спишет на дурной сон. А повторить эксперимент откажется наотрез. Остается видеокамера. Только она сможет зафиксировать всю реальность происходящего.

Но самый главный вопрос пока остается без ответа: куда я попадаю? Ну, не в восемнадцатый же век! Это было бы просто дикой фантастикой. Но последние события упрямо тычут своими доказательствами, только мозг не хочет этого принять. Я не могу этого принять.

Глава 5

– Как поверить в то, во что поверить невозможно в принципе? Такого не может быть! – Я ворочался как белка в колесе, пытаясь заснуть.

Перед глазами возникал Петр с пистолетом; глаза шведского офицера, еще не понимающего, что его уже нет; поле, сплошь усыпанное телами, и поле после сражения. Затем я увидел до боли знакомый пейзаж, который уже несколько лет подряд заставлял просыпаться среди ночи со слезами на глазах. Родное Подмосковье, здесь прошли самые дорогие мои детские годы, рыбалка, ягоды, грибы и мои друзья, лица которых я всегда видел отчетливо и ясно. Я проснулся, и не оттого, что снова увидел их во сне, а от осознания, что могу увидеть их явно и даже поговорить. Несколько часов до рассвета прошли в проигрывании ситуации встречи со своим детством. Это будет проверка этого непонятного взгляда в прошлое.

Следующий день до вечера мне показался вечностью. Дома, наскоро перекусив, включил компьютер. Теперь надо как-то отыскать это недалекое время, где я знаю каждый миг, каждое лицо и смогу сориентироваться на месте. Год 1972-й, Россия, лето, даже карта есть, вот Першино, а рядом Грибаново. Вход. Странно, мой дом, я узнал его мгновенно, будто и не уходил никуда. Рядом колодец с журавлем. В палисаднике перед окнами цветут красные георгины. Глаза застила пелена, слезы навернулись непрошено. Вон пацан бредет с удочкой сюда. Это Вовка Горохов. Я задохнулся от волнения. Сейчас он будет орать одну и ту же фразу, которая будит меня и здесь, в настоящем:

– Вовка, Вовка, вставай, пошли на рыбалку!

И этот его неумелый свист. Тут в окне я замечаю себя, молодого, двенадцатилетнего. Лицо заспано. Он смотрит, что-то говорит и исчезает. Я-то знаю, он сейчас выглянет в дверь и позовет Горохова. Дверь на крыльце открывается, и слышу свой детский голос:

– Заходи, я сейчас только поем, и пойдем.

Как будто наяву. Нажимаю стрелку «вперед» и вижу их обоих уже на кухне. Мой молодой двойник нарезает белый хлеб, которым я угощал всегда всех своих друзей на рыбалке, в лесу. Потому что этот хлеб пекла моя мать и такой хлеб не продавался в магазине.

– Давай быстрей, – торопит Горохов, – время уже первый час, а еще за Васькой идти.

Васька Гусев – наш третий заядлый рыбак. Я смотрю на себя и не могу оторваться – это действительно я, и Вовка Горохов именно такой, каким я всегда его помнил. И дом, и кухня, и двор такие, как будто и не уходил никуда. Остается только попасть туда, походить, поговорить с ними, пофотографировать, и, может, это развеет все мои сомнения по поводу прошлого. Я уже устал сопротивляться от действительности происходящего. В ближайший же выходной туда, в детство.