Текст книги "Тьма и Свет. Ветеранам психотронных войн посвящается…"

Перевестись в лицей из общеобразовательной школы оказалось не слишком просто. Во-первых, школа, где я закончил восемь классов, была далеко не самая лучшая не только в городе, но даже и в нашем районе, слабоватый преподавательский состав в ней никогда не являлся полностью укомплектованным, а иностранного языка в моём классе вообще не было как такового. Во-вторых, знания, что давали учащимся в этой школе, мягко говоря, оставляли желать лучшего, за исключением всего нескольких преподавателей профессионалов по математике, физике и черчению. Мне предстояло весь июнь ходить на курсы при лицее и сдавать вступительные экзамены для возможного зачисления в девятый класс учебного заведения, находящегося в соседнем микрорайоне.

На курсах Саша Батурин познакомился с костяком будущей группы предстоящего ему девятого класса. Он произвёл хорошее впечатление, приобрёл небольшую симпатию в глазах подростков, в том числе у противоположного пола. Девушка Лера приглашала его в гости в дом её родителей, правда, ненастойчиво и всё намёками, но Батурину становилось приятно от того, что он всё же не до конца утратил задатки лидера и хорошее отношение окружающих к нему. Домой с курсов Батурин ездил на автобусе с Васей Кузьмичёвым. Вася Кузьмичёв жил в соседнем доме от Батурина, до этого он учился в гимназии и вот теперь тоже собирался поступать в лицей. В обычный день по завершению курсов Саша и Вася на остановке ждали автобус. На Сашу вновь напало состояние крайности и предела, ему очень тяжело, стало стоять на остановке среди людей, хотелось убежать, уйти, да хоть сгинуть лишь бы прекратить это безудержное мучение, что раздирало душу и пробирало до костей. Вася начал говорить Саше, что их дома расположены на одной улице, и что визуально они знакомы уже давненько. Саша согласился с Васей, – А чего? Наш ведь микрорайон – это одна большая деревня, все каждого в лицо почти знают.

– Да знают, и болтают про многих иногда всякую чушь, – произнёс Вася.

– Ну, так это человеческий фактор, а без него ни в одном обществе не бывает, – ответил я.

– Да Саня, всё верно.

Короткий диалог Васи и Саши сменился презрительным взглядом Кузьмичёва в сторону Батурина. Опять Саша стал выглядеть словно чудовище, губа его верхняя поднималась при произношении шипящих звуков так, что ему казалось будто бы, видны у него зубы, всё это крайне омерзительно характеризовало Батурина перед Васей. Но Саша ещё всё же находил в себе силы в общениях с окружающими, а напряженность временами, как и в этот раз, становилась для него мучительно-невыносимой.

Приехал автобус, подростки сели в него и поехали. На одной из остановок зашёл знакомый Васи студент колледжа по прозвищу «Прыщ». Он был постарше, чем Кузьмичёв с Батуриным и смотрел на всех свысока.

Прыщ поздоровался с Васей и уселся на противоположно развёрнутое сидение перед Сашей и Васей.

– Вчера с мамой говорил, – сказал Прыщ.

– Со своей? – Спросил Кузьмичёв.

– Ну а с чьей же? Конечно с Валентиной Петровной. Она мне сказала, что у неё для меня две новости. Одна хорошая, вторая плохая. Плохая… а чёрт с ней, а вот хорошая, что права – водительское удостоверение мне уже сделали, завтра привезут.

Я почуял неодобрительный взгляд Прыща.

И тут же он крикнул глядя на Васю.

– Беспонтовый лох!

Кузьмичёв засмеялся, слегка стремясь угодить Прыщу. Батурин понимал, что эти слова выкрикнутые Прыщом направлены в его адрес. Саша всегда был горд и самодостаточен и никому никогда не давал спуска, для него не было важно старше ли его потенциальный неприятель или нет, он всегда и практически любого мог поставить на место и прижать к стенке, но вот уже почти полгода с февраля месяца с ним творилось неописуемое. Потерю уважения и авторитета Батурин воспринимал драматично, а появляющаяся время от времени напряжённость лишала его если не жизни, то опускала потихоньку на самое дно пренебрежений и презрений тех, кто вокруг. А подняться с этого дна с каждым днём становилось всё труднее.

Батурин встал с сидения, в этот момент автобус остановился, ему надо было выходить.

Саша вышел, не спросив с Прыща и не предъявив ему. Досада закралась в душу Саше, а Вася и Прыщ остались в автобусе и поехали дальше. Саша Батурин шёл и думал о том, как бы скорее оказаться дома в уединении и покое, чтобы прекратить этот прилюдный ад, испытываемый им, по дороге домой, совсем не думая о том, что Прыщ должен был ответить за выкрикнутые им слова.

Июньская жара давала о себе знать, в день, когда Саша Батурин собирался сдавать вступительный экзамен по физике, в небе не было ни облачка, солнце с самого утра грело раскалёнными лучами, ослепляя ярким светом и даже возможный ветерок, со своей освежающей прохладой, отсутствовали. Подросток собирался на учёбу и с восторгом надел новые дедовские полуботинки, подаренные ему родственниками. Дедовская обувь очень нравилась Саше, в ней было удобно и комфортно, при этом она всегда имела хороший и состоятельный вид. Нервы Батурина были натянуты. Завязывая шнурок у правого полуботинка, Саша в порыве отчаянья разорвал его, но аккуратно, расправив и завязав шнурок, отправился на сдачу экзамена.

На автобусной остановке время ожидания автобуса казалось вечностью для Саши и не потому, что автобус и вправду не приезжал дольше обычного, а потому что в груди Батурина вновь становилось тревожно до невыносимости, но деваться было некуда. И вот наконец-то приехал автобус, Саша, оказавшись в автобусе на сидении, закрыл глаза, чтобы хоть как-то сгладить своё напряжённое состояние. По истечению семи-восьми минут Батурин почувствовал, что автобус то резко спускается с горы, то быстро поднимается в гору. Странно, – подумал Саша. Ведь больших гор по дороге в лицей не имелось. – Что такое? Куда я еду! – Подумал Саша. Батурин открыл глаза и увидел через окна автобуса и справа, и слева густой лес. Какой это автобус? – Спросил незамедлительно я близ присутствующих, и, исходя из ответа кондуктора, понял, что он перепутал номер автобуса, уехав в ненужном ему направлении, правда, номера маршрута у этого автобуса на лобовом стекле вообще не было. Саша попросил водителя остановиться и вышел, очутившись посреди густых елей, благо дорога, где Батурин стоял, вела к дачам, он остановил попутку, и пенсионер абсолютно бесплатно, бескорыстно довёз его до города, после чего Батурин добрался в лицей и сдал вступительный экзамен на твёрдую четвёрку.

Вскоре по всем экзаменам при поступлении в лицей Батурин имел положительные оценки, но баллов для его зачисления в новое учебное заведение оказалось недостаточно. В лицее практиковали разные схемы по выуживанию денег из родителей учащихся, и семья Батуриных не являлась исключением. Родителям Саши предложили внести спонсорскую помощь в денежном эквиваленте, утверждая, что это разовая плата за поступление их сына в лицей.

Справедливости ради, надо отметить, что с многих родителей учащихся руководство лицея неформально получало временами денежные вознаграждения.

Начинался учебный год девятого класса. Мне предстояло учиться в лицее, и я надеялся, что всё будет хорошо, а музыкальные курсы по игре на гитаре пойдут на благо моим стихам, и что я вскоре смогу их петь под её сопровождение.

Но многое оказалось сложнее, чем мне думалось и хотелось…

Начавшиеся сентябрьские дни девятого класса били напряжённостью и безудержным холодом, я вставал, шёл умываться, не чувствуя в себе не только жизненных сил, но и почву под ногами как будто кто-то вырывал у меня словно обыкновенный листок бумаги формата а четыре из-под нескольких книг. Нервы стали натянутыми до запредельного уровня и порою думалось, что я уже далеко зашёл за грань жизни, а смерть только ждёт момента, чтобы захапать мою душу, но всё чего-то не решается и выжидает, чтобы добавить мне страданий поглядывая иногда с ухмылкой, мол, всё равно некуда ты не денешься. Сущий ад творился, а состояние жизни манило в бесконечностях проявлений, но было очень трудно не то чтобы преумножить светлость и теплоту жизни и её порывов, но даже и просто удержать их. Как-то я пришёл домой из лицея и писал стих, дрожь пробирала до костей, а слёзы туманили взгляд, и первый раз появилось ощущение, что я пишу кровью, своей кровью как автор.

Сентябрь выдался сухим и по-осеннему солнечно-тёплым. Пожелтевшая, красноватая листва лежала на дорогах городских аллей, временами ветер кружил и чуть-чуть приподнимал её от земли. Сухая, золотая осень, когда до морозов ещё далеко, но и жары особой уже нет. Это было самое любимое время года Саши Батурина.

К концу первого учебного месяца во время уроков я выходил из стен учебного заведения и шёл в берёзовую рощу, близ спортивного стадиона, сидя там, на лавочке в уединении, задавался вопросом, – Что же такое происходит? Почему и зачем? Мне все эти мучения, что с февраля гложут меня и психически, и физически. Солнце улыбалось, но ответа на такие вопросы не было, лучше не становилось, страдания и переживания продолжались, словно кто-то регулярно примеряет на меня маску зверя в охоте на лис ещё только слегка подтравленного и не имеющего возможности скрыться от егерей. А егеря беспощадно, зная все возможные ходы потенциальной жертвы, идут по следу в предчувствии якобы возмездия и травят лиса всё сильнее.

В октябре я не выдержал и, уйдя с уроков, пришёл домой.

Дверь открыла моя мать.

– Саша, почему ты домой пришёл? Что случилось?

– Знаешь мама, я очень плохо себя чувствую, мне трудно, тяжело и невыносимо… В мою сторону многие плюют, надо мной все смеются, но главное мне кажется, что кто-то поиздевался и продолжает издеваться над твоим сыном.

– Ничего не пойму, – ответила Елена Михайловна.

– Веди меня к психиатру! Может хоть там, мне помогут.

Два-три дня после короткого диалога с матерью я пролежал дома, практически не вставая с постели. И вот собравши силы, в полные четырнадцать лет, явился в психиатрическую лечебницу на приём к психотерапевту. Врач сначала переговорил с матерью, а потом пригласил меня.

– Как вас зовут?

– Саша Батурин.

– Очень хорошо. Так в чём же проблема?

– Мне кажется, что кто-то издевался и продолжает издеваться надо мной.

– А женские ноги тебе Сашенька нравятся?

– Естественно.

Врач сделал небольшую паузу и вымолвил, – Многое в этой истории не сходится Саша.

Я не хотел уходить из кабинета психотерапевта в надежде, что мне помогут, но меня отправили домой, и врач не стал больше со мной говорить.

Следующими днями мои родители настаивали, чтобы я больше не пропускал уроки в лицее, потому что могу отстать от учебной программы, а догонять её будет сложно. Как подросток я не мог ослушаться родителей и в ближайший понедельник вновь поехал на учёбу в лицей.

Наступившим учебным днём я увидел лёгкое чувство волнения на лицах практически всех окружающих меня взрослых людей преподавателей лицея. Начался урок физики, учитель чётко и внятно объясняя материал урока, вдруг, резко отклонился от темы, поглядел на Сашу Батурина и сказал, – всякое конечно бывает в жизни, но вам необходимо будет объясниться и чем раньше, тем лучше. Ничего не понимая, я смотрел на него, обычно я сидел не за последней партой на уроках, а за предпоследней, но в данный момент совершенно случайно, как мне думалось, моё учебное место располагалось на второй-третьей парте. Потому что урок был спаренным с параллельным классом и за одной двухместной партой сидели по три-четыре человека. Преподаватель физики подошёл к окну, поглядел в него, будто бы выискивая кого-то взглядом, стукнул ладонью по подоконнику и сказал, – Это уже не смешно! Чёрт побери.

За своей спиной я услышал шмыганье носами, складывалось такое впечатление, как будто меня проверяют на безумие и больше половины класса чуть не плачут, потому что я молчу и никак не реагирую на слова физика. А учитель вновь продолжил говорить какую-то белиберду, не связанную с темой урока. Я хотел закричать, – Стойте! Стойте! Я же всё слышу. Что тут происходит? И зачем эти непонятные речи преподавателя, для чего вообще это надо? Вновь с задних парт доносилось почти слёзное хлюпанье моих сверстников, но я молчал, и хотелось думать, что это только разовое явление, но в дальнейшем оказалось всё ещё хуже.

Несколько недель продлились в режиме, где Саши Батурину словно вмешивался кто-то в сознание и преподаватели на уроках временами вели себя, примерно как учитель физики в первый день учёбы Батурина после обращения им в институт психиатрической помощи. Саша ничего не понимал, он думал, – Да было тяжело, невыносимо, напряжённость давила меня и психически, и физически, но сейчас начался твориться полный беспредел, вынести такое невозможно, меня же с ума сводят такими штучками и приёмчиками, зачем? И кому это надо? А ответов и понимания не было. Родители мои требовали, чтобы я ходил на учёбу, и не верили мне, когда я пытался объяснить им своё восприятие происходящего в стенах лицея. И деваться Саши Батурину было абсолютно некуда, он продолжал ходить на учёбу и пытался учиться, хорошо понимая, что долго не выдержит устраиваемых фокусов над ним, правда, помыслы его были чистыми и светлыми, а образ Фаи Малопузовой не давал ему покоя ни днём, ни ночью.

Этой же осенью я два-три раза сходил на курсы игры на гитаре, преподаватель женщина почтенного возраста отнеслась ко мне как к неадекватному человеку и не хотела меня учить. Она показала мне простенький этюд, я его разучил и играл. Всё эта учительница навязывала Саше фразу, – А ты баты шли солдаты, а ты баты на Восток! И всем своим поведением и отношением преподаватель музыки показывала Батурину, что ему не стоит у неё заниматься. В тисках происходящих событий Саше было совсем не до музыки, и он перестал ходить на курсы игры на гитаре, конечно же, как и в другой любой учёбе, если не всё зависит от преподавателя в обучении, то очень многое и определяющее для учащегося у него человека.

В лицее на уроке литературы мы проходили произведение Данте Алигьери «Ад» и когда разбирали, что держит главного героя в этом мире среди людей, напрашивался вывод, что это любовь, любовь к женщине. В этот же миг Саша словно загорелся, и ему очень сильно захотелось жить. Он по юности детской думал, что влюблён в Фаю и искренне надеялся на ответную взаимность Малопузовой, закрывая глаза на то, что она давно дружит и гуляет с другим парнем. Фокусы с Батуриным в лицее продолжались, и он уговорил родителей перевести его обратно в школу, где закончил восемь классов. Саша думал что, несмотря на множество злопыхателей и недоброжелателей касательно него в школе родного микрорайона, прежде всего завуча Барбиджановой, хуже уже, чем в лицее быть не может и хотел думать, что в общеобразовательной школе наконец-то перестанут донимать его психически и вмешиваться ему в сознание.

Главные друзья Саши Мелковоров и Бойчуха, давно не заходили и не звонили Батурину, и было понятно, что они точно также как и многие другие ребята, и девчата отвернулись от него, тем более что Саша перешёл в лицей.

В начале наступившего ноября я вернулся в школу.

В первый день, зайдя в двери учебного заведения, как я и желал, увидел в фойе школы на лавке, что располагалась под часами Фаю Малопузову в окружении её подруг. Как-то только она заметила, что я посмотрел на неё, незамедлительно встала и скрестила руки на груди, будто бы изображая волнение. – Опять всё наиграно! Её предупредили, что я сейчас сюда приду, – подумал Саша, – О, сколько же фальши и притворства творится в последние месяцы моего бытия среди окружающих! Неужели здесь будет всё также как в лице. Батурину оставалась только надеяться, что, может быть, хоть сейчас в родной школе на него перестанут всё-таки оказывать давление.

После урока физики преподаватель Наталья Афанасьевна Максака попросила Батурина, – Саша останься, пожалуйста, минут на двадцать, я скажу, что тебе нужно подтянуть в плане учебных знаний, по предмету, а то я смотрю, ты немножко отстаёшь от школьной программы. Этим днём уже закончившийся урок физики был последним, и я решил задержаться, исходя из её просьбы. Максака пригласила Батурина в соседний класс и села с ним за первую парту, тут же у задних парт находились несколько учениц из параллели Саши. Наталья Афанасьевна открыла учебник и потихонечку подвинула свой стул вплотную к стулу Батурина, расстегнула блузку, приподняла волосы, всем видом показывая, что хочет поцеловать Сашу и близости от него. Девочки не торопясь стали подходить к парте, где сидели Максака и Батурин. Очень неловко, чувствуя себя, я отодвинулся.

– Что с ней? Она с ума сошла? Она же в три-четыре раза меня старше, опять испытывают на прочность мои нервы. Как же мне надоели эти фокусы! – Думал Батурин.

– Ладно, иди домой Саша, – промолвила учитель физики.

И в достаточно подавленном состоянии, не говоря ни слова, я отправился домой. В следующий день, проходя по фойе школы, Батурин увидел Маскаку, она стояла и разговаривала с другим преподавателем, а когда я проходил мимо них, повернулась в мою сторону и сказала, – Совсем запутаетесь! Потому что так и будем, пока не признаетесь! В чём признаетесь? – Думал я, ведь все совершенные в моей жизни мелкие хулиганства даже с натяжкой не тянули, чтобы поставить меня на учёт в полицию, но давление в повседневном быту усиливалось, а когда я оставался один дома всё чаще раздавались стуки по стенам уже начинающие выводить из равновесия Сашу.

Саша Батурин понимал, что до бесконечности такое, мягко говоря, оказываемое на него давление продолжаться, скорее всего, не будет, хотя кто их знает, кто это всё устроил, думал он, похоже, очень сильный и властный, но тут же возникал вопрос: «А зачем им вообще всё это надо? Это, наверняка, не какая-то районная полиция или городское управление внутренних дел, исходя из того какие используются технологии в его уничтожении, как личности и психически, и физически это же самый верх, – догадывался Саша.

Концом ноября – декабрём месяцем учёба в школе продолжалась. Я выбрал момент, подошёл к Фае Малопузовой, громко сказав ей: «Я вас люблю! Я вас любил и люблю!» Она, очень хладнокровно поглядев на меня надменно и фальшиво, слегка подёрнула бровями, якобы, изображая удивление, мне стало очень неприятно, я развернулся и ушёл из школы домой. Всё теперь меня и вправду ничего не держит в этом мире, – думал Батурин по дороге домой. Но буквально через несколько дней он снова встретил Фаю и решительно поинтересовался у неё, – Ответь же мне? Малопузова посмотрела на Батурина так, как будто он недостоин даже внимания Фаи и с выражением лица, будто ей противен Саша, и она с удовольствием бы плюнула в него, сказала, – У меня друг есть. Затем Фая убежала по школьной лестничной площадке. Батурин знал друга Фаи визуально и через два-три дня, как только его увидел, подошёл и извинился перед ним, что обращал внимание на Фаю.

Моя мама Елена Михайловна видела и чувствовала, что со мной творится что-то непонятное, решила свозить меня на консультацию к профессору по психиатрии лучшему в нашем регионе, а может и не только в нашей округе, настоящему, как говорили, профессионалу медицинского дела Антону Палычу.

Мы приехали в медучреждение, я зашёл в кабинет к профессору. Он немножко со мной пообщался, после чего пригласил к нам Елену Михайловну.

Антон Палыч, сделав небольшую паузу, сказал, – Всё у вас хорошо, ваш сын здоров и никакие лечения ему не нужны.

Пойдём домой Саша, – обратилась ко мне мама.

Но я сидел и не хотел уходить, потому что в школе, как и всегда, творился произвол и беспредел касательно Саши Батурина частенько и в стенах квартиры, когда я находился один дома.

Пытаясь остаться у Антона Палыча я, будто бы, просил у него снимите давление, что на меня оказывается уже несколько месяцев, на что Антон Палыч нажал тревожную кнопку, вызвав двух рослых, крепких и физически здоровых санитаров, чем напугал Сашу, и они с матерью уехали домой из больницы.

А давление на Сашу Батурина и его уничтожения не прекращались, а становились ещё сильней, да интенсивнее.

В школе, где я теперь пытался учиться, завуч по воспитательной работе Алевтина Юрьевна Пономарёвская временами преподавала английский язык, правда, у нашего класса она не вела этот предмет. Завуч Пономарёвская подкараулила Сашу Батурина в коридорах школы и обратилась к нему.

– Саша, послушай, твоё поведение не делает тебе чести.

Я посмотрел на Алевтину Юрьевну, а она продолжила. – Сейчас у вашего класса с английским туго, и я хотела дать тебе хороший учебник, чтобы ты мог заниматься самостоятельно, если хочешь, конечно. Пойдём до моего кабинета, я полагаю, что учебник тебе пригодится.

– Хорошо, – ответил я.

Батурин и Пономарёвская пришли в кабинет к Алевтине Юрьевне, где за столом сидела женщина и с включенной настольной лампой читала книгу. На улице был день и светло, этот класс английского языка отлично освещался, и Саше показалось крайне странным то, что за столом читающий человек включил настольную лампу.

– Садись Саша, – произнесла Пономарёвская.

Батурин уселся за парту, Алевтина Юрьевна достала из шкафа учебник, села рядом с ним и открыла в учебнике карту мира.

– Вот видишь Сашенька, это Бразилия, это Аргентина, а это Америка и Австралия, и я давно знаю, что ты хочешь завоевать эти страны, ты хочешь завоевать и захватить весь мир Саша.

От очередного психологического издевательства из глаз моих брызнули слёзы, женщина, кто сидела за столом являлась преподавателем алгебры и геометрии в старших классах школы уже не читала, а всё чаще поглядывала на Батурина, прикрываясь книгой якобы бы читает.

С безмерным ехидством и наглостью Пономарёвская вновь проговорила. – Да Саша, ты хочешь захватить весь мир!

Батурин глядел в глаза Алевтине Юрьевне, как бы призывая к её совести. И хотел сказать, – Что вы такое говорите? Но будучи уже несколько недель в достаточно подавленном состоянии, он молчал и взглядом своим призывал к совести Пономарёвскую.

Алевтина Юрьевна улыбнулась, похихикивая.

– Держи Саша учебник, пользуйся им.

Батурин принял учебник из рук завуча по воспитательной работе и очень расстроенный ушёл домой. Вечером он узнал, что Пономарёвская встречалась с его матерью, и Алевтина Юрьевна говорила ей про Сашу разные гадости и непристойности.

К двадцатым числам декабря я перестал ходить в школу. Как-то раз я отправился в конце рабочего дня Елены Михайловны встречать её с работы. Поликлиника, где она совершала трудовую деятельность, находилась по всему району, но её постоянное местонахождение в повседневном быту было в двадцати минутах ходьбы от нашего дома. Идя, по дороге до работы матери Саша встретил Рахиль Валентиновну Барбиджанову.

Они поздоровались.

– Саша, сколько можно остановись! Тебе пора остановиться!

Батурин ничего не понял из слов Барбиджановой.

– Ты сейчас куда пошёл?

– Маму с работы встречать.

– Остановись и прекрати немедленно!

Ничего не отвечая, Саша пошёл дальше. А в душу у него закралось подозрение, он думал, – завуч Рахиль Валентиновна предупреждала меня, что может сделать невыносимой жизнь любого из нашей школы. Может быть, она знает, что меня терзают уже почти год? Но чего она хочет, и что имеет в виду, когда говорит, остановись? Неужели думает, что я перед ней ползать на коленях буду и прощения просить, да и за что прощения просить? Абсолютно не за что. Или она думает, что словом остановись, подтолкнёт уже до невозможности затравленного и измученного Батурина к самоубийству?

Саша Батурин отбросил размышления на данную тематику и направился дальше. А видел и, наверное, знал только сам господь скольких мальчишек и девчонок изводили в те времена с подачи завуча Барбиджановой и сколько из них покончили с жизнью самоубийствами, и ведь без всяких сомнений такие подростки были.

Я встретил свою маму и пришёл с ней домой.

– Скажи что? Что мне нужно сделать, чтобы от меня отстали, – говорил я матери.

Елена Михайловна, не понимая, смотрела на сына.

– Придётся, похоже, в больнице мне лежать, иначе добром это всё не кончится, – сказал Саша, – но я не болен! И в здравом уме! Меня давят и мучают практически каждый день! И больше у меня просто нет сил, терпеть всё это. Что нужно сделать, чтобы меня оставили в покое? Мама ничего не ответила четырнадцатилетнему Саше.

Около недели Батурин пролежал дома, иногда вставая, чтобы сходить в туалет, попить воды и съесть кусочек хлеба.

И вот за три дня до нового года, рано утром Батурина увезли на госпитализацию в отделение неврозы взрослой областной психиатрической больницы.